Все остальные, кого застигла ссора в общей трапезной - а было таких без малого полтора десятка, и женщины тоже, - испуганно к стенам прижались, потому как на входе оказались два здоровенных сольвеннских ратника и, спиной к спине встав, не пропускали никого ни внутрь, ни наружу. Зорко, как и всякий венн на его месте, в недоумении взирал на такое непотребство: в общей трапезной, супротив человека, с которым только сейчас хлеб преломил, да еще в виду стола - божьей длани, и смертоубийство! Но в драку Зорко не полез: разъясни таким поди, что можно, чего нельзя!
Невдомек ему было пока, что сегванские воины после смерти в пиршественном чертоге сидят, да там же, откушав и медов испив, давай друг с другом рубиться, а после снова пируют. А сольвеннские стражники почти сплошь наемники, огонь и воду прошли по всем странам от Аррантиады и Саккарема до Нарлака, так что им потасовка в погосте не внове была.
Сольвеннов, однако, было раза в два побольше, и они быстро потеснили сегванов к стене, противоположной входу, где под лестницей, ведущей в светелку, сложены были мешки да бочонки. Кунс Хальфдир, несмотря на лета, бился ловко, точно юноша, и чуть не один держал целый строй сольвеннов на расстоянии вытянутого своего длинного меча. Но попался под ногу кунсу малый бочонок, по случаю на пол скатившийся. Не удержался сегван и припал на колено неловко. И тут же оказался рядом сам боярин Прастен да и поднял уже меч для верного удара, чтобы если не сразу зарубить, то всяко жестоко изранить кунса, и уже начал клинок опускаться неодолимо. Но тут ударился о такую же крепкую сталь и прошел вниз, мимо неловко подвернувшейся ноги сегванского вождя, воткнувшись в пол и вырубив из него кусочки дерева.
Сольвенн вскинул голову в ярости и встретился взглядом с парнем лет двадцати пяти, не шибко рослым, крепким, но всяко не воином. Безусый, безбородый, зато с длинными русыми волосами, под ремень убранными, да со всякими вышивками да клочками шерсти, к одежде пришитыми, был тот парень явно венном из самой что ни есть глухомани. Именно о его клинок и ударился меч боярина.
- Ты что же, волчонок, делаешь! - захрипел старшина галирадский. - За этих тюленей против своих пошел?! - Сольвенн отмахнулся от сегванского меча, целившего ему в плечо.
- Не след в погосте убивать. Шли бы на двор, да там… коль уж неймется, - негромко отвечал парень, отскакивая к обороняющимся сегванам и отражая удар одного из сольвеннских воинов.
Тем временем Хальфдир успел вскочить на ноги и снова отодвинул ряд наседавших сольвеннов к середине комнаты.
- Беги отсюда, дурачок, пока не убили, - бросил он, не оборачиваясь, Зорко. - Иттрун! Помоги ему! - крикнул кунс вдруг.
Зорко не успел ничего сообразить, с трудом отводя очередной удар смертельной стали, как позади него в стене внезапно, без скрипа, отворилась небольшая дверь, откуда просунулась тонкая, но сильная девичья рука. Пальцы цепко обхватили свободное левое запястье Зорко и дернули его к себе. Опешивший венн на мгновение растерялся, и тут же один из сегванов, оказавшийся рядом, пихнул парня в эту самую дверь, да так ловко, что тот прямо повалился в проем, да мимоходом ударился обо что-то пребольно лбом, так что искры посыпались. Дверь мигом захлопнулась, и он очутился в полной темноте.
Глава 3
Внутренняя сторона степного ветра
- Зачем драться полез? - услышал он над ухом тихий, но внятный шепот.
Был бы это мужчина, Зорко бы еще, может статься, и не ответил бы, а ринул обидчика оземь да обратно в чертог выбрался. Женщине венн сопротивляться не стал, хоть и была она из сегванов: это по выговору сразу понятно стало.
- Нельзя человека убить, коли хлеб с ним ел, - мрачно ответил Зорко. - Да ты отпусти меня. Не убегу.
Из покинутой им трапезной ясно слышались выкрик и лязг мечей. Сегваны сдаваться не собирались, но ведь чем-то бой должен был кончиться! Либо сольвенны одолеют, либо сегваны к дверям прорубятся. Кто ж остановит, когда воины уже не на живот, а на смерть сошлись?
- Идем, - не допуская возражений, сказала девица. - Я тебя на задний двор выведу.
Зорко подчинился, сожалея о глупой ярости сольвеннского боярина и злоязычности кунса, но нимало не раскаиваясь в том, что вмешался в спор. Девица провела его каким-то темным коридором, ни разу по дороге не запнувшись, и они вышли наружу через низкую дверь в задней стене погоста.
На заднем дворе было на удивление тихо и пусто. Должно быть, все, кто испугался, попрятались по домам, остальные же помчались ко входу в погост - поглазеть, чем дело кончится.
Иттрун оказалась девицей одного с Зорко роста и таких же, наверно, лет. Одета была как все женщины у сегванов - в длинное платье повседневное, из двух холстин сшитое, да в передник. Украшений богатых Зорко не приметил, чему, правда, не удивился - не праздник ведь: так, медные обручи да срибулы и обереги на поясе тканом. Волосы у девушки были темно-рыжие, свитые в одну толстую косу, глаза серые, а лицом она была чиста, но не красива. Губы сухие, тонкие, прямые. Нос прямой, большеватый, как у всех, почитай, сегванов. А сама худа, будто голодный год случился.
- За то, что кунса выручил, он тебя отблагодарит, коли встретит когда, - продолжила Иттрун, уводя Зорко дальше, в проход меж избами, ведущий вверх по склону холма. - Хотя он и сам бы отбился, без тебя, - добавила она.
- Пусть так, - не стал спорить Зорко. Может, и отбился бы сегван, а может, и нет: лишним веннский меч не стал, это уж точно. - Только я с тобой дальше не пойду. У меня в трапезной короб остался, да и в печище мне не нужно. - И венн остановился.
Иттрун в ответ посмотрела на парня как на рехнувшегося.
- Тебя, венн, кит хвостом ударил? - спросила она серьезно.
О ките Зорко представление имел самое смутное, так что не обиделся.
- Я тебе не глуздырь какой, чтобы меня за руку водить, - ответил он. - За заботу благодарствую, девица, - и венн поклонился в пояс, - а дальше я уж сам как-нибудь.
Он было повернулся, чтобы идти обратно к погосту, но Иттрун снова бесцеремонно схватила его за запястье.
- Постой, - молвила она мягче. - Ты и впрямь ничего не знаешь?
- Да что такое я знать должен? - не выдержал Зорко. - Или вам здесь диво, что нельзя в трапезной меч обнажать?
- Выходит, не знаешь, - кивнула Иттрун, сама с собой соглашаясь, должно быть. - Пошли со мной, если живым остаться хочешь. По дороге расскажу.
Зорко пожал плечами: ладно, на короб его небось никто не позарится. Да и девица эта вряд ли ему какое зло причинит: меч, в случае чего, при нем остался.
- Пошли, - буркнул он. - Далече?
- Пока нет, - ответила Иттрун, отпустив наконец, его руку. - До конца улицы. Туда, где склон начинается.
Зорко оглянулся: со стороны погоста по-прежнему доносились крики и едва слышный за толстыми бревенчатыми стенами звон оружия. В печище же было безлюдно, словно все разом собрались и ушли куда-то в одночасье. Даже собаки не лаяли. Об этом Зорко не преминул тут же спросить.
- Жить еще не всем надоело, - отвечала Иттрун, зло усмехнувшись уголками рта. - Пошли скорее.
Зорко понял, что коса нашла на камень: ничего он у сегванки не вызнает, пока не придут они в какое-то непонятное место.
Наконец дома кончились, пошли огороды. Невдалеке возвышался тын. Улица, обращаясь на огородах в неширокую дорожку, вела к калитке. За оградой медленно шел вверх пологий очищенный от деревьев склон, а далее вставал стройный сосновый бор, покрывший всю гору вместе с вершиной.
Иттрун провела его к калитке, отодвинула засов и вывела наружу.
- А калитку кто запрет? - опять остановился Зорко. - И куда это ты меня ведешь? В лес мне вовсе не надобно, да и короб мой на погосте остался.
Женщину, даже девицу чужого народа, по веннской Правде уважать полагалось, но вот повиноваться ей вовсе не следовало. Право приказать - имели только матери.
- Короб, говоришь? - спросила сама себя девица. - Не пропадет твой короб. Сегваны не воры. Сегваны - воины.
Серые глаза Иттрун блеснули, как стальной меч.
"А венны, надо думать, не воины", - возразил про себя Зорко.
- Здесь говори, - заупрямился он. - Иначе сейчас обратно поверну.
- Странный вы народ, венны, - покачала головой Иттрун. - Сегван меня бы и слушать не стал да за косу обратно оттащил, не знай он, кто я такая. А нарлакский мужчина порадовался бы только, что девица с ним наедине сама в лес идет. Да после бы жалел, - опять усмехнулась она недобро. - До опушки хоть не боишься со мной дойти?
- Не боюсь, - пожал плечами Зорко. - И за косу свою можешь не тревожиться. Не смекаю только, зачем в лес уходить, чтобы два слова сказать. Этак каждый раз не набегаешься.
- Каждому слову свое место, - не спустила Иттрун. - За иными меня пять зим в лес зазывали. Ты только не вздумай…
- Не вздумаю, - мрачно буркнул венн.
Сегванка, видать, сообразила, что сказала лишнее, но прощения просить гордилась, а как вернуться к хоть кое-как наладившемуся разговору, не знала.
- Ты откуда так складно по-сольвеннски говорить выучилась? - прервал молчание Зорко через двадцать шагов.
- Кунса Хальфдира благодарить надо, - отозвалась Иттрун. - Он много странствует.
- А кем он тебе приходится? - поинтересовался Зорко.
- Отец, - коротко пояснила сегванка.
"Хорош отец, - подумал венн. - Дочку по всем дорогам таскать, будто она мужчина. Так про очаг домашний женщина забудет. Последнее дело. А и видно: каков отец, такова и дочь".
Меж тем они вошли под сосновую сень. Печище лежало теперь внизу, освещенное ярким полуденным солнцем, и оттого казавшееся и вовсе опустевшим: ни дымка, ни звука.
- Слушай теперь, - не нарушила обещания Иттрун. - Да ты садись. Спешить некуда, - пригласила она, сама устраиваясь на выбившемся из земли над песчаной рытвиной толстом корне.
Зорко опустился прямо на траву, приготовился слушать.
- Про Гурцата-степняка знаешь? - начала сегванка.
- Слышал, - отвечал венн.
- А про то, что он на Вельхском Бреге, как сольвенны его называют, или на Кайлисбрекке по-нашему, творит, слышал?
- Приходилось, - кивнул парень, не спеша пояснять Иттрун про обозы переселенцев. Ему покуда непонятно было, какая связь между Гурцатом, боярином Прастеном, Хальфдиром-кунсом и погостом в Лесном Углу.
- А то, что кунс галирадский послов гурцатовских приветил, тебе ведомо?
- То ж послы, а не воры, - возразил Зорко. - Ты далеко больно ходишь. Мы в Лесном Углу, а Галирад, он в седмице пешего ходу, коли тебе ведомо. Дело говори, не то я за коробом пойду и тебя не спрошу. По-сегвански. Это, я погляжу, тебе милее будет.
- Сиди, - властно приказала Иттрун. - Сейчас и до Лесного Угла дойдет, - добавила она мягче. - Послы от степняков не послы, а соглядатаи. Это верно. Не раз так было. Нельзя их в Галирад пускать. Кунс галирадский войны боится. Война все равно придет, а с такими гостями в доме еще быстрее придет. Хальфдир-кунс и Ранкварт-кунс о том знают. И Прастейн-комес знает…
- Это кто? - не сразу понял Зорко. - Боярин Прастен, что ли?
- Да, - энергически кивнула Иттрун. - Он хитер сильно. Хочет и в Галираде сесть, и от степняков уберечься, и на Кайлисбрекке первым фарманом утвердиться.
- Кем утвердиться? - снова не уразумел Зорко.
- Тем, кто торгует, - пояснила Иттрун. - Купцом, по-вашему…
- И Хальфдир-кунс того же хочет? - спросил венн встречь. - Для того и съехались здесь, чтобы Вельхский Брег делить? Да Прастен-боярин не так прост оказался, с кметями своими пришел?
- Боярин не прост, - согласилась сегванка, хитро усмехаясь. - Только отец умнее его. И Ранкварта-кунса умнее. Лесной Угол не великий фюльк. Здесь хорошо жить привыкли. И спокойно. И золото любят.
Смысл последних слов до венна не вдруг дошел, но тем и отличался Зорко от своих сородичей, что любил с проезжими разговоры вести. Знал он - пусть и понаслышке, - каковы бывают сегваны, когда поставили себе добиться чего-либо.
- А коли здешние смолчат, как Хальфдир-кунс с боярином Прастеном расправился, а я нет? - спросил напрямик венн, поглядев тяжелым взглядом на девицу.
- А кто тебе поверит? - хохотнула в ответ Иттрун. - Отец в Галираде человек почтенный, а ты кто? А если и убьют Прастейна-комеса, так не мы.
- Не вы? - усомнился Зорко. - А кто ж еще на такую подлость решится?
- Это не подлость, венн, - озлилась сегванка. - Это доблесть. Кунс должен уметь врага обмануть, если надо. Отец умеет. Прастейна степняки убьют, а Хальфдир-кунс их изловит…
- И кнесу в Галирад доставит, - закончил за нее Зорко. - А почто им боярина убивать?
- Жить захотят, - доходчиво объяснила Иттрун. - Или боярин их побьет. Тогда послы будут убиты. Гурцат дознаваться не станет. Это Прастейн-комес верно рек.
- Ловко придумали. - Зорко сорвал травинку, повертел в пальцах. - А кметей боярских куда? Их тоже степняки порубят?
- Степняки порубят. Дай срок, - мрачно предрекла сегванка. - С воинами просто: по Правде разберутся, кто зачинщиком был, и предпишут, что следует. Сегваны не первыми мечи вынули.
- Худое дело и кончится худо, - молвил Зорко, продолжая травинку теребить. - А, все одно: из печища кто-нибудь языком чесать станет. А кмети? Они что, не видали ничего? А коли Прастен кочевников порушит, он, по-твоему, после с сегванами брататься пойдет?
- Умен, - только и сказала Иттрун, коротко и зло взглянув на венна.
- А ты мыслила, без прорех зашила? - криво улыбнулся Зорко. - Ладно, короб мой обратно добудь. Мнится мне, без огня сегодня у вас не обойдется. Жаль, добрый погост. А у меня в коробе вещи дорогие.
- Золото? - живо поинтересовалась Иттрун.
- Дороже! - на сей раз от души рассмеялся Зорко, так что девушка даже засомневалась, так ли уж сообразителен венн, как ей показалось. - А лучше я сам схожу. У меня там вотола, топор. И еще всякое. До Галирада еще седмица пути.
Зорко было уже стал подниматься, как Иттрун опять осадила его.
- Не ходи! Глупый ты человек! - рассерженной кошкой зашипела сегванка. - К Хёггу захотел раньше срока? В дела воинов не лезь! Отец в долгу не останется. Что еще?
- Ладно, - нехотя проворчал Зорко. - Мне до завтра здесь с тобой сидеть?
- Подожди, - успокоилась Иттрун, видя, что Зорко никуда не спешит. - Оставайся здесь. Я сама до погоста дойду. Меня не тронут.
- Иди, - равнодушно молвил он, пристраиваясь поудобнее спиной к нагретому солнцем стволу. - Подожду.
Иттрун поспешила назад, вниз к опустевшему печищу, пару раз оглянувшись, действительно ли странный венн соблюдает данное слово.
Венн соблюдал. Соблюдал, пока приметное синее платье девицы не пропало за первыми избами печища. Потом поднялся и бесшумно, словно лесной кот, двинулся не к ограде печища, но вверх по склону, в лес.
Глава 4
Абордаж посуху
Боярин Прастен, увлекшись ратной потехой, уж уверен был, что Хальфдир-кунс ныне от него не уйдет. Тощий и долговязый, сегван давно был галирадскому старшине как заноза в пальце. Как, впрочем, и все остальные сегваны. Как все сольвеннские купцы, как кнес галирадский. Вот сколько заноз торчало из Прастена Вилковича, будто колючки из ежа. Хальфдир, правду сказать, досаждал больше других. Сколько раз перебивал он у Прастена всю торговлю, сколько раз, будто змей вывертываясь, уходил от карающего меча: и от закона галирадского, и от самого настоящего. И ко кнесу Хальфдир был вхож, как ни увещевал его Прастен выгнать из города строптивого кунса подобру-поздорову.
Теперь Прастен кунсу понадобился. Правду сказать, степняки Гурцата им обоим бед доставили премного. Черной волной нахлынули они на Вельхский Брег, обложили данью приморские селения, смотревшие передом на воды, а тылом - на степь, поставили гарнизоны. И уже вовсе близко придвинулись степные рати к рубежам северных лесов. Год-другой, и не миновать беды не только южным поморским вельхам и исконным жителям побережий - манам, но и калейсам, и гвинидам в предгорьях, и северным вельхам, и веннам. А там и на Галирад прямая дорога…
Знал кунс, лисья душа, что не в ладах галирадские старшины - из тех, что побогаче, - с кнесом. Знал, что сильнее Прастена Вилковича нет сейчас человека в Галираде, если самого кнеса не считать. Знал и Прастен, что сегвану надобно: войска галирадского на Вельхском Бреге. А не там, так хоть на путях сухопутных. А если даже и не этого, то острастки галирадской для Гурцата.
Провинился Хальфдир перед степняком, и крепко провинился. Там же, на Вельхском Бреге, штурмом взял городок, допрежь гурцатовской тысячей захваченный. Лихо взял, слов нет: с семью кораблями ночью подошел, по свежему ветру, в дождь проливной, да и высадился на причалы. Степняки - воины гораздые, но тут спасовали: нет равных сегванам в береговом да городском бою. После прислал один боярин гурцатовский - хаганами они прозываются у степняков - послов к Хальфдиру, кунса сегванского пугать надумал. Куда там! Ни городка не увидел, ни послов. Кунс свое из города забрал, людей - всех до единого, кто только пожелал, - кораблями на север увез. Две тысячи душ со скарбом и скотиной. Своей казны не пожалел, калейсов и вельхов нанял перевозчиками. После же городок сжег и сам ушел. Степняки, понятно, тот город потом еще раз сожгли и всех, кто живой еще был, до единого вырезали. Ничего от городка не осталось, даже имени. А Гурцат Хальфдира-кунса по сей день в той самой тысяче числит, кою казнить следует за убийство послов.
А Прастен Вилкович такожде не лыком шит был. Понимал, что кунс у него выпрашивать станет: дескать, время лихое, пора власть в Галираде брать да мести степняков метлой поганой обратно в их ковыли да бурьяны. Нечего сказать, ловко! Только двоим на такой лавке не усидеть - больно узка. Степняков теперь тронуть - допрежь срока головы не сносить. А так, глядишь, и обойдется: в Нарлак пойдут вороные кони, або на юг, к шаду, а то в вельхских да веннских чащобах завязнут - все мимо Галирада!
А вот кунса егозливого тронуть давно следовало. Прастен на встречу явился, послушал кунса, про Ранкварта рассказал в сотый раз: горяч был сородич Хальфдиров, за то кнесу нравился, потому и отпустил его кнес с миром в тот раз, отлаял только. А как ясно стало, что нового от Хальфдира ждать нечего, показал боярин сегвану свою силу, яко не один пришел. Кунс сегванский, особливо из островных, тож без дружины не ездит, только у Прастена людей поболее обыкновенного оказалось. Вот и вся недолга.
И вот тебе на! Едва вид появился на то, чтобы кунса злокозненного единым ударом порешить, как встрял щенок неумытый, венн, да мечишко свой подставил! И верно подставил - как раз, чтобы его боярский клинок прямиком в пол ушел щепки рубить, ровно топор! А кунсу того и надо было: опять вывернулся, а венна в подпол куда-то запрятали. Ничего, найдется! Вот кто Гурцату ровня! Как полезет он в веннские чащобы, так и завязнет там по уши со всеми своими тьмами-тьмущими. А веннам как с гуся вода, они и не такое видели - выживут.
Примерно так мыслил боярин Прастен, тесня горстку сегванов к стене под лестницей. Трое уж были изранены и сопротивлялись едва. Один только злобный Хальфдир-кунс по-прежнему был невредим. Он один, пожалуй, и был виной тому, что мечи до сих пор звенели. Умел сегван ратоборствовать, и годы ему не были помехой.