- Так уж случилось, юноша, - заговорил Мирурр, - что здесь произошли удивительные вещи. Я лежал беспомощный перед твоим ножом, однако ты не отнял Жизнь, а напротив, сохранил её. И мы плечом к плечу сражались против мерзких тварей из внутренней тьмы.
- И тот старик, - напомнила Марайя. - Ты пожалел его и не бросил его тело на съедение тварям.
- И ты больше не тот, кем был, - продолжал Мирурр. - Теперь в тебе течёт наша кровь. Для нашего рода ты неприкосновенен.
Я взглянул на своё запястье. Рана начисто затянулась, остался только шрам. Я слышал от путешественников рассказы о том, что некоторые племена скрепляют таким образом узы кровного родства, принимая в свой род чужаков. Но никто не слышал, чтобы в такое родство вступали не с людьми, а с другими существами.
Мирурр и Марайя обменялись долгими взглядами. Может быть, они беззвучно говорили друг с другом, не знаю. Кот встал, потянулся. Он был по–настоящему огромным, размером с самца яка. Затем он прыгнул, легко, как зёрнышко песка, несомое ветром, и взлетел на вершину скалы. Там он замер, обводя взглядом океан песка вокруг острова, неподвижный, словно высеченная из камня статуя. Его голова поднялась, и он взревел так, что заглушил бы яростный грохот песчаной бури. Один раз, три раза и ещё один, каждый раз немного поворачиваясь и глядя в другом направлении.
Я скоро узнал, кого он звал. Со всех сторон через пески хлынуло неисчислимое множество песчаных котов, иногда совершенно сливающихся по цвету с песком, так что только движение выдавало их.
Шли большие коты, не уступающие по размерам Мирурру, гордо вышагивали кошки со своим потомством. Все они поднимались на остров, туда, где с достоинством правителей своего рода их ожидали Мирурр и Марайя. Поднявшись, пришедшие приветствовали их, легко касаясь носами, и по семьям рассаживались вокруг, ожидая…
А когда наступил закат, они запели. Мой народ любит песни, и барды занимают среди нас высокое положение. Но эта неистовая музыка была непохожа ни на что, слышанное мной раньше. Чем дольше она звучала, тем более правильной и гармоничной она казалась мне, и вскоре я присоединил свой голос к их завывающим воплям, сначала робко, потом смелее. В этом хоре я различал ведущие голоса, возможно, они выбирали и цесню. Марайя была одной из них, и дважды все голоса умолкали, позволяя её одинокой песне гордым вызовом взлетать к небесам.
Пение было только началом. Потом они затанцевали. Сначала один, за ним остальные подпрыгнули в воздух. Каким–то странным образом коты могли заглатывать воздух, раздуваясь, пока не становились похожими на большие пушистые мячи. Они подпрыгивали и долго плыли по воздуху, прежде чем снова опуститься на землю. Ни за что бы не подумал, что такое возможно, если бы не видел это собственными глазами. Они кувыркались, как резвящиеся котята, - в воздухе, над скалами острова.
Распушённая шерсть поднявшихся в воздух котов потрескивала крошечными искорками. Глядя на них, мне и самому очень захотелось взлететь. Конечно, я мог подпрыгивать, немного кувыркаться, но моё тело не могло освободиться от земного притяжения, и мне оставалось только с завистью смотреть за хороводом танца, переводя дух после тщетных усилий. А эти, летающие, теперь разделились на пары и кружились, то всплывая над партнёром, то подныривая под него. И ещё раз они запели. Котята тоже пытались подняться в небо, но добились не большего успеха, чем я. Дважды ко мне подбегал Мурри, возбуждённо дёргавший коротким толстым хвостиком, пытаясь втянуть меня в центр безумного хоровода подростков на земле.
Я старался, как мог. Я ещё не совсем забыл те несколько трюков, которым научился в детстве у циркачей, выступавших на рынке, кувырки и сальто. Мои неуклюжие попытки, кажется, только подзадорили Мурри, и он надувался до тех пор, пока, наконец, не всплыл Почти на высоту моего роста и не облетел кругом меня, Увы, прикованного к земле.
Скоро я попал в окружение кольца котят, которые Уставились на меня своими немигающими глазами так, словно я был каким–то невиданным чудом. Жалко, что я слишком быстро выбился из сил, и тяжело отдуваясь, уселся на землю.
Я был не единственным, кого утомило это дикое празднество. Один за другим взрослые коты тоже опускались наземь, усаживаясь совсем, как котти перед очагом, разве что их пушистые хвосты были слишком короткими, чтобы обмахнуть их вокруг ног, как это делают наши домашние спутники.
Мирурр и Марайя прошли сквозь ряды своих отдыхающих сородичей и уселись по бокам рядом со мной. Мирурр попросил меня показать собравшимся медальон.
Только я вытащил его наружу, как он вспыхнул, словно воспламенившись от искр, стекающих с кошачьей шерсти. Он сиял не хуже факела, только что не грел. Я поднял медальон вверх, чтобы его увидели все.
На мгновение наступила полная тишина. Ни вздоха, ни шороха когтей. А потом коты все разом громко замурлыкали - и этот звук потряс меня. Они двигались ко мне, выстроившись, как воины на параде перед Королевой. На мгновение каждый из них останавливался прямо передо мной, слегка вытянув вперёд голову, словно принюхиваясь ко мне и к знаку в моих руках. Мне стало жутковато, хотя я только что и пел, и танцевал с ними в меру своих скромных возможностей. Быть окружённым котятами - одно дело, но когда тебя окружают те, кого ты с детства приучен считать главными врагами своего рода, - тут поневоле оробеешь. А они всё шли и шли.
Может быть, они хотели запомнить запах, чтобы вспомнить его в будущем. Теперь они считали меня своим, а о таком не слышал ни один из моих соплеменников, и даже в самых старых песнях бардов не встречалось такого.
Коты оставались на острове, пока трижды не взошло солнце. Озера с водорослями хватало на всех, а по ночам наступало время общей охоты на крыс. В первый раз я увидел, как песчаные коты выслеживают их прямо в норах под землёй. Они сосредоточенно рыли, раскаливали подземные проходы, открывали гнёзда этих тварей и быстро разделывались с теми, кто прятался внутри.
На третью ночь собравшиеся стали расходиться. Никто из них не прощался ни с хозяином и хозяйкой острова, ни со мной.
Во время встречи котята устраивали свои собственные детские потасовки, шипя, фыркая и даже пуская по ветру клочки шерсти. Мурри славно отличился в двух таких битвах, и когда возвращался с поля боя, вышагивал особенно гордо, вразвалочку подходил ко мне, а я гладил его и величал воином.
Как только коты ушли, и на острове снова наступила тишина, я принялся помогать семье сметать оставшийся после праздника мусор в глубокие трещины и расщелины. А потом снова взялся за куски крысиной кожи, разминая засохшие на солнце куски, протягивая их через острое ребро камня.
Больше задерживаться здесь я не мог. Настала пора взглянуть в лицо будущему, которого я так страшился. Я понятия не имел, куда идти после того, как я покину этот безопасный островок. Насколько я понимал, мы были недалеко от несущих смерть земель - Бесплодных Равнин. Но в какую сторону идти - я не знал.
Мирурр подошёл ко мне, когда я укладывал в мешок высушенные на солнце лепёшки из водорослей, полоски крысиного мяса и всё, от чего, на мой взгляд, могла зависеть моя жизнь в дальнейшем.
- Есть дорога, - чем больше я его слушал, тем проще понимал речь. - Маска Сломанный Зуб говорит, что она лежит там… - тут кот приподнял голову и кивнул в сторону от острова.
- Куда она ведёт?
- Кто знает? - он недвусмысленно дал понять, что тропы моего народа очень мало заботят песчаных котов. - Но кое–кто по ней ходит. Дважды Маска удачно охотился на их скот. Мурри!
Он подозвал своего сына, который послушно уселся перед ним. Я уловил непонятный для меня поток мыс лей и понял, что отец наставляет своего котёнка. Песчаные коты - странники пустыни, и несомненно, умеют определять направления куда лучше, чем наши дальние патрули.
Когда Мирурр замолк, подоспела Марайя со своими наставлениями и предостережениями. Закончила она тем, что её сын должен теперь быть товарищем и защитником другого, кого в своё время не научили уму разуму,
Я понятия не имел, сколько времени может пройти, пока мы не найдём другое прибежище, навроде этого острова, сослужившего мне такую добрую службу. Чем больше я смогу унести с собой припасов, тем будет лучше.
Я соорудил два тюка, один - мой мешок, на дне скромные пожитки, и доверху набитый сушёной едой, а второй - полегче, ведь и лепёшки из водорослей, и вяленое мясо весили немного. Я обернул второй тюк выделанными на скорую руку шкурами и поманил к себе Мурри.
Тот попятился, с неохотой глядя на меня, и недовольно заворчал.
- Чтобы путешествовать, - начал я, призвав на помощь всю внушительность, какую только мог, - нужно есть. Нам лучше нести много еды, на случай, если мы будем странствовать много дней. Но я не могу тащить оба тюка. В дороге товарищи делят поклажу между собой.
Выжидающий взгляд Мурри переместился с меня на двух взрослых котов, словно в надежде, что они поддержат его гордый отказ нести на спине поклажу, словно як. Но те даже не пошевелились. Он снова посмотрел на меня, и я кивнул.
Демонстрируя каждым движением своего худенького тела отвращение к тому, чего я от него хочу, Мурри прыгнул ко мне и покорно стоял всё время, пока я привязывал мешок ему на спину, изо всех сил стараясь, чтобы ремни не мешали его движениям. Я поднял посох, теперь настала моя очередь прощаться. Прощания даются нелегко. Мы народ замкнутый, тесно объединённый рамками кланов или семей, и рвать такие узы для нас непросто. Это угнетало меня даже здесь, хотя я стоял перед песчаными котами, а не перед своими кровными родичами.
Я склонил голову, как сделал бы это перед главой дома, и произнёс слова прощания - которых не смог сказать своей семье в ту ночь, когда покинул свой дом.
- Мирурр и Марайя, гостивший в ваших владениях благодарит вас за права очага и крова. Да пребудет с вами Великий Дух, и да будет конец пути вашего таким, как вы пожелаете.
Мирурр ответил мне:
- Гладкокожий, я принял из твоих рук дар жизни, чего ещё не бывало в нашем роду. Теперь между нами нет клыка и когтя, ножа и копья. Оставим это тем, кто не понимает. Иди же с миром по тропе, назначенной тебе, - ибо ведёт тебя больше, чем просто случай.
Итак, Мурри уверенно затрусил вперёд, словно двигаясь по видимым следам ног и копыт, и мы покинули остров Мирурра и Марайи. Когда мы немного отошли, я оглянулся через плечо, но их шкуры настолько сливались с цветом скал, что я так и не разглядел, то ли они всё ещё смотрят нам вслед, то ли занялись своими делами.
Мурри бежал вперед совершенно уверенно, и мне оставалось только разделить эту уверенность в надежде, что он хорошо знает, куда идти. Рассвет застал нас на границе песчаных волн и голой белой земли, покрытой только крупной острой галькой. Здесь идти пришлось медленней, каждый шаг давался с трудом, острые камни чувствовались даже через сапоги, обмотанные высушенной на солнце шкурой. Мурри начал прихрамывать задолго до того, как рассвело.
Не разглядев никаких признаков какого–нибудь острова, где мы могли бы найти убежище или еду, я соорудил из наших тюков, моего плаща и посоха плохонькую палатку, защитившую нас от лучей поднимавшегося солнца, и занялся сбитыми, ободранными лапами Мурри, смазывая их мазью из водорослей. Потом "обул" его, обмотав подушечки лап крысиной шкурой, старательно привязав каждую, чтобы обмотки не сползли. Мурри помогал мне, как мог, старательно вытягивая лапы.
Мы немножко подкрепились, а потом забились под навес. Прежде чем идти дальше, нам придётся переждать палящую дневную жару.
Глава десятая
- Алитта!
Я аккуратно отложила на стол квадрат чёрной крашеной кожи, стараясь не стряхнуть бусинки с линий узора, по которым их нужно было пришить. В комнате пахло благовониями, и я убавила огонь под чашей, в которой кипела смола с далёкого востока. Мои движения были нарочито медленными, ибо я давно поняла, что торопливость - враг вещей, которыми мне приходится заниматься.
Я вышла из мастерской в лавку. Манкол ушёл, получив список дел, которые ему поручили сделать сегодня утром, и ставни лавки были ещё захлопнуты, так что внутри царил полумрак.
Хотя я наизусть знала всё, что находилось вокруг, в полутьме мне стало не по себе. Здесь, в доме Равинги, если в комнате было темно, меня всегда преследовало беспокойство. Я знала, что на полках стоят ряды кукол, я видела, как для пущего правдоподобия в глазницы кукол вкладывались крошечные бисеринки–глаза. И всё–таки умелые пальцы моей госпожи каким–то образом пробуждали их к жизни, так что эти фигурки смотрели на меня, оценивали… Зачастую я была готова поверить, что мастерство Равинги чересчур велико, - когда эти куклы, выходившие из её рук, были настолько схожи с живущими ныне людьми, что казались их волшебным отражением, сотворенным из той же плоти и крови.
В последние четыре сезона среди вапаланцев возникла новая, жутковатая мода, обеспечившая Равинге много работы, - мода на изображения недавно умерших. Эти куклы в фут ростом, точные до последней мелочи - их одежда шилась из лоскутков от любимых одеяний покойного, - служили памятью о друзьях или родичах, о потере которых скорбили Дома. Эту моду ввела не Ра–вин га, я так даже была уверена, что она с неохотой бралась за подобные заказы. Но она никогда не отказывалась от работы, от кого бы ни поступали просьбы - от скорбящего супруга, сестры или брата.
Я хорошо помню первую такую куклу - это был Вефолан–дзи, один из старейшин Дома, который ныне достойно представляла Джаррибари, Великий Канцлер, а заказывал куклу, как сказали Равинге, некто из далё–Ких внутренних земель на востоке, краёв, знакомых нам лишь по легендам.
С тех пор Равинга сделала уже дюжину таких, и я слышала, что теперь такие куклы выставляют в залах, в которых при жизни блистали оригиналы.
А с совсем недавних пор так стали почитать не только усопших, но и тех, кто занял при дворе важное положение или чем–то прославился, их Дом заказывал куклу, одетую в парадные дворцовые одежды.
На полке за спиной Равинги сейчас лежали две таких куклы, аккуратно завёрнутые, защищенные от случайных Ударов. Она озабоченно перебирала стопу листов из высушенных и спрессованных вместе листьев тав, с Цветными рисунками, несомненно, портретами ещё одной важной персоны, ещё живой или уже мёртвой.
Я подошла поближе, но она даже не подняла глаз, только бросила на прилавок, под тусклый свет прикрученной лампы, последний из рисунков.
- Хабан–дзи, - сказала она почти шёпотом.
Я поёжилась. Её голос, вся сё напряжённая фигура несли предостережение.
- Кто принёс этот заказ? - я старалась говорить негромко, как и хозяйка. - И зачем?
- Кто? Доверенный чиновник Джаррибари. Зачем?..
Великий Канцлер была не таким человеком, чтобы досаждать своему повелителю с помощью сил Равинги. Никто не обманывался относительно Джаррибари: проницательная, в чём–то расчётливая, властолюбивая, она не была такой уж преданной слугой Хабан–дзи, но воплощала собой лояльного сановника, преданного своему долгу. Для Джаррибари законы, обычаи, сама жизнь Империи значили несравненно больше, чем один отдельный человек.
- Она не желает вредить… - высказала я свою первую мысль вслух.
- Ей нет нужды в этом. Она знает, чего стоит сама по себе, и прекрасно понимает, чего стоит тот, кому она служит…
- Хабан–дзи на троне уже тридцать с лишним сезонов бурь. И не слышно голосов против него.
Равинга кивнула.
- Но не слышно и голосов за. Он так и не прошёл настоящего испытания.
- Испытание было, воистину! Как же иначе он взял в руки леопардовый посох? - возразила я.
- Верно… он прошёл испытания короны. Однако годы идут, времена меняются. Тот, кто был бесстрашным молодым охотником, облачённый властью становится другим. В последнее время на дорогах из Вапалы во внутренние земли на дальнем востоке стало многолюдно. В последнее время их купцы едут сюда всё чаще и больше. И каждый из них платит налог дважды.
Сейчас она повторяла то, о чём сплетничали на рынке. Шесть Домов занимались торговлей давно и контролировали между собой большую часть торговых операций; может быть, именно поэтому они не слишком обращали внимания на слухи о том, что кому–то удалось заполучить доступ к предметам роскоши, невиданным во внешних землях.
Но - Император! Прошедший величайшие испытания, чтобы взойти на трон - что могли ему предложить иноземные купцы? Какие богатства могли перевесить его положение?
- В прошлом всё было по–другому, - продолжала Равинга. - Тогда взошедший на трон не мог не думать о том, что трон придётся удерживать силой. Он знал, что через положенное число сезонов может появиться претендент. Мы, вапалане, теперь говорим о тех обычаях, как о варварских и недостойных. А когда–то существовал закон, по которому Император должен был быть кормильцем народа - и отдавать своей земле всего себя, укреплять Дух, по доброй воле слившись с ним. А теперь, вместо того, чтобы жертвовать собой, он совершает жертвоприношение подобием, и с этим мирятся.
Приношение подобием! Я посмотрела на рисунки, которые Равинга всё ещё перебирала в руках, как на послание с дурными вестями - рада бы выбросить, да нельзя.
Мне не понадобилось говорить вслух возникший вопрос - хозяйка и так уловила его.
- Подобие для жертвоприношения? Может быть. Но если так… - она покачала головой. - Это разумное допущение. И всё же странно. Тут и Шанк–дзи.
Наши правители, пять Королев и Император, не имеют супругов. Хотя это не значит, что они соблюдают обет безбрачия. Но дети, рождённые от них, вовсе не считаются благороднее других, более того, положение при дворе они могут получить только благодаря своим собственным усилиям. В последние три сезона мы много слышали о Шанк–дзи, сыне Императора по всем статьям - кроме формального титула наследника.
Говорили, что он открыто поклялся перед вельможами двора, что когда его отец умрёт, он примет участие в состязаниях за звание Императора, и что он всерьёз намерен добиться короны.
- Вот это, - тут рука Равинги сжалась в кулачок, и она стукнула им по листам с рисунками, - почётная кукла для того, кто не заслужил таких почестей. И она с лёгкостью может превратиться…
- …в посмертную куклу! - я испуганно прикрыла рот рукой. - Но ведь ещё никто не слышал, чтобы император болел… только старость.
- Именно так, - согласилась Равинга. - И всё–таки - сейчас сезон лихорадок. А Хабан–дзи любит всевозможные редкости с востока. Пограничная стража докладывала, что за границей распространилась тяжёлая болезнь. Был найден один караван, в котором все купцы лежали мёртвыми рядом со своей вьючной скотиной. И они умерли не от сабли или от удара ножа - их убили невидимые создания. Стоит Хабан–дзи взять в руки какую–нибудь занятную безделушку, которую прислали из заражённого лагеря, - вот и повод запасаться посмертными куклами.
- И Великий Канцлер?..
- Кто мы такие, чтобы знать дворцовые интриги? Может быть, им нечем заняться, этим вельможам, и от скуки они играют в такие странные игры, что нам, простым людям, и в голову не придёт. Да, наступают перемены. А разве ты не предвидела этого?
- Да если бы и так? Говорю вам, хозяйка, я не стану вмешиваться в такие дела! Или я мало натерпелась в жизни? И не по своей вине, а потому, что у кого–то руки слишком загребущие? Дом Вуропов всё равно не вернёшь.