- Наоборот, Ваше Высочество, - хихикнула малышка, лучась очарованием и радостной таинственностью, - грезят о южных, никак не обретут покой. Как там у Лиды Венье: "...И будут в каждой грозди сниться им плети солнечных полей". Кажется, в этом совершенно секретном "туассоне" смешаны далёкие зелень изумруда и солнечный свет - киви и манго, - но есть что-то из наших ягод и трав. Точно земляника, потому что я видела, как старик Парсон выбрасывал в мусорное ведро два кулька земляничных хвостиков. Рецепт привезли только сегодня утром вместе с предварительным посольством; они уверяют, что по просьбе Князя выдают важнейшую из последних государственных тайн леронского двора. Никто здесь его даже не пробовал, - заговорщически подмигнув, добавила она, уже махнув рукой, чтобы подавали первое, одновременно даруя Принцессе расписанную лебедями салфетку, а затем указывая на фарфоровую уточку в розовых и зелёных тонах с золотистой окантовкой и королевскими лилиями по ободку, замершую на блюде с тем же узором по краям. - Даже сам Оливье, кажется, только ложечку - из обязанности быть уверенным, что к вечеру его не казнят за государственную измену. - Она хихикнула и, зыркнув на непроницаемо-улыбающееся лицо Принцессы, прикрыла пухлой ручкой дерзкий рот. - Так что вы, Ваше Высочество, будете первой счастливицей в целой Империи...
Тут она покраснела и решилась на вольность, быть может, более подстрекаемая не желанием, а стремлением услужить:
- А оставьте ложечку-другую?.. - Глазки её, милые карие глазки игриво сверкнули, и она тут же снова прикрыла неуверенной рукой рот, словно стыдясь своего хихиканья; остальные сделали вид, что не слышали этакой жутчайшей дерзости: возвели глаза к потолку, сложив руки на передниках, стали рассматривать украшающие стены гобелены, словно увидели их в первый раз.
Незначительность, подумал Нож, что за спектакль?..
Принцесса, уже приняв первую ложку супа из фазаньих крылышек с рисовыми клёцками, подняла на отчаянную строгий, внутренне насмешливый взгляд.
- Что за наглость? - недовольно спросила она и, не услышав ответа, продолжила: - Десять плетей, - осмотрела немного побледневших и чуть замерших девушек и добавила, не смягчая суровости лица: - Нет, двадцать плетей Оливье, коли не сделает всем кухонным целую посудину сегодня к вечеру. Так ему и передайте... Да, и помните: чтоб не разглашать! Ни в коем случае нельзя допустить осложнений в отношениях с Лероном за три месяца до Приёма Посольств... И кого-нибудь я точно казню, если рецепт соуса получит Краэнн.
- Ой, спасибо, Ваше Высочество! - воскликнула старшая, всплескивая руками и действительно радуясь, - кстати, с хорошо заметным для некоторых облегчением. - Вы такая хорошая! - и, быстро склонившись в низком книксене, поцеловала кончик салфетки, свисающий у Катарины с колен.
Принцесса улыбалась, неторопливо пробуя узорчатый укропом и специями суп.
- Так, - решительно сказала она, когда тарелка опустела наполовину, - все свободны. Ждать у дверей.
Девушки, синхронно склонив тёмные, светлые и рыжие головки, каждая со своим убранством локонов, послушно высеменили из зала, оставив за собой слабые, медленно плывущие волны сладких цветочных ароматов.
- Проявись. Хочешь есть?
- Не откажусь, Ваше Высочество, - кивнул убийца, чему-то улыбаясь, - ваш стол внушает... трепет.
- По правилам, должны подавать только сами блюда, никак не кувшины, супницы и всякие горшочки; стол любого из вкушающих в переделах Дворца меньше раз в пятьдесят; но, говорят, однажды - года в три - юная наследница Катарина с яростью напустилась на обслугу, недовольная тем, что от неё скрывают основное богатство. С тех пор по сей день сюда приносят все, что было приготовлено для меня.
- Служанки рады остаткам?
- Упаси Милосердная; меньшее, что сделают с каждой из них, если осмелятся попробовать хоть крошку от завтрака члена Семьи, высекут немилосердно и отправят прочь со Двора, - покачала головой Принцесса. - Все, что остаётся от королевских трапез, везут в школу для бедных, монастырь или приют. Ежедневно со всего Дворца набегает, между прочим, довольно много... Ты собираешься завтракать или продолжать расспрос?
- Благодарю за честь, госпожа, - ответил Нож, присаживаясь на краешек скамьи, - значит, ваши кушанья как раз по мне.
- Ты рос в приюте?
- Точно. А затем учился в школе для бедных.
- На севере или на юге?
- На юге, но довольно далеко.
- Где же?
- Вы собираетесь завтракать или вести расспрос?
- Хм... Приятного аппетита.
- Благодарю... В этом разнообразии трудно выбрать необходимое и очень легко заплутать.
- Главное, не запутаться где что, - махнув рукой, согласилась Катарина, спихивая булочки из тарелки на скатерть, открывая супницу и наливая в ромбовидную хлебницу фазаньего супа для Ножа.
- Прибор у нас один, так что будешь есть ложкой для пудинга и желе, - сказала она, подавая ему заполненную тарелку. - Маловата, но в принципе волнушка и зубцы почти не мешают, я ради интереса пробовала, лет в семь... Вон в той вытянутой серебряной штуке острый соус, тебе под стать. В той толстенькой - соус светлый, из Тальгды, называется майонез. Сегодня, я так понимаю, с грибами, - видишь рисунок на левом боку? Так... это вторая супница, там... ну да, густой андарский суп из всяких бобов с не менее всякими корешками. Видишь, ложка стоит прямо в нем. Можешь, кстати, брать её, она вообще не падает, он же густой. Что там ещё?.. Ну, открывай... Ясно, креветочный салат с сыром. Давно, кстати, не было креветок. Это у нас салат сладкий, его на потом, это острый, очень советую... А это, дай Брадалл памяти... это... ну да, это называется "зелёная лоза". Думаешь, печёный виноград? Ни стручка. На самом деле пирог без единого фрукта: все мясное и овощное. Только внутри, кажется, лимонные дольки с ремешочками форели и чьего-то языка... Нет, я правда не помню чьего. Это блюдо вообще последний раз подавали, наверное, лет пять назад. Да, точно. У Оливье обширный сбор рецептов, он повторяется нечасто. Лишь когда желает нам что-нибудь сказать.
Нож промолчал.
- Ладно, вернёмся к нашим крышкам. Эту можешь не трогать, там вареное с сахаром молоко. Та штука из четырёх частей называется виньетка, в ней разные варенья, уже чувствую абрикосовое... вижу северное и вишнёвое; жёлтый сахар, понятно, к горячему соку или чаю из трав. Чай соответственно сегодня зелёный, сок скорее всего апельсиновый. Жуткая кислятина. В баночке икра, там тоже, это овощная с красной. Тут, сам видишь, разная зелень; там, в узеньком штунце... да, в том, похожем на рог... конечно, в том, который лежит, а не стоит, - там разогретое вино. Холодное? Не может быть. Холодное всегда подают в плетёных бутылках, оно где-то внизу, на внутренней полочке. Что, белое? Так и есть. Должно быть белое, потому что горячее - красное. Ты любишь вино?
- Когда-то любил, Ваше Высочество.
- Можешь не "вакать". Мы кушаем. Сильно любил?
- В молодости даже слишком.
- И как?
- Разбили морду, отвык. Прошу прощения.
- Приятного аппетита... Бери булочку, это мне нельзя, тебе-то что... Можешь намазать маслом или икрой. Нет, погоди, вон на том подносе под покрывалом, наверное, уже намазанные. Ну?.. Ага. Вот, бери либо те, либо эти. Или с балыком. Постой! Ох надо же!.. Клянусь Милосердной, они угробят мою талию.
Она мимоходом состроила расстроенную гримаску, мгновение спустя растаявшую без следа в отрешённом, опустевшем лице, столь странно не вязавшемся с нынешней рассеянной, пустословной болтовнёй, и продолжала как ни в чем не бывало:
- Ну и как с этим бороться?.. Черт с ней, давай сюда вон тот черненький. Знаешь, что это? Перемолотый грецкий орех с высушенным и перетёртым черносливом, немного корицы, кислый соус из маринованного лука и сметаны, о-о-о-охх... Блаженство... М-да... Как всякое блаженство, очень быстро кончается. Но возвратимся. Я знаю много очень значительных и знаменитых людей, Нож, которые очень пострадали из-за своих дурных пристрастий. Вино и всякие там курения, то есть вредоносные привычки, между прочим, в списке бесконечных угроз хрупкому человеческому разуму и телу находятся лишь на четвёртом месте.
- Четвёртом?
- Хочешь спросить, что выше?
- Осмеливаюсь.
- Как думаешь сам?
- Очень вкусно, благодарю вас.
- Остроумие так и брызжет. Ну-ка, отвинти голову вон той пернатой рептилии и налей мне сок в бокал. Сахар не нужен... Спасибо. Что уставился? Ах, что выше. Третьим в списке, выше вредных привычек, согласно моим многолетним исследованиям, оказывается глупое, никчёмное стремление человека к власти. Власть губит смертных, они к ней не приспособлены. Самые сильные иссыхают через пару лет, самые умные глупеют и того раньше, самые честные продаются предварительно. Ты бы хотел управлять Империей, Нож?
- Нет, Ваше величество.
- Но-но, - лицо Принцессы на миг стало холодным, - не шали. С этим не шутят.
- Прошу меня простить... Ваше Высочество.
- Сказала же, не "вакай". Мы завтракаем. На первый раз простила.
- Суп действительно замечательный. Не ел балыка больше пяти лет.
- Бедный. Как же ты жил?
- Я в принципе равнодушен к еде.
- Значит, обжорство тебя не погубит. Власть и жидкий дурман, по твоим заверениям, тоже. Что же остаётся?
- Пункты два и один вашего списка.
- Пьём на брудершафт. За леронского Князя и его "туассон", пусть враги отравятся. Можешь зажмуриться, целую. Воздушно, ясное дело, на получи... Ну и что, ты думаешь, может быть губительнее властолюбия?
- Любовь? - чуть подумав, предположил Нож, аккуратно утираясь крылышком лебединой салфетки.
- Кто учил тебя есть? - поинтересовалась Катарина, принимаясь за крылышки фазана из того же выводка, что и в супе, - только обжаренные в овощном масле, с северными овощами и сладким перцем. - Управляешься с приборами недурно. Лагер до сих пор никак не научится есть рыбу. Большой вообще втихомолку все берет руками, поверх тарелки предпочитает не смотреть, а на званых обедах старается к столу не приближаться. Керье и Месрой, правда, в этом отношении аристократы - возятся куда дольше, чем обычно я. Эй, о чем ты задумался?
- Может, глупость?
- Нет, отчего же, - усмехнулась Катарина, - глупость всего лишь качество, точно так же, как слабость или ум, они составляющие любой противоречивой человеческой натуры. Мы же говорим о пороках более сложносоставных, высшего уровня, преходящих. О явлениях и процессах. Ты угадал - это любовь. Коварная злодейка. - Она откусила кусочек. - Несуществующий миф.
- Вы так считаете?
- Любви нет, - приподняв бровь, впиваясь зубками в нежную кожицу, уверенно заметила Принцесса, в этот момент отчаянно напоминая глуповатую самоуверенную девочку из семьи материалистов-мещан, полагающих, что со своим научно-экономическим подходом знают о мире все, - ты встречал её однажды?
- Смотря какую, - пожал плечами убийца.
- Я говорю о классическом высоком чувстве между женщиной и мужчиной. Ты видел его хоть раз?
- Сложно сказать. Думаю, да.
- Значит, тебе повезло. Я исследую этот вопрос уже много лет, с самого детства. Никакого намёка на успех. И дело не в том, что я бесчувственна, жестокосердна или холодна, поверь мне. Я иногда даже удивляюсь силе своих чувств, как бы с ними... Но никогда они не были высоки настолько, чтобы назвать их любовью. У тех, на кого я обращала свой интерес, тоже. Все неестественно, притворно. Поверхностно.
- Что ж, может, вам не повезло? - осторожно заметил Нож.
- Кто знает?.. - отрешённо вздохнула она, сменяя очередную маску, на миг становясь совершенно малолетней, наивной и чистой двенадцати-, может, тринадцатилетней девочкой, робкое нежное лицо которой посетила чуткая нерешительность, покорность и печаль. Затем неостановимый момент испарился, сменяясь аккуратным очищением тоненьких косточек.
- Наверное, я попадусь именно на этой чёртовой любви. Именно она меня когда-нибудь и погубит, - изящно пожав плечами, предположила Инфанта, продолжая при этом очищать фазанье крыло от пропитанного соком хорошо прожаренного мяса.
- Давайте выпьем ещё, - предложил Нож, подливая Принцессе и поднимая наполненный соком бокал. - За чудо, которое живёт в вас, и в хороводе пустых картинок ("Ты дерзок...") иногда становится видно. За то, чтобы никогда и никто не смог его погубить. Даже вы сами... Особенно вы.
- Думаешь, я уже не погубила его? Не превратилась из полной чистоты, дарованной рождением и кровью, в отвратительное и алчное чудовище?.. - с удивлённой гримасой, выразительно нахмурив лоб, спросила она, едва пригубив. - Считаешь, ещё не поздно? Веришь в пресловутую силу любви?.. Знаешь, какое из увлечений для смертного страшнее всего? Что стоит на первом месте в списке, который я составила в девятнадцать лет и с тех пор не изменила ни разу?..
Нож молча смотрел на неё. Почему-то никаких предположений у него не было.
- Вера, мой милый, - ответила Принцесса, откидываясь на спинку стула и отворачиваясь. - Вера. Она слишком чиста, порой даже чище любви, и предполагает увлечённость ещё большую. В то время как отдаваться всецело нельзя ничему и никогда. В вере заключён страшный, жуткий механизм внутреннего противоречия, который сводит людей с ума. Она предполагает добровольное рабство с замками на дверях развития в другие стороны, с весьма слабыми шансами на свободу и понимание в самом конце. Думаешь, много жрецов понимают своих Таро? Хотя бы после десятков лет послужения добиваются ответной любви?.. Вера страшна, вера жутка; ради неё умирают, отдают все, что есть, почти никогда ничего не получая взамен, кроме чужих и собственных иллюзий; ради неё проклинают и убивают, отступают от самих своих основ - и все для чего? Чтобы приравняться к тем, кто близок, согласно какой-то сказке, озвученной в детстве, глупой убеждённости, очередной, как ты сказал, пустой картинке?.. Нет, вера - это самая пустая из сказок, которые бытуют в нашем мире; доверяя, предполагая, ожидая, все мы раз за разом сталкиваемся с реальностью и оказываемся в пустоте. Верить нельзя никогда и никому, даже самому себе. И уж тем более - Богам... Особенно тем, кто во плоти, - тихо и совершенно неожиданно добавила она.
Нож опустил голову и молчал, двумя вилками осторожно и чётко разнимая копчёную форель.
- Спасибо, - наконец поднимая голову, вежливо сказал он, в этот момент совершенно не походя на самого себя, Принцессе к данному моменту знакомого, - что поделились этим со мной.
- Думаешь, это поможет тебе лучше меня понять?
Нож молча посмотрел на неё, стараясь не выражать лицом ничего. Пожал плечами.
- Ошибаешься, - все-таки разглядев ответ, усмехнулась она, снова превращаясь в ехидную девочку, немного кривляку, но в искренне-наигранных гримасах своих почему-то прелестную выше любой из барышень навязчиво-зрелых; с чистыми линиями светлого лица, с закруглённостью кончика носа, от которой внимательно смотрящего уже к третьему удару сердца бросало в истому и дрожь. - Я женщина, и тебе меня не понять. Разве не помнишь? Ты грубый, тупой самец. Ослеплённый жаждой всего, до чего можно дотянуться и овладеть, оглушённый тем, что видишь и слышишь, с носом, забитым ароматом меня и только меня. Даже самое сильное зловоние, царящее в ранах моего живота или в полостях моей груди, не заставит тебя проснуться; ты будешь спать с блаженной улыбкой на лице, сходя с ума всякий раз, когда я позволяю тебе увидеть или прикоснуться. Не так ли? Или ты со мной не согласен?
- Тар дивейа ле вайт, принселона. Эст амерта ла белл.
Глаза Катарины удивлённо вспыхнули. Она замерла, рассматривая, как будто увидев в первый раз, его лицо, - с удивительно спокойной, умиротворённой задумчивостью на своём.
- Я не знаю этого языка, Нож, - наконец воздушно-тихо прошелестела она. - Совершенно не знаю его.
- Вы и не можете его знать.
- Откуда он?
- Вы считаете, сейчас самое время это узнать? - тихо, значительно спросил высший Посвящённый. - Мой рассказ может занять гораздо больше, чем вы ожидаете, Принцесса. И тогда вся сказка будет раскрыта до конца. Очарование потеряно.
Катарина мгновение непроницаемо смотрела на него. Затем переложила руки с правого подлокотника на левый и, легко двинув плечами, спросила:
- Есть что-то иное?
- Есть, - вздохнул убийца, откладывая вилки и утирая салфеткой рот. Он немного помолчал, отпивая остатки действительно кислого сока, чувствуя, как взгляд Принцессы, отяжелённый реальным вниманием впервые за несколько часов её витания где-то бесконечно далеко, постепенно легчает и легчает, становится совсем невесомым, уходит-уплывает в сторону, к облакам за окном.
- Гроза началась, - сказала она, и в голосе её была очень жгучая, хотя и едва различимая тоска, подобная струйке ледяной воды, попавшей в тёплое течение при быстром, недолгом подъёме из морской глубины. - О чем ты хотел спросить?
- Вы уверены, что меня одного хватит, чтобы защищать вас все эти дни?
- Бедный Ножик, - почему-то грустно улыбнулась она, продолжая витать в линиях чьей-то судьбы, все так же будучи где-то очень далеко. - Все эти дни ты не сможешь меня защищать.
Секунду убийца смотрел на неё, затем черты его лица разгладились: он понял.
- Вы говорили, у них каждый день будет свой собственный Краэнн.
- Маленький такой Краэннчик, - кивнула Принцесса, - будет тренироваться вместе с ними, играя за их непобедимого врага.
- Как это возможно?
- Магия. Снова чёртова магия. Без неё никуда... Ты будешь сидеть в особом кресле, в состоянии полусна; разум твой сможет оживить искусную иллюзию с полным набором совершенно реалистичных чувств, которая и будет их противником в каждом утреннем и вечернем бою. Я уже все подготовила, ты просто сядешь в кресло, снимешь свой шлем, остальные защиты от воздействия на разум и сознание, и после первой пробы сам все поймёшь.
- Ощущение, наверное, очень странное, - позволил заметить Нож.
- Да, - кивнула Принцесса, почему-то прохладно вздохнув. - В тебе будут одновременно два сознания: твоё и безликое, но обладающее всеми знаниями о способностях тела, которое ты будешь вести. О том мастерстве, которое я успела отразить в действиях братца. И о тех его вещах, аурах, иммунностях и защитах, которые я смогла вычислить из дел, которыми он занимался за последние несколько лет... - Катарина повернулась к нему, прямым немигающим взглядом указывая на важность произносимого. - Мой Нож, это не будет обычным заданием во всех смыслах. Я бы назвала это миссией, ради выполнения которой можно пренебречь почти всем.
- Я рад попробовать, - медленно и ровно кивнул убийца, в глазах которого брезжило задумчивое понимание. - Это нечто новое для меня.