– Знаешь какова цена этого талисмана? – зловеще спросил он. – Я хочу за него сто невольниц белых и сто невольниц черных, и пусть цена каждой белой невольницы будет десять тысяч динаров, а цена каждой черной – пять тысяч динаров! И каждую невольницу должен сопровождать черный невольник, ценой в три тысячи динаров, и в ухе у невольника должна быть золотая серьга с жемчужиной, а цена каждой жемчужины должны быть пятнадцать тысяч динаров! И на каждой невольнице должно быть одежд и украшений не меньше чем на десять тысяч динаров! И еще мне нужно сто мешочков мускуса, и сто шкатулок с нардом, и другие благовония – по твоей щедрости, о купец!
– Ты помрешь, о аль-Мавасиф, не дождавшись покупателя, который приведет тебе этих невольниц и невольников с золотыми серьгами! – воскликнул Ильдерим. – Убавь, о мудрец!
– Для этого талисмана будет оскорбительно, если я продам его за малую цену, – сказал маг. – Впрочем, о Ильдерим, я могу немного уступить, но тогда вырастет цена за спутников талисмана. Как ты на это смотришь, о купец?
– Я преклоняюсь перед твоей мудростью, о мудрец! – отвечал на это Ильдерим, и в глазах у него вспыхнул огонек.
Огонек этот вспыхнул ранним утром, и горел он весь день без передышки, а окончательно это дело решилось около полуночи, и страшно было подумать, что оно могло затянуться еще на несколько минут.
– Когда вы, о покупатели талисмана принесете его в помещение, где он будет охранять младенца, то сперва вы составите камни определенным образом, а потом в северном углу помещения вы положите это зеркало…
Зеркало, что он достал, было времен царя Сулеймана, и только потому могло стоить немалых денег, но вот, кроме древности, других достоинств у него не было и отражать мое лицо оно по скверности характера вообще не пожелало.
– В южном углу пусть стоит этот флаг…
Пестрый флажок величиной с мою ладонь на длинном заостренном древке торчал из вазы. Маг вынул его и положил рядом с зеркалом.
– В восточном углу следует поставить шкатулку…
Шкатулке красная цена была два или три дирхема.
– А в восточном… Эй, Али, сын греха, принеси своего разноцветного господина!
Черный раб принес плетеную из тонких прутьев клетку. В ней сидел огромный попугай с хохлом и крючковатым клювом с мой кулак величиной.
– О р-р-распутники, согр-р-решившие вчер-р-ра с обезьяной! – приветствовало нас это бедствие из бедствий. – Ср-р-рам!
– И ты настаиваешь, о аль-Мавасиф, что этого сквернословца следует посадить в восточном углу комнаты? – осведомился Ильдерим. – Хорошим же вещам научит он младенца!
– Это неизбежно, – сурово заявил аль-Мавасиф. – В углах должны быть флаг, зеркало, шкатулка и попугай, причем над каждым из них я читал заклинания, и они обладают силой, и талисман без них – не больше чем кучка камней.
Попугай раскачался на своем кольце, подвешенном к потолку клетки, и уставился на меня левым глазом.
– Меж бедер-р-р твоих – пр-р-рестол халифата! – заорал он и подмигнул мне.
– Уж не вселился ли шайтан в твоего попугая, о аль-Мавасиф? – спросил Ильдерим. – Воистину, эта птица своей руганью разрушит все чары талисмана!
– В тебя самого вселился шайтан, о Ильдерим! – рассердился маг. – Этот попугай долгие годы прожил в гареме знатного вельможи, и я купил его за большие деньги!
– Вот там в него и вселился шайтан! – отрубил Ильдерим. – Не найдется ли у тебя, о мудрец, другого попугая, не столь образованного? Этот слишком много знает! Не так ли, о Хасан?
Я молча кивнула, поглядывая на попугая. Откровенно говоря, птица начала мне нравиться. Он выговаривал слова очень чисто и внятно, даже сохраняя человеческую интонацию.
– Меж бедер твоих вселился шайтан! – заорал мне прямо в лицо этот скверный попугай. Ильдерим расхохотался и накрыл клетку своим плащом.
– Вот перед вами весь талисман, о покупающие! – провозгласил маг. – Цену камней вы знаете. За зеркало я прошу у вас сотню динаров, за флаг – две сотни, шкатулку я ценю в четыре дирхема, и попугай обойдется вам в пятьсот динаров. Причем после того, как талисман сыграет свою роль, вы можете пользоваться и зеркалом, и шкатулкой по их прямому назначению. А попугая вы можете выгодно продать, потому что на такую птицу всегда найдется любитель. И таким образом вы выручите обратно часть денег.
– Начнем со шкатулки, о маг, – приступил к торгу Ильдерим. – Ее цена нас с Хасаном полностью устраивает. Вот тебе четыре дирхема, аль-Мавасиф, и давай сюда шкатулку.
– Я продал тебе шкатулку за четыре дирхема, о Ильдерим, – и с этими словами аль-Мавасиф взял монеты. – Но не понимаю, откуда ты возьмешь двести невольниц и сто невольников, которые понадобятся тебе немедленно? Я допускаю, что мускус и нард у вас с собой, о купцы, в седельных сумках ваших коней, но где же все остальное?
– Терпение, о аль-Мавасиф! – воскликнул Ильдерим. – Давай поторгуемся! Ты требуешь в уплату за талисман двести невольниц, сто невольников и еще много всякой мелочи. Убавь, о мудрец! Что ты скажешь о том, чтобы получить пятьдесят невольников, но зато не черных, а белых, из аль-Кустантиди?
Я хотела было напомнить Ильдериму, что нет у меня никаких невольников, ни черных, ни белых, ни с серьгами, ни в ожерельях! Но однажды я уже вмешалась в его игру, и ничего хорошего из этого не вышло.
– Прекрасно, о Ильдерим! – согласился маг. – Я готов уступить тебе пятьдесят невольников, но пусть цена зеркала при этом увеличится! Я хочу за зеркало тысячу динаров и десять верблюдов, груженых тканями, и баальбекскими одеждами, и багдадскими воротниками, и магрибскими бурнусами, и индийскими шалями, и это должны быть красные верблюды, лучшие, какие только бывают!
– Убавь, о аль-Мавасиф! – потребовал Ильдерим – Где же я возьму тебе в этих горах багдадские воротники? Пусть в тюках не будет багдадских воротников, и тогда ты получишь за зеркало восемь верблюдов, груженых тканями, и пятьсот динаров!
– Прибавь, о купец! – возмутился аль-Мавасиф. – Когда это мы говорили о пятистах динарах? Речь шла о тысяче!
– Убавь, о мудрец! Вспомни, что начальная цена зеркала была всего-навсего сто динаров, и я согласился прибавить, потому что ты согласился взять вместо пятидесяти черных невольников двадцать, и без золотых серег с жемчужинами! – заявил Ильдерим, и глаза его сверкали, и тут я поняла, что он – воистину лев пустыни.
– Кто из нас двоих бесноватый, ты или я? – в ужасе воздел руки к небу аль-Мавасиф. – Ради Аллаха, образумься!
– Вряд ли такой великий мудрец стал бы торговаться с бесноватым, о аль-Мавасиф, – ехидно отвечал Ильдерим. – И не мне, а тебе следует образумиться. Ведь ты сам, своими устами, назначил цену и талисману, и его спутникам. И я точно помню, что попугая, например, ты оценил в пятьсот динаров. Ведь именно пятьсот динаров ты хотел получить за него, о маг?
– Да, это ты сказал правильно, о Ильдерим.
– И я согласен дать тебе за эту скверную раскормленную птицу даже шестьсот динаров! – заявил Ильдерим. – Хотя на Багдадском базаре я куплю тебе за десять динаров попугая вдвое пестрее, и он не будет сквернословить, словно метельщик или рыбак, у которого порвалась сеть, или обманутый муж, или наказанный плеткой за курение гашиша евнух, или две поругавшиеся старухи!
– Р-р-распутник! – сказал ему на это попугай.
– О сын греха! – добавил аль-Мавасиф. – Я же говорил тебе, что это не простой попугай, что я трое суток читал над ним заклинания, что без него талисман бессилен!
– Да, о мудрец, все это ты говорил мне, и потому я согласен уплатить за попугая не пятьсот, а даже шестьсот динаров. Видишь, как высоко я ценю твои заклинания?
– Я продал тебе попугая за шестьсот динаров! – торопливо сообщил маг.
– Возьми клетку, о Хасан, – обратился ко мне Ильдерим. – И дай мне свою саблю. Мы расплатимся за попугая саблей.
– Саблю моего отца и брата?!
Я даже задохнулась от ярости. Этот шелудивый пес, этот шайтан среди купцов посягнул на царскую саблю!
– Ты удивительно щедр для купца, о Ильдерим, – благосклонно заметил маг. – Сабля наверняка дороже шестисот динаров.
– Разумеется, дороже… – И Ильдерим, видя, что я уже пришла в себя и собираюсь сказать что-то скверное о нем и о его замысле продать саблю, толкнул меня локтем в бок. – Ты не знаешь всей цены этой сабли, о мудрейший. Во-первых, это царская сабля, которая много столетий переходит из рода в род. Во-вторых, на нее наложены заклятия, и древние мудрецы читали над ней заклинания, и тот, кто владеет ею, получает власть над некоторыми джиннами и ифритами, и они ему во всем повинуются, но только обладатель сабли должен достичь преклонных лет, и иметь седую бороду, и отказаться от мирской суеты, а иначе это просто красиво отделанная сабля, и ничего больше. Мой друг Хасан унаследовал ее от своего отца, но он еще молод, и у него не скоро вырастет настоящая борода, как видишь, даже пушок на его щеках – и то не вырос. А пока еще она поседеет! Мне самому тоже далеко до седины, о аль-Мавасиф. И справедливо будет, если пока обладателем этой сабли станешь ты. А потом, когда у Хасана поседеет борода, он приедет и выкупит у тебя эту саблю.
– И над какими же джиннами и ифритами дает власть эта сабля? – полюбопытствовал маг.
– Над некоторыми из подданных Синего царя, если тебе знакомо это имя! – отрубил Ильдерим, который наверняка знал о делах джиннов от своей бывшей возлюбленной Марджаны.
– Мне знакомо это имя, о купец, – сказал аль-Мавасиф.
– Ну так продолжим наш торг, о мудрец, – предложил Ильдерим. – Остаются флаг, зеркало и сам талисман. Если ты согласен принять вместо ста невольниц пятьдесят белых и пятьдесят черных, но зато прибавить к стоимости зеркала цену тех мешочков мускуса и шкатулок с нардом, о которых ты говорил, то цена флага будет уже не две сотни, а куда больше, ибо ты получишь саблю за попугая и флаг, и это будет справедливо!
– Какие пятьдесят белых и пятьдесят черных невольниц? Разве я говорил о пятидесяти невольницах?! – возопил маг. – Прибавь, о Ильдерим!
– На что тебе сто невольниц, о аль-Мавасиф? – вопросом на вопрос ответил Ильдерим. – И разве этот талисман стоит целой сотни невольниц? Убавь, о мудрец! Ведь если тебя вовремя не остановить, ты потребуешь в уплату саму хозяйку талисмана царицу Балкис, мир ее праху! И что же, мне сделаться разорителем могил? Убавь, ради Аллаха!
– Ты хочешь разорить меня, о Ильдерим? – возмутился мудрец. – Цена талисмана такова, как я сказал! Сто невольниц…
– Сто невольниц белых и черных! – подхватил Ильдерим.
– И сто невольников…
– Шестьдесят, о мудрец!
– Прибавь, о Ильдерим!
– Убавь, о аль-Мавасиф!
Вот какой диковинный торг над талисманом устроили эти два нечестивца. Они торговались самозабвенно и яростно, я бы даже сказала – радостно, забыв о пище и питье. Перед заходом солнца они чуть было не вцепились друг другу в бороды, потому что маг назвал Ильдерима порождением вонючего ифрита и верблюдицы, а Ильдерим возвел родословную мага к козлам, ишакам и городским непотребным девкам. Словом, было мне что послушать и чему подивиться.
Сперва я слушала эти препирательства в изумлении – никогда купцы на базарах не торговались со мной или с воинами моей свиты. Позволивший себе прекословить царской сестре недолго после этого засиделся бы в своей лавке! И я впервые в жизни видела настоящий торг, да еще такой бурный.
Первые два часа он меня развлекал.
Потом я перестала понимать, о каких арабских конях, золотых слитках и слоновой кости идет речь. И я проголодалась, и вышла в другое помещение, и невольники принесли мне еду. А когда я вернулась, они торговались уже не о конях и слоновой кости, а о изумрудах и крупном жемчуге, двести невольниц же оказались забыты, и сто невольников – с ними вместе.
Незадолго до полуночи изнеможенные аль-Мавасиф и Ильдерим уже не сидели, а лежали на коврах. И умирающим голосом аль-Мавасиф объявил, что он продал Ильдериму и мне талисман со спутниками за шесть тысяч динаров и большой изумруд из пряжки моего тюрбана. Причем в стоимость талисмана вошла и моя сабля, которую оценили в четыре тысячи динаров, оставив на мое усмотрение – отдать магу саблю или же вручить динары.
– Где мы возьмем такие деньги, о несчастный? – прошептала я Ильдериму.
– Терпение, о Хасан! – хриплым голосом отвечал он. – Мы оставим ему коней, кольца и запястья, сосуд с водой из источника Мужчин, а сами спустимся отсюда и придем в город…
– Где нас ждут разъяренные обладатели оскверненных гаремов!
– …обратимся к моим знакомым купцам, возьмем у них в долг деньги, вернемся к аль-Мавасифу, выкупим наше имущество и твою саблю, о Хасан, и ты отправишься к вдове своего брата принимать роды, а я продам те из моих товаров, что еще остались в этом городе и последую за тобой, куда ты укажешь, и там ты вернешь мне свой долг. Видишь, как ловко я все рассчитал?
Он действительно ловко рассчитал, и мне самой вовеки бы не справиться со старым скупердяем аль-Мавасифом, но, увы, последнее слово на сей раз осталось за ним, а это было для меня нестерпимо.
– О Ильдерим, по-моему, мы из-за твоих расчетов запутаемся в долгах! – возразила я. – Подумай сам, мы будем должны аль-Мавасифу, ибо оставленные вещи – это не плата, а заклад. Мы будем должны купцам. Я буду должен тебе, о Ильдерим, и не прибавятся ли ко всему этому еще и новые долги?
– Разумеется, прибавятся! – согласился Ильдерим. – Я уже кое-что должен здешним купцам, и я округлю долг, но с частью его рассчитаюсь товарами, и займу еще денег, и куплю съестные припасы, и погружу их на корабли, и договорюсь с капитанами, что у них есть доля прибыли от этих товаров, и мы определим их долю и мою долю, и они отдадут мне мою долю перед тем, как выйти в море, и я рассчитаюсь с частью долга, а потом на оставшиеся деньги куплю здешних тканей по двадцать динаров за тюк, и достану из своей поклажи вышитые басрийские платки, и найму вышивальщиц, и они вышьют мне такие же платки, и я продам их и из полученных денег расплачусь с вышивальщицами, а тем временем вернутся корабли…
– Смилуйся, о Ильдерим! – воскликнула я. – Не объясняй мне этих дел, Аллах не дал мне достаточно рассудка, чтобы в них разобраться!
– И не пытайся, о Хасан, – сказал Ильдерим. – Тебе нужно понять одно – что завтра же ты с талисманом сядешь на корабль и отправишься туда, где живет вдова твоего брата, и устроишь там свои дела, а я приеду следом и мы рассчитаемся.
– Ты благороден благородством царей, о Ильдерим, – сказала я. – Я больше не буду вызывать тебя на поединки, ибо ты спасаешь мою жизнь и жизнь сына моего брата…
– Ты тоже спас мою жизнь, о Хасан, когда я похитил воду из источника Мужчин, – ответил Ильдерим. – А поединок между нами будет не раньше, чем ты вернешь мне долг. Ибо какой же я купец, если заколю в схватке своего должника? Да на меня все правоверные пальцами показывать станут!
– Хорошо, – ледяным от ярости голосом произнесла я. – Как только я верну тебе долг, мы отправимся на ристалище, но ты предварительно составишь завещание, ибо негоже, чтобы твои наследники делили эти деньги с помощью кади! Я не хочу, чтобы львиная доля этих денег осела в суде!
– Разумно, о Хасан! – похвалил меня Ильдерим. – Пожалуй, из тебя еще может получиться купец.
– Когда у меня вырастет длинная седая борода и моя сабля станет повелевать джиннами! – отрубила я, и на сей раз последнее слово воистину осталось за мной!
А потом мы взяли талисман, и зеркало, и шкатулку, и флаг, и клетку с попугаем, и пошли в то помещение, где уже один раз ночевали. Встать мы собирались очень рано, потому что должны были добираться до города пешком, и слава Аллаху великому, милосердному, что спутники талисмана были сравнительно невелики и их можно было нести без хлопот. Старый негодник аль-Мавасиф вполне мог подсунуть нам вместо попугая горного орла с человека ростом, а вместо шкатулки за два дирхема – сундук вроде того, в каком я скрылась от Азизы.
– Скряга, конечно, пожалел для нас ковров и подушек, – сказал, укладываясь, Ильдерим, – но хорошо хоть то, что мы можем утром уйти отсюда незаметно и не будить весь дом.
– И сквер-р-рное это обиталище! – сообщил попугай.
– Смотри-ка, Хасан! – развеселился Ильдерим. – Эта птица, оказывается, знакома с Кораном! На твоем месте я не стал бы ее потом никому продавать.
– С чего бы вдруг попугаю сравнивать обитель мага с геенной огненной? – поинтересовалась я. – Может, его тут морили голодом?
– Да, аль-Мавасиф вполне мог выгадать лишний грош на попугае, – заметил Ильдерим. – Немудрено, что бедная пташка вообразила себя в аду.
Я хотела было сказать, что незачем на ночь беседовать об аде, как бы шайтаны нас не подслушали и не наслали каких-нибудь скверных и мерзких снов. Но дело было сделано – ад пожаловал к нам самолично и не во сне, а наяву!
Шум, треск, свист и вой не дали мне сказать ни слова. По нашему помещению словно ветер пронесся.
– Ради Аллаха, что там происходит? – заорал Ильдерим.
Испугавшись, что дом вот-вот рухнет, мы выскочили наружу, очевидно, на задний двор, и увидели, что в ночном небе кружат, опускаясь, два ифрита, и несут они огромный сундук. Рожи у них были таковы, что я зажмурилась. И понявший причину моей окаменелости Ильдерим за руку втянул меня обратно.
– А маг еще говорил, что ни один джинн, марид или ифрит не может войти в этот дом! – воскликнула я.
Шум стал стихать. Ильдерим выглянул.
– Очевидно, так и есть, – сообщил он. – Эти отродья шайтана взлетели повыше в горы и сели на краю обрыва, болтая своими страшными косматыми лапами, о Хасан, но сундука с ними уже нет. Они оставили его здесь, а сидят на обрыве потому что чего-то ждут… Уж не принесли ли они в сундуке какого-либо гостя? Как ты полагаешь, о Хасан?
– Я полагаю, что ты прав, о Ильдерим, – сказала я, – и что ты скажешь о том, чтобы пойти и посмотреть, чем занят аль-Мавасиф? Сдается мне, что это было бы очень кстати.
– На голове и на глазах, о Хасан! – с удовольствием откликнулся Ильдерим, и я поняла, что на самом деле он никакой не купец, а один из тех удальцов, что нанимаются в охрану царей, и в жизни его волнует лишь опасность, и цену для него имеет лишь поединок с врагом, а купцом он просто зачем-то переде мной притворяется.
– Я проскользну в тот двор, где вы торговались, – сказала я, а ты обойди те помещения, где хранится вся колдовская утварь. Если маг и принимает гостя, то только там! И сразу же возвращаемся обратно.
– На голове и на глазах! – сказал Ильдерим и мы бесшумно разошлись.
Милостью Аллаха, повезло мне, а не ему. Во дворе я обнаружила аль-Мавасифа со светильником. Он помогал вылезть из сундука – и тут я схватилась за косяк, чтобы не упасть! – плешивому уроду, хуже пятнистой змеи, визирю аш-Шаббану.
Если бы моя сабля не пошла в уплату за талисман, я бы обнажила ее и снесла мерзавцу голову. Но сабли не было, и первый мой порыв не удался, а потом я подумала, что раз уж ифриты принесли сюда этого нечестивца, то нужно быть поосторожнее – как бы они за него не вступились.
И я притаилась за дверью.
– Привет, простор и уют тебе, о аш-Шаббан! – приветствовал маг визиря. – Я не ждал тебя этой ночью.