Что ж, этот внук рожден в законном браке. Надо бы радоваться, но Грациллонию было грустно. Он, разумеется, испытывал облегчение, но в то же время и пустоту. Редко выдавался ему такой тяжелый день. Возможно, спустя какое-то время ему и полегчает. Если быть честным с самим собой, не признаваясь в том никому, то зятя своего он недолюбливал. Кэдок был человек неплохой, добрый и верный муж, и в смелости ему не откажешь, но если бы он не был таким набожным… Ладно, увидим, в кого пойдет ребенок.
Окна в доме тускло светились, да и то лишь в одной комнате. Служанка, похоже, зажгла одну или две свечи. Руна была на даче. Она жила там с тех самых пор, как прокуратор приехал со свитой. "Нам нужен дом, достойный такого человека, - сказала она. - Иначе он подумает, что мы варвары или крестьяне". Грациллоний молча проглотил намек. Да это, в конце концов, и не важно. Стоит ли обращать внимание на мелкие уколы, когда у него так много дел.
Грациллоний вошел в дом. Навстречу ему со скамьи поднялся мужчина.
- Добрый вечер, ваша честь, - приветствовал он его на языке Озисмии. - Надеюсь, там у вас, с Божьей помощью, все хорошо.
Грациллоний кивнул:
- Все в порядке. Мальчик.
- Вот как, мальчик? Хвала Господу. Да пошлет он ангелов к его колыбели.
Грациллоний посмотрел в обветренное лицо. Это был один из дьяконов, выбранных Корентином, человек надежный, совмещавший свои обязанности с работой лодочником на Одите.
- Что вас сюда привело, Гобан?
- Меня послал епископ. Он просил вас зайти к нему для конфиденциального разговора, если вы, ваша честь, не слишком устали.
Сердце его встрепенулось, и серая мгла в груди чуть разошлась. Он понял, что это означает. На собрании не было ни Корентина, ни Апулея. Бакка им сказал: "Там будут простые рабочие и сельские жители. Сам я пойду туда, чтобы они поняли, насколько серьезно все то, о чем известит их Грациллоний, а вам ронять себя перед ними никак нельзя". Скорее всего, Бакка боялся, что народ воспримет их присутствие как моральную поддержку оратора. Когда на следующий день гости уходили от сенатора, Корентин улучил момент и, отозвав в сторону Грациллония, пробормотал: "Ты уж потерпи немного, после мы обсудим это вдвоем".
- Я готов, - сказал Грациллоний.
- Он сказал, что вам можно прийти в любое время. Он накормит вас ужином. А я, если ваша честь не возражает, пойду домой. - Гобан подмигнул. - Чтобы никто нас вдвоем не увидел и не подумал чего лишнего, верно, сэр?
"Верно", - думал Грациллоний, поспешая к дому епископа. Разумеется, ни о какой конспирации и речи не было. Просто-напросто Корентину хотелось, чтобы Бакка не пронюхал об их встрече. Поэтому и Апулею, как хозяину, принимавшему прокуратора, нельзя было к ним присоединиться. Грациллоний, однако, не сомневался, что сенатор с епископом обсудили сегодня вдвоем этот вопрос.
Как же приноровиться к новым порядкам? Прежде всего, необходимо удержать налоги на прежнем уровне, иначе они задушат Конфлюэнт. Ставки, предложенные Баккой, были запредельными. Апулей мог какое-то время поддерживать их, оттягивать сроки выплаты, давать ссуды из аквилонской казны или из собственного кошелька, уже и так сильно похудевших, но рано или поздно, так или иначе, им придется изыскивать средства. Но откуда брать деньги - из земли, тянуть из людей? Нет, ведь он их лидер, их защитник. Тем не менее государство запрещало ему защищать их, но…
Ветер трепал полы плаща, холодил тело, бранился с деревьями, как последний скандалист. Бежала к морю темная река. По воде скакали блики: это луна, доросшая почти до половины, выныривала из рваных облаков. Ничего, в доме епископа его встретит приют. Корентин, конечно, прежде всего, спросит его о Юлии. В нескольких словах воздаст хвалу Господу и тут же пригласит за стол. Еда будет простая, зато угощать он будет от всего сердца. Потом наполнит кружки медом, а, может, и вином, дабы отпраздновать явление в мир нового человека. Все будет как когда-то в Исе, или, вернее, как в первое время после потопа, когда они совместно работали для спасения людей. Все это так и было, пока в их отношениях не наметилась трещина.
Ворота Аквилона, как обычно, были открыты. Бакка попенял им на это в первый же вечер. Грациллоний объяснил, что пока опасаться им нечего, на что прокуратор заметил, что после наступления темноты людям не следует выходить на улицу. Так и до беззакония можно дойти.
По улицам, кроме ветра, никто не гулял. Грациллоний прошел мимо дома Апулея. Во всех окнах ярко горел свет. Для прокуратора ничего не жалко. Руна тоже собиралась устроить банкет в его честь. Грациллоний спешно придумывал причину, из-за которой он не мог принять участие в этом мероприятии.
Из теней вынырнула на крыльцо белая фигура, неслышно скользнула вниз. В какой-то момент он подумал, что это привидение, но тут же одернул себя: каким бы усталым он ни был, нельзя же быть дураком. "Привидение" приблизилось, и при неверном свете луны он разглядел, что это Верания.
- Эй, что случилось? - воскликнул он.
Заблестели слезы.
- Я ждала, - всхлипнула она. Он заметил, как она дрожит в своем платьишке. Должно быть, чтобы не вызвать подозрений, она не надела верхней одежды.
- Чего же ты ждала? - Он ее давно уже не видел, если только мельком, на бегу.
- С-сказать вам, Грациллоний…
Откуда она знала, что он придет сюда сегодняшним вечером? Должно быть, случайно услыхала разговор отца с Корентином. А, может, и специально подслушивала под дверью?
- Вы по-прежнему король Иса! - воскликнула она и вихрем понеслась в дом. Он лишь услышал ее рыдания.
Озадаченный, он некоторое время стоял неподвижно. Дом вобрал ее в себя и захлопнул за собой дверь.
Что за девчонка, подумал он. Что-то дикое стояло за ее обычным спокойствием. Да нет, она уже больше не девчонка. Она молодая женщина, к тому же красивая. Сколько ей сейчас может быть лет? Шестнадцать, семнадцать? Примерно столько же, сколько было Дахилис, когда он на ней женился.
Или Дахут, когда она умерла.
Он невольно вздрогнул и заторопился к епископу.
IV
- Ты меня унизил, - сказала Руна, - а себя опозорил. Не пошел на обед, который я дала в честь прокуратора. Ты бы хоть прежде подумал, как это опасно и для тебя самого, и для города. Ведь ты всегда так стоишь за людей. Но нет, тебе наплевать на всех, лишь бы потворствовать собственным желаниям.
Так как она говорила по-латыни, Грациллоний отвечал ей на том же языке.
- Повторяю, у меня было срочное дело. Мне нужно было объясниться с двумя важными людьми, которых не было на собрании.
- Ты лжешь, - голос ее звучал монотонно и холодно, холоднее, чем льющийся потоками дождь. Окна незрячими глазами смотрели в темноту. - Ты спокойно мог бы дождаться, когда он уедет.
Разумеется, мог. Грациллоний про себя уже твердо решил, что не будет больше угождать Бакке.
- Тебе просто наплевать, - говорила Руна, - и не только на меня и на людей. Лишь бы провести время с ослами. В их компании ты чувствуешь себя свободно.
В комнате было мрачно, несмотря на лампы. На стене - святой, большеглазый, удлиненный, смотрел на него сквозь танцующие от сквозняка тени. Казалось, что и он движется, произнося ему анафему. Гипокауст утеплял пол, но холодный воздух хватал за щиколотки, и в воздухе ощущалась сырость.
Сегодня сама Руна напоминала ему этого святого: узкое лицо, прямая фигура, непререкаемая правота.
- Как же я с тобой натерпелась, - сказала она. - Сносила твою самонадеянность и грубость, твое нежелание считаться с другими. Все надеялась, что Господь и тебе откроет глаза, как он открыл их мне. Но не тут-то было. Ты их специально зажмурил. Ты думаешь только о себе.
Грациллоний смотрел на свои руки и старался подавить гнев. Он мог бы ударить ее, только что толку?
- Ты не похожа на свою мать, - сказал он. - Она послала бы меня к черту в трех словах. Когда ты закончишь свою проповедь?
- О! Теперь ты и мать мою оскорбил! Нечему и удивляться. За это время я тебя изучила.
Он вдруг почувствовал к ней жалость.
- Неужели ты теперь окончательно против меня? - спросил он.
Она поднесла руки к груди:
- Мне больно, так больно, ты даже не можешь себе представить. Ты нанес мне так много ран. Сейчас, надеюсь, последнюю.
- Значит, ты со мной порываешь.
Он собирался сказать, что они, по крайней мере, могут продолжить совместную работу.
- Я уезжаю из этого проклятого места, - сказала она.
Он даже рот открыл:
- Как? Куда?
- Прокуратор Бакка был столь любезен, что предложил мне сопровождать его в Турон.
- Что? - он был настолько ошарашен, что язык его заговорил помимо его воли. - Ну, и каков он в постели? Вероятно, целую ночь объясняет, что все это на благо государства.
Она, словно кошка, вцепилась ногтями ему в лицо.
- Довольно с тебя. К твоему сведению, с грехом я покончила. В Туроне меня окрестят, и я вступлю в сообщество святых женщин.
Грациллоний смутно вспомнил, что Мартин организовал такое общество, что-то вроде женского монастыря.
- Так что буду я теперь среди цивилизованных людей.
По мнению преемника Мартина, Брисия, полный аскетизм устарел и глава церкви мог вести такой же образ жизни, как и знать, с которой он поддерживал тесные отношения. Руне там самое место. К роскоши она была довольно равнодушна. Заняв командную позицию у женщин, она будет знаться с людьми, принадлежащими к высшим слоям общества. "Это у нее получится, можно не сомневаться", - подумал он.
- Обет безбрачия выдержать тебе будет нетрудно, - сказал он. Возможно, он был несправедлив, но она и в самом деле все меньше и меньше отвечала на проявления внимания с его стороны и старалась придумать отговорки, лишь бы избежать близости.
На высоких скулах вспыхнул румянец.
- Я приношу жертву Богу и надеюсь, что он ее примет. Мне необходимо искупить вину. Язычество, прелюбодеяние, по сути дела, - кровосмешение с тобой. К тому же, Грациллоний, я позволила твоей дочери бежать, пыталась помочь ей избавиться от ребенка, да и сама предохранялась.
Глядя на него с вызовом, она завела руки за спину и выставила вперед грудь, словно троянская женщина перед ахейским мечом.
Вполне возможно, что позднее он пожалеет. Однако в эту минуту он не чувствовал ничего, скорее, чувство некоторого освобождения.
- Я всегда подозревал нечто подобное, - сказал он ровным голосом. - Но на мысли этой не задерживался, отбрасывал в сторону, ведь ты была мне другом, освободила меня от призраков Девяти королев, да много чего было у нас хорошего.
- Да ведь тебе безразлично все то, что я для тебя сделала, - сказала она, помолчав. - Человек ты неблагодарный. Уж не послал ли мне тебя Господь в качестве наказания?
Разве эта христианская доктрина справедлива? Выходит, крещение смывает все прошлые грехи, а учитывает последующие прегрешения.
- Постараюсь простить тебе все то, что ты мне сделал, - продолжила она. - Буду молиться за твое спасение. Но больше всего буду молиться, чтобы Господь не позволил тебе сбить с пути истинного других людей.
- Прощай, - он повернулся и вышел.
Она побежала за ним.
- Что? - завопила она. - Ты уходишь вот так? Ты настолько груб, что и выслушать не хочешь?
- Закон этого не запрещает, - бросил он через плечо.
- Да ты просто трус, вот что! Ты не осмеливаешься услышать правду о всем зле, которое ты мне причинил.
Он удержался, чтобы не сказать: "Да, боюсь. Боюсь, что ударю тебя, но тогда я просто сломаю тебе шею".
И тут же к нему пришло сожаление.
- Мне бы хотелось, чтобы все закончилось по-другому.
И все же он не оглянулся. В прихожей он взял промокшую пенулу и натянул ее на голову. Ветер рванул у него из рук дверь, он толкнул ее назад и сквозь разыгравшуюся бурю двинулся к Конфлюэнту.
Глава тринадцатая
I
Над ними нависло зимнее серое, безликое небо. Деревья своими ветвями протыкали его насквозь. Стелился туман. Под ногами шуршали промокшие листья.
Наконец Бэннон сказал:
- Это здесь.
Господином он больше Грациллония не называл, но тем не менее разыскал именно его. "Я решил прийти к вам сам, - сказал он, а не посылать охотника, который набрел на это. Это дело властей. Вы человек бывалый и знаете, как могут раздуть эту историю римляне, стоит им только услышать. Начнут копать, кто это сделал… но уж, во всяком случае, никто из Озисмии сделать этого не мог, если только он не совсем помешанный". В лес они пошли вдвоем, никому о том не рассказав.
Люди обходили стороной место, к которому они сейчас направлялись. Молва говорила, что там водятся злые духи и прочая нечисть. Дохалдонец пошел туда только потому, что искал двух пропавших деревенских детей. То, что он увидел, заставило его бежать домой без оглядки. Дома он сразу схватился за амулет, твердя заклинания.
Посреди пруда, окруженного ивой и заросшего камышом, возвышался камень, похожий на алтарь для троллей. Рядом стоял огромный бук. Давным-давно в него ударила молния, и огонь выжег в стволе большое дупло. Грациллоний присел на корточки и заглянул внутрь. Сердце его замерло на несколько мгновений, когда он увидел то, на что указывал Бэннон. Оно было очень маленькое, черное, поросшее такими же грибами, что росли снаружи. Еще несколько лет, и там не останется и следа.
Он посмотрел в глазницы крошечного черепа.
- К малышам, что вы потеряли, это отношения не имеет, - сказал он тихо. - Ваши дети умели ходить. А это череп младенца, скорее всего, новорожденного. И лежит он здесь довольно давно.
- Да, - мрачно согласился Бэннон, - его и колышком закрепили. Волк этого не сделает.
Грациллоний проверил и кивнул:
- Человеческое жертвоприношение.
- Никто из наших этого не сделает!
- Без сомнения. - Грациллоний не знал, правдивы ли рассказы о кровавых жертвоприношениях в старые времена, но римляне давным-давно искоренили друидов в Галлии. Боги жрецов, которым до сих пор поклонялись армориканцы, довольствовались земными плодами. Только самым могучим богам приносили в жертву животное, да и то на большой праздник.
- Скорее всего, какой-то сумасшедший, а, может, бродячий варвар или кто там еще? - сказала Грациллоний. - Если хочешь, я сам похороню этот бедный черепок. Почему ты так беспокоишься?
- Я думаю о потерявшихся детях…
- Не в первый раз дети уходят и теряются, не всегда их потом и находят. Мне очень жаль, но такова жизнь. А этот череп никакого отношения к ним не имеет.
Бэннон схватил Грациллония за запястье:
- Так ли? Вы можете поклясться, что по лесу не ходит черный колдун и не крадет маленьких детей, чтобы потом сварить их в своем котелке? Моей деревне нужны доказательства, а не пустые слова.
Грациллоний отлично все понял. На душе у него было тяжело.
- Тебе, наверное, лучше поговорить с Ниметой, - предложил он.
Бэннон кивнул:
- Я не стану бездумно обвинять ее. Она нам здорово помогла, - он сжал губы. - Но мы должны быть уверены.
- И я…
- Если она невинна, то, может, и скажет, как все было на самом деле. Сейчас нам, правда, нечем ей заплатить. Пойдем со мной. Это может помочь. А вы человек справедливый. Справедливых людей сейчас мало.
Грациллоний понял без слов: крестьяне думали, что если она в конце концов была убийцей, а отец пытается ее защитить, то они убьют обоих.
* * *
В лампах трепетало пламя. Ярче всех горела бронзовая римская лампа. В нее заливалось масло. Нимета получила ее за работу совсем недавно. Когда мужчины подошли к знакомому дубу над Стегиром, на землю опустилась темнота. Нимета пригласила их в дом и предложила переночевать. Не идти же домой в потемках.
С деревянными кружками, полными душистого меда, сидели они на табуретах и смотрели на хозяйку. Она, несмотря на холод, стояла перед ними босиком, однако же в красивом вязаном платье из тонкой шерсти, облегавшем ее гибкую ладную фигурку. Полыхали рыжие волосы, блестели зеленые глаза. Грациллоний обнаружил вдруг, что тощая его девчонка превратилась в женщину, полную соблазна, однако в красоте ее было что-то дикое - не то лисье, не то ястребиное.
- Пусть уничтожит меня сама Эпона, если лгу, - голос ее звучал по-кошачьи мягко. - Не трогала я ни вашего, ни чьего-либо другого ребенка.
Бэннон посмотрел на Грациллония. Кто-то же должен сказать. Грациллоний принял на себя этот груз. Казалось, под его тяжестью затрещат кости. Сказал:
- Твой ребенок тоже потерялся полтора года назад.
Во взгляде ее был упрек.
- Да. Так что, вы хотите устроить мне суд? Так напустите на меня собак или еще что-нибудь придумайте. Боги меня поддержат.
- Нет, ничего подобного я не предлагал, - прохрипел он.
- Но ведь ты же колдунья… - начал Бэннон и осекся. Нимета смерила его взглядом и слегка улыбнулась. Да ей с ее магией ничего не стоит выдержать любой суд.
Староста откашлялся.
- Никто из нас тебя не обвиняет, - сказал он. - С нашей стороны это было бы дурно.
И опять она улыбнулась.
- Если бы римляне прослышали о человеческих жертвоприношениях языческим богам, они бы послали сюда солдат, которые поубивали бы мужчин и сожгли их дома. Но как нам теперь быть? Должны ли мы бояться того, что это снова произойдет? Можешь ли ты найти наших потеряшек, мудрая женщина?
Нимета покачала головой. Скудное освещение не позволяло рассмотреть, выразило ли ее лицо сочувствие.
- Меня уже не первый раз об этом просят, - сказала она. - Может, когда-нибудь я выучусь этому, но пока способности мои очень слабы, а лес хранит свои секреты.
- Ну а убийца? Можешь ли ты выследить его для нас, так чтобы мы положили ему конец?
Несколько мгновений она стояла молча. Сквозь ставни донесся крик совы: раз, другой, третий.
- Это человек опасный, - медленно сказала она. - Жертвоприношение, такое, как это, если оно выполнено по правилам, требует вмешательства потусторонних сил. Поэтому я боюсь накинуть сеть на этого человека. И все же землю от него надо очистить. Тем более, что вскоре сила его может увеличиться.
Грациллоний почувствовал, что в ее голосе скрытый намек. Страх полоснул его по сердцу, словно ножом. Бэннон тоже почувствовал подтекст и, напротив, восторженно воскликнул:
- Ты знаешь, кто это?
- Нет, - ответила Нимета. - Я лишь догадываюсь, но я могу ошибаться.
- Кто?
- Кэдок Химилко, тот, что ходит по тропам в необжитых землях.
Грациллоний, уронив кружку, вскочил на ноги.
- Нет, на тебя, наверное, подействовала луна! - закричал он на языке Иса.
Бэннон встал рядом с ним, взялся за рукоятку меча.
- Пусть говорит.
- Но ведь он… я же его знаю, и ты, Нимета, - тоже. Он же ведь муж твоей сестры, - забормотал Грациллоний. - К тому же он христианин.
- Да разве он не заморочил всем нам голову своим Христом? - обратилась Нимета к Бэннону.
Галл кивнул:
- Это точно. Надоедливый человек. К тому же угрожает. Даже говорит, что надо уничтожить прежние гробницы. Но…