Судьба смеялась надо мной – она то забрасывала меня к Багдаду, когда Зумруд была в четырех месяцах пути от него, то закидывала в Облачные горы к аль-Мавасифу, когда у того уже не было талисмана. Талисман ждал меня в башне старого мага, но кто бы указал мне хоть, в какой стороне света стоит эта самая башня?
– А хочешь ли ты, о Хасан, узнать, зачем мне понадобился перстень? – лукаво спросил Ильдерим.
– Хочу, о Ильдерим, – задумавшись о своих бедах, отвечала я.
– Помнишь ли ты, о Хасан, обстоятельства нашей встречи, которая нам обоим показалась сном? – полюбопытствовал Ильдерим.
– Еще бы мне их не помнить! – воскликнула я.
– А знаешь ли ты, о Хасан, что я проснулся у себя дома, как обычно, и решил, что все бывшее с нами – пучки сновидений, и позвал невольников, чтобы они дали мне умыться, и велел принести себе столик с едой, и помолился, как положено?…
– Все это я знаю, ибо именно так и пробуждаются правоверные, – сказала я. – Продолжай, о Ильдерим.
– И вот, когда я надел свой кафтан и фарджию, и протянул руку за своей саблей, в руке моей оказался вот этот клинок…
Тут только я заметила, что на боку у него сабля моего отца.
– И я вспомнил, как мы нечаянно обменялись саблями, и понял, что это был не сон! – воскликнул Ильдерим. – И возмущение охватило меня. Я позволил распоряжаться собой гнусной джиннии, распутнице и порождению греха! И я вышел из хана, и мне подали коня…
– Ты же сказал, что она вернула тебя домой, о Ильдерим! – напомнила я.
– Мой дом – хан, где ночуют странствующие купцы, – отвечал он. – Конечно, в Басре у меня есть настоящий дом, и когда я состарюсь, я вернусь туда, и куплю ковры, и заведу невольников, и каждый вечер у меня будут собираться сотрапезники для пира, и мы будем приглашать певиц и лютнисток… Но на все это нужны деньги, о Хасан, а у меня их пока нет – по крайней мере в таком количестве. Поэтому я странствую по дорогам и вожу товары из одного города в другой. Так вот, я вышел из хана, сел на коня, и поехал в горы, туда, где, как мне сказали, должен быть источник Мужчин. А по дороге к источнику я заехал к аль-Мавасифу, и долго разговаривал с ним, и в конце концов он дал мне перстень, и прочитал над ним заклинания, и я теперь свободен от власти марджаны! И более того – она повинуется тому, в чьих руках находится этот перстень. И достаточно потереть его – и она явится на зов и выполнит все желания. А чтобы она исчезла, достаточно просто нажать на камень. Вот что изготовил мне аль-Мавасиф, но получил этот перстень я в долг, и если я не верну ему в срок денег, он прочитает другие заклинания и перстень потеряет свою силу.
– Но ведь ты мог поступить куда проще, о Ильдерим! – сообразила я. – ты мог потереть перстень, вызвать Марджану и велеть принести столько денег, сколько от тебя потребует маг аль-Мавасиф!
– Я никогда не стану ее вызывать, о Хасан, – серьезно отвечал Ильдерим, – ибо было между нами из близости то, что было, и ради этого я не стану унижать ее. Ведь она, хотя и скверная, хотя и джинния, но все-таки женщина, и она любила меня любовью женщины. Лучше уж я продам воду из источника Мужчин и выкуплю свой перстень.
– Пожалуй, стоит и мне обратиться к аль-Мавасифу за таким перстнем, сказала я. – Ибо любовь джинний поистине утомительна.
– Мы вместе доедем до города, продадим воду и отправимся к аль-Мавасифу, – пообещал Ильдерим. – И я замолвлю за тебя словечко. Но чем ты собираешься расплачиваться, о Хасан?
– У аль-Мавасифа есть гадательные книги, о Ильдерим, – объяснила я. – В них он наверняка вычитает о судьбе моего рода. А когда он поймет, кто я, и узнает о моих обстоятельствах, он тоже даст мне перстень в долг, о Ильдерим.
– Если бы ты знал это порождение скверны, аль-Мавасифа, ты не говорил бы так, о Хасан, – заметил Ильдерим. – С меня семь потов сошло, прежде чем я убедил его дать мне перстень в долг!
– Боюсь, что ты не записан в гадательных книгах, о Ильдерим, – сказала на это я. – Что же касается моего рода и меня, можешь не сомневаться!
– Ты же назвался сыном кади, о Хасан! – напомнил Ильдерим.
– Дай мне увидеться с этим магом, о Ильдерим, – сказала я. – И тогда посмотрим!
Поскольку открыть правду о себе я не могла, а с магом увидеться для меня было крайне важно, а Ильдерим не желал мириться с моими намеками, наш спор затянулся, и мы пререкались всю дорогу, до самого города, где первым делом отправились на рынок.
Уже вышли на рыночную площадь метельщики, а последние запоздавшие купцы собирались запирать лавки, когда мы подъехали к крытым галереям и сошли с коней.
– О правоверные, о купцы! – возгласил Ильдерим, и я отшатнулась, такой у него оказался зычный и пронзительный голос. – Вот вода из источника Мужчин! Всего капля этой воды – и евнух становится мужем! Одна капля – один динар – о правоверные!
Я так и не поняла, откуда вдруг взялась толпа, окружившая нас и взывающая о воде. Но то, что большинство составляли евнухи из гаремов местной знати, я поняла сразу.
– Послушай, о Ильдерим! – стала я дергать его за полу кафтана, пока он торговался, отливая воду и получая деньги. – Послушай моего совета! Нам немедленно надо убираться отсюда, о Ильдерим!
– Ради Аллаха, что за глупость пришла тебе в голову, о Хасан? – недовольно спросил Ильдерим. – Мы сейчас распродадим всю воду, и пойдем в хан, и нам принесут еду и вино, и наши покупатели станут нашими сотрапезниками, и мы устроим пир, а рано утром выедем в дорогу, к аль-Мавасифу!
– Мы не доживем до утра, о Ильдерим. Разве ты не понимаешь, что сейчас произойдет?
– А что такого может произойти, о Хасан? – даже не глядя на меня, ответил Ильдерим. Он уже распродал почти весь кувшин и как раз наклонял его, чтобы досталось и последним покупателям.
– О, если бы ты видел дальше собственного носа, Ильдерим! – воскликнула я. – Хорошо, продолжай торговать, а я лучше отойду в сторонку, ибо сейчас тут начнется побоище!
И я отошла и сняла с плеча лук, и отвязала наших коней, поскольку нам предстояло вскоре спасаться бегством.
Так и вышло. С шумом и воплями на рынок ворвался странный отряд. Составляли его почтенные старцы на мулах и их черные невольники, вооруженные до зубов.
– Где этот нечестивый купец?! – галдели они. – Мы снимем с него кожу! Его немедленно надо распять на городских воротах! Где этот сын разврата?!
Ильдерим не предвидел, что его покупатели первым делом выпьют волшебную воду, а затем поспешат пустить в дело вновь обретенное отцовское наследство, вызвав тем самым возмущение и переполох во всех окрестных гаремах.
Увидав эту буйную толпу, Ильдерим сперва раскрыл от изумления рот, а затем выхватил из ножен саблю – между прочим, саблю моего отца. Но я подскакала к нему, ведя в поводу второго коня, и он прыгнул в седло, и мы умчались, причем я еще успела послать назад несколько стрел – просто для острастки.
Когда же мы оторвались от этих преследователей, я посмотрела на Ильдерим и ахнула – он все еще прижимал к груди почти пустой кувшин.
– Тебе следовало бросить его и не утруждать себя, о Ильдерим, – сказала я.
– Там, на дне, еще осталось воды по меньшей мере на сотню динаров, – возразил он.
– Ну так перелей ее в какой-нибудь другой сосуд, – предложила я. – Разве ты собираешься всю жизнь путешествовать в обнимку с этим скверным кувшином, о Ильдерим? Разве тебе больше некого сжимать в объятиях, что ты так крепко схватился за этот гнусный кувшин? Давай я куплю его у тебя за четыре дирхема, чтобы душа твоя успокоилась, о Ильдерим!
– Погоди, о Хасан, – ответил мне Ильдерим. – Надо сперва найти другой сосуд. А у меня ничего нет, кроме вот этой чернильницы на поясе. Как по-твоему, не потеряет ли вода своих волшебных свойств от соприкосновения с высохшими чернилами?
– Аллах ее знает, о Ильдерим, – задумчиво сказала я. – Вот разве что те, кто от этой воды станет мужчинами, удивятся цвету своего вновь обретенного достоинства…
– Возможно, ты прав, о Хасан, – согласился Ильдерим. – В таком случае, придется продать остаток воды евнуху-негру, который не заметит такого надувательства.
Мы осторожно перелили воду в чернильницу и опять подвесили ее к поясу Ильдерима.
– Если мы немедленно тронемся в путь, то еще до полуночи будем у мага аль-Мавасифа, – сказал Ильдерим.
– Ну так едем, о Ильдерим! – воскликнула я.
И мы поехали.
Я сильно опасалась, что вот сейчас из-за какой-нибудь тучи появится джинния Азиза со своей неуемной любовью. Но Аллах уберег нас – мы благополучно добрались до жилища мага, и я, не избалованная за последние две недели благополучием, даже удивилась такой неожиданной милости Аллаха.
Маг и огнепоклонник вышел к нам, держась прямо, словно молодой кипарис, и было это не потому, что аль-Мавасиф был юн годами или же полон царственного достоинства. Совсем наоборот – ничего подобного в нем не было. А просто он носил тюрбан изумительной величины и, пожалуй, немалого веса. Если бы он в этом великолепном тюрбане хоть немного покачнулся, то тюрбан бы перевесил и маг полетел вверх тормашками.
По воле Аллаха, все его величие заключалось в этом тюрбане. Ибо дальнейшие события о величии не свидетельствовали. И если бы не помощь Ильдерима, все кончилось бы неудачей. Впрочем, помощь эта привела меня в ярость…
Сперва аль-Мавасиф приветствовал Ильдерима, а Ильдерим – аль-Мавасифа, и было это длительно и витиевато. Затем Ильдерим долго вручал магу те деньги, которые заработал на воде из источника Мужчин. И это сопровождалось изъявлениями всяческой дружбы и преданности, как будто не купец возвращал долг магу, а два государя заключали дружественный договор. И, наконец, дошло и до меня.
– Вот этот юноша, о аль-Мавасиф, тоже нуждается в перстне, ибо и его преследует своей любовью джинния, – сказал Ильдерим, выводя меня вперед. – Но это дитя, подобное обрезку месяца, тоже хотело бы получить перстень в долг.
– О Аллах, каких гостей ты мне посылаешь! – запричитал маг. – Воистину, наступил год долгов и должников, и никто не хочет платить сразу и без рассуждений! А ведь мой труд таков, что измерить его в динарах и дирхемах вообще невозможно! Порой для простенького заклинания мне требуются драгоценные благовония, одна горсть которых стоит горсти бадахшанских рубинов! До чего же оскудели правоверные, о Аллах! И не только простые смертные, вроде тебя, о Ильдерим, – недавно даже мой собрат по магическому искусству пытался получить у меня один талисман совсем без платы, утверждая, что талисман нужен ему для торжества справедливости! И он прислал ко мне гонцами подвластных ему духов, и я назвал цену талисмана, и оказалось, что он столько не может дать, и мы поторговались немного, и его гонцы улетели, а я остался оплакивать былое могущество магов – ибо когда же раньше магу недоставало денег для покупки талисмана?!
– Каменного талисмана царицы Балкис?! – выпалила я, не подумав ни секунды.
– Каменного талисмана царицы Балкис, о юноша, – подтвердил маг. – А откуда ты, ради Аллаха, знаешь о нем?
Не зная, что ответить, я с мольбой посмотрела на Ильдерима.
– Воистину, ты поторопился, о Хасан, – сказал Ильдерим. – О каменном талисмане мы хотели повести речь завтра, достигнув договоренности в деле о перстне. Но, может быть, лучше нам и о перстне поговорить завтра? А сейчас время совершить молитву и лечь спать.
– Ты прав, о Ильдерим, – согласилась я, – но только в безопасности ли мы здесь от происков Азизы?
– Оставь тревогу, о юноша! – с гордостью сказал маг. – Ты здесь находишься под защитой могущественных талисманов, и над каждым порогом я прочту заклинания, а плату за них мы прибавим к плате за перстень.
– Никаких заклинаний этот старый скупердяй читать не станет, а деньги с нас сдерет! – сердито воскликнул Ильдерим, когда нас после скромного ужина и молитвы отвели в предназначенное нам помещение. – Эта его лачуга хранит в себе столько всякого колдовского добра, что заклинания уже ни к чему. Его талисманы все ифриты за версту облетают. И надо же было тому случиться, чтобы он унаследовал всю сокровищницу своего учителя, не унаследовав его благородного нрава и прочих достоинств! Наложить заклятие на перстень аль-Мавасиф еще может, и сладить с загулявшим маридом тоже, но сам он никогда не составит настоящего талисмана.
– Ты разве знаешь магию, о Ильдерим? – спросила я, укладываясь на ковер. – Ты же простой купец.
– Если уж талисманами торгуют, то я должен знать их цены и свойства, – объяснил Ильдерим. – Все, что становится товаром, бывает для меня интересно, и я стараюсь узнать о товаре побольше. Как знать, может, по милости Аллаха я на старости лет буду торговать именно талисманами? Однако, скажи мне, о Хасан, что это за каменный талисман царицы Балкис и зачем он тебе вдруг понадобился? Имей в виду, что даже если старый грешник согласится изготовить тебе перстень в долг, то с талисманом это не получится. И подумай хорошенько, что для тебя важнее.
– Важнее всего на свете для меня каменный талисман, о Ильдерим, – сказала я, – и я готов выкупить его своей кровью. Так что придется мне, видно, избавляться от Азизы с ее любовью каким-то иным путем, лишь бы только заполучить талисман.
– Для чего он нужен? – спросил Ильдерим, ложась со мной рядом.
– Этот талисман должен спасти жизнь ребенка, о Ильдерим. А ребенок – сын моего брата, – честно ответила я. – И если в миг появления ребенка на свет рядом не будет этого талисмана, то ребенок погибнет, а это единственное дитя брата.
– Почему же у него не может быть других детей?
– Его убили, о Ильдерим. И я должен спасти его кровь…
– Клянусь Аллахом, о Хасан, я помогу тебе в этом деле! – воскликнул Ильдерим и хлопнул меня по плечу. – Если ты таков юношей, то каков же ты будешь, когда станешь мужчиной и у тебя вырастет борода?! Подобных тебе цари приберегают на случай опасности! Вот только упрям ты не в меру и норовишь, чтобы последнее слово всегда оставалось за тобой.
– Но если именно я сказал последние стихи? – вспыхнула я. – И именно я предупредил тебя, что разъяренные мужья прибегут на базар бить того купца, что сделал их евнухов мужчинами? Я говорил тебе об этом, но ты и слушать не желал! А когда выясняется, что я был прав, ты сразу же придумываешь какое-то мое упрямство и упрекаешь меня в собственных грехах!
– Во первых, о Хасан, последние стихи там, на ристалище, сказал не ты, а я. Во-вторых, о Хасан, незачем было меня предупреждать насчет нашествия мужей, в чьих гаремах произошел переполох. Я бы и без предупреждения с ними справился! А теперь ты до скончания века будешь попрекать меня и твердить, как попугай: "Вот видишь, я был прав!"
– Но если я и в самом деле был прав? – возмутилась я. – И если последние стихи были моими? И это ты приписываешь мне свои грехи, о Ильдерим, потому что именно ты норовишь, чтобы последнее слово осталось за тобой!
– Еще одно слово, о Хасан, и придется нам сразиться на саблях прямо здесь, в жилище аль-Мавасифа! – предупредил Ильдерим. – Мы же хотели сразиться на ристалище, но так там больше и не встретились, а жаль!
– Мы можем выйти и обнажить клинки под ночным небом! – предложила я.
– Не устаю поражаться твоей мудрости, о Хасан! – усмехнулся Ильдерим. – Там под ночным небом, немедленно налетит Азиза и спасет тебя от ударов моей сабли! Так что лучше уж нам решить наконец все наши споры здесь.
– Ты упрекаешь меня в трусости, о Ильдерим? – я чуть не задохнулась от ярости. – Ты хочешь сказать, о шелудивый пес, что я собираюсь выйти под ночное небо ради того, чтобы джинния похитила меня и спасла этим мою жизнь?!
– Постой, о Хасан, не хватайся за мою саблю, здесь для настоящего поединка все равно мало места, – сказал Ильдерим. – И обменяемся наконец клинками. Твой для меня все-таки легковат. Давай лучше дождемся утра, и сразимся при дневном свете, когда джиннии не летают, и пусть поможет тебе Аллах, о дитя! Держи свою саблю и отдай мне мою.
Я протянула ему его саблю и хотела было взять свою, но он удержал ее.
– Откуда у сына кади клинок, достойный царей и царских детей? – спросил он.
– Этот клинок подарил мне брат, а он получил его от нашего отца, а где взял его отец, знает только Аллах великий, могучий, – ответила я, и это было чистейшей правдой. А говорить о том, что отец был царем и брат тоже был царем, я не стала, поскольку об этом он меня не спрашивал.
– Закрой глаза и засыпай, о Хасан, – сказал Ильдерим. – Завтра мне предстоят два сражения – с тобой и с аль-Мавасифом. И начну-ка я лучше с аль-Мавасифа, чтобы в случае моей смерти ты все-таки получил свой талисман, а в случае твоей смерти я, так и быть, отвезу его жене твоего покойного брата, чтобы он охранял рождение ребенка.
Мне захотелось попросить у него прощения за свои грубые слова, ведь он вел себя не как купец, а как благородный вельможа, средоточие доблести и достоинств. Но нас, царских дочерей, учат обычно наступать, а не отступать, настаивать на своем, а не просить прощения. Да и кто он такой, этот купец из басры, чтобы царская дочь унизилась перед ним? Словом, я не сумела побороть в себе царскую дочь, да и не слишком старалась. Ибо если в моих бедствиях у меня отнимется еще и гордость, что же мне тогда останется?
Наутро мы, позавтракав, стали разбираться с талисманом.
– Если вы, высокочтимые, думаете, что талисман можно положить за пазуху и унести, то вы ошибаетесь, – сказал аль-Мавасиф. – Его следует установить должным образом, и все необходимое для этого у меня есть. Более того, думая, что посланцы того мага дадут за талисман настоящую цену, я подготовил эти необходимые предметы и прочитал над ними заклинания, и окурил их благовониями, и начертил на них знаки. Но за каждый из этих четырех предметов придется заплатить особо, а без них сам талисман не имеет смысла.
Мы с Ильдеримом переглянулись, и в его взгляде я прочитала такие слова: "Не поручусь, что спутников для талисмана он не придумал только что, а уж заклинаний над ними и подавно не читано!"
Но вслух Ильдерим сказал, что мы хотели бы увидеть все вместе – и талисман, и то, что ему сопутствует.
Аль-Мавасиф провел нас в круглую комнату с единственным окном в куполе потолка, хранилище его свитков, таблиц и совершенно непонятных вещей. Там он достал мешочек из тонкой кожи и выложил из него на столик пять камней разной формы и цвета. На камнях были зарубки и знаки.
– И это – знаменитый талисман царицы Балкис? – недоверчиво спросил Ильдерим. – Поистине, я наберу тебе, о аль-Мавасиф, таких камушков на любой дороге, и это не будет стоить мне ни динара.
– Иди и собирай камушки, о Ильдерим, – миролюбиво сказал маг. – От того, что не стоит и динара, проку тоже будет в лучшем случае на два дирхема, о купец.
– Аллах тебе судья, о мудрец, – ответил на это Ильдерим. – И сколько же хочешь ты за эти камни, во всем подобные придорожным? Я надеюсь, ты уступишь их за сотню динаров?
Маг даже отшатнулся от него.