* * *
Столбы и фасады домов украшали праздничные гирлянды. По традиции огромная городская елка стояла у здания Думы на бывшей Крещатицкой, ныне Думской, в будущем Независимости площади.
Только сейчас эта елка была не новогодней - рождественской.
Елку ставили на Рождество - 24-го, в Сочельник, Навечерье Христово.
И, кутаясь в пахнущий лошадиным потом и табаком ковер из саней Петуха, Маша страстно всматривалась в этот - новый - Крещатик.
- Похоже на деревню, - шепнул Мир.
- Неправда. Наоборот.
На взгляд Маши, с их последней встречи в 1884 году Крещатик подрос, превратившись из нескладного юноши в преуспевающего молодого человека, - вымахал в три этажа, обзавелся манерами: новыми витринами, кофейнями, фотоателье, канализацией и электричеством.
Посреди проезжей части выстроились в ряд четырнадцать дуговых фонарей.
Место, которое меньше ста лет тому представляло собой абсолютную пустоту, прозванную киевлянами "Козьим болотом" - глубокую долину между Верхним Печерском и стоящем на противоположной горе Киевским акрополем, - уже превращалось в "наш Невский проспект". В улицу 150 магазинов, уместившихся на 1200 метрах едва ли не самой маленькой в мире главной улицы Города.
- А знаешь, - обернулась Маша к Миру, - в 1886 некий полковник Фабрициус предложил расширить Крещатик до Днепра, снеся гору Царского сада! Хорошо, что его не послушались.
Переживший первый приступ "строительной горячки" Крещатик впал в новую лихорадку - торговую. Вся торговля с Подола и Печерска переселилась сюда. Тут можно было купить все - от гвоздей и булавок до обручальных колец от Маршака, технических новинок и концертных роялей. Большие и маленькие, теснившие и вытеснявшие друг дружку магазины и магазинчики оккупировали первые этажи всех домов…
Включая первый этаж Киевского дворянского собрания, где обитал сам предводитель дворянства и проводила досуг местная аристократия.
Включая первый этаж пристроившегося рядом с "дворянами" здания Городской думы, из-за которой Крещатицкая-Думская площадь перестала быть площадью, сравнявшись с одноименного улицей.
Включая первый этаж еще незнакомого Маше - (знакомого лишь по фото) - построенного в 1886 ренессансного дворца Киевской биржи, поместившегося рядом со слишком знакомым ей кафе Семадени, где она ела мороженое с Мишей Врубелем, где он сделал ей предложение, где она не успела сказать ему "да"…
"Не нужно об этом думать.
Конец 94-го. Или самое начало 95 года.
Декабрь или январь".
Маша улыбнулась.
В 1894 году за спиной подковообразной Думы на площади гастролировал цирк "отменно дрессированных человеческих блох". По версии "Кiевлянина", дамские блохи танцевали там парой кадриль, а мужские - мастерски фехтовали.
А еще в 1894 году в районе Крещатицкой площади построили электростанцию. А в присоседившемся к Думе слева трехэтажном "Гранд-отеле" вот-вот запустят третий по счету в Киеве лифт.
И аккурат в декабре 1894 года наследники профессора Меринга (чье поместье занимало нынче целую гору от Крещатика до верхушки Печерска) обратились к городскому управлению с прожектом - организовать на их территории четыре новых улицы. Ольгинскую. Новую. Николаевскую - в честь Николая II. И Меринговскую - в честь своего отца.
…ту самую Меринговскую, где десятилетье спустя в доме № 7 будет жить Анна Ахматова.
А в 1895 участок возле Дворянского собрания арендовали, чтобы построить еще один трехэтажный дом, - этот дом занял последний остававшийся свободным кусочек когдатошней "абсолютной пустоты".
С тех пор Крещатик изменялся только за счет отвергаемых им древних построек.
- Ты представляешь, - взбудораженно заговорила историчка, - всего через десять лет улица снова изменится. Она будет совершенно другой - европейской! И ты снова ее не узнаешь. Вот тот домик, - повернулась она, чтобы показать оставшийся за их спиной каменный дворец с колоннами в классическом стиле, проживавший на месте нынешнего Главпочтамта, - это почтовая контора! Его снесут. А он сорок лет был единственным каменным домом Крещатика! А там, - развернулась она к противоположной стороне, - через три года построят "Киевский Париж" - Николаевскую улицу, цирк, театр Соловцова, дом Гинсбурга - самый высокий во всей России!
- И это можно будет увидеть? - зачарованно спросил Красавицкий.
Он смотрел на убегающее от них здание Думы, увенчанное четырехугольной башней с круглыми часами, с золотым Архангелом Михаилом на тонком шпиле.
Архангел слетит со шпиля в 19-м году.
Дума будет разрушена в 1941. И ее левый сосед - № 22, "Гранд-отель", сгорит в 41-м. И правый сосед - № 18, Дворянское собрание… И "Grand-Hotel National" - тоже сгорит. И биржа, декорированная редким коростышевским гранитом, - сойдет в 41-м…
Все сгорит. Все канет в Лету.
И от этого, и от того, что еще будет построен - европейского Крещатика, - останется только шесть старых домов.
- Я покажу тебе! - клятвенно пообещала Маша. Она тряхнула головой, стараясь усмирить безалаберный энтузиазм - проводить экскурсии для однокурсника не входило в ее планы.
"Но время же все равно стоит!"
- Я покажу тебе Крещатик Булгакова! Знал бы ты, как я сама мечтаю увидеть его.
Булгаков…
В декабре 1894 или январе 1895 года Булгаков еще не написал ничего. Не научился писать.
Ему три года.
Но он уже родился… ОН ЕСТЬ!
И в его доме горит лампа с зеленым абажуром и, как "всегда в конце декабря", пахнет хвоей…
Маша быстро коснулась груди, где под шубкой висел на шнурке ключ от дома № 13 на Андреевском спуске.
Сани свистом проскользнули Царскую площадь.
Проехали мимо низенького особнячка с колоннами (уже выкупленного в 1894 году известным российским певцом Славянским, уже предназначенного им на снос)…
"Как жалко", - искренне посочувствовала особнячку Маша.
…обогнули заколоченный на зиму фонтан "Иван", беседку с деревянно-резным кружевом крыши и притормозили у прилегающей к Царскому саду "железной" часовни, установленной в память о чудесном спасении царя Александра II, в честь которого Европейская площадь и получила в 1866 титул - Царской.
* * *
Машин нехитрый план вполне себя оправдал. Им даже пришлось подождать, пока уже знакомая bonne подвела двух пеших девочек к невзрачному входу.
Когда-то Царский сад был велик и огромен и занимал две горы над Днепром.
Первый сад был устроен здесь царем Петром Алексеевичем, вознамерившимся завести в Киеве-граде плантации виноградников, плодовых и тутовых деревьев для производства шелка.
Позже дщерь Петрова, не унаследовавшая хозяйственной жилки отца, приказала разбить на месте экономического - сад во французском стиле. На верхней площадке первым архитектором империи Бартоломео Растрелли был построен царский дворец. При генерал-губернаторе Милорадовиче там устраивали балы и редуты. Играли оркестры, в палатах подавали шампанское, в небе сверкал фейерверк, и ночные гуляния продолжались до утра.
Затем дворцовую часть парка оградили от горожан. И дворец, пустующий в ожиданье августейших особ, и примкнувший к нему парк стали похожи на колдовское царство спящей красавицы.
Середина Царского сделалась отдельным - коммерческим садом Шато-де-Флер.
С другой стороны сладкий кусочек Царского откусил еще один платный - Купеческий - сад (за вход в него спрашивали аж 50 копеек!).
А оставшийся в распоряжении киевлян запущенный бесплатный участок именовался Царским садом лишь по привычке. Его глубины больше походили на лес, а террасу над Днепром горожане почитали проклятым местом. О ней ходили мрачные легенды.
"В Царский сад с его пышными клумбами…" - задрожала строка.
"О чем думал автор статьи?" - хмыкнула Маша.
Зимой 1894–1895, которую семья Горенко провела в Киеве, здесь, конечно же, не было никаких клумб.
Не было их и летом…
И как раз в 1894 году геолог Тутковский описывал глубину бесплатного сада словами, какими живописуют обычно Лысые Горы:
"Терраса эта имеет очень дикий и неприветливый вид; она вся покрыта бесформенными буграми, между которыми приютились кое-где невысыхающие топкие болотца…"
Причем темнота сих садовых легенд оказалась более живучей, чем царская и воспоследовавшая советская власть - как бы не именовали сад - Царским, Пролетарским, Первомайским иль Мариинским, - от века и по сей день террасу с "Зеленым театром" киевляне считали шестой, неофициальной Лысой Горой.
Но Миша Булгаков любил этот сад!
И описывал его иначе.
И нынче, по случаю Святок, в нижней, обжитой, части Царского сада народа было много. И там и тут крутились торговцы с копеечной снедью, тетки с горячими пирожками, сбитенщики с напитками "для сугреву".
Оживленная, праздничная - гуляющая публика казалась списанной с рождественской открытки.
Маша положила глаза на красивую даму - дама казалась кукольной, до того была хороша! Белая шубка, белая муфточка, украшенная "бахромой" из помпончиков. К ее меховой, выгнутой полумесяцем шапочке был приколот букет искусственных ландышей.
"Хватит глазеть. Ты пришла ради Анны!" - одернула Киевица Машу-историка.
Две уже порядком замерзшие девочки уныло брели по зимней дорожке.
Старшая и младшая.
"Кто из них Анна Ахматова?"
Маша и Мир шли следом, - кавалер галантно нес пальцы спутницы в локте своей руки.
Впереди плыли два одинаковых капора - они не видели лиц. Маша невольно отметила великолепную осанку старшей - в свои пять-шесть лет барышня честно держала спину.
"В Киеве Анна впервые побывала в пятилетнем…"
"Старшая - Анна!"
- Ой, - вскликнула старшая. - Брошка.
Присев на корточки, она поковырялась в снегу. Выпрямилась, рассматривая находку.
На ветвь черного дерева сел черный ворон.
- Это Лира, - объяснила воспитаннице подоспевшая бонна. - Возможно, Анна, вы станете поэтом.
- Поэтом?
Машины глаза забеспокоились - точно в такого ворона превращался, при надобности, бывший обертихой женского пола Киевский Демон!
Но и без Демона "точно таких" ворон в Киеве водилось в избытке.
- Поэты пишут стихи, - сказала бонна.
- А-а-а. - Девочка смотрела на свою, не видимую для Маши ладонь. - Красивая.
Ворон каркнул.
- Покажи, покажи, - подбежала младшая сестра. - Дай мне! Дай! Дай!
Анна быстро сжала руку в кулак. И вскрикнула. Брошь уколола ее.
- Дай мне! - малышка старалась разомкнуть кулак старшей сестры.
- Держите себя прилично, Рика, - приструнила ее бонна.
- Нет, - раскапризничалась младшая. - Пусть даст мне! Дай! Дай! Дай!
- Анна, отдайте мне Лиру, - приняла соломоново решенье наставница. - Так будет лучше.
- Нет! - Серый капор резко мотнул головой. - Она - моя!
- Отдайте, - проявила строгость наставница.
- Нет.
- Я вам приказываю!
- Нет!
Анна побежала.
- Дай! - Рика помчалась за ней.
- Вернитесь немедленно!
Анна свернула с дорожки.
Младшая сестра последовала примеру старшей.
Старшая оступилась, упала на снег… И исчезла из виду.
- Анна! Рика, нет!!! - Бонна бежала к обрыву.
Маша вцепилась в руку напарника.
Но сразу же оттолкнула ее, подобрала длинную юбку - ее ботики спешили, утопали в снегу.
- Я с тобой, - присев, передвигаясь смешными шажками, малышка силилась спуститься с горы.
Не удержалась…
- О! Нет! - Бонна не успела ее подхватить.
- Нет! - крикнула Маша. Рика катилась с обрыва вниз.
Анна была уже в самом низу - и там, где она была, примыкая к и без того опасному, почти отвесному склону, стояла загородка с медведем.
- Зверинец! - Бонна прижала руки к груди.
- Зоопарк. Мир, там зоопарк! - заорала Маша, позабыв все приличествующие XIX веку слова.
Позабыв, что в XXI веке в шкафу круглой Башни стоит книга "Анна Ахматова. Избранное", - прямое доказательство, что Анечка Горенко никак не умрет пятилетней, спасется, подрастет и таки станет поэтом!
Рика с криком слетела с горы.
Снизу ахнуло - посетители зверинца прильнули к решетке.
Медведь, громадный и бурый, встал, направился к девочкам.
- О боже. О боже. О боже! - истошно закричал женский голос. - Сделайте же что-нибудь! Кто-нибудь…
Сверху голос казался глухим.
Анна, казавшаяся сверху невыносимо крохотной (безнадежно-беззащитной), пыталась вскарабкаться обратно.
Бессмысленно! Если бы по стенообразной горе можно было подняться наверх, медведь давно бы сбежал из вольера.
Зверь шел к Анне.
Она встала на четвереньки. Пальтишко задралось. Маша увидела бурые чулки на подвязках, подумала неважное: "Как ей не холодно?"
Ей не могло быть холодно. Ей было страшно!
- Сделайте… кто-нибудь! Он же ее!.. - не унимался женский глас за решеткой.
Взобравшись на небольшой бугорок, Анна вжалась в земляную, покрытую наледью стену.
Медведь прыгнул.
Анна закрыла глаза.
- А-а-а-а! - донеслось.
Но зверь вдруг недоуменно замотал головой. Постоял и пошел прочь.
К маленькой Рике.
Теперь он шел иначе - медленно, точно в его приближении, во взгляде его исподлобья, в каждом косолапом шаге каждой из четырех его лап был некий церемониальный и тайный смысл.
Прилипшие к звериной решетке кавалеры в картузах, котелках и форменных шапках, дамы в шляпках и платках застыли, - неясное, ставшее неотвратимым, прорисовалось в очертаньях горы, в белоснежности снега, крошащегося с небес равнодушною манкой, в протяжном и крякающем крике черного ворона.
- Нет! Нет! Нет! - скомкал тишину Машин страх.
Неизвестный храбрец в штанах с лампасами вскарабкался на решетку.
Но его героичный поступок выявился запоздалым.
Кто-то высокий, в темном пальто уже спрыгнул с горы, подхватил на руки двухлетнюю Рику.
- Пшел вон! - бесстрашно и грозно громыхнул он на медведя.
Косолапый зарычал, ощерив желтую пасть. Ударил лапой.
Но Мир - а это был именно он - увернулся от удара так быстро, что Маша только заморгала глазами.
- Беги ко мне! - Мир вильнул к Анне.
Та не заставила себя ждать - она мчалась к спасителю. Тот ухватил ее на ходу, рванул к ограждению. Сидевший на заборе несостоявшийся герой в штанах с лампасами принял спасенных девочек Горенко.
Мир феерично перемахнул забор.
И был встречен громогласными аплодисментами.
* * *
- Мир, ты - герой! Настоящий герой!
- Оставь. Их все равно бы спасли. Ты читала в статье: у Ахматовой умерла сестра Ия. А эта - Рика. Просто ты так испугалась, и я подумал: лучше вытащить их, чтоб ты не страдала.
- Мир, ты такой молодец! Ты не побоялся!
- Мне нечего бояться, - сказал он. - Кроме одного, что однажды ты прогонишь меня.
- Я тебя никогда не прогоню!
- Обещаешь?
Он спросил это так серьезно, что у Ковалевой засосало под ложечкой.
Его "обещаешь?" было тяжелым, как скрижаль, на которой издал свои первые законы Господь.
И Маша спешно прикусила восторженный язык.
- Обещаешь? - с настойчивостью повторил Красавицкий.
"Что сказать?" - заныло испуганно.
Сказать "Нет" после "я тебя никогда" было нелогично и подло.
Сказав "Да", она даст вечный обет: жить с Миром - не в любви, так в радости и в горе…
До смерти!
Но Ковалева не собиралась вступать в платонический брак на Царской площади образца 1894 или -5 года.
- Что ты молчишь?
"Почему он любит меня? Он должен был меня разлюбить! Что-то не так было с Дашиной Присухой…"
- Мир, - хмуровато проговорила она, изучая носки темных ботиков, - я обещаю, что найду способ тебя распресовать.
- В смысле?
- Расколдовать. Я найду Отсуху.
- А если не найдешь?
С секунду Маша переминалась с ноги на ногу.
Затем:
- Тогда я буду искать ее до смерти. Я не брошу тебя до тех пор, пока не смогу тебе помочь! Обещаю, - принесла она страшную клятву.
- Идет! - Он страшно обрадовался. Завертел головой. - Как здесь все-таки здорово. И воздух такой нереальный. Как в деревне! Логично, машин же нет. Вокруг сплошные сады. Не могу поверить, что я - в Киеве. Все такое маленькое - я чувствую себя Гулливером. И лысое. То есть, так мало домов, одни деревья…
Киевица кивнула.
За их спинами прятался сад цветов - Шато-де-Флер.
Слева, на горе, проживал окруженный собственным садом Институт Благородных Девиц.
Впереди Машин, омраченный нешуточным обещанием, взор радовал (еще не заслоненный нелепо-уродливой музейной махиной имени Ленина) царственно-белый сад "Владимирская горка".
А чуть правее - здание Купеческого собрания, заслонившее свой крохотный, но самый благоустроенный в Городе сад, посещать который по нескольку раз в неделю почитал святым долгом любой "правоверный киевлянин".
- Три дня назад, когда я была здесь, - втоптала Маша в снег любовную тему, - Купеческое собрание только-только построили.
- Три дня назад?
- Ну да, - в 1884 году! А знаешь, почему его построили здесь? Это настоящий анекдот! С Днепра по Крещатику несся такой порыв ветра, что дамам постоянно сдувало шляпки. И Купеческим собранием заткнули дыру от сквозняка. Я читала, в советское время здание решили снести. Но киевский поэт Юрий Рыбчинский пошел к мэру и рассказал ему эту историю и, таким образом, сохранил Собрание…
- О, боже! Маша! - Мир подскочил, как ребенок. - Ты видишь его? ТРАМВАЙ!
Снизу, по Александровскому спуску карабкался смешной маленький трамвайчик на стальных винтообразных рессорах.
- Ну да, сейчас же 94-й, - возрадовалась студентка. - Он пошел еще в мае 1892. Киевский трамвай был первым в России!
- То есть их нигде больше не было? - пришел в восторг Мирослав.
- Нигде. Только у нас, - горделиво похвасталась его просветительница так, точно этот, приближающийся к ним первый электромотор запустил не военный инженер генерал Струве, а она сама - причем собственноручно! - Киевляне жутко гордились свом трамваем. Он был национальным героем! Трамвай первый сумел преодолеть крутизну киевских гор. Ни омнибус, ни конка, ни локомобиль не справились… Поначалу генералу Струве тоже не верили. Инженеры писали, что электрическая конка - химера. Двигать с помощью электричества вагоны можно только на столиках, в виде игрушки.
- Он и похож на игрушку. - Мир неотрывно смотрел на наивный вагончик, сделанный по американскому образцу.
Медленно, но уверенно трамвайчик одолел один из крутейших подъемов и остановился у кружевной деревянной беседки, оказавшейся павильоном "для господ пассажиров и встречающей публики".