Легкое покалывание пришло неожиданно, откуда-то издалека, и все усиливающимся прибоем стало омывать ледяными укусами мое сознание, с каждым разом накатывая все сильнее и сильнее, учащаясь и постепенно переходя в пугающий дискомфорт. Да, мне было неудобно и непонятно, волны тысячами игл проходили по моему телу, не оставляя ни одного живого миллиметра, с каждым разом все ускоряясь и ускоряясь, многократно усиливая неприятные ощущения. Стоп. Тело, я его снова чувствую. Оно онемело, это всего лишь кровь расходится по отлежавшимся участкам, скоро пройдет. Лучше, конечно бы, встать и пройтись, но я пока только могу чувствовать тело, не более.
И тут горячие волны, пришедшие вдруг извне, принялись разгонять холод тысячи игл, настигая и разбивая их, словно волнорезы морской прибой, оставляя лишь угасающую пену. Снова и снова я ощущал эту борьбу, не имея ни малейшей возможности помочь. Постепенно тепло вытеснило холод, руки и ноги уже не ощущались бесполезным придатком, но легкое шевеление - это все, на что я пока был способен. Мутный свет в глазах так и не исчез, слух вернулся почти полностью, обоняние тоже, и лишь тело немногим опережало зрение. Сколько это уже продолжается, не имел ни малейшего понятия. Минуту, две, полчаса, час, явно не больше. Хотя кто его знает, сколько длилось мое небытие.
Все это время я пытался шевелить пальцами, на большее просто не хватало сил, но не сдаваться же. Странная какая-то слабость. Тело ощущаю, а использовать не могу, только напрягаю какую-либо мышцу, и сразу же бетонной плитой падает усталость, не поднять, не сдвинуть. Будто камни ворочал. Устал. Поспать бы. Закрываю глаза. Пусть сон принесет забытье, а проснувшись, уже с новыми силами возьмусь за тебя по настоящему, тело...
Глава 4
Разбудил меня странный запах, приторно сладкий, даже чересчур, он забился в ноздри и, похоже, решил там поселиться надолго. Меня это не устраивало. Пытаюсь продуть нос, не помогает, сильнее, опять не то, да что же за издевательство. Прикрываю нос ладонью - ну хоть как то легче, не полностью, но помогло. И замираю, почти перестаю дышать. Сердце, наверное, пропустило удара два точно. Я слышу, я чувствую запахи, и я полностью владею телом. Мысль была настолько молниеносна, что не проснувшийся еще разум тупил страшно. Вернее, я тупил. И только когда поймал эту молниеносную за хвост, попытался открыть глаза. Что за! Черт, на голове какая-то повязка, и пахнет это от нее так. И наложить ее могла только одна особа. Еще мелькнула пугливая мыслишка, что мог стать немым, а сам уже позвал:
- Иргель? - неподалеку что-то закопошилось.
- Алистер, ун аэсам хорошо, - он отнял мою руку от повязки и прислонил к губам что-то твердое. Я поддался, и в рот потекла киселеобразная субстанция, скривившись, проглотил. Хреновый из тебя повар, Иргель, и тут переборщил с остротой. Стоп! "Хорошо" он меня не учил, но я четко помню, что он именно его сказал. В смысле, я понял его не как, допустим, английскую речь, когда понимаешь, что язык не твой, но знаешь, о чем речь, я понял, что он сказал, как если бы с самого рождения на нем говорил. Эта мысль зацепила меня и ненадолго погрузила в задумчивость. Иргель еще что-то говорил, но я так ничего и не смог понять, как ни старался. В итоге он утихомирился и затих где-то рядом. Часы летели медленно, и я опять задремал. Проснулся оттого, что Иргель начал снимать повязку, надежда, так и не умершая до конца, подняла голову... и бессильно опустила. Вместо мутного, но все же света, была темень, непроглядная.
И тут привычная уже отрешенность дала трещину, с досады хотелось выть и кричать, бить в землю кулаками и крошить зубами камни, хотелось выплеснуть всю ярость хоть на кого-то, хоть куда-то, за все, что выпало на мою долю, за все несправедливое и не заслуженное. В груди словно появился тугой ком, застрявший между горлом и грудью, где-то посередине, и мешал, давил, угнетал. Я отчего-то знал, чувствовал, от него нужно избавиться, это ненормально, оно чужеродно мне, прочь, прочь! Я представил, будто руками, в ярости, хватаю этот ком, и вырываю, выдираю его из себя, с корнями, со всей злобой, что он вобрал, со всем не моим, со всем не мной, и швыряю его во тьму, подальше от себя, ото всех, с криком, с клекотом, с кровью на губах... Тьма, сознание померкло.
Пробуждение было неприятным. Во-первых, холодно. Во-вторых, жестко. В третьих, я еще не сдох? Ни на что уже не надеясь, смирившись, открываю глаза, и замираю. Свет, более яркий, чем вчера, свет. Все размыто, нечетко, только контуры и тени, но все же лучше, чем ранее. Рассвет, первые лучи утреннего солнца и розовеющее небо, а внизу, я помню, непередаваемая голубизна водной глади и шелест зеленого моря, но для меня это пока только два оттенка серого. Я почти счастлив. Уже второй раз. Первый - когда смирился с участью стать обедом в желудках тварей, и выжил, второй - сейчас. Оказывается, счастье - это так же вновь обретенная надежда, так мало, и так много.
Сзади тихо захрапели. Иргель. Отчего-то понимаю, что точно знаю где он лежит, и даже в какой позе. Не буду его будить, пусть спит, пропустить сейчас восход солнца было бы кощунством. Глаза слегка прикрыты, сижу, облокотившись о скульптуру, мысли легкие, быстрые, юркие, ни на чем не сфокусированные, на губах легкая улыбка. Не могу сказать, что задремал, но и не бодрствую, воспринимаю все как бы отстраненно, со стороны, с легкой циничностью, что ли. Нет, циничности как раз нет, отметаю мысль как неуместную, глупую. Диск солнца показался уже наполовину, мысли легкие, неспешные, состояние умиротворения бесподобное, просто невероятное ощущение спокойствия, впервые такое испытываю. Надо будет спросить у Иргеля об этом, позже, не сейчас. Ага, заворочался, видно, луч света попал на лицо, сейчас проснется. Точно, встает и первым делом бросается ко мне. Вот так спешка, переживает?
- Иргель?
- Да, Алистер?
- Туалет, спать, да, нет, один, два, хорошо, - я прямо вижу, как на последнем слове он встрепенулся. Ага, значит, понял, что не как попугай повторил, понял, что к чему, да вот я не понимаю, но рассказать ты мне не можешь, так что давай: туалет, спать, да, нет, - учи меня, учи.
Восход солнца мы досмотрели вместе, а потом начался долгий путь домой, в пещеру. Что интересно, эти несколько дней в новом мире изменили меня больше, чем вся моя жизнь до этого. Все это время было настолько насыщенным и богатым для меня, что я совсем забыл о своем настоящем мире, о родителях, знакомых, друзьях, работе. Даже ни капли не скучал. Не до того было. И сейчас, иду, держась за конец палки, второй несет Иргель, и не могу в себе обнаружить никаких чувств из прошлой жизни, из жизни до, будто все то было искусственным, игрушечным, будто жить я начал только что, несколько дней назад. Получается, я и не жил тогда вовсе? Ходил на работу, любил, или думал что люблю, общался с семьей, сверстниками, веселился и отдыхал. Но сейчас, сквозь призму пережитого, это все смотрится так мелко, незначительно. А может я и не прав, может, это все психическое и спустя время я устыжусь подобных мыслей. Все может быть. Но пока все видится именно таким.
Остановка, чувствую, Иргель насторожился и вслушивается в рассветный просыпающийся лес, или джунгли, мне теперь все равно. Да, точно, там, справа и дальше, метрах в тридцати от нас, что-то крупное жрет что-то помельче. Чует нас, но насыщение для него важнее, не бросит, не кинется. Иргель успокоился и пошел вперед. Вот незадача, повязка, наложенная после спуска с горы, начала сползать. Пробую поднять ее свободной рукой, не получается. Идти, придерживая ее все время?
- Иргель, - зову спутника и понимаю, зря. Чувствую его досаду и негодование, знаю, не прав, оплошал, прости. А тварь, недавно доедавшая свой ранний завтрак, уже мчится на брошенное мною слово. Он ничего не говорит, просто отодвигает меня в сторону, толку от слепца, и поворачивается в сторону скрипящих и ломающихся деревьев, хищник приближается. Я все же не выдерживаю и стягиваю повязку, липкая субстанция на веках сразу начинает быстро сохнуть и стягивать кожу, избавляюсь от нее, просто вытерев рукавом, открываю глаза. Тени, более четкие, но все еще тени. Вот последнее дерево со скрипом, с натугой, неохотно обнажает корни, наполовину вывернутое из земли, и лес выпускает непонятно как живущего в довольно тесных для его размеров лесу монстра.
Сказать, что тварь была огромна, ничего не сказать, ее мощь просто поражала. Нависшая над Иргелем колоссальная тень, казалось, раздавит стоящего перед ней человека в один миг, походя, не задумываясь. Но мощь и размеры сыграли с ней злую шутку, она была на удивление неповоротлива, и все предпринятые ею атаки пока что заканчивались неудачно. Промахиваясь и раздраженно взрыкивая, попыток она, тем не менее, не прекращала. И Иргель старается, вьется ужом, бить бесполезно, не те весовые категории, вот и скачет, уклоняется. Я бы даже назвал это танцем, если бы не раздраженный рев монстра и периодически вырываемые с корнем деревья вокруг. Похоже, ранний завтрак был более чем плотный, тварь стала меньше двигаться, не такие уже резкие повороты, да и орать стала меньше, просто поворачивается за мелкой букашкой, но та слишком быстра, слишком резва, никак не поймать. Видно, какие никакие мозги все-таки имелись, она вдруг развернулась и, раздраженно размахивая хвостом, крушащим не до конца поваленные деревья, стала удаляться прочь. Иргель упал на колени там же, где и стоял, молча, устало, плечи поникли. Я осторожно подошел сзади и сказал по-русски:
- Прости, - он как будто понял, только кивнул, и все. Через минуту-другую мы уже шли дальше, тот же порядок, тот же маршрут. У пещеры были только к обеду, путь назад занял почти вдвое больше времени, чем туда. Барута не было, никто не встречал. Вернувшись, первым делом наложили мне повязку на глаза с новой порцией мази, быстро выдохнувшейся на открытом воздухе, Иргель ее сделал перед самым наложением, потом отвел меня к лежанке, а сам куда-то ушел. Я снова был оставлен наедине со своими мыслями. В восстановлении зрения я уже не сомневался, просто была уверенность, что все будет хорошо, и точка. Непроизвольно мысли потекли через все время моего пребывания в этом мире, высвечивая и цепляясь за ранее пропущенные моменты, не замеченные или которым просто не придавал значительности.
Аскхи - крупные, с хорошего дога, но существенно более массивные хищники, я бы отнес их к семейству кошачьих, за гибкость и пластику, хотя просматривается и частичка медвежьей косолапости, а морда скорее песья, плюс куцый хвост. В общем, быстрые, сильные хищники с прекрасным нюхом и ужасным аппетитом, жрать себе подобных тут же, во время боя, это уже дурной тон, знаете ли. Серый окрас с оттенками, короткая жесткая шерсть. Охотятся стаями, в общем, довольно опасные хищники.
Окружающий же мир поразителен сам по себе, настолько он отличается от привычного, зачастую преподнося самые непредсказуемые сюрпризы и полностью переворачивая восприятие. Почти все в нем является противоположностью обыденному, а невозможное у нас здесь реализовано как естественное и повседневное.
О, у меня гость, не вижу, но слышу, и чувствую владельца косолапой походки. Нагулялся, парень? Протягиваю руку и морщинистый, весь в шерстяных складках лоб подставляется под нежданную ласку. Мягкий. Чешу за каждым ухом, как у обычных собак, и Барут начинает подвэкивать, надо же, угадал. Сам начинает подставлять другое ухо, чеши, мол, не отвлекайся, вот хитрюга. Во время идиллии возвращается Иргель и первым делом кладет руку мне на лоб. Походу, его все устроило, и, не сказав ни слова, оставляет нас в покое и отходит к столу заниматься чем-то своим. Так, в "общении" с Барутом, прерывались только на перекус, и в ничегонеделании проходит вторая половина дня. Под вечер сменили повязку, и Иргель решил не терять понапрасну время, продолжили учить язык на ощупь.
Палец, фаланга пальца, кулак, ухо, глаз, в общем, анатомию мы прошли, у меня даже начало отчасти получаться выводить нужные интонации и правильно ставить ударения. Воодушевленный успехами, он стал давать мне в руки понятные вещи, типа ложки, ножа и тому подобное, и я заучивал и их. Единственное, что не давало покоя, это непонятное восприятие неизвестного, иногда Иргель говорил что-то, а я уже знал, что означает то или иное слово. И сразу же повторял его. В общем, вечер прошел успешно. В итоге я спал, как говорится, без задних ног.
Утро было особенно шумным, возле меня, на полу, спал Бурат. Посвистывание и похрапывание, вкупе с вэканьем, гнался он за кем-то, что ли, продолжалось безостановочно, и я, вдоволь насладившись этой какофонией, решил, что пора уже вставать. Нащупав край повязки, аккуратно стянул ее с головы и провел рукой по векам - сухие, значит, за ночь мазь впиталась полностью. Зрение, как и предполагал, все еще было далеко от идеала, но тени стали четче и ярче, я уже мог различать отдельные мелочи, а не воспринимать картинку только в целом. Головастое чудо развалилось на спине, брюхом к верху и, дрыгая задней лапой, с отвисшими вниз губами, пребывало в сонной неге - поневоле залюбовался, такой лапочка, не буду будить, пусть спит. Осторожно обойдя спящее нечто, вышел наружу.
Солнце стояло в зените, Иргеля нигде не было. Что ж, перекушу, запасы фруктов еще остались, и попробую воспроизвести вчерашнее состояние, уж больно удивительным оно было, во время восхода солнца. Вернувшись и взяв со стола два фрукта, Иргель называл их "Ахум", начал завтрак. Что меня удивило еще в начале, так это полное отсутствие насекомых в пещере, снаружи, в джунглях, их было полно, на деревьях, в воздухе, больших, маленьких, в общем, полное разнообразие. А в пещере ни одной жужжалки. И когда шли с Иргелем через лес, ни одна летучая тварь не докучала, вот еще один интересный феномен. Ладно, с едой покончено, липкие пальцы вытер о штаны, теперь на воздух, и сесть в тенечке. Сказано - сделано.
Прикрыл глаза и просто стал думать обо всем, что придет в голову, стараясь воспринимать все отстраненно, будто перебирая незначительные факты и не придавая им значения. Мысли опять были легкими, неспешными, плыли себе куда хотели, периодически цепляясь то за одно, то за другое, но долго ни на чем не останавливаясь. Постепенно почти перестал о чем либо думать, так, изредка если всплывет какая мыслишка. Необычное состояние, но удержать его долго не получалось, сбивался. Да и Иргель вернулся. Он стоял с краю поляны и неотрывно смотрел на меня.
- Иргель, доброе утро! - я поздоровался так, как было принято у них здесь, сначала имя, к кому обращаешься, потом приветствие. Вчера разучили, все-таки красивый язык, певучий.
- Доброе утро, Алистер! - в ответе имя ставилось в конец приветствия и никак иначе, почему так правильно и по-другому нельзя, я так и не смог понять, что ж, оставим на будущее.
Он остановился у входа в пещеру, там было выложено камнями кольцо для костра с углублением в земле. Что примечательно, почва доходила до зева пещеры, как до границы, а дальше шел каменистый слой, такая вот причуда природы. Наскоро разведя небольшой костер, Иргель взял принесенный из леса пучок трав и сунул его в огонь. Трава не загорелась, как я ожидал, а стала источать густой белесый дым, образуя небольшие, медленно рассеивающиеся облачка. С этим добром он и направился ко мне.
Еле сообразив, что от меня требуется, его "Алистер, сидеть, спать" было довольно неожиданным, я прикрыл веки и постарался расслабиться, благо опыт уже, какой-никакой, есть. И тут же дымящая трава стала порхать вокруг меня подобно мотыльку. Дым забивался в ноздри и был повсюду, он даже чувствовался кожей, настолько был плотный - не просто теплый воздух со специфическим запахом, а именно густой и вязкий, казалось, что вокруг кроме него ничего больше и нет. Голова стала легкой, отчасти чужой, звуки притупились, отдаляясь все дальше и дальше, лишь обоняние работало на полную катушку, погружаясь все глубже и глубже в приторное белесое марево. Надеюсь, Иргель знает, что творит. Забыть случившееся у меня никогда не получится, и я обязательно спрошу, к чему это все было. Он явно меня к чему-то готовит, а тот камень был своего рода проверкой, просто что-то пошло не так. Пока такая версия, а там посмотрим. Мысли роились все медленнее и неохотнее, все сложнее становилось додумать что-либо до конца, суть рассуждений ускользала где-то посередине и я, в конце концов, отключился.
Знакомое чувство, то же небытие, лишь со слабой связью с внешним миром, будто нахожусь в закрытой комнате, внутри своего тела, необычные ощущения. Страха не было, только интерес. Что там Иргель хотел, что бы я расслабился и заснул? То есть постараться ни о чем не думать, я так понимаю. Что же, условия он мне для этого все создал, никаких внешних раздражителей, ничего отвлекающего. И я не стал противиться, самому было интересно.
Пришел в себя от легкого тормошения, надо мной склонилась довольная, улыбающаяся физиономия Иргеля, с чего вдруг ему так радоваться то, что случилось? Ах да, под конец своего полусна я вроде бы вошел с ним в контакт, вернее, почувствовал его, и знал, что он чувствует меня, этого ли он добивался? Хорошая, кстати, травка, неужели сразу нельзя было начать с нее, пропустив эпизод с камнем, меньше мороки бы было. В желудке заурчало, я хоть и ел совсем недавно, но жор напал колоссальный. Поднявшись, он позвал меня в пещеру, где мы и умяли по одному ахуму, жить сразу стало легче. Потом опять начался урок языка, теперь учились строить фразы. Ничего сложного, простеньке " я иду", "ты идешь" и так далее. В общем и целом, система речи была намного проще русского языка, окончания почти не использовались, все становилось понятным из ситуации и по произношению. Вот с последним и была основная морока, но и она, с горем пополам, сдавалась моему упорству.
Дальнейшие дни стали похожи один на другой. Сон, еда, медитации с дымом, походы за ахумом и другими фруктами, которые хоть и разнообразили наш рацион, но все же ахум был его основой, и скоро уже стал претить. Продолжали обучение языку, иногда уделял время и Баруту, косолапый непоседа редко ночевал с нами, постоянно где-то пропадал, а прибегая обратно, всегда пытался подставить башку под ладонь, клянчил ласку. Время шло, минула неделя, потом две, и непрекращающаяся череда повторяющихся событий превратилась в рутину. Иргель почти не покидал меня, медитация, походы за едой, возня с Барутом, мы все делали вместе. С одной стороны такая забота была понятна чисто человечески, с другой стороны я был уверен - он видит во мне ученика. И чему-то учит, только чему? Языку само собой, но совместным медитациям он уделял особое внимание. Если практиковаться в общении мы могли в любое свободное время, то посиделки с костром и обкуриванием белесым дымом были всегда строго по графику.
Никаких новых способностей я в себе так и не ощущал. Все, что давали мне эти уроки, это более легкое вхождение в состояние отрешенности и достижения состояния, когда я мог чувствовать его, не более. Но, видно, для него мои успехи были неожиданны, и он всякий раз удивленно качал головой. Да уж, чего-то я явно не понимаю.