На шее Геллах увидел иной оберег, при виде коего Зорко мигом позабыл невеселые думы: три человеческих тела, переплетенные как три ствола, растущие из единого и образующие притом крест, располагались на листках травы, похожей на кислицу. Очерки же травы и тел были вытравлены на золотом круге. Сам круг ложился на тело кобылицы, вскачь летящей невесть куда. В отличие от коровы, что на обереге, лошадь исполнена была тщательно и верно, как настоящая, растяжкой бегущая по ровному широкому лугу. Хвост и грива - густые, волос к волосу - так и развевались. И не было на этой лошади ни седла, ни упряжи.
Геллах - носил он, как и положено вельху, бороду подстриженную и ухоженную, а вот усы не растил - заметил, конечно, как смотрит венн на его украшения, но пока просто приветствовал его:
- Здравствуй, Зорко! Теперь, когда ты здесь, прими покровительство мое и наших богов.
- И тебе поздорову, Геллах, сын Бриана, - отвечал Зорко. - И богам твоим поклон. Не ведаю только, как звать их.
- Скоро они сами расскажут о себе, - ответил серьезно Геллах.
Зорко взглянул вдруг на его руки: пальцы у вельха были длинные, сильные и ловкие.
- А я будто слышу, как говорит кто-то, - заметил Зорко. - Только слов не разобрать, будто в этом тумане: все вокруг есть, а сокрыто. Не они ли это меж собой беседуют?
- И они, - подтвердил Геллах. - Тебе дан верный слух. Ступай пока с Лейтахом. Он покажет тебе, где ты будешь жить, пока мы идем на восходные берега.
Геллах подошел к борту, за которым, в туманном мареве, едва проступали очертания сегванской ладьи с гордым змеем на носу, и прокричал:
- Прощай, Хаскульв! Мы уходим! Да ниспошлет тебе Храмн удачу!
- Прощай, Геллах! - донеслось в ответ. - Боги да не оставят достойных!
- Прощай, Хаскульв-кунс! Не поминай лихом! - крикнул и Зорко.
- Прощай, Зорко Зоревич! Приходи к нам, если будешь в затруднении!
Вельхи принялись развязывать узлы, что держали в узде широкое ветрило. Парус стал наполняться ветром, и вельхский корабль, разворачиваясь, сделал последний поклон в сторону галирадских земель.
Освободили свой парус и сегваны. Ладья кунса Хаскульва растаяла за туманом, а вскоре пропала и темная, едва угадывающаяся вдали полоска и самого полуденного овида - земля. Корабль Геллаха остался наедине с морем.
Глава 6
Морестранники
Внутри корабль оказался разделен на несколько частей сплошными перегородками. Зорко отвели место в помещении, где жили и спали моряки и все спутники Геллаха. В ясную погоду, как объяснил Зорко Лейтах, ночевали обычно прямо на палубе, ибо воздух там был свежее. Внутри судна было душно и сильно пахло овцами и козами, которых везли с собой, чтобы есть свежее мясо. Все остальное пространство во чреве корабля было забито запасами пищи и воды, и еще множеством деревянных ларей, коробов и бочонков, и еще мешков. Зорко показалось, что он попал в лавку какого-то купца и сейчас, поднявшись назад по крутому узкому всходу, очутится снова в Галираде, на торгу.
Но то было наваждение, последнее воспоминание о городе, которого Зорко так толком и не увидел. Наверху стоял у руля седой длинноносый кормчий в черном плаще, как и у Лейтаха. Румяный и лысый дородный вельх с длиннющими висячими усами потрошил рыбу, железный котел стоял на трех ногах. Бронзовый браслет, казалось, вот-вот лопнет на его могучем запястье. Двое гребцов, что сопровождали Лейтаха в карре, оба молодые, черноволосые и статные, управлялись с ветрилом, закрепляя его так, как приказывал кормчий. У самого носа, стараясь увидеть хоть что-нибудь за туманом, стоял еще один молодой вельх, светловолосый, похожий на сегвана. Но, в отличие от сегванов или веннов, обычно носивших волосы распущенными, вельхи убирали их под налобный ремень или даже, кто побогаче, под серебряный или медный посеребренный обруч. Был такой ремень и у дозорного, вязанный из шерсти, с нашитыми на него мелкими стеклянными шариками.
День клонился к закату, и осеннее солнце уже не в силах было растопить туман. Пока не перестанет ветер с полуночи, корабль и будет идти сквозь пелену в неизвестность. Зорко, во второй лишь раз вышедший в море и впервые идущий в дальний поход, не испугался ни холодной волны, ни боевых огненосных кораблей, но туман его беспокоил.
"Как же, - думал венн, - пойдут вельхи дальше, ежели туман так и не рассеется? Ни звезд, ни луны, ни солнца даже не видно, да и берег невесть где. А ну, попадется какой нос скалистый, или просто каменья будут со дна торчать. Напорется корабль днищем - и поминай как звали! А если и не попадется, то как дознаться, верно идем или вовсе нет?"
Вельхи, впрочем, ничуть не тревожились. Подгоняемый несильным полуночным ветерком, тяжелый корабль шел и шел по мелким волнам, катившимся с полуночи ряд за рядом, пусть не так скоро, как сегванский "морской змей", но ходко.
Из отверстия в палубе, ведшего вниз, вылез Лейтах. Увидал, как осматривается венн кругом, и понял причины его рассеянности и беспокойства.
- Вряд ли стоит тревожиться, Зорко Зоревич, - сказал он, подошедши и остановившись рядом с венном. - Ты не знаешь, как мы находим дорогу в густом тумане, чтобы не сбиться с пути и не наткнуться на камни и мель? Раньше это было действительно опасно. Но земля и все, что есть на ней, имеет свой смысл и свойства. Пойдем, я покажу тебе одну простую вещь.
И вельх повел Зорко в надстройку, что стояла на палубе. Войдя в дверь, которая открывалась в сторону кормы, Лейтах и Зорко оказались в просторных сенях. Здесь, заключенная в стеклянный сосуд, открытый сверху, теплилась восковая свеча. Никогда не видел Зорко стеклянного изделия столь тонкой работы, но Лейтах вовсе не это хотел показать венну. Тут же, на резной подставке, закрепленный в ней, чтобы не выскочить во время качки, покоился еще один стеклянный сосуд, заделанный наглухо. Внутри него плескалась прозрачная чистая вода. В воде, пронзенное стеклянной же спицей, плавало плоское деревянное кольцо, а уж на нем вытянулась, рассекая круг, стальная блестящая рыбина. Иной раз рыбина стукалась о спицу, иной раз кольцо хотело уплыть из середины к стенке сосуда, но рыбина все норовила вытянуться в одном направлении, будто указуя что-то.
- А куда это рыба все уплыть стремится? - спросил Зорко.
- Ты прав, Зорко, - подтвердил догадку венна Лейтах. - Но стремится уплыть не рыба. Это стремление, заключенное в металле. Если вместо этой изящной фигурки укрепить на кольце обычную иголку для шитья, она явит то же стремление.
- А если колечко стальное или другую игрушку покруглее? - усомнился Зорко в подобных проявлениях природы обычного железа.
- Нет, всенепременно нужно, чтобы предмет был вытянут, как игла, - объяснил Лейтах. - Ты прозорлив, - заметил он с уважением. - Эта игла из стали всегда стремится указать на звезду, что вечно стоит на полуночи. И в тучи, и даже днем мы всегда знаем, где полночь.
- Нешто и Кол-звезда из железа сделана? - спросил Зорко даже и не вельха, а самого себя.
- Мудрецы Аррантиады говорят, что подобное льнет к подобному, - тонкая улыбка тронула губы Лейтаха. - Почему бы не сказать, что полуночная звезда похожа на иглу или рыбу?
- Не похожа она ни на иглу, ни на рыбу, - проворчал венн. - Змей и веревка тож меж собой сходны. Однако ж, сколь веревкой ни верти, а змея не приманишь. Змей живую плоть чует. Из чего вещь сделана, в том и сходство. Железо к железу тянуться должно.
- Верно молвишь. - Лейтах в полумраке явно улыбался, что Зорко, хорошо видевший в темноте, не мог не приметить. Пытал его вельх, не иначе! - Вот смотри, все люди сотворены из плоти. Каждому боги дали кровь, кости, руки, ноги, глаза. Скажи, в чем же причина столь многих раздоров и войн?
- А в том, что в непочтении к Правде живут, что богами и предками заповедана, - уверенно отвечал Зорко. - Слово богов - закон. Когда его не чтят, непотребство и случается…
- А ты сам всегда ли верно толкуешь слова? - спросил вдруг вельх, перестав сразу улыбаться.
- Коли ясно сказать, так и верно, - отвечал Зорко.
- Как же случилось, что ты ныне здесь, а род твой на Светыни, в дальнем далеке? - без ехидства, но требуя честного ответа вопросил Лейтах. - Правда ведь у вас одна?
- Не про всякого в Правде сказано, - замялся немного Зорко. - Про то, что не сказано, матери рода решают и кудесники.
- А ты согласен с тем, что они решили? - не унимался Лейтах. - Ты точно знаешь, что они не могли ошибиться? Есть у них вещь, подобная этой железной рыбе, определяющая истину?
Будь Зорко в родном печище, он бы, пожалуй, повел вельха к матерям рода, чтоб они его, не в меру говорливого, уму-разуму поучили. В Галираде, случись такой разговор где-нибудь на торжище, венн отвернулся бы и ушел. Здесь, в красноватой полутьме, в виду волшебной железной рыбины, что упрямо тыкалась мордой на полночь, Зорко задумался еще раз: если б нашел он нужные слова, чтобы сказать их матерям рода без дерзости, но с достоинством, позволили бы ему остаться и жить своей волей в том не столь уж многом, к чему он стремился? Или опять отвергли бы его, теперь уж бесповоротно? Нет, пожалуй, они поступили справедливо, и он, Зорко, был прав, что согласился с ними. Он был прав, но согласен ли?
А еще он чувствовал, что вельху нужно было, чтобы Зорко указал ему те весы, коими он, Зорко, сын Зори, венн из рода Серых Псов - вот как много было у него имен, и каждое обязывало по-своему! - отмерял доброе и дурное. Ему следовало назвать то, благодаря чему смел он говорить: "Я знаю!"
- И глуздырю ведомо, - ответил Зорко, - что есть Правда у каждого рода и языца, и у всякого своими богами данная. А коли судим по единому слову, то и в согласии я со своим родом. Я не изгой, а путник, и по слову Правды своей живу.
- Много ты слов сказал, - опять явил улыбку вельх: должно быть, доволен остался. - Выходит, словом едины люди?
- И словом, - согласился Зорко.
- Если я заговорю на языке вельхов, как ты меня поймешь? - опять стал допытываться Лейтах.
- Толмача призовем. А еще можно руками показать или нарисовать, - пожал плечами Зорко.
Он помнил, как, когда только начал ходить посмотреть на мимоезжие обозы, не зная ни слова на ином наречии, объяснялся с калейсами и вельхами жестами или чертил палочкой по земле, когда было и вовсе непонятно.
- Если твой чертеж будет красив, поймут ли тебя лучше? - тут же прицепился к слову вельх.
- Когда разберутся, что к чему, то и увидят, красиво или напротив, - рассудил Зорко. - А коли несуразно чертить, то не то что не залюбуются, а и не поймут ничего и смотреть даже не станут. Чего ж проще? - удивился в конце концов венн.
Ответом Лейтаха, к удивлению Зорко, был веселый, от души, смех.
- Попадись тебе шо-ситайнский демон, загадывающий загадки, он бы лопнул от злобы! - воскликнул вельх. - А я смеюсь, значит, я пока далек от бездны!
Зорко тут же вспомнил шо-ситайнских стражей, охранявших покой Пироса. Попадись им какой демон, он бы не от смеха лопнул, а от сабель.
- Пойдем, я провожу тебя к наставнику Геллаху, - отсмеявшись, уже серьезно сказал Лейтах. - Он будет говорить с тобой. Но пусть оставит тебя волнение: ты принят в ученики.
Вельх поворотился, чтобы отворить дверь, ведущую в покой, выстроенный на палубе.
- Погоди, - остановил его ненадолго Зорко. - Ты меня сейчас разными словесами испытывал, все ждал, что я на твои речи отвечать стану. По тому ли решил, что я достоин учеником Геллаха быть?
- Нет, вовсе нет, - просто отвечал Лейтах. - Геллах берет в ученики любого, кто просит об этом. У Пироса он видел то, что способны создать твои руки. Но он должен знать, чему следует учить тебя.
- И чему же? - недоверчиво спросил Зорко. - Или он слышал, что мы тут говорили?
- Он заранее сказал, каков ты. Я лишь убедился в том, что он прав, - развел руками Лейтах. - Но войдем же!
Он распахнул дверь, и перед ними открылась светлая горница. Свет проникал сюда из небольших оконец, забранных стеклом. Но больше всего света давало большое прямоугольное окно в потолке крыши. Стекло это было до того чисто, что нависавший над покоем Геллаха парус был ясно виден каждой своей складкой и каждым стежком.
Геллах сидел у стола на небольшой скамеечке за раскрытой перед ним огромной книгой, испещренной мелкими округлыми буквицами - аррантскими. Рядом лежала такая же книга, но место, на котором была она открыта, было пусто, и теперь Геллах сам, вооружась тонким пером и маленькой блестящей стальной рогулькой, вычерчивал что-то по пустому пространству листа. Одна нога рогульки твердо устанавливалась в нужную точку, другая же, повинуясь тонким и точным движениям длинных пальцев мастера, выписывала круг.
Завершив движение, Геллах встал и обратился к вошедшим.
- Входи, Зорко, и садись, - пригласил он венна. - В чем убедила тебя беседа, Лейтах?
- Ты был прав, Геллах, - отозвался провожатый Зорко.
- И в чем я был прав, Лейтах? - тут же опять спросил наставник.
- Не выходя со двора, можно познать мир, - не задумываясь, откликнулся Лейтах.
- Но чтобы понять это, надо доплыть до Шо-Ситайна, - усмехнулся Геллах. - Благодарю тебя, Лейтах, ступай, - добавил он мягко.
Слегка поклонившись, Лейтах затворил за собой дверь.
Зорко, слушая вельхов, тем временем посмотрел, что там за круги чертил Геллах на странице. По тонкой коже вились, перетекая друг в друга, бесконечные и безначальные кольца, то раскручивающиеся посолонь, то свивающиеся наоборот. Окружности эти, сочетаясь с линиями и диковинными округлыми фигурами, заполняли пустой лист по краям, оставляя середину пустой.
- Это аррантская рукопись, - пояснил Геллах, увидев интерес Зорко к лежащей на столе работе. - Она говорит об искусстве соразмерного изображения людей, животных и предметов, а также чертежей земель. Я пытаюсь переложить ее на язык вельхов и снабдить приличными для ее смысла рисунками.
- Ты будешь учить меня аррантскому? - спросил Зорко.
- Всеобязательно, - кивнул Геллах. - Язык Аррантиады звучен и прекрасен. Иной раз я думаю, что дивное мастерство аррантов суть плод от красоты их языка, а не язык - росток красоты аррантских изображений, как полагают многие.
- Я не знаю. У меня есть книга на языке аррантов, но я не могу ее прочесть, - поведал Зорко. - А без того я не разумею тех картин, что в ней помещены.
- Я научу тебя аррантскому. Прости мне мою неосведомленность: умеет ли твой народ записывать изреченное? - осведомился Геллах.
- У нас есть буквицы. Ими записана наша Правда.
- А что еще, кроме закона? - продолжал выказывать любопытство вельх.
- Грамоты пишут, если из рода в род надо передать важное или договориться о чем, а договор скрепить перед богами, - объяснил Зорко.
- А для иного?
- Для чего же еще? - пожал плечами Зорко. - Я пока сам думаю, что это арранты в таких толстенных книгах пишут?
- А как же передавать знания? Как делиться с другими тем, на что вразумили тебя боги? - вопросил Геллах.
- На то матери рода есть, кудесники и просто старики да родители. Наставники еще, - рассказал венн, удивляясь немного неосведомленности мастера. - Лепо ли на такое буквицы изводить? А на что боги нас вразумили, то и передаем из века в век.
- А если что новое узнаете? - опять спросил вельх, и Зорко показалась хитринка в его взгляде.
- Что боги и предки дали, то и добро. Иного не ведаем. Так матери рода говорят, - отвечал Зорко.
- Разве боги всем дают одно? Почему ж люди столь разные? - принялся выспрашивать Геллах, как только что делал это Лейтах. Но наставник делал это по-иному: Лейтах пытался, получив ответ, доказать что-то. Геллах просто желал знать.
- И одно дают, и располагают розно, - отвечал Зорко. - Что дадено тебе, сам с тем и живи, а другим и так видно будет, каков ты есть.
- Так ли ты поступаешь, как сейчас сказал? - спросил вельх, опять усаживаясь на скамью за столом.
Зорко задумался ненадолго.
- Нет, - честно отвечал он. - Однако и то по мне видно. Да и ты вот спросил - не зря, видать.
- Не зря, - согласился вельх. - Мир мудро устроен. Если боги захотели говорить через тебя - говори; если нет - слушай, что говорят те, кому это дано, и передавай тем, кто не слышит. Я научу тебя словам. Что говорить, и говорить ли вообще, ты решишь сам. Теперь твой черед. Можешь спрашивать меня о чем угодно.
Зорко не все понял из того, что сказал ему только что Геллах. Однако он уяснил, что читать по-аррантски вельх его научит. А еще понял то, что никто здесь не будет ставить ему запретов, но он сам должен будет поставить их.
- Скажи, Геллах, много ли теперь у тебя таких, как я?
- Этот год не слишком щедр на новых учеников. Кроме тебя у меня есть еще шестеро. Скоро вы познакомитесь.
- А много ли стран ты видел?
- Немало, - усмехнулся Геллах.
- Больше, чем Пирос?
- Думаю, что меньше, - вновь улыбнулся Геллах. - И много меньше, чем сегваны и саккаремцы. В моей лавке свои диковины, - добавил он.
- Правду ли сказал Турлох, что ты суров с учениками?
- Правду, если ученик не знает, зачем он пришел ко мне.
- Я пришел за этим…
Зорко в который раз полез за пазуху и извлек оттуда подарок черного пса.
- Хочу знать, зачем это и как.
- Позволь, - попросил Геллах и взял ошейник.
Он повертел его, рассмотрел внимательно, пошевелил губами беззвучно, кивнул зачем-то сам себе и возвратил находку Зорко.
- Такие вещи сами рассказывают о себе, если хотят. Я могу лишь пояснить, что значит каждая часть этого предмета, но не знаю наверняка, что являет он в целом. Сейчас лишь скажу, что тебе повезло: не отдавай никому этот ошейник, и тебе может открыться больше, нежели ты сам предполагаешь. Но не удивляйся, если станешь свидетелем вещей и явлений необычайных и необъяснимых. Не удивляйся и тому, если ничего подобного не произойдет.
Зорко по-новому, с некоторой опаской взглянул на ошейник: не зашевелится ли он сейчас в руке? Ошейник не шевелился.
- Скажи тогда, добрая ли это вещь або худая? - спросил венн.
- Ни одна вещь не станет доброй или злой, пока не будет использована на добро или во зло, - ответил Геллах. - Одним языком можно судить о боге, и им же можно клеветать.
- Что ж тогда посчитать за добро? А что за зло? - Зорко вовсе не нужен был ответ, но получалось, что теперь он принялся испытывать Геллаха.
- А ты разве сам не знаешь? - отвечал Геллах. - Хорошо, так отвечу: добро там, где намерения твои истинны; зло - там, где ложны. Помни всегда: ты - суть жребий. По тебе, как по лучине длинной или короткой, судьба на других гадает. Только ты - не лучина, когда о намерениях своих думаешь. С кем ни столкнет тебя жизнь, знай: ты - его жребий. Выйдешь выше - дашь добро; умалишься - выйдет горе. Истинно ли поступил, что пришел ко мне, а не остался у Пироса?
Зорко не надо было долго думать: останься он в Галираде, глядишь, тремя кораблями дело бы не обошлось! Да и кто растолковал бы ему так про чудной ошейник?
- Истинно, - твердо отвечал венн.
Корабль меж тем, без труда преодолевая мелкие волны, шел на восход, и стальная рыбина в стеклянном шаре непреложно указывала полночь.