- Ничуть, - возразила Принцесса, не улыбаясь, - он ведь монстр, он действительно опасен. Теперь, когда они узнали про Гончую, это очевидно для всех... Они обсуждали его?
Клари, видимо, постепенно справлялся с волнением, несомым в себе, проникаясь насмешливым настроением Принцессы и снова, в очередной раз понимая, что всегда столь жестокая к любому, хотя бы косвенно задевшему честь Семьи и уж тем более её собственную, в данных обстоятельствах Инфанта будет предельно спокойна.
- Да, госпожа - кивнул он, доставая из раздутого кожаного портфеля темно-коричневую папку и начиная раскручивать тесёмки.
- Клари, - чуть опустив голову, взглядом касаясь черно-белого и двухслойного, полурасстегнутого и мятого воротника-стоечки, туго стянутого белого шейного платка, выпуклой коротышкиной груди, мягко сказала Принцесса, - ты должен быть дословен. Надеюсь, ты позабудешь о всякой щепетильности и точно изложишь мне все дела. - Она посмотрела в его вопросительно-неуверенные глаза и добавила: - Время вышло. Больше незачем и не во что играть. Империя переросла своего Отца и хочет свергнуть его; ты должен это понимать. Мы - следующие в списке: не поклоняясь Ему, они тем более не будут поклоняться и нам. Мы с братом или станем взрослыми прямо сейчас, или умрём... Скажи мне, я давно хотела спросить... ты образованный, умный молодой человек, мне интересен твой взгляд. В какой Империи ты хочешь жить?
Танвар, готовый к любому испытанию, только не к искренности, опустил глаза, затем возвёл их к потолку, потом посмотрел на Принцессу удивительно спокойно, лишь немного огорчённо. Быстро промокнул белым платком в крупную чёрную клетку блестящий высокий лоб.
- В идущей вперёд... - тут голос его упал почти до шёпота, но он все же вымолвил это, - а не спящей. Простите, Ваше Высочество.
- Что за глупости?! - воскликнула изумлённая Венри, подаваясь вперёд и даже двинув руками, будто хотела возмущённо всплеснуть. В глазах её колыхнулся гнев. - Как ты смеешь?!.
- Спокойно, - не улыбаясь, Принцесса жестом остановила её; в глазах её начинал светиться пока незаметный огонь. - Все просто, Венри. Он тоже прогрессивный, понимающий подданный. Из новых. Он также считает, что мой отец, светлейший Император, сидит в Галерее, как бревно, и ничего не делает для Дэртара уже пять лет. Он видит в нем куклу, которой место за сценой, вместе с рухлядью, отыгравшей своё в театре былых времён. Так?!.
В комнате звенело угасающее эхо, отражённое недвижными струнами света, полураскрытыми бутонами хрустальных бокалов, колышущимся тончайшим гиаром.
Венри застыла, все-таки всплеснув, и левая рука её закрывала до сих пор не сомкнувшийся рот, алеющий на белом от пудры лице. Клари стоял бледный, как поблёскивающее от солнечных лучей, мутноватое, но прозрачное гиаровое полотно, глаза его были расширены и бездумны, как стекло. Слова, запретные, как смерть, были сказаны здесь, и уши обоих услышавших оказались слишком не подготовлены... Быть может, это говорило об их верности?..
Принцесса повела плечом, недовольно, но спокойно отбрасывая сбившуюся тонкую прядь.
- Вы боитесь, - негромко заметила она, насмешливо глядя. - Вы знаете силу рока, верите в свет исходящий, чтите Его, как Бога - по-прежнему, несмотря ни на какие пять лет. Вам страшно, потому что тень падёт на каждого, кто посмеет даже недоумием оскорбить Его; ведь это знает всякий ребёнок Дэртара. Вы помните все сказки, которые внушались вам с детства, и думаете, теперь вас накажут. Не могут не наказать: вы слышали это!..
Венри медленно отняла руку ото рта. С трудом опустила её. Она, несмотря на весь свой насмешливо-хрипловатый цинизм, от услышанного стала бледна. Клари смотрел на Принцессу, не отрываясь, но, кажется, бусинами восковых глаз видел совсем не её.
- Ваше... Высочество, - сглотнув, просипела мадам, стараясь как можно быстрее прийти в себя, - это была... шутка?
Принцесса прищурилась.
- Ту думаешь, я расположена шутить? - новым, незнакомым даже для мадам тоном спросила она.
- Прошу простить меня, - низко склонившись, опустив голову, вжимаясь взглядом в пол, прошептала воспитательница Инфанты.
- Так что, Клари, - спросила Катарина, - ты вправду думаешь, настало время творить иной порядок вещей? Сменить всеобщую дрёму на пробуждение и лечебный душ Ви- гора де Шарко?..
Юноша посмотрел на Принцессу осмысленно. Он колебался. В конце концов победило понимание.
- Я, - просипел он,- я...
- Можешь не выбирать слова, Клари, мне не нужны нектар и мёд, сегодня был ветер, я капризна, я хочу правдивых пчёл... Я жду.
Танвар кашлянул, втянул воздух, помолчал и, успокоив дыхание, ответил:
- Я хотел бы, чтобы все было по-старому. Старый порядок лучше того, что планируют Старшие Советники. Но все палаты Совета поддержат их, потому что на стороне Бринака и заговорщиков разум. Пусть жестокой и кровавой ценой, но разум. Мы уступаем год за годом... Если так продолжать, то лет через двадцать от Империи останется княжество, или графство, окружные вассалы и независимые северяне, как губки, впитают все, что выливается из дыр, сочится из щелей... Так нельзя, Ваше Высочество. Так нельзя. Для государства... это невозможно.
Венри хотела что-то сказать, но под взглядом Принцессы осеклась.
- Мадам де Венри хотела сказать тебе, Клари, что дело служащих - следовать долгу, не пытаясь разобраться в справедливости и нужде; за тебя это сделают те, кто выше и мудрее.
- Я так и делаю, госпожа, - ответил бледный и, кажется, усохший Клари, коротко кланяясь в сторону старшей подруги Принцессы. - Поверьте, мне было трудно сказать эти слова, мучительно услышать то, что сказали вы. Ваше Высочество, что бы я ни думал, я предан только вам. И ради вас я сделаю все, что будет угодно.
Мгновение Принцесса разглядывала его, немного сумрачно и почти совсем незаметно печально. Огонь, все время мерцавший в её глазах, теперь угас.
Юноша смотрел на неё и решался задать мучающий его вопрос.
- Вы желаете знать, Ваше Высочество, - наконец спросил он, - верю ли я в то, что лучшим пробуждением для Империи станете... Вы?..
Она смотрела на него, не отрываясь, несколько секунд. Что-то было в её взгляде: неясное, далёкое, странное, тайное, - да разве, как страстно ни хотелось бы, разве мог он это понять: эту загадку, эту живую, вечно ускользающую, как луч света, ослепляющую, тревожную, как серебряная птица, своенравную и жестокую, как боль, прекрасную, сводящую с ума тайну, благоухающую, как спелая роза, и светлую, как утренняя заря?!.
Взгляд её прошёлся по коже его напряжённых скул, по блестящим от пота щекам, по собранному в нервное напряжение складчатому лбу. И угас, - из повергающего в слабость и дрожь, безумие и трепет превращаясь в обычный, спокойный.
- Мой брат Краэнн, - напомнила она. - Они обсуждали его? - едва заметно улыбаясь, очень спокойная, будто между двумя одинаковыми вопросами не было абсолютно ничего, спросила она.
Посланник Принцессы откашлялся.
Отгадка была где-то рядом, на протяжении нескольких секунд, или она постоянно жила здесь - недостижимая, пока не придёт заветный срок... Папка вновь ожила в руках юного Клари, раскрывая крылья, выпуская на свет милостивых Богов, - вот выпорхнул верхний из хранящихся светло- зелёных, окантованных переплетёнными гербами листков.
- В повестке дня было два вопроса, непосредственно касающиеся вас и вашего брата, госпожа, - сказал Клари Танвар, - обсуждение Королевской Охоты, Пожара и резни, устроенной Принцем, спуска Гончей, а также способов ограничения свободы действий вас обоих.
- Отлично, - сказала Принцесса, - продолжай.
11
Когда Клари ушёл, оставляя за собой неуверенность, внутренние переживания и угасающий запах пропитанного потом шейного платка, мадам и Принцесса остались вдвоём, окружённые молчанием и солнечным светом.
Нож, который за третьего теперь не считался, стоял позади, в привычной неподвижности, - он мог не двигаться очень долго, замерев практически в любой позе, - и думал о своём. Величина и масштаб событий поражали его, привыкшего к размаху, но считавшего, что выполняемая Цель будет гораздо проще и яснее. Столкнувшись с Принцессой, он меньше чем за неделю воочию увидел и узнал много такого, что переворачивало все прежние представления о ней и о мире, в котором она жила. О мире, в который судьба, не спрашивая, когда-то швырнула и его.
Это не мешало, впрочем, выполнению того, ради чего он пришёл сюда, и в нужный момент убийца был готов действовать без промедления, без сомнений. У него было, ради чего.
Мадам смотрела на неё и никак не могла понять, что же произошло, когда промелькнул и канул в прошлое миг, начиная с которого они больше не были вместе.
Принцесса выросла. Выросла неожиданно и необратимо, из жестокой девочки, играющей судьбами окружающих её людей, превращаясь во что-то неясное, неизвестное. И внезапным, незаметным образом отгородилась от той, для которой лишь днями назад было разрешено все, и не было никаких тайн. Когда это началось?.. Невозможно сказать; пожалуй, с приходом Даниэля во внутренние покои Беломраморного Дворца что-то изменилось неуловимо. Теперь уж не вернуть.
Куда исчезло детство, куда пропала их связь? Симпатии Инфанты к подругам, их тройственный союз...
Винсента, дочь генерала Бринака с большими грустными глазами, напоминающая преданную псину, симпатичную и печальную, не появлялась при Дворе со Дня рождения, уже пять дней. Да и мадам все это время чувствовала, как все более стремительно, всеобще, все дальше воспитанница уходит от неё.
И дело даже не в том, что Инфанта уже не посвящала Венри в свои тайны; дело в том, что атмосфера общения стала совершенно неподходящей для любого, даже самого спокойного вопроса о них.
В руках Катарины было множество нитей; много достойных, обладающих силой и разумом людей (и нелюдей) работало на неё явно или тайно, - постепенно, за последние года три, даже, быть может, два, вокруг Наследницы сложилась замкнутая, совершённая система, непробиваемая скорлупа, в которую были вплетены и старания мадам с её воспитанницами, женственность которых использовалась Катариной, как пряник и плеть, и многих других, о которых Венри никогда и ничего не слышала или о которых знала, но не могла увидеть.
Одним из них был таинственный убийца, верно, и сейчас находящийся где-то здесь, неслышимый невидимка, о котором знали только телохранители и мадам (быть может, ещё те тайные службы Принцессы, явным олицетворением которых являлся Клари).
Воспитательница Принцессы поёжилась, вспоминая лица Драконов, когда в тягучей никчёмной беседе два дня назад, сразу после оживления, она задела в разговоре тему нового телохранителя Катарины. Все шестеро насторожённо глянули на неё.,., и перевели разговор в иное русло.
При всех своих связях, при всем опыте, положении и уме мадам все стремительнее и чётче отдалялась от самой себя, ранее управлявшей по меньшей мере половиной дел Инфанты и знавшей о ней практически все. Немым свидетельством того было и молчание Драконов в ответ на невинный вопрос.
Мадам поёжилась, в быстром и бурном хороводе мыслей остывая от наплывшего возбуждения, принимая происходящее как непреложность (могла ли она сопротивляться ему?), и посмотрела Принцессе в лицо.
- Ты устала, - внезапно сказала та, отвлекаясь от своих раздумий и глядя на Венри почти ласково, - и ты боишься за меня.
- Конечно, боюсь.
- Не стоит. Не так уж и долго осталось.
- Вы, Ваше Высочество, знаете все наперёд?
- Хотелось бы... - Принцесса насмешливо улыбнулась, быть может, понимая: даже та, что была ей так близка, теперь взирает снизу вверх, полная неуверенности и противоречий. - Я, к сожалению, могу лишь предполагать. Но ведь и это немало. - Она на секунду приоткрыла блокнотик, столь бережно лелеемый ют уже года три, улыбнулась чему-то, застывшему в нем. - Любое из предположений, бережно пригретых у меня на душе, одинаково опасно. Одно ведёт к обвалу и разрушению, другое - к обману и блестящей победе, третье - к болезненной неопределённости ещё на несколько лет... но точно зная все, я готова к любому. Поэтому не стоит волноваться за меня. Подумай о себе. Ты слишком долго отдавала мне все силы, всю преданность, всю страсть, - Принцесса улыбнулась светло и благодарно, подписывая Венри окончательный приговор, - так долго, что теперь, в ожидании развязки, тебе стоит передохнуть.
- До Приёма осталось меньше трёх месяцев, - заметила мадам, тихо, как тень.
- Согласна. - Инфанта мягко кивнула. - Значит, у тебя есть... ну, скажем, месяца три. Используй их, чтобы набраться сил перед войной; она начнётся, можешь не сомневаться - теперь, когда Диктатор ушёл... Но не скрывайся где-нибудь, где тебя сложно будет найти и позвать. - Она улыбнулась: это была шутка, найти и позвать её Принцесса могла откуда угодно в любую минуту. - Все может перемениться всякий момент.
Голос её был сладок, глаза сияли спокойной, доброжелательной уверенностью. Дитя на троне, доброе и прекрасное дитя, жестокость которого равна его красоте.
Мадам вздохнула, не пытаясь скрыть от Катарины своих чувств, склонилась в глубоком реверансе и, получив разрешающий кивок, оставила её, полная усталости и сомнений... и с неожиданным удивлением чувствующая, что время для отдыха предложено как нельзя кстати.
- Зачем, ты думаешь, я её прогнала? - спросила Инфанта, играя с цепочкой тонких платиновых звеньев, охватывающей запястье, как будто решая, чем бы заняться теперь, на что потратить очередной проходящий в ожидании Приёма день, один из неполной сотни, когда все готово, и приходится только ждать, не зная, чем занять себя и званых гостей.
- Когда она подходила к двери, лицо её просветлело.
- Ты двигался с места, чтобы смотреть?
- Да.
- Почему?
- Мне было интересно.
- Хм. Пожалуй, мне приелась твоя таинственная недостижимость. Сегодня вечером мы перенастроим защитные контуры серого шлема так, чтобы я все время могла видеть тебя, когда ты спрятан.
Нож промолчал.
- Где ответ на мой вопрос? - уточнила Принцесса, разглядывая его с лёгким прищуром.
- Вы посчитали её ненадёжной. С усложнением происходящего она становилась все более слаба. Вы не хотели ненадёжности.
- Не так. - Голос Принцессы был сух. - Я просто пожалела её. Видишь ли, есть способы усилить хрупкое человеческое существо, если это необходимо: обманом, верой, внушением, угрозой, - да мало ли... Но мы с ней были вместе, пока я росла. Из её вульгарности и пошлости я извлекала свои уроки, от её порочности, лживости, изворотливости и холодности я шагала в сторону самой себя, становясь такой, какая сейчас... Она лишь дитя своего окружения. Слишком привыкла к незыблемым стенам, не в силах подняться с колен и шагнуть за них. Не сможет идти дальше, а если и сможет, лишь потом. Когда со стороны увидит доступное и возможное на самом деле... Мне стало жаль её. Как видишь, и у меня есть чувства.
- Я разве отрицал их, Принцесса, что вы так часто обращаете на них мой взгляд? - спросил Нож, наверняка улыбаясь.
- Быть может, - в свою очередь, загадочно улыбнулась она, кротко опуская глаза, - мне больше не перед кем оправдаться?
"Зачем же тогда вы лишились Даниэля? - подумал убийца с горечью, неожиданной даже для себя. - Изгнали и уничтожили того, кто так любил вас?"
Хотя, быть может, Принцесса собиралась его вернуть - не зря же не спускала глаз, - кто мог ответить, кто мог знать?..
- Я рад, что вам требуется оправдание, - негромко сказал он.
- Приятно видеть мою слабость? - спросила она, поднимая голову, кончиками хрупких пальцев сдерживая свисающие пряди.
- Радостно думать, что в душе вы - доброта.
- Тебя радует свет моей души? Ты хочешь видеть меня добродетельной и чистой?.. Странная жажда для человека твоих пороков и страстей. Ты ведь убийца, существо без морали и жалости, лишь с выгодой и расчётом... Не так ли?
- Вы полагаете, принцесса, дела смертных напрямую повествуют об их душе?
- О, как заманчиво, как странно. - Она, не улыбаясь, посмотрела на него, и лёгкая дымка укрыла глубину её взгляда, в которой тонули мысли и слова. - Быть может, стоит рассказать о себе? Чтоб стало ясно, кто ты и что, и что за цель неумолимо влечёт тебя вперёд; чтобы все заблуждения мои истаяли, как дым, под холодным ветром истинного знания?..
Глаза её блеснули; так юная девственница, дочь хозяина, играет с униженным, но сильным и опасным рабом. Так кошка играет с мышью, позволяя ей бороться, пытаться избегнуть острых когтей.
Убийца помолчал. Он думал, насколько ледяным окажется тот ветер, насколько разрушительным - то знание.
- В своё время, Ваше Высочество, - скрипящим, вязким голосом ответил он, мгновенно вспоминая и о болезни своей, и о хромоте. - В своё время.
12
В узкой комнате с высоким стрельчатым потолком было холодно и мертво. Пронизывающая тишина текла со старых, ничем не украшенных серых, светлеющих кверху камней, из которых неведомый зодчий сплёл замкнутое пространство, уводящее к небесам.
Здесь было полутемно, несмотря на то что снаружи, стремясь проникнуть сквозь толщу стен, согреть стылые плиты и осветить чьи-то тихие мольбы, отгорал во всем великолепии июльский день.
Здесь было тоскливо и зловеще, тянуще печально и тяжко до дрожи почти любому, приходящему в первый раз.
Для тех, кто познал умение быть в себе, молиться истинно и мирно обращаться в небытие, здесь было тихо, спокойно и легко.
Двойной веер пересекшихся солнечных лучей, бьющих из узких окон-бойниц далеко наверху, был кос и кругл, как застывшая растянутая юбка, и полон плавающей пыли. Свет жаркого солнца спускался вниз, к расширяющейся каменной площадке, утоптанной бесконечным множеством шаркающих ног, лишь серым сумраком, свободным от обожествления.
Сейчас никто не ходил по кругу и не сидел в раздумий на рубище, подушке или подстеленном плетёном ковре; никто не молился, не скользил по дороге в иное, не пытался просто уснуть, провидеть ближнее и дальнее, воззвать, вспомнить или забыть.
Лишь покоились на полу три плетёных ковра с иероглифическими изображениями лошадей, ожидая своих седоков.
Дверь скрипнула и медленно отворилась. Нежно-жёлтый свет внутренних предбашенных покоев проник в сумрак, озаряя его; на пороге возник человек. Нет, слишком строен и тонок для человека, слишком плавный, - словно шагающий в тумане или по колеблющейся, но лишь едва- едва, воде.
Эльф в походном сером костюме и ниспадающем плаще, отливающем тусклым серебром. С безмятежным, красивым лицом, молодостью в светлых, бездонных глазах, спящей улыбкой сомкнутых губ. С пушистым и кудрявым, легкокрылым белым пёрышком, неподвижно замершем на груди, - не закреплённым никак.
Подойдя к своей плетёнке, он опустился грациозно и легко, опёрся рукой о каменный пол и, неподвижный, как статуя, остался ждать.