- Погодь, хлопчик, рифма попёрла, - твёрдо возразил мой денщик, отметая всякую возможность конструктивного диалога. - И вам исполати от стола до кровати, от стопочки к подушечке, к поцелуям на ушко, ласкам взаимным, таинствам интимным…
- Всё! Вот тут, на этом слове, всё! - взорвался я. - Ты тут рифмуешь, как хочешь, а меня за твои стихоплётные фантазии расстреливают на корню!
- Кто смеет?! - обнял меня Прохор.
- Да Катенька же моя любимая. - Я плюнул на все условности и прильнул к его широкой груди. - Ласковая она у меня, но вольностей не допускает. Узнала, что дядя меня к ней на размнож… на попрощаться послал, так чуть не пришибла табуреткою, как таракана плешивого! Не надо при ней стихов, пожалуйста, а…
- Да что ж ты, дитятко? Дрожишь ажно… Вот запугала казака девка грудастая! Ну да ничего, я тебя в обиду не дам.
Этот не даст, кто бы сомневался. Когда маменька со слезами радости спихнула меня на шею дядюшке, тот с не меньшей резвостью перебросил меня с рук на руки вдовому казаку Прохору. Вроде как просто оставить родного племянника на растерзание всему полку ему совесть не позволила, а прикрепить ко мне до икотной жути заботливого денщика, как вы понимаете, самое то! Первую неделю я только и ловил от своей бородатой "няньки" пинки да подзатыльники - терпи казак, атаманом будешь! Но когда однажды вечером меня попытались "поучить службе" четверо георгиевских кавалеров, тот же Прохор в одиночку так отметелил всех четверых, что приходи, кума, любоваться! Я ему в этом ярком действе помочь не мог, поскольку лежал носом в лопухах, пришибленный и оглушённый. Зато наутро весь полк знал - повышать голос на хорунжего Иловайского имеет право либо сам генерал Василий Дмитриевич, либо старый казак Прохор. Храбрецов (дураков), желающих сие опровергнуть, среди станичников не нашлось.
- Ты о чём призадумался, хлопчик? - вернул меня к реальности мой денщик.
- О наших отношениях, - вздохнул я.
- О чём, о чём?!
- Поясняю. Прохор, ты у нас старший. Что бы ни говорили о чинах и погонах, я тебя всегда слушаться буду. Но там, в Оборотном, внизу, в мире нечисти, чародейства да волшебства, главным буду я! Там ты соизволь слушаться и не перечить.
- Ох ты ж боже мой… а я уж чёрт-те о чём подумал, - повинился он, торопливо крестясь. - Мало ли, начитался хорунжий французских романистов, они тока и знают, что…
Всё. Кончилось моё терпение. Я с ним как со взрослым человеком разговариваю, а он даже не слушает! Неужели всем так трудно понять, что Оборотный город - это опасно, что там едят людей, что нам там не рады и Катенька вовсе не стопроцентный гарант личной безопасности для любого вошедшего. Почему у нас, казаков, такой недоразвитый инстинкт самосохранения? Вопрос чисто философский, ответ из серии "да ты на себя посмотри"…
К нужной могиле на старом кладбище добрались быстро, в пути никого не встретив и ни на кого не нарвавшись. Обещания слушаться и, чуть что, прятаться за мою спину Прохор не дал, можно было и не настаивать. Я разрыл ладонями землю, дотянулся до рычага и открыл проход. Вниз тоже спустились без приключений. Правда, нагнали уже почти в конце лестницы какого-то пухлого колдунишку с недогрызенной коровьей ногой под мышкой, но не тронули. Шибко дурно пах, оглоед вшивый, потом пришибём, как время будет. А вот при переходе через саму арку без проблем не обошлось. Бес-охранник аж винтом взвился, увидев нас обоих…
- Иловайский, ты чё?! У тебя совесть совсем копыта отбросила? Мало нам твоей милости, так ты сюда ещё и дружков водишь!
- Имею право, - уверенно возразил я. - Мы ж не просто так, не баловства ради, а к Вдовцу на пьянку!
- К… кому? - замешкавшись, переспросил бес, поводя в нашу сторону стволом дряхлого чеченского ружья.
- К Вдовцу.
- Вы чё, самоубийцы, чё ли?! Али так, воинской службой на полбашки контуженные?
- Ты мне повыражайся тут, - строго прикрикнул Прохор, грозя охраннику кулаком. - Я ить и не посмотрю, что ты из кавалергардского полка - дам раза, и под глазом бирюза!
- Хамит рифмованно, - удовлетворённо отметил бесюган, уж я-то видел его истинную рожу. После чего ствол ружья переместился с меня на Прохора.
Я охнул и закрыл его грудью… Выстрел грянул почти в упор!
- Пуля изрядно влево ушла, - буркнул мне на ухо старый казак. - Знаем мы энти чеченские ружья, без подсошек вечно мажут! Им же, джигитам, лишь бы лихость показать, а попал не попал, главное дело - пальнуть погромче…
Мелкий бес всё ещё пытался прокашляться от едкого порохового дыма, когда мы быстрым шагом миновали арку.
- Ружьё сразу не заряжай, - наставительно пояснил этот умник перепутанному рогатому охраннику. - Сперва ствол шомполом прочисть, потом замок протри маслицем, подсошки найди (два прутика вполне подойдут), тогда уж целься да стреляй.
- Спасибо, дяденька! Есть у меня два прутика, есть…
- Ну вот, крестом их ставь, ружьё сверху и…
- Как ставить? Крестом! Да ты издеваешься, дядя?!!
Мы не стали ждать, пока паренёк уяснит всю технологию, и продолжили путь. Мой денщик по-прежнему нёс мешок солёной рыбки, а я, достав нагайку, собрался вежливейше отгонять от него всякую настырную нечисть. В основном женского пола, он мужчина видный…
- Иди, иди, не оборачивайся, - беззаботно откликнулся старый казак. - Покуда этот кавалергардец с оружием управится да нам вслед пальнёт, так всё одно промахнётся…
Ба-бах! - рявкнул оружейный ствол сзади, и Прохор, не договорив, начал оседать на землю.
- Попал-таки, а…
- Прохор! - взвыл я, подхватывая его под мышки. - Куда тебя ранило, где болит?! Ох ты ж господи боже!
- Не боись, хлопче, всё ничё, в общем. Пуля под лопаткой, чуток несладко, но идти могу, хоть и не побегу…
Этот несносный донской нахал дерзал ещё и рифмовать перед смертью! Я вскинул его на плечо, бешено оглядываясь назад - бедный бес так и замер с открытым ртом, боясь выпустить из рук дымящееся ружьё. Видимо, он до последнего не верил, что умудрился каким-то чудом хоть в кого-то не промазать.
- Иловайский… тока не убивай. Я тебе помогу, щас… сию минуточку… Я ж не нарочно… служба такая…
Кавалергард кинулся вперёд, поддерживая моего денщика с другой стороны и указывая пятачком дорогу.
- За угол давай, вон к тому домику! Ещё чуть-чуть… Охи тяжёлый же ты, дяденька…
- Сам стрелял, сам и тащи, - тихо откликнулся Прохор, с трудом шевеля губами.
Я почувствовал жгучее желание убить всех и взорвать весь этот Богом проклятый город к чёртовой бабушке! Охранник-кавалергард почувствовал это пятой точкой и яростно замолотил копытом в свежеокрашенную дверь.
- Баба Фрося, открывай! У нас тут раненый!
- Никого нет дома, - неуверенно донеслось изнутри. - Чёй-то я нонче не в настроении, через полгодика зайдите, гости дорогие!
- Открывай, старая вешалка! Не то мы с самим Иловайским твою хату по брёвнышку раскатаем, зубочисток наделаем и тебя же ковырять в зубах заставим! А их у тебя всего-то пять-шесть…
- Восемь, - обиженно поправила румяная русская красавица, возникая в дверях. - Охти ж мне! И впрямь Иловайский! Вот кого не чаяла, не думала… А энто кто, никак старина Прохор?
Мы, не удостаивая старую ведьму ответом, все трое вломились в её дом.
- Это чё? Вы чего тут хозяйничаете без моего разрешения?! Я… да я, может, жаловаться буду, - начала было вякать бабка Фрося, но, столкнувшись взглядом с моей пылающей рожей, разумно сменила тон. - Вот сюда его кладите, сердешного. Да как же такое случилось-то, да кто ж его так, родного?
- Вот этот. - Я сурово ткнул пальцем в бледную немочь, ранее именуемую бесом-охранником.
- Смертник, - скорбно, с пониманием кивнула девка Ефросинья.
Я махнул на них рукой, обернувшись к своему денщику. Прохор, похоже, потерял сознание от боли, ни на что не реагировал, его лицо побелело, он тяжело дышал, но умирать, кажется, не собирался. Мы уложили его на живот на каком-то широком топчане, и я осторожно осмотрел рану. Пуля пробила синий мундир и, кажется, не очень глубоко ушла под лопатку. Крови было относительно немного, белая исподняя рубашка залепила края раны. Тем не менее ему срочно требовалась помощь лекаря.
- В городе есть врач?
- Откуль? Аптекарь был, дак ты сам его и… того.
- Было дело, - сумел признать я, но стоял на своём. - А кто есть? Кто может вытащить пулю?
- Вдовец обезболивающего нальёт, Павлушечка пулю пальцем выковыряет, но и отца Григория тоже позвать следует. Мало ли что не так пойдёт, дак он хоть отходняк по-грузински отпоёт красиво… - разводя руками, посоветовала заслуженная кровососка.
- Я! Я сбегаю, всех предупрежу! - взвился мелкий бес, покрываясь багровыми пятнами и суча копытцами от нетерпения. - Дозволь вину искупить, Иловайский!
- Одна нога здесь, другая там, - недолго думая приказал я. Нарядного кавалергарда как ветром сдуло. - Баба Фрося, я к Хозяйке, но предупреждаю…
- Иди уже, - насмешливо фыркнула мне в нос русская красавица. - Грозит мне исчё в моём же доме. Присмотрю я за ним, небось не съем.
- Даже лизнуть не попробуешь!
- А то что? - храбро чирикнула бабка и замерла столбом, почувствовав сталь кабардинской шашки у самого горла. - Слово даю, Иловайский, чё, уж и пошутить нельзя…
- Вернусь через полчаса, - не вдаваясь в детали и угрозы, пообещал я.
Баба Фрося чиркнула себя когтем по зубу, потом провела ладонью под подбородком, уверенно кивнув в знак согласия. Большего мне всё равно бы не удалось от неё добиться, но в определённых случаях и нечисть умеет держать слово. Ефросинья меня не первый день знает, да и против Хозяйкиной воли пойти побоится… надеюсь…
Я бросил шашку в ножны и, не прощаясь, вышел вон. За дверью толпились шесть или семь молодых парней (упырей) в рубахах Вологодской губернии. Я сдвинул брови, и ребят буквально размело в разные стороны. Хватит! Мы казаки или кто?!
На этот раз я шёл по Оборотному городу грозовой волной, и народ от меня просто шарахался. Ни одного вопроса, ни одного предложения ни на укусить, ни просто поздороваться. Едва заслышав шум моих шагов, прохожие разбегались, перелётные ведьмы меняли курс, привидения рассеивались, упыри зарывались под мостовую, хлопали двери и ставни, а особо храбрые матери, выскакивая на улицу, хватали детей под аплодисменты соседей и прятали их в дом. Казаки идут!
"Бесы-охранники сдуру старого Прохора подстрелили! Иловайский мстить будет!" - страшным шёпотом неслось впереди меня, эхом тая в закоулках дальних кварталов. Возможно, этого и не было. Возможно, я себя просто накручивал, но народ действительно шарахался от меня во все стороны, как традиционный чёрт от типового ладана. И ведь не скажешь, что они все были так уж далеки от истины. Жажда мести действительно полыхала у меня в груди, прорываясь горячими струйками пара через нос и уши, вот только кому конкретно мстить, я ещё не решил. Зато точно знал как - хладнокровно и безжалостно!
Медные львы у ворот при виде меня демонстративно отвернули морды. Раньше хотя бы изображали некий намёк на радость встречи, струйки пламени пускали сквозь зубы или дымок. За что ж сегодня такое мелочное равнодушие? Толкнул калитку. Заперто. Постучал. Тяжёлые ворота отозвались ровным медным гулом, но тоже не отворились по первому зову. Да что ж такое, может, её дома нет?
- Иловайский, притворись, что меня дома нет! - в ту же секунду подтвердил мои мысли нежный шёпот из динамиков.
- Да как же я такую ложь про тебя скажу, зоренька моя ясная?
- Милый, ну ты… ну, блин… не могу я сейчас! Занята. Понял? Постучи ещё разочек, сделай скорбное лицо и отвали!
- Не могу.
- Я тебя потом поцелую.
- Всё равно не могу.
- Ты что там, ревнуешь, что ли?! - нервно рассмеялась Катя, и я понял, что вот это оно и есть - именно ревную!
- У меня видеоконференция с новым научным руководством, усёк? Я от компа отойти не могу, меня же уволят, если ты забыл…
- С любовью приставать и не намеревался, - твёрдо отчеканил я. - Прибыл помощи просить. Нужна кровь чумчарская, два ведра.
- А чего не три?! У меня её вон полная ванна и раковина, и в унитазе плещется! Да, если что, это была шутка.
Тьфу ты, а я уже поверил. Думал, всё, решил первую задачу. Ан нет, обломись тебе, сын вольного Дона, придётся заново начинать уговоры да поиски…
- А где добыть? Очень надо.
- Да я откуда знаю?! К чумчарам иди, чего ты ко мне прилип?! Ходит и ходит по каждой мелочи, ничего сам сделать не может, всё за руку его води, как маленького…
Я развернулся и пошёл от ворот прочь. Брошенные в сердцах, горькие, но справедливые слова Хозяйки до слёз обожгли мне сердце. И впрямь, чего я за ней, как телёнок, бегаю? Что ни случись - сразу за советом к свет мой Катеньке! А своя голова на плечах на что? Есть в неё, усы подкручивать да папаху носить?! Вслед донеслось что-то вроде тягостного вздоха на разрыве, усиленное динамиками, но оборачиваться поздно было. Сам всё решу. И чумчар найду, и Прохора спасу, и любовь эту болезненную, ровно гвоздь раскалённый, из сердца вырву! Мы казаки, мы такие…
- Дядя, ты, что ли, страшный Иловайский будешь? - Безбоязненно встал у меня на пути пятилетний упырёнок с молочными клыками и белёсым пушком на голове.
- Ага. Бойся меня, дитя.
- Не дождёшься. - Малыш уверенно шмыгнул носом. - Мамка велела сказать, что тебя баба Фрося зовёт.
- Что случилось?
- К ней отец Григорий пришёл, а ещё дядя мясник и сам Вдовец.
Ого, все трое претендентов на руку и сердце заслуженной кровососки. Тройное свидание, что ли?
- А у неё в постели, говорят, уже какой-то Прохор лежит, - доверительно шепнул упырёныш, краснея, как румяное яблочко. - Ему теперь на ней жениться надо, да?
- Нет, - похолодел я, вяло потрепал малыша по загривку, успел отдёрнуть пальцы от маленьких, но острых зубов и опрометью бросился на выручку старого друга. Пока я жив - никакой женитьбы! Тьфу ты господи, о чём я говорю! Дядю за матримониальные планы извиняю, сам к своей ненаглядной за поцелуями бегаю, а вот как мой же денщик на хромую да горбатую бабку Фросю разлакомился, тут сразу в запрет, да? Несправедливо как-то получается.
Тем более что бедному Прохору старая людоедка видится румяной молодухой с косой до пояса и шикарными формами что в фас, что в профиль. Тут уж как его осудишь, ему ведьма в глаз не плюнула, он всему увиденному верит. А вот то, что, подбежав, увидел я, нисколько не порадовало. Более того, огорчало, словно французская гильотина. Ну, в том смысле, что от неё тоже много голов полетело. И сейчас полетит…
- А ну расступись, нечисть поганая! - взревел я, разгоняя толпу полновесными ударами кабардинской шашки, и пусть скажут спасибо, что плашмя.
Упыри, вурдалаки, кровопийцы, лешие да колдуны с чародейницами всех мастей сыпанули в стороны. Надо отдать должное - никто особо не возмущался…
- Это ж Иловайский! Уступите дорогу, покуда вежливо просит.
- Маманя, а ежели он меня по лбу своим клинком треснул, это уже любовь? Или ты какой другой клинок в виду имела? Хм…
- А меня по заду приложил. Да так остро и чувствительно, что аж тепло сладостное по всему телу разлилось. Ещё раз не шлёпнешь ли, казачок? Ну шлёпни, шлёпни, не пожадничай… чё ты как этот…
К дверям бабы Фроси я добрался красный, взмокший и кое-где даже обслюнявленный. Не потому что хотели съесть, покушались на другое, но я в этих вопросах кремень-мужик! Тем более что на пороге меня грудью встретили три тяжело дышащих субъекта.
- Как так, генацвале, э?
- Значит, как водку пить-с, так ко мне, а…
- Дум спиро, сперо, но за обещание спрошу!
- Всем цыц. Меня подставили. Прохор вам троим не конкурент. Сейчас во всём разберусь, и вообще, набежали тут… - делано повозмущался я, не зная толком, что сказать.
Вот угораздило же меня каждому из них дать обещание помочь в делах амурных. И главное, что они все трое разом в этой бабке Фросе нашли?! Я деликатно раздвинул плечом претендентов и постучал. Дверь открылась на щёлочку, потом меня с ног до головы оценило бдительное око хозяйки помещения, и только после всего этого мне было позволено протиснуться внутрь. Хорошо ещё документы при входе не попросили предъявить. У меня, правда, из всех бумаг только копия записи в церковной книге о рождении, да и та у дядюшки в полковом архиве пылится, но я отвлёкся…
- Как Прохор?
- Дак спит он, - вновь запирая дверь на засов, отчиталась девка Ефросинья. - Как ты, соколик, убёг, он уже тогда дрых бесстыже, так посейчас и не проснулся.
- Врёт она, - тяжело поворачивая голову, простонал мой денщик. Я выразительно положил ладонь на рукоять шашки и присел рядом с ним на краешек кровати. - Просыпался я… дважды… вставал даже, так она меня…
- Подумаешь, по затылку пару раз вальком для белья пригладила, - нешутейно обиделась бабка. - Он ить, охальник, как прочухался, ко мне с обниманьями полез! Сам кровью пахнет и сам лезет же! А я чё вам, железная аль доступная?!
- И главное дело, больно так… - продолжал жаловаться Прохор, осторожно касаясь затылка. - Ты, хлопчик, красавице этой драчливой скажи, коли за невинное ухаживание сразу по башке бить, так она всю жизнь в девках просидит.
- Ничего, у неё три жениха за дверью топчутся, - вступился я, ибо правда превыше всего. - А ты тоже руки не распускай. Василь Дмитревича ругал, чего ж сам свою голову в тот же хомут суёшь?
- Это какие такие три жениха? - мгновенно и едва ли не голос в голос спросили оба.
Пришлось быстренько рассказать им о том, в какую пикантную ситуацию мы все тут попали. Ну, Прохора-то я по-любому отмажу. Он мне на слово верит: объясню втихомолочку, на какую расписную личину его сердце отозвалося, он первый отсюда лыжи навострит. А вот с бабой Фросей всё значительно сложнее…
- Это чё ж теперь, Илюшенька, сватать, что ль, будут? Да все трое? Али по одному? А мне-то чего делать прикажешь? Все люди солидные, при деньгах да при статусе, никого отказом обижать не хочется, а которому свою невинность подарить, уже и не знаю даже…
- Я не знаю тем более!
- Ну так ты поднапрягись да и скажи, ты ж характерник, - продолжала приставать румяная краса, стыдливо теребя платочек. - Вот ты сам кого б выбрал?
- Никого.
- Почему?
- Потому что мужчинами не интересуюсь, - сорвался было я, но, глянув на раненого денщика, быстро взял себя в руки. - Давайте мы просто будем пускать их сюда по одному, они мне спасут Прохора, а вы лишний раз посмотрите со стороны. Может, чего и почувствуете. Томление там какое сердечное…
- А как почую?
- Ну сразу того и хватайте.
- А коли они брыкаться будут?
- У вас валёк есть. Да и мы поможем, если что, подержим за ноги… Тьфу, чего я несу?! Кто там будет брыкаться? Они же сами пришли!
- И то верно, - подумав, определилась бабка Фрося. - На верёвке никого силком не тянули. Давай заводи претендентов по одному - я избирать изволю!