- Как и колдун, - кивнула литературная мать. - Буквы как ноты, пишущий должен чувствовать ритм и мелодику слова, его магию! Лучший пример: молитвы и заклинания, само прочтение которых точно отрывает тебя от реальности и… творит чудеса. В идеале писатель должен писать так же! Как чародей. Как сам Господь Бог, который, согласно Евангелию от Иоанна, сотворил мир с помощью слова.
- То есть вы думаете, - с тревогой спросила Маша, - писатель способен переделывать мир? И литературная модель мира, которую он создает, как восковая кукла - модель человека, которую ведьма колет иглой? Она колет куклу, а с человеком случается беда.
- Прекрасное сравнение! - окрылилась Вероника. - Если позволите, я воспользуюсь им в своей статье.
- Нет, ма, - после секундного размышления напыжилась Даша. - Мне эта теория не нравится. Из нее получается, будто мужчины в магии круче, чем женщины. Ведь писателей-мужчин всегда было больше.
- Ну, я бы так не сказала. - Стоило Даше открыть рот, улыбка Вероники стала умильно-прозрачной. - Просто женщинам не так уж давно разрешили быть писательницами. Каких-то сто лет назад они сидели дома, рожали по восемь детей, были перманентно беременными. Когда им было писать? Да и захоти они, кто б их опубликовал? Жорж Санд, Мери Шелли, Леся Украинка были скорее исключениями - бунтарками. А сейчас погляди на лотки - сплошные дамочки пишут. Их больше, мышонок. Боюсь, скоро мы вовсе выживем мужиков из литературы. Все идет к тому.
- Я - не мышонок!!! - загорлопанила Чуб, взорвавшись внезапной и громогласной гранатой. - Не смей разговаривать со мной так! Словно я маленькая! Глупая! Я - большая и умная. Только ты считаешь меня дурой…
- Конечно же нет, - разубедила ее Вероника. - Я считаю, что у тебя сложный период - искательный. Ты ищешь себя, не можешь пока найти. Но я люблю тебя такой, как ты есть, на всех этапах, периодах, ведь ты моя дочечка. - Вероника глядела на дочь с такой непоколебимой любовью, что было понятно: она впрямь любит Дашу любой - кричащая, пыхтящая, топающая, она доставляет ей равную радость!
"Вот бы у меня была такая мама…" - сглотнула Маша слюну.
- Я тебе не дочечка! Маша теперь твоя дочка. Забыла? - тут же осуществила ее мечту Даша Чуб. - А я ухожу. И перестань улыбаться. Ну, крикни! Закричи, как человек. Чтобы я поняла: тебе не все равно…
Дашина мама подумала. Улыбнулась. И издала короткий, веселый вскрик.
- Так лучше, дочечка? - вновь заулыбалась она.
- Ты издеваешься! Тебе все равно! Все! Забирай себе Машу… Пусть она с тобой живет. Пусть! Ты ж не против?
Даша плакала.
- Я тебе уже сказала, не против. Вы ж видите, Маша, - обратилась к ней Вероника, - у нас очень большая квартира. Если вам нужно, можете жить у нас сколько угодно.
- А можно… - Маша вдруг занервничала, захлопала глазами, покосилась на Чуб. - Можно я и правда… Если что… Недолго совсем.
Но Чуб ее не услышала:
- Все! Прощай навсегда! Я ухожу жить к Машиной маме!
* * *
- …тысячи людей пишут в стихах черт знает что, и это не делает их ведьмами!
Уже оклемавшаяся от легких сомнений, Даша спрыгнула со своего мопеда, домчавшего их на Уманскую, 41, - и продолжила спор.
- Ну, назвал ее муж "колдуньей". В другом стихе "царицей" назвал. В третьем Гумилев во-още называл ее лесбиянкой. Ты мне лучше вот че скажи, что это за бред: "Можно я у вас поживу?"
Оказывается, Даша прекрасно все слышала!
- То есть не вопрос, живи сколько влезет, - гостеприимно предложила она. - Ты ж видела мою мать, она и не заметит, что в квартире еще кто-то живет. А заметит, обрадуется, - будет ей с кем о стихах пообщаться.
- Я в поэзии плохо разбираюсь, - выдавила студентка-историчка.
- Что? Правда? Вот уж не думала.
Удивление Чуб можно было понять: на вид Маша была типичным представителем вымирающей породы романтических барышень, которые все еще читают на ночь стихи.
- Ни-че, - сказала Землепотрясная. - Писателей мама тоже любит обсасывать. Булгакова твоего уважает. Он же считал своим учителем Гоголя, а Гоголь, по сути, покончил с собой - насмерть уморил себя голодом. А всех, кто покончил с собой, мама собирает в свой каталог. Я тебе на спор могу перечислить сто писателей и поэтов, покончивших с собой. Хочешь? Маяковский. Цветаева. Радищев. Хемингуэй. Цвейг. Гомер. Джек Лондон. Сафо… Говорили бы, - прервалась она, - о литературе во-още. Но с чего вдруг ты собралась у нас жить? Колись, наконец! Что за булыжник ты носишь? - сделала Чуб третью попытку докопаться до Машиной тайны.
Но Маша, молчавшая, смотрела на свой родной дом, к парадному которого принес их красный мопед.
Смотрела и боялась его.
И потому в третий раз ее Тайна осталась тайной.
- Если нас выгонят из Киевиц, - сказала она, - мы не сможем жить в Башне. А я… не знаю, смогу ли я вернуться домой. Мама не поймет… я не смогу объяснить… и… я не знаю, что делать.
- И все? - Землепотрясная подозрительно втянула ноздрями Машин ответ. - Матери боишься, и все? Хотя… Мать у тебя сама по себе натуральная ведьма!
Маша не стала спорить.
Не стала припоминать, что еще вчера Чуб уверяла: Машина мама - "ангел, ангел".
Дочь "ангела" была занята - пыталась заставить себя сдвинуться с места и войти в подъезд.
- Не дрейфь! Прорвемся! Победа будет за нами! - засмеялась Землепотрясная Даша, никогда не терявшая хорошего расположения духа дольше, чем на пятнадцать минут. - Нужно просто показать Суду твою мать, и они сразу признают нас чертовками, бесихами… А кроме того, это уже моя мать. Сейчас она узнает, что значит иметь нормальную дочь! Пойдем, - подтолкнула она Машу к парадному. - Вариантов нет. Хочешь - не хочешь, нужно узнавать, есть ли у тебя ведьмы в роду. Это я беру на себя. Напомни-ка, как мою маму зовут?
- Анна Николаевна.
Глава четвертая,
в которой мертвые воскресают
- Здравствуйте, я ваша тетя, я приехала из Киева и буду у вас жить!
Из кинофильма "Легкая жизнь"
- Здравствуйте, Анна Николаевна? Я Даша Чуб! Вы меня помните?
Грузная рыжая женщина, открывшая дверь, успела полоснуть блудную Машу глазами.
Но открыть рот не успела - Даша сделала это первой.
- Вы на Машу не обращайте внимания, она во-още пришла вещи забрать. А у вас теперь буду жить я!
- Что…
От внезапности их явления и сего заявления Анна Николаевна не смогла закричать. Не смогла даже поставить в конце "что" знак вопроса.
Удивление закупорило пробкой гортань.
- Понимаете, - умильно объяснила ей Даша, - мы с Машей решили поменяться нашими мамами. Поэтому Маша пойдет жить к моей, моя мама не против. А я буду жить у вас.
- Что? - Анна Николаевна вцепилась в Дашу глазами.
- Я буду жить в Машиной комнате. И вы будете теперь моей мамой! - громко растолковала ей Чуб.
- Не ори!
- Хорошо, мама, - покладисто согласилась Землепотрясная.
- Какая я тебе мама! - раскатисто закричала Машина мать. "Пробка" вылетела из горла. - Кто ты вообще такая? Приперлась… Хулиганка! Проститутка! Цацками увешалась, размалевалась…
Здесь Даша нашла, наконец, достойного слушателя, не спустившего новоявленной "дочери" ни обилия побрякушек, ни яркого грима, ни эпатажно-национальный наряд.
- Чтобы ноги твоей тут не было! - заорала Анна Николаевна в голос. - А ты!.. - добралась мама до Маши. - Я тебе сказала: уйдешь из дома, ты мне не дочь! Сказала или не сказала? А ты сбежала. Через окно, как воровка какая-то. Отца в гроб вогнала. Он в больнице.
"В больнице?"
Маша сжалась в комок.
"Правда или нет?"
Мать не врала - просто умножала правду на такое число, что докопаться до истины было уже невозможно. А атакуя, с ходу обстреливала противника пулеметной очередью упреков, каждый из которых безошибочно попадал в самое незащищенное место.
"Я - плохая, я ужасная дочь. Как я могла…"
- У меня инфаркт был. Мне "скорую" вызвали. Врач приехал, сказал: что у вас за дочка такая, что родителей без ножа убивает? Не дочь, а врагиня какая-то. А теперь объявилась. Посмела! Уходи! Ты не дочь мне больше!
- А я вам о чем? - сделав шаг к "маме", крикнула Чуб прямо ей в ухо. - Вы меня слышите? Она вам больше не дочь! - указала Даша на Машу, зажмурившуюся, дрожащую нервной дрожью, и, решительно загородив подругу собой, заявила: - Я теперь ваша дочь! Дашенька!
- Вали отсюда! - Анна Николаевна бесцеремонно толкнула "дочку" в плечо.
- А вот это, мама, уже рукоприкладство, - строго заметила Чуб.
- Вали, кому сказала!
- Я никуда не пойду. Это мой дом. Ваша квартира приватизирована?
- Что?
- Ведь приватизирована, - злорадно заткнула новую "нормально" орущую маму новая "нормальная дочь". - Я все знаю!
- Тебе-то чего? - опешила мама.
- А очень даже того! - приняла Чуб позу руки в бока. - Если она приватизирована, по закону Маше принадлежит ее четвертая часть. И если вы отказываетесь признавать меня дочерью, по закону Маша может сдать ее мне. Мы уже и с нотариусом договорились.
- Что-что?
- То-то! Сейчас едем и оформляем договор!
- На мою квартиру?
- На Машину четвертую часть квартиры, на которой теперь буду жить я, - победительно улыбнулась Землепотрясная. - Ясно?
- Только сунься сюда! - взвизгнула Анна Николаевна. - Я милицию вызову!
- Это я милицию вызову, - радостно откликнулась Чуб, - если вы откажетесь меня впускать. И покажу им бумаги.
- Хулиганка!
- Это вы хулиганка. А я - законопослушная гражданка, и по закону нашей страны Маша имеет право делать со своей частью все, что угодно. Сдать ее мне, продать ее мне… Кстати, хорошая идея. Я покупаю ее часть и поселяюсь здесь. У вас какой метраж? Метров пятьдесят? А ты, Маш, чего стоишь? Иди вещи собирай, бумаги там разные. Не мешай мне с мамулькой ругаться.
- Какая я тебе "мамулька"? - осатанела Машина мама.
Маша юркнула в "детскую".
И удивленно замерла - пол был покрыт пластиковыми мешками.
На них возлежала картошка, любовно разложенная по фасону, размеру и степени гниения. Анна Николаевна закупала картофель мешками, зимой и летом, и перебирать его пару раз в месяц было ее любимым успокоительным, заменявшим маме вязание, медитацию и прочие радости.
Блудная дочь вдохнула запах земли и подвала. Косолапо передвигаясь между шарами картофелин, добрела до окна, рванула створки и…
Вскрикнула, увидав внизу Красавицкого.
Мирослава.
Мертвого!
Он стоял под окном, запрокинув голову, - он смотрел на нее.
Он не должен был там стоять, он должен был лежать в земле на каком-нибудь кладбище.
…ее одногруппник, ее минувшая любовь - сатанист и убийца, спасший ей жизнь.
Лицо Маши замерло в той же гримасе, в какой застыла минуту назад ее мать, - с открытым ртом и остекленевшими глазами, не верящими своей способности видеть.
- Маша, - позвал Мир Красавицкий, дав почву для неверия Машиным ушам. - Это я. Не бойся. Все в порядке.
- Ты жив? - спросила она еле слышно и тут же истерично продублировала свой вопрос: - Ты жив?!!! Мир! Ты жив?!
Ссорящиеся за дверью не могли ее слышать.
- А вы знаете, что я - ведьма? Я могу вас сглазить! - гремел голос Чуб. - И вы ничего не сможете сделать, вы же - не ведьма. У вас даже в роду не было ведьм!
Даша явно решила взять Машину мать "на слабо".
- Это у нас-то не было ведьм! - закричала Анна Николаевна.
- У вас! У вас! - исхитрилась перекричать ее Чуб.
- Я жив! - крикнул Мир снизу. - Можно войти?
Маша активно закивала.
Однокурсник проворно забрался по пожарной лестнице, спустившись по которой три дня тому "как воровка", Маша ушла из дома "навсегда".
- Ты жив…
Он сидел на подоконнике.
Красивый. Серьезный. В костюме и галстуке.
- Там, в больнице, врач сказал нам неправду? - Маша коснулась его руки - рука была теплой.
Он был жив. Она и не видела его мертвым! Врач, сообщивший им в коридоре больницы страшную новость, наверняка перепутал имя больного.
- Врач сказал нам, что ты…
- Я знаю, - скучливо обрубил ее Мир.
И Маша расслышала: ему не интересно об этом говорить.
"Логично", - подумала она.
Наверное, все три разделивших их дня ему пришлось говорить только об этом.
- Я так рада, что ты жив, - сказала она и осознала сказанное.
Он не погиб, спасая ее.
Она - не убийца!
Невиновна!!!
Радость, огромная, заполнила тело.
- Ты цел? - взволнованно заворковала она. - Было столько крови. У тебя был перелом? Или нет?
- Бог с ним со всем, - сказал Красавицкий. - Все это ерунда, в сравнении…
- С чем?
- Я должен сказать тебе очень неприятную вещь. - Обещание пророкотало мрачно и глухо. - Я люблю тебя, Маша. Я не смог тебя разлюбить.
Виновна!!!
"Присуха! Приворотное зелье… Даша приворожила его ко мне".
Радость померкла.
- Поздно, - вынесла приговор она.
- Для любви нету "поздно".
То же самое Маша сказала и Врубелю.
"А если нету поздно?"
Но оказалось, что поздно - есть.
- Мир, прости меня, - попросила студентка. - Но я… не люблю тебя больше. Я любила тебя на первом курсе. И на втором… Ты не обращал на меня внимания. А я думала, что люблю тебя, но…
Мир Красавицкий - самый красивый парень их института - был невзаправдашней любовью.
Маша любила его как книжный идеал, любила тогда, когда еще не жила, а только мечтала о любви в стеклянном аквариуме своего одиночества.
Но даже ее книжные фантомы - мечты о сказочном, фантастическом булгаковском мире - оказались на поверку более реальными, чем ее надуманная любовь к реальному Миру.
- Я люблю другого. Прости.
- Я прощу тебе все, что угодно. Я же люблю тебя, - сказал он.
- Нет. Ты не знаешь, - возразила она. - Я жду ребенка! От другого мужчины. От Михаила Врубеля. Он умер…
Машина Страшная Тайна вырвалась наружу, облеклась в слова. Слова разрослись, наводнили комнату.
"Что делать?!"
Она ждала ребенка от мужчины, похороненного столетье назад. Она ждала ребенка, и кабы ее мать знала об этом, отвлечь ее от морального уничтожения дочери, "принесшей в подоле", не смогла бы и Землепотрясная Даша. Она, двадцатидвухлетняя, почти изгнанная из дома, почти разжалованная из Киевиц, ждала ребенка и отчаянно не знала: как жить?!
- Ну и что? - пожал плечами Мир Красавицкий. - Это ничего не меняет. Для меня - ничего. Я люблю тебя. Я усыновлю твоего ребенка.
Странно.
Его презрение к Машиной тайне прогнало из комнаты страх.
- А как ты узнал, где я живу? - спросила она.
- Это было не трудно.
- Логично. В институте. Я рада видеть тебя.
- Ты рада? - В словах не прозвучало вопроса - одна грусть. - Ты правда рада мне? Это возможно? Ты ж знаешь, кто я.
Вопрос появился:
"Можешь ли ты простить меня?"
- Я рада, поверь. Я так рада, что ты жив! - едва не заплакала Маша. - Я знаю, из-за тебя погибли двое. Но ты не совсем виноват… Кылына обманула тебя, использовала. А потом… Ты готов был пожертвовать жизнью ради меня. Но какое счастье, что тебе не пришлось жертвовать жизнью!
- Дай мне еще один шанс, - сказал Мир Красавицкий.
- Бери. - Маша мягко положила руку ему на плечо.
- Нам нужно поговорить. Мы можем поговорить с тобой здесь? - Он прислушался к ушераздирающим крикам.
А Маша смутилась - трусовато отдернула руку.
"Поговорить?"
В таких костюмах и галстуках мужчины обычно делают предложение.
- Нет. То есть да, - зачастила она. - Но не здесь. Нам лучше тихо уйти. И побыстрей. Иначе… - указала она рукой в сторону крика.
Миру не стоило попадаться на глаза ее матери!
На глаза Даше - тем паче!
Ковалева сильно подозревала: при виде воскресшего сатаниста Землепотрясная Чуб заорет в унисон с ее мамой, и не могла даже заподозрить, что будет, если два таких тайфуна сольются в один.
- Мне нужно собрать вещи, - заторопилась она. - Я сюда вряд ли вернусь. - Спотыкаясь на картошке, Ковалева поспешила к старому шкафу, в котором вековал век допотопный фанерный чемодан.
- А это твой отец? - Мир склонился над письменным столом, где под стеклом лежали открытки и вырезки, фотографии, картинки. - Вы с ним похожи.
Машу кольнуло. Больно!
Она подскочила к столу.
Старое-престарое фото: папа, мама, она, старший брат. Маша в растянутых детских трусах стояла на плечах у отца.
Стояла и не боялась - папа крепко держал ее за руки.
Приподняв пыльное стекло, дочь сгребла из-под него все, что там было, и бросила семейный архив в пасть чемодана.
- Это тоже брать? - Мир взял с кровати игрушечного Винни-Пуха.
- Бери.
Мишку папа подарил ей в шесть лет!
- И значки забирай.
Значки с эмблемами киевских фестивалей и олимпиад ей покупал папа - по ним Маша изучала историю Города!
Мир послушно снял со стены исколотый значками платок.
- И эту картинку, - наказала Маша. - И глобус. И тапочки… Это все он.
Папочка,
- быстро нашкрябала она записку взамен,
у меня все хорошо. Я тебя очень люблю. Я очень волнуюсь за тебя. Прости меня, пожалуйста.
Маша.
Она застыла с бумажкой в руках.
- Ее нельзя оставлять. Мама найдет ее первой и не отдаст папе. Она такая… Она не плохая. Просто очень упрямая.
- Я всю квартиру освящу! - несся из кухни голос Анны Николаевны. - Все солью посыплю. Ты сюда и зайти не сможешь, нечисть проклятая!
Из чего следовал безрадостный вывод: ведьм в Машином роду тоже не наблюдалось.
- Хочешь, я подкараулю твоего отца у подъезда и передам ему письмо? - сказал Мирослав.
- Ты, правда, можешь вечером подъехать сюда? Специально?
- Я сделаю все, что ты хочешь. Я же люблю тебя.
- Спасибо, - смяла опасную тему она.
Мир спрятал записку в карман.
- Что еще? - Она огляделась. - Ах да… Одежда. Конспекты.
В чемоданную пасть полетели нехитрые пожитки: свитера, футболки, колготки, тетради, книги, трусы.
- Ты поможешь мне спустить сумку через окно?
- Конечно. Я всегда буду тебе помогать. Я же люблю тебя. Можно я поеду с тобой?
- Куда?
- Туда, куда едешь ты. Я не буду тебе мешать.
Маша исторгла тягостный вздох.