И вот свершилось чудо, о котором бедный ризничий и мечтать не смел. Они вместе с Аграфеной вышли из дверей дома. Ступили на ледяную корку снега, прихваченного морозцем, случившимся под самое утро. Идут навстречу красному солнцу, не ослепительному, но все же заставляющему слегка зажмуривать глаза, отчего конец дороги теряется в радужных лучах, и кажется, что она бесконечна.
"Вот бы так и было, и мы бы просто шли вместе. Я изредка мог бы, как сейчас, касаться ее холодных нежных пальцев и круглого локтя, когда она оскальзывается на бугорке, смеясь своей неловкости. Господи, благодарю тебя за этот краткий миг счастья, когда мы только вдвоем, и я могу говорить "мы", хотя бы так объединяя себя со своей недоступной любовью. Как она прекрасна, как бесстрашна, уже и тени пережитого ужаса нет на нежном лице ее, только под глазами поголубело, и стали они еще более светлыми и спокойными, как озеро в летний день".
Аграфена действительно совсем успокоилась, она радовалась светлому дню, была благодарна за помощь своего спутника, не подозревая о том, какие мысли обуревают его. Вот и дом Полины, к которой зашли первой, чтобы предупредить и дать время собраться. Та была бледна, испугана, но после страшных событий с боярином Воротынским, похитившим ее от мужа, она, казалось, так и не оправилась, ежеминутно ожидая какой-то беды. Аграфене стало жалко подругу:
"Ей время нужно, чтобы оправиться от всего, а тут одно за другим сыпется, вздохнуть свободно не дает. Она по сравнению со мной просто девочка беспомощная, пугливая. Ей крыло нужно, под которым спрятаться можно, да время, оно все лечит. Впрочем, крыло такое и мне требуется, да, наверное, и всякой женщине, как бы мужественна она ни была".
Граня нежно обняла жену Потапа, осторожно рассказала ей о происшедшем, что не успела объяснить ночью, - считая, что подруга должна знать все, дабы быть ко всему готовой и не потерять голову, если возникнет необходимость собраться с силами. Ферапонт уже быстро шел домой, за возком.
Вернувшись к себе, Аграфена первым делом достала свой сундучок, уложила туда склянку, заперла его и завязала в большой платок, чтобы легче было нести. Тут открылась дверь, вошла Полина со своим узлом, и почти немедленно раздался звук колес и зов Ферапонта.
Выйдя на крыльцо, женщины увидели крытый возок, в который была запряжена небольшая каурая лошадка, похожая на ослика. На козлах сидел ризничий в одежде, изменившей его совершенно, - в широком кафтане из суровой ткани верблюжьей шерсти, поверх наброшен был кабеняк, суконный плащ с длинными рукавами и капюшоном, надвинутым на лицо и полностью его скрывавшим.
Он махнул рукой, Аграфена с Полюшкой залезли на возок, спрятавшись в его глубине, и телега покатила к дому священника. Ефросинья была уже готова, последний раз перед дорогой напоили лекарством безгласного Михаила, обернули его в несколько одеял, и Потап с Ферапонтом, сопровождаемые Граней, вынесли несколько медвежьих шкур, чтобы соорудить в возке ложе для больного.
Аграфена указала лучшее место, где было больше соломы и не так дуло, и только собралась возвратиться в дом, как почудилось ей, словно кто-то зовет ее. Обернулась - никого, посмотрела на остальных - поняла, что никто зова этого не слышал. Шаг к ступеням сделала, и услышала свое имя. Удивившись, пошла за угол дома, откуда ей зов слышался, ничего не сказав мужчинам, да и не опасаясь ничего - ведь они рядом.
Только повернув за переднюю бревенчатую стену, замерла от ужаса. Увидела она перед собой нечто, похожее на волка, однако стоящее на задних лапах, с открытой огромной пастью, над которой угольями красные глаза горели. Существо протягивало к ней тонкую переднюю лапу, смахивающую на птичью, с четырьмя пальцами, что оканчивались острыми длинными когтями.
Аграфена, не в силах бежать, открыла рот, собираясь призвать на помощь, - но существо, охватив ее запястье мертвой хваткой, так, что даже когти щелкнули, дернуло ее к себе, прижал лицом к мохнатой груди, так, что она и звука не могла произнести. Шерсть твари пахла лесом, сухими листьями, орехами. "Вот и конец пришел, любопытство погубило. В безопасности была, так нет же, пошла неизвестно зачем". Она пыталась отбиваться, но силы ее были похожи на комариные, против железных мускулов похитителя.
Вдруг Аграфена, ослабившая сопротивление, услышала голос, в котором звучало человеческое раздражение:
- Да успокойся ты, послушай меня. Не ори, я ничего плохого делать не собираюсь. У тебя разум есть, или совсем потеряла? Будь нужна мне, давно в лесу были бы, а не здесь топтались. Да и убить тебя мог бы за минуту. Вот дура баба, и что в ней Петр находит?
Знакомое имя немедленно привело Аграфену в чувство, она перестала сопротивляться и попыталась спокойно отклонить свое лицо. Поняв, что кричать она больше не собирается, корочун, - а это был старший, с которым Петр разговаривал, когда отдавал идола, - сказал:
- Муж твой нам службу сослужил большую, вот мы и решили тебе помочь.
Аграфена обмерла: "Так вот они, корочуны, моего сына старавшиеся погубить!"
Тот понял, о чем она думала, недовольно отмахнулся:
- Некогда мне с тобой лясы тачать. Только головой своей дурьей подумай, мы все разные, как и вы, люди. Ведь не равняешь же ты Воротынского со своим мужем?
Аграфена задохнулась от негодования:
- Да как ты смеешь сравнивать их!
- Ну и ты с лету не суди, - ответствовал корочун, - лучше послушай меня. А то, вижу, дай тебе волю, до вечера здесь простоим, видно, сильно понравился я тебе.
Тут корочун, широко распахнув пасть, тихонько, сдерживаясь, чтоб другие не услышали, захохотал. Разгневанная Аграфена промолчала, тогда он уже серьезно продолжил:
- Когда сосед твой, увалень лапотный, ума много не имея, вместо того, чтобы закопать, отнес нетопырей в лес да в сугроб бросил, - про это сразу мы узнали. Лес - дом наш, каждый беспорядок виден. Здесь пронюхали, там поспрашивали, пока ты из дома в дом с топором бегала, да в домишке попа возилась. Вот и проведали, что послал нетопырей водяной, с которым у нас давняя глухая вражда. Мы в лесу живем, тот - в речке, так что особых распрей между нами не возникало, но и трения никогда не прекращались. Некоторые лесовики помогают водяному, другие - нет, а вот корочуны всегда его недолюбливали. Сказывала мне одна русалка, что прознала кое-чего о планах водяного. Те крохи, что наши собрали, да ее слова, что сейчас, уже сюда идучи, услышал, многие печали для вас сулят.
Аграфена поторопила корочуна:
- Ну что ты медлишь, говори скорей, что о Петре знаешь?
Корочун снова обозлился:
- То сама болтала, слова вставить нельзя было, а теперь меня погоняешь. Да ничего о Петре я не знаю, видел его еще перед отъездом. Слушай, как умею, так и буду говорить, а не хочешь - прощевай.
Аграфена всполошилась:
- Нет, я ведь не хотела обидеть тебя, говори, как умеешь.
Корочун продолжил:
- Так вот, иду я к тебе и аж обомлел - из проруби русалка вылезла, на берегу стоит, да рукой машет, мол, подойди поближе. А ведь ты знаешь, что они из воды выходят только от Троицына дня до жатвы, я как увидел, глазам не поверил. Давно ее знаю, красивая девка была, из ваших, людских, да утопла перед самой свадьбой, лет сто назад будет, а может, и больше. По лесу говорят, что любовь у них была великая, тот, жених, тоже без нее помер. Русалки людей не любят, топят, развлекаясь, а эта вдруг тебе да Петру помочь решила. Видно, вспомнила свое житье человеческое через века, а может, и не забывала никогда.
В раздумье оглядев Аграфену, заметил:
- И что все находят в тебе? Уж на что против людей русалка, и та тебе добра хочет. Да она и о добре-то забыла, а в пустой голове, видно, точно как в твоей вертится - любовь да любовь. Ну ладно, отвлекся я. Сказала она, что близко царь речной сошелся с великим нетопырем, решили они, коварством да хитростью, человеков обманути, поработити да и стать над ними, как над нежитью своей. Но магическая сила водяного могуча, потому увидел он, то ли в кристаллах своих, то ли в книгах, не знаю, врать не буду, - что Петр-кожевник на пути его встанет. Потому и послал своих слуг, младенцев адских, да еще пару помощников великий нетопырь добавил, чтобы тебя поймать, да привезти в замок подводный. А за тобой и Петр поплетется, но только тогда, когда водяной будет готов к встрече. Зная, что отец Михаил силой святой мог бы план его раскрыть до времени, да найти тебя, наперед они озаботились, чтобы священник в дела его не встревал, каковое обыкновение ему вельми присуще. Однако ты, слабая, глупая девчонка, все планы его порушила, теперь он не остановится.
Аграфена, которая уже воспринимала корочуна как обычного собеседника, протянула к нему руки, вцепилась в густую шерсть на плечах:
- Что же делать мне теперь? Ведь принесу пагубу всем, меня окружающим, да погань водяная из меня приманку для Петра сделает.
Корочун с неудовольствием отлепил ее руки.
- Ну что ты меня трясешь? Я ведь к тебе с планом пришел, только ты все не даешь сказать Алешка твой далеко, где, я сам не знаю, да и не нужно мне. Водяной хотел бы проведать, да сила его на детей малых крещеных не распространяется, потому дитя в безопасности. Приятели твои ему тоже не нужны. Отец Михаил занедужил, неизвестно, выживет ли, на него силы тратить нечего. Потому все они могут пострадать, только если рядом с тобой окажутся. Стерегут вас на всех дорогах, если поедете в монастырь.
- Откуда ты знаешь про монастырь? - вскинулась Аграфена, которую вновь захлестнули подозрения.
- Откуда, откуда, дела великие, да подслушали наши, как вы умные речи вели, а ты верещала, Полину утешая. Поблагодарила бы - мои проследили, чтоб рядом никого не было. Так вот, если со всеми поедешь, царь речной по дороге непременно поймает, тогда всем беда. Пусть они едут, как задумано, в монастырь, им там поспокойнее будет, да и вообще, нечего им мешаться под ногами, пока от них никакого прока не может быть. Тебя же отведу в свое селение. Там тебе водяной вреда причинить не сможет, хоть даже знать будет, что ты там. Против нас у него силы нет, мы его бельмастых деток не испугаемся. Ну, решай, согласна ли?
Подумав, добавил:
- Да ежели согласна, успокой друзей своих, скажи, что ли, будто тайный вестник от Петра явился, которого ты хорошо знаешь, да подтверждение привез тому, что действительно волю твоего мужа выполняет. Подождет, пока они уедут, а затем тебя в безопасное место отправит.
Аграфена не знала, можно ли доверять корочуну, ибо все прежние события опровергали такую возможность. Однако она боялась, что, если со всеми бежать будет, то принесет смерть близким людям. В конце концов, соглашаясь с его предложением, она рисковала только собой, да и нечего от себя скрывать - поверила она лесному посланнику, сердце не чувствовало фальши. Последний раз вглядевшись в глаза его и не увидев ничего, кроме горящих красных зрачков, сказала:
- Я благодарю тебя за предупреждение, за заботу. Пойду с тобой, Бог даст, все заладится.
Корочун скривился при упоминании Божьего имени, но промолчал. Аграфена, выйдя из дома, увидела, что Потап с Ферапонтом уже перенесли отца Михаила в возок, уложили, устроили рядом Ефросинью с Полиной и ищут только ее, чтобы в путь отправиться. Постаравшись принять спокойный вид, она подошла к телеге.
- Вот и ты наконец. Где ты пряталась? - спросил Потап. - Мы уж и в доме смотрели, хотели уже окрест все обежать. Ну, слава Богу, ты здесь, садись быстрее.
Ответ Аграфены о таинственном посланнике, о том, что не поедет с ними, огорошил всех, особенно Ферапонта, предвкушавшего длинную дорогу вместе. Потап, как обычно в трудных ситуациях слушавший, открывши рот, вдруг всполошился, взбунтовался:
- Погоди, Аграфена, откуда взялся тот посланник, чего прячется? Ежели ты его знаешь, то и мне он знаком, мне ведь все ваши друзья известны. Так почему имя его не назовешь, я бы знал тогда, верный ли человек. А ну как вороги да бесья сила заманивают тебя невесть куда? Мы что, мало страху ночью все натерпелись?
Он вдруг заревел во всю могучую глотку:
- Эй ты, посланец, выходи давай, посмотрю на тебя, или я сам сейчас за избу зайду, человек я не гордый!
Аграфена закрыла ему рот рукой:
- Потап, милый, и ты знаешь этого человека, и доверяешь ему. Но Петр велел никому не показываться, чтобы не навлечь беду на того, кто его видел. Да и принес он мне кольцо, которое я перед отъездом дала на счастье, да чтоб по кругу вернулся туда, откуда вышел. Доверься мне, все будет хорошо. Не задерживайтесь, чем раньше выедете, тем лучше. Я, как вас провожу, тоже сразу пойду, куда муж сказал. Там мне безопасно будет, вы же узнаете, где я, как Петр разрешит.
Уговаривая так, про себя думала, что если бы Потап увидел посланника, то не только ее бы не отпустил, но и того прибил, ничего не слушая, как врага старого. С трудом заставила к себе прислушаться. Решающим стало упоминание об отце Михаиле, который может умереть от долгого пребывания на холоде, да еще без лекарств горячих. Наконец все уселись, Ферапонт поглубже натянул капюшон, и крытый возок покатил в путешествие.
Проводив его глазами, пока не показался с другой стороны заовражья, Аграфена оглянулась и увидела стоящего рядом корочуна, который вышел из-за дома, когда его никто не мог уже увидеть.
- Пойдем, - пробурчал он, - хватит тебе слезы лить да вышитым платком махать, - хотя ни того, ни другого Аграфена не делала.
Уезжая, Потап спустил на землю уже уложенные в телеге узелок с ее немногими вещами и сундучок с лекарствами. Она хотела взять их, чтобы следовать за провожатым, но тот молча подхватил сундук, оставив ей узелок.
Быстрыми шагами направился к кладбищу за церковью, которое смыкалось с лесом и где в эту пору нельзя было встретить людей. Прихожан же Ферапонт распустил еще утром, и зная, что священник болен, возвращаться им было ни к чему. Однако, сторожась, корочун почти бежал, - нежелательная встреча, тем более, с вооруженными мужиками, могла плохо кончиться не только для него, но и для Аграфены. На ходу скоро произнес:
- Сейчас луна на ущербе, человеком оборотиться не могу. Ежели встретим кого, да нападут люди, ты от меня вроде как отбивайся, а потом в лес беги, там тебя наши найдут.
- А как же ты? - спросила Аграфена.
- Я - как судьба поведет, - усмехнулся, а по виду морду перекосил корочун.
Достигнув леса, он успокоился, сбавил шаг, говоря, что в своем доме никому в обиду не дастся. Ларец Аграфены, хоть и платком перевязанный, нести было неудобно, и корочун то и дело перебрасывал его с плеча на плечо.
Тропы видно не было, все стежки тщательно заметались корочунами, дабы не навести врагов на след, ведущий к их селению.
Потому Аграфена шла впереди, ориентируясь на деревья, указанные провожатым, который позади то и дело наклонялся, уничтожая протоптанный снег, при этом сундучок наезжал ему на голову, приводя в крайнюю степень раздражения.
- Ты что туда, казаны да горшки положила? Ты бы еще сундук дубовый со всей одежей за собой волокла, да ладно бы ты, так мне приходится.
Аграфена, которая все время оступалась, продираясь сквозь бурелом, несколько раз упала, угодила в земляные выемки, наполненные полурастаявшим снегом, промочив ноги да и вообще устала, проведя ночь без сна, в ужасе от встречи с бесовскими порождениями, тоже не в благостном настроении находилась, а потому ответила резко:
- Никто тебя не просил за сундучок мой хвататься, а если силы уж нет совсем, отдай мне, я понесу. Все легче, чем твое скрипение слушать.
Сзади раздался страшный скрежет, от звука которого тело ее покрылось гусиной кожей. Со страхом оглянувшись, увидела, что корочун остановился, разинув пасть, из которой и вылетали дикие звуки. "Спаси Бог, да это он смеется", - догадалась Аграфена, сама улыбнулась, и уже с более легким сердцем продолжила путь, даже пожалев, что накинулась на спутника, рисковавшего ради нее и предложившего в случае опасности бежать, оставив его одного. Подойдя к болотной тропе, корочун поменялся с нею местами, отдав ей ветку, велел снег заметать и ступать строго по его следам. И вот она взглянула на логово корочунов с того места, на котором стоял недавно Петр.
Тот же навес посредине, под ним - идол, личиной страшный, стволы, лежащие перед ним, служащие стволом. Однако не было тогдашнего спокойствия - большая группа корочунов окружала что-то, невидимое ей за их спинами. Как только путники, сойдя с тропы, появились на поляне, все оглянулись. Несколько обеспокоенных жителей бросились навстречу, однако почти не взглянули на Аграфену, обращаясь к своему пришедшему с ней собрату:
- Мерзостный чародей, бесовское наваждение, водяной - утопленник распухший, опять приманок набросал ядовитых на берегу. Двое наших детей, хоть много раз им запрещалось туда ходить, да подбирать пакость всякую, съели их, теперь умирают. С ними, от его козней, мы уже пятерых лишились!
Старший корочун, а за ним Аграфена, подошли к широкому древнему пню, разваленному надвое, - при гниении выделялось тепло, - на нем, на куче сухих листьев, лежали крошечные подобия корочунов, и Аграфена, как и Петр раньше, вдруг удивилась: "Да это же их дети, как у людей". Почему она так поразилась, и сама бы не могла сказать, ведь как-то же должен был поддерживаться корочунский род.
Они лежали, прислонившись друг к другу, маленькие жалкие тельца, которые, казалось, уже покинула жизнь. Несчастные были в сознании, мучились от боли, и вдруг, потрясенная до самых основ своего существа, она увидела, как по мягкой шерстке на длинных мордочках скатываются слезы, теряясь в меховых жабо на тонких шейках. Не красные, как у взрослых, а бледно-розовые глаза были открыты, с мольбой обводя лица собравшихся. Не в силах уже говорить, пожаловаться на боль и страх, они только жалобно, тонко и слабо стонали.
Аграфена бросилась вперед, она видела перед собой не детенышей лесных тварей, - хоть и им бы помогла при возможности, - а детей разумных существ, с такими же, как у людей, чувствами, так же страдающими при бедах, которые происходят с их малышами, убиваемыми горем от их потери, ибо для родителей, каким бы богам они не поклонялись, не может быть ничего более страшного.
Сдернув со спины старшего узел с ее сундучком, который тот, забыв от потрясения сбросить, принес с собой к собравшимся, она открыла крышку, одновременно задавая вопросы том, давно ли дети съели отраву, что это могло быть, - просто ядовитые лакомства, или такие, на которые еще и порча наведена. Выслушав сбивчивые ответы, поняла, что корочуны и сами не знают, что изготовил водяной, потому решила одновременно и от отравы, и от ведовских чар лечить.
Корочуны понимали, что сами не в силах помочь детям, - собрались вокруг, только ожидая их смерти, чтобы не пришла она к одиноким. Аграфена же являлась последней вероятно, лишь призрачной надеждой, однако никакого вреда от ее действий уже не может быть, а детям, возможно, будет легче терпеть и умирать, надеясь на выздоровление. Потому лесные жители предоставили ей полную свободу действий.