На вертел обычно насаживали целые туши, обрезая ножами еще полусырые куски. В казане же плескалось липкое, постоянно пополняющееся месиво. Туда сваливали и остатки мяса, и всякую зелень, и молочные продукты, и вообще все, что попадалось под руку. Соответственно, вкус похлебки все время менялся, всегда был непредсказуем, но неизменно – омерзителен.
Причем туда не клали ни специй, ни даже соли. Приправы в кухне имниев почти не употреблялись, а соль встречалась редко, стоила очень дорого и каждый день ее вкушали только богачи. Обычные имнии видели соленые блюда только по праздникам.
К тому же казан и вертел, судя по их виду, никто никогда не мыл. Вдыхая запах застарелой, многократно переваренной подливы, Эйхгорн мрачно размышлял, насколько же это все негигиенично. Пищевое отравление гарантировано почти наверняка.
Но пираты не видели в этом ничего особенного. Каждый просто зачерпывал из казана своей плошкой и уплетал варево за обе щеки. Мутную жижу и куски загадочного происхождения. О том, что посуду надо хотя бы изредка мыть, никто из них не задумывался.
Зато корабль они чистили и скоблили, как еноты-полоскуны. Боцман очень ревностно относился к внешнему облику своей посудины и нещадно гонял матросов. Если сейчас твоя смена, но ты бездельничаешь – береги спину. Боцман только и глядел, кого бы хлестнуть кошкой-треххвосткой.
Дважды от него доставалось и Эйхгорну – ну просто так, чтоб знал свое место. Хорошо хоть, бил не в полную силу – так, мазнул легонечко.
Вообще, в отличие от гигиены, дисциплина на кораблете была жесткая. В трюмах лежали целые груды добра, взятого в деревнях, но никто не смел к нему даже подходить. Любого приказа офицеров матросы слушались беспрекословно. За малейший проступок получали линьков.
Крохотные деревеньки имниев были разбросаны по джунглям в несметных количествах. Кораблет двигался причудливыми зигзагами, каждый день окучивая два, а то и три поселения. Везде по одной и той же таксе – шесть рабов с сотни. Или, гораздо чаще, что-нибудь взамен.
Скот мытари брали очень неохотно. Место в трюмах уже заканчивалось, а животных надо было кормить, и они ужасно все пачкали. Налоговые пираты даже делали небольшие скидки, если мыто выплачивали чем-нибудь дорогим и компактным. А сделав остановку в особенно крупной деревне, где добывали какую-то ценную смолу, они обменяли на нее часть уже собранного скота.
Но не рабов. По какой-то причине рабы сипе требовались в первую очередь, и их везли прямиком в столицу. Хотя у имниев, как показалось Эйхгорну, рабовладение не очень-то распространено – "живым товаром" мыто выплачивали редко, почти все предпочитали откупаться чем-нибудь еще.
И далеко не везде сбор дани проходил мирно. Нередко староста буквально ползал на коленях, упрашивая дать отсрочку или простить часть долга. Женщины завывали, расцарапывали себе лица, взывали к состраданию мытарей.
Хуже всего получилось в одной уединенной деревеньке. Там недавно случился падеж скота, все склиссы передохли, и у жителей возникли серьезные проблемы с продовольствием. Выплатить мыто полностью означало обречь себя на голод. Единственной альтернативой было отдать нескольких из своих в рабство, но этот вариант привлекал их еще меньше.
А поскольку сжалиться мытари не сжалились, деревенские оказали сопротивление. Вооружились и напали на кораблет. И при более удачных обстоятельствах у них могло даже получиться – мужчин в деревне было почти вдвое больше, чем пиратов.
Но зато пираты были опытнее в бою. И гораздо лучше вооружены. Так что после ожесточенной воздушной схватки – вот когда Эйхгорн пожалел об отсутствии видеокамеры! – деревенских разогнали по гнездам. С визгом и воплями, сжимая всеми четырьмя руками длинные кинжалы, пираты преследовали несчастных, пока те окончательно не сдались.
Не обошлось и без жертв. Тринадцать погибших и девять тяжело раненных. Из них три трупа и два калеки – пираты, остальные – деревенские.
После расправы и усмирения деревню выпотрошили. Здесь мытари взяли не только положенный налог – вычистили из домов все мало-мальски ценное. В рабство обратили восемнадцать самых молодых и здоровых имниев – больше просто не влезло в трюм. Пираты жадно потирали руки – пусть за добычу и пришлось заплатить жизнями, она оказалась куда больше обычной.
Эта деревня стала в рейде последней. Капитан планировал посетить еще три, но корабль был уже ощутимо перегружен. Баллон пришлось накачать флогистоном до предела, но и этого едва хватало. К тому же в бою погиб газовик – а без него на летучем корабле лучше не ходить.
Объявив о конце рейда, капитан объявил и о том, ради чего эта орава занималась своим делом – дележе добычи. Все награбленное было скрупулезно подсчитано и оценено, после чего капитан лично принялся распределять доли. Остальные члены команды стояли рядом и пристально следили за каждым его движением.
Вначале от добычи была отделена ровно половина. Капитан громко объявил, что это "доля сипы", и все закивали. Потом оставшееся было еще раз поделено пополам. Капитан вновь громко объявил, что это "доля корабля", и все снова закивали.
Оставшиеся двадцать пять процентов делились уже между членами команды. Четырнадцать матросов получили по одной доле, юнги – по половинке. Ветроискателям досталось по полторы доли, боцману, плотнику и старшему абордажнику – по две, врачу – две с половиной, штурману – три. Капитан получил четыре доли. Кроме того, двойную долю выдали матросу, которому в бою выбили глаз, и тройную – тому, который потерял крыло. Троим погибшим не досталось ничего – над ними просто постояли минутку в молчании, а затем так же молча спихнули за борт.
Эйхгорн ожидал, что лишившегося крыла матроса спишут на берег, однако этого не произошло. Парень остался в команде и лазал по мачтам почти так же ловко, как и прежде. Хотя летать, конечно, уже не летал – оставшегося крыла хватало лишь на то, чтобы притормаживать падение.
В честь окончания рейда пираты зарезали целого склисса и целый день объедались шашлыками. Даже рабов накормили до отвала – настолько доволен был капитан.
Откупорили и бочонок… чего-то алкогольного. Имнии подвергали брожению некие местные плоды и получали бледно-желтый напиток со вкусом и консистенцией льняного масла, однако при этом весьма крепкий. Чтобы захмелеть, хватало трех-четырех чарок.
Эйхгорну, впрочем, досталось только пригубить – на большее щедрость пиратов не распространялась. После этого он лишь восседал в углу, мрачно наблюдая за все более разгульной оргией. Опьянев, пираты выволокли из трюма всех рабов женского пола и принялись употреблять их по прямому назначению. Стесняться они не стеснялись нисколько – в некоторых отношениях имнии все еще недалеко ушли от животных.
Когда это только начиналось, Эйхгорн подумывал воспользоваться ситуацией. Дождаться, когда все перепьются, и устроить побег или, если повезет, даже бунт. Возможно, захватить корабль.
Ему очень хотелось захватить корабль.
Но с каждой минутой становилась очевиднее тщетность идеи. Пить-то имнии пили, пьянеть-то пьянели, но не до бесчувственности. Два матроса с кислыми лицами вовсе оставались трезвыми и стерегли рабов.
Будь они безоружны, Эйхгорн, пожалуй, еще рискнул бы – все-таки в сравнении с человеком имнии существа хлипкие. Но матросы были вооружены, как капитан Смоллетт в мультфильме Черкасского. А поскольку им не досталось выпивки – еще и злы, как тысяча чертей.
На остальных рабов рассчитывать было нечего. Совершенно сломленные, они тихо сидели в трюме и дожидались… чего?.. Эйхгорн все еще не знал, что их ожидает в Авиуме – столице Алатуса. Пираты на этот вопрос отвечали уклончиво или не отвечали вовсе.
Создавалось впечатление, что они и сами не знают.
После этого кораблет в деревни уже не заходил, летя строго по прямой – точно в центр Алатуса. Матросы, число которых уменьшилось, работали теперь в трехсменном режиме. Стояли по две вахты через третью.
Незадолго до прибытия в Авиум корабль попал еще и в шквал. Всего за три минуты ветер усилился до ураганного, да вдобавок хлынул ливневый дождь с грозой.
Боцман протрубил аврал, и все высыпали на палубу. Громадный флогистоновый баллон состоял из нескольких секций, но сейчас, при таком перегрузе, потеря даже одной означала падение. Капитан распорядился раскрыть люки в днище и подтащить к ним наиболее тяжелое – в случае прорыва оболочки оно сразу полетит вниз.
Конечно, для имниев кораблекрушение не так катастрофично, как для людей. У них даже шлюпок нету – просто покидают корабль на собственных крыльях. Потом спускаются к нему и чинят.
Капитан даже распорядился на время открыть трюм. Если рабы погибнут – они пропадут навсегда. А если разлетятся – их можно будет снова поймать.
На Эйхгорна же капитан глянул и… махнул рукой.
По счастью, шквал продлился недолго, и кораблет почти не пострадал. Двадцать – двадцать пять минут его влачило ураганом, а потом все стихло почти так же быстро, как и началось. Все промокли до нитки, и порвались два троса, но это, в общем, пустяки, дело житейское.
– Что, ползун, жив еще? – хмыкнул боцман, увидев кислую рожу Эйхгорна. – Готовься – завтра Авиум!
Глава 55
Эйхгорн ожидал, что Авиум окажется таким же, как и бесчисленные деревеньки имниев, разве что крупнее – однако ничего подобного. Сверху он действительно был густо покрыт обычными гнездами, но внизу начинался металл. Громадный металлический объект, летающий остров в форме сплющенной чечевицы. Тоже густо заросший растительностью, ползучими лианами и лозами, толстыми невесомыми стеблями и зелеными пузырями с газом – но металлический.
Почти двадцать километров в длину, шесть километров в ширину, полтора километра в толщину.
Авиум – настоящая сердцевина Алатуса. Все остальное – все эти бесконечные воздушные джунгли, чащи небесных баньянов и других летающих деревьев – просто ему сопутствует. Летит в заоблачной выси, медленно вращаясь вместе с Авиумом, как кольца Сатурна.
Имниев в Авиуме оказалось бессчетно. Причем привилегированные классы жили во внутренних его областях, практически под землей, а в воздух поднимались только изредка. Самые богатые и знатные вообще связывали концы крыльев шелковым пояском – в знак того, что им не нужно летать.
Эйхгорну это показалось странным. Если бы он умел летать, то уж точно не стал бы от этого отказываться. Но с другой стороны – на Земле тоже многие люди неохотно пользуются ногами. Да и на Парифате. Вспомнить хоть герцога Уульнаря – тот, верно, уже забыл, когда передвигался сам. Возможно, если ты умеешь летать с рождения, полет для тебя – такое же обыденное и неинтересное занятие, как ходьба.
Впрочем, у Эйхгорна не было возможности полюбоваться достопримечательностями. Корабль налоговых пиратов пришвартовался у воздушной пристани – множества высоких шпилей, окруженных громадными ширмами-молами. Те защищали корабли – их здесь оказались сотни! – от буйства ветров.
Из люков в днище кораблета стали спускать добычу. Скот, шкуры, драгоценную смолу и прочее добро. Мясо, соль, веревки и тому подобные припасы пираты оставляли себе. Капитан лично нес в руках ларец с деньгами и другими мелкими, но дорогими вещицами.
Внизу уже поджидали приемщики. Два строгого вида имния, один из которых был крайне стар и сгорблен. Они внимательно выслушали отчет о рейде, сочли каждую мелочь на борту, проверили и перепроверили все несколько раз, после чего забрали в казну ровно половину добычи.
В эту половину вошли все рабы. Двадцать два имния и один человек. Человеку традиционно удивились – даже в Авиуме бескрылые существа встречались нечасто. Сами имнии уже несколько лет почти не контактировали с Нижними Землями, а путешественники вроде Эйхгорна добирались до Алатуса редко. Разве что какой волшебник по личным делам или ковролетчик в поисках сокровищ.
Так что верхние области Авиума были плохо приспособлены для бескрылых и двуруких. В самых верхних дороги вообще отсутствовали – горожане просто перелетали от пункта к пункту. Ниже передвигаться становилось возможным, но опять-таки требовалось обладать цепкостью обезьяны… или имния.
Именно из-за этого Эйхгорна сразу отделили от остальных рабов и отправили в самые нижние, практически подземные области. Там, в просторных, с высокими потолками, но все же коридорах, имнии передвигались так же, как и люди.
Очень-очень долго Эйхгорна вели по этим стальным туннелям. Его взгляд как обычно был снул, словно у мертвой рыбы, но обстановку землянин разглядывал цепко, внимательно. Очень уж необычными оказались недра Авиума.
Металл. Везде сплошной металл, причем какой-то необычный, доселе не встречавшийся Эйхгорну. Вероятно, какой-то редкий сплав. Серо-белый, изумительной гладкости, он явно когда-то был покрыт краской, но ее давным-давно ободрали. Лишь кое-где Эйхгорн замечал отдельные пятнышки или штришки. Местами – граффити. Какие-то символы и упрощенные рисунки, похожие на средневековые гравюры.
Свет исходил от… вероятно, волшебных светильников, но они имели мало общего с теми, что Эйхгорн видел в Библиограде и других местах. Там были ярко-голубые хрустальные шары, иногда горящие сами собой масляные лампы или комки призрачного света над держателями для факелов. Здесь же в потолке встречались крошечные глазки, испускающие однако довольно мощное сияние.
Почти наверняка создавали это не имнии. Да, они умеют обрабатывать металл и достигли немалых высот в воздухоплавании, но вот все это… явно не их уровень. И уж конечно, это не природные образования.
Кто же тогда?
И что вообще такое Авиум? Если остальной Алатус не вызывал у Эйхгорна вопросов – флогистоновая сверхлегкая растительность, необычная, но понятная экосистема, – то Авиум… Авиум пока оставался загадкой.
Эйхгорн надеялся со временем ее разгадать. Благо как раз времени у него теперь хоть отбавляй – в рабстве он явно надолго…
– Советую тебе помолиться своим богам, ползун, – произнес сопровождающий. – Завтра утром тебя принесут в жертву.
В первый момент Эйхгорн решил, что неправильно что-то понял. Все-таки имнийский язык он знал еще нетвердо – какие-то смысловые нюансы иногда ускользали. Так что он на всякий случай уточнил:
– А как именно меня… принесут в жертву?
– Стандартным способом, как всех, – уныло ответил имний. – Сердце вырежут.
– Ясно, – только и ответил Эйхгорн.
Поставьте себя на его место. Не так уж много найдется новостей, способных огорошить сильнее. И хотя выражение лица Эйхгорна не изменилось ни на йоту, внутри он испытал настоящую бурю эмоций.
Вероятно, следовало выразить хотя бы формальный протест, задать дополнительные вопросы, но Эйхгорн этого уже не успел. Его втолкнули в небольшое помещение без источников света, похожее на кладовку. Там отсутствовала даже лежанка – ну правильно, к чему удобства тому, кто завтра все равно умрет?
На последний ужин Эйхгорн даже не надеялся.
Дверь заперли на засов, и он остался в темноте. Тщательно ощупал пол и стены (до потолка не дотянулся), но не нашел ничего интересного. Разве что паутину в углу.
После этого Эйхгорн некоторое время сидел неподвижно, ловя разбегающиеся мысли. Заняться было решительно нечем. От нечего делать он стал мысленно прокручивать перед глазами "Сравнительное сравнение способов богам поклонения", пытаясь понять, во славу каких именно богов его прирежут.
Честно говоря, Эйхгорн так и не удосужился узнать о религии имниев. Да и вообще пока не видел на Алатусе никаких признаков религии. Ни культовых сооружений, ни священнослужителей, ни проведения ритуалов.
Ну ладно, завтра он узнает об этом во всех подробностях.
Хотя умирать все равно не хотелось. При всем своем фатализме и спокойном отношении к смерти Эйхгорн все же предпочел бы еще немного покоптить небо. Он ведь только начал исследовать этот новый огромный мир.
Последнего ужина так и не принесли. Заснуть тоже не получалось. Эйхгорн снова стал размышлять насчет грядущего жертвоприношения.
Впрочем, ничего интересного в этом не было. Так или иначе, все его предположения сводились к одному – какие-то идиоты решили, что богам или иной высшей силе нравится, когда в их честь льется кровь. Совершенно неразумная, лишенная всяких оснований, но почему-то очень популярная гипотеза.
То есть Эйхгорн бы понял, если бы это и вправду действовало. Если бы после жертвоприношения на самом деле повышалась урожайность почвы или происходило еще что-нибудь полезное. Убийство от этого не перестает быть убийством, но у него хотя бы появляется логичная причина.
Но ведь это же не действует. Даже если допустить на секунду, что боги действительно существуют, они явно никак не реагируют на какие бы то ни было попытки людей обратить на себя их внимание. За многие века практических экспериментов так и не было замечено никакой корреляции между ритуалами и последующими событиями.
А если никакого результата нет – к чему это делать?
От безделья Эйхгорн решил даже сам провести практический эксперимент. Чисто чтобы отвлечься, занять немного времени. Он не знал ни одной молитвы, поэтому просто поднял лицо кверху и отчетливо произнес:
– День Медного Вепря, тысяча пятьсот пятнадцатого года. Нахожусь в неустановленной точке Авиума. Приступаю к эксперименту по установке связи с высшими силами, попытка первая. Проверка, проверка. Прошу всех, кто меня слышит – богов или иных гипотетических представителей высших сил, – помочь мне, Исидору Яковлевичу Эйхгорну, спастись завтра от смерти. При этом считаю себя обязанным заметить, что я не верю в ваше существование, однако элементарная логика подсказывает, что исчезающе малый шанс лучше нулевого, так что попытка оправдана. Меня хорошо слышно? Я в первый раз это делаю, так что могу где-то ошибиться… наверное, надо на колени встать, но тут пол грязный, так что я не буду. Надеюсь, это не является критичным условием. Продолжим. В случае моего спасения я буду очень благодарен… Кому-То-Там… и обязуюсь тоже что-нибудь для вас сделать. Не знаю, правда, что именно я могу для вас сделать, но если что-то могу – буду рад помочь. Конец связи.
Окончив эксперимент, Эйхгорн криво усмехнулся. Конечно, это не поможет. Никаких богов не существует. А даже если бы и существовали – черта с два бы они откликнулись на такую молитву.
Поржали бы разве что.
Впрочем, надо же как-то занять мозг. Здесь ведь даже нечего пересчитывать или измерять. Не стихи же читать.
Пришли за Эйхгорном только утром. Когда дверь открылась, он сидел к ней спиной и монотонно бормотал:
– Ночь, улица, фонарь, аптека, бессмысленный и тусклый свет. Живи еще хоть четверть века – все будет так. Исхода нет. Умрёшь – начнёшь опять сначала и повторится всё, как встарь: ночь, ледяная рябь канала, аптека, улица, фонарь.
Имнии с пониманием переглянулись. Они такого уже навидались.
– Пошли, ползун, – тронул Эйхгорна за плечо один. – Твоя очередь.