* * *
Ясное, великолепное звездное небо выгнулось над городом. В руках у Саломона был фонарь. Он взял его у Грациллония, так как свой захватить не догадался. Пока бежал к ним, в кровь исцарапал ноги. То там, то тут встречались им горевшее окно или одинокий пешеход, но выйдя из Конфлюэнта, они остались совершенно одни. Лишь звучали их неровные шаги да тихонько пела речная вода.
- Мы только кончили завтракать, - говорил Саломон. Голос его звучал безжизненно. Дыхание поднималось прозрачной струйкой. - Вчера вечером к нам приходил курьер, а отец был в это время в церкви. Вернулся, когда мы с матерью уже спали, поэтому ничего ему не сказали. А утром, - только услышал, - сразу же послал за ним. "Конечно, - подумал Грациллоний. Апулей вставал рано и немедленно принимался за дела".
- Курьера в гостинице не оказалось: он ночевал у знакомых, так что нашли его не сразу. Отец начал сердиться. Вы же знаете, он, когда сердился, голоса никогда не повышал, но глотал слова. Мне показалось, он нервничает по пустякам. Последние дни он чувствовал себя неважно, хотя и не говорил об этом. Если же жаловался на боль, то можно было не сомневаться, что так оно и есть. Ну вот, когда курьер принес ему письмо от губернатора, отец открыл его и стал читать возле окна. Я увидел, что он нахмурился и сжал губы, а потом колени у него подогнулись, и он упал. При падении ударился головой, не слишком сильно, чуть оцарапался, но лежал, задыхаясь. Быстрые такие вздохи, тяжелые, а потом стал дышать все реже, и глаза закатились. Пульс только бился на шее, как в лихорадке. Мы сбежались, пытались помочь, хотели уложить его на кровать. Мама послала за врачом, а он вдруг перестал дышать, и пульс уже не бился.
- А что было в том письме? - Грациллоний не знал, о чем еще спросить.
- Да какая разница? - закричал Саломон. - Ведь отец умер!
Верания очень крепко схватила мужа за руку.
* * *
В доме повсюду горели лампы и свечи. Ровинда распорядилась, чтобы Апулея уложили на кушетку и прикрыли одеялом. Она сама закрыла ему глаза и стерла с губ пену. Когда в дом вошла Верания с Грациллонием и Саломоном, быстро прикрыла лицо мужа простыней.
- Мама, я хочу на него посмотреть! - Верания по-детски недоумевала.
- Подожди немного, моя милая, - ответила женщина.
"Она хочет, чтобы разгладилась предсмертная гримаса и лицо утратило бы выражение, - подумал Грациллоний. - Но и позже, когда появятся трупные пятна, смотреть ни к чему".
Верания упала в материнские объятия. Саломон отошел в сторону и стоял неподвижно. Врач взял Грациллония за рукав. Отошли в угол.
- Бог, должно быть, любил его, - тихо сказал врач. - Он, конечно же, того заслуживает. Скорее всего, он вообще ничего не почувствовал.
- Но ведь это жестокий удар для семьи, - возразил Грациллоний, тоже шепотом. - Без всякого предупреждения. Закончить разом вот так.
- Божья воля.
Грациллоний рубанул рукой воздух. Потом опомнился. Кто он такой, чтобы осуждать Бога? Значит, Апулея ждали на Небесах. Казалось бы, родные и друзья должны были за него только порадоваться. Отчего это невозможно?
- Я распоряжусь, - сказал Грациллоний. - Благодарю вас за участие. Ровинда - мужественная женщина. Она справится.
Ровинда и Верания тихо о чем-то говорили. Мать подозвала к себе Саломона. Грациллония это царапнуло, но Верания ласково посмотрела на него, и он успокоился. Все естественно: им нужно побыть втроем.
Он осмотрелся и увидел две связанные друг с другом восковые дощечки. Видимо, кто-то их поднял и положил на стол. Депеша. Грациллоний подошел и стал читать. Он увидел ужас в глазах Верании, заметившей это, и одобряюще ей улыбнулся. Хотя ничего хорошего от письма он не ждал, не могло же оно убить Апулея.
Послание было из тех, многочисленные копии которых из губернаторской администрации рассылались во все подведомственные места.
К границам Италии двигались германские племена. Это были остготы и двигались они с Днестра, вытесняемые гуннами. Командовал готами пользовавшийся дурной славой Радагай. Они уже перешли Данувий. Впереди их бежали испуганные толпы.
V
Прокуратор Бакка и Руна сделались добрыми знакомыми. Встречи их отличались целомудренностью. Они взаимно наслаждались общением друг с другом. Лучшей компании в этом провинциальном городе ей было не найти. Она часто бывала у него в гостях, да и он иногда навещал ее, любовался ее работой. Она занималась копированием старинных книг да пыталась иногда восполнить пробелы в истории Турона.
Она жила среди монахинь, но пострижена не была. При епископе Брисие, впрочем, значительные послабления были сделаны и для религиозных общин. Руне было здесь свободно и вполне комфортно. До чувственных наслаждений она не снисходила.
- Я пригласил вас сегодня, потому что нуждаюсь в вашем совете, - сказал ей Бакка после того, как они вместе пообедали и удалились в его скрипторий. На всякий случай оставили дверь открытой, но никто бы и не осмелился пройти мимо. Обстановка в этой комнате была намного проще, чем можно было ожидать. В ней было несколько красивых книг, произведения Аристофана, Овидия, Катулла. За темными окнами лил дождь.
- Вот как? - пробормотала Руна. Она уселась на диван и разгладила юбку. Платье было простым, строгого фасона, как и следовало женщине ее положения, однако темный дорогой материал выгодно подчеркивал ее белую кожу и волосы цвета воронова крыла. - Вы мне льстите. О чем вы хотите посоветоваться?
Длинное худое тело прокуратора подалось вперед.
- Я хотел сначала поговорить с вами, а потом уже и с губернатором Глабрионом. Я хочу, чтобы он прислушался.
Руна выжидающе посмотрела на него.
- Слышали? - спросил он. - Трибун Аквилона, Апулей Верон, скончался.
- В самом деле? Он, однако, был уже не молод, правда? - и расспрашивать не стала, лишь добавила: - Да упокоит Господь его душу.
- Вопрос в том, кто будет его преемником.
Руна слегка порозовела. Ноздри расширились.
- В гнезде смутьянов должен быть сильный человек.
- Вот именно. Что вы можете сказать о Гае Валерии Грациллонии?
- Вы шутите! - воскликнула она.
- Даже и не думал, - ответил он серьезно. - Послушайте. Ситуация там серьезная: смешанное население, напряженные взаимоотношения, недовольство, да и мало ли что, о чем мы не имеем понятия. Если мы назначим своего человека, он окажется в совершенно невозможном положении. Я бы на такую работу ни за что не согласился.
- Надо заставить их подчиниться. Апулей всегда был на стороне Грациллония. А новый трибун этого делать не станет, будет спорить, возражать. Если потребуется, и войска введет.
Бакка вздохнул.
- Тут не так все просто. Аквилон и Конфлюэнт имеют для нас большее значение, чем вы предполагаете.
- Но ведь Грациллоний всегда был для вас занозой в пальце.
- Это верно. Однако, скажу вам откровенно, несмотря на все, что мы делали, он сделал свою территорию процветающей. Население растет. Туда идут трудолюбивые иммигранты - и легально, и нелегально. Так что они не позволят его убрать. Заноза, говорите? Пусть он будет бастионом. Господь знает, как мы в этом сейчас нуждаемся.
Руна нахмурилась и закусила губу.
- В прошлом году летом он спас нас от набега скоттов, - напомнил Бакка, - а сейчас Италию грабят остготы, и я не знаю, пошлет ли Он нам очередное чудо. То, что Он так неожиданно прибрал Апулея, - мне кажется, означает, что чуда больше не будет.
- А можете ли вы доверять Грациллонию? - резко спросила Руна. - Решаетесь ли?
- А вы сами как думаете? Вы ведь… Хорошо его знали.
Она опустила глаза и сжала кулаки.
- Позабудьте об обидах, - настаивал Бакка. - Скажите честно, как бы вам ни было горько. Подумайте о Риме.
Она посмотрела на него.
- Вы что-то очень серьезны.
- Тут уже не до комедий, госпожа. Империя - моя мать. А ему кем она приходится?
Руна сидела молча, прислушиваясь к ливню, а потом нехотя сказала:
- У меня не было причин сомневаться в его патриотизме.
Бакка слегка улыбнулся:
- Благодарю вас. Я так и думал, но мне хотелось, чтобы вы это подтвердили.
- Он… слишком упрям. Делает все по-своему.
Бакка кивнул:
- Упрямство доводило его до нарушения субординации, и не один раз. Но не до открытого мятежа. Ему не хватает гибкости и политического опыта. Он ведь не станет устраивать заговор против нас?
- Нет, - презрительно сказала она. - Он не так умен.
Бакка смотрел на стекавшие по стеклам струи.
- Я почти жалею об этом. Каким бы он мог стать императором.
Она откинулась на спинку стула. - Вы это серьезно?
- Может быть. Сами посмотрите, что он сделал в Исе, а теперь и в Конфлюэнте. Мне даже кажется, захоти он стать кардиналом, я бы его поддержал.
Она украдкой взглянула на дверь. В коридоре никого не было. Тем не менее она наклонилась вперед и понизила голос.
- Это чрезвычайно опасный разговор.
- Я вам доверяю, - сказал он.
Она была тронута.
- Благодарю вас.
Бакка щелкнул пальцами:
- Нам чрезвычайно нужен лидер - сильный, способный и… честный. У Стилихона с варварами двойные игры не срабатывают, - он выпрямился. - Ну, так вы думаете, что с Грациллонием как с трибуном можно иметь дело?
- Это будет трудно, - предупредила она. - Вам придется идти ему на уступки.
- Это очевидно. Придется перестать вставлять ему палки в колеса и постараться убедить, что не такие уж мы плохие ребята. - Бакка рассмеялся. - Надеюсь, Нагон Демари не слишком расстроится.
Глава девятнадцатая
I
Вернулась весна, украсила зеленью и цветами зимние могилы. Дни стали длиннее ночей. Потянулись домой перелетные птицы.
Остготы и их союзники грабили Италию. В тех же местах, куда они пока не пришли, поселился страх. Империя судорожно искала рекрутов и засылала в провинции своих представителей. Они предлагали десять солидов за добровольное поступление в армию, три солида за службу, а остаток - когда опасность минует - при выходе на демобилизацию. Рабам давали два солида и свободу.
Мало кто соглашался на это в северной Галлии. Опасность угрожала их собственным очагам. Саксы высаживались на берег, грабили и жгли дома. Население начало строить защитные укрепления. Так они могли продержаться хотя бы год. Британию опустошали пикты и скотты. Торговые корабли не выходили из порта. Даже рыбаки не смели слишком удаляться от берега. Уловы их были теперь ничтожны, урожай загублен, начинался голод.
Сразу после Пасхи Нагон Демари приехал в Конфлюэнт.
Грациллоний обычно принимал посетителей дома. Так создавалась непринужденная обстановка. Он разговаривал с вождями из Озисмии, заезжими путешественниками или простыми людьми, попавшими в затруднительное положение. Новая большая базилика в Конфлюэнте была недостроена, а на даче - хоть она и была много лучше остальных зданий - встречаться было рискованно, так как находилась она за крепостной стеной. Базилику в Аквилоне занимали бездомные и сироты. Корентин согласился с Грациллонием, что нужды этих несчастных стояли на первом месте.
- Я не потерплю этого человека в моем доме, - сказала Верания. Иногда она бывала непреклонна. Так как случалось это редко, относились к таким заявлениям весьма внимательно. Тем более что Грациллоний разделял ее чувства. На притяжательное местоимение внимания не обратил. В их взаимоотношениях такие мелочи значения не имели.
Он послал приглашение в гостиницу. Решил написать записку, а не передавать на словах. Важно было каждое слово.
"Приходите в полдень в базилику Конфлюэнта".
В комнате, которую он занимал, слышен был громкий стук: это шли строительные работы. Стены комнаты были оштукатурены, плитку на цементный пол пока не положили. Из мебели стояло несколько табуретов да стол с письменными принадлежностями - деревянные дощечки, чернила, гусиные перья, дощечки из воска с прилагавшимися к ним специальными перьями. Грациллоний не поднялся, когда в комнату вошел Нагон, и молчал, пока тот первым не поздоровался. Указал посетителю на табурет.
Нагон сел. Плоское лицо покрылось красными пятнами.
- Так вот как ты принимаешь имперского чиновника? - прорычал он.
Грациллоний улыбнулся:
- Именно так.
- Поосторожней. Будь очень осторожен.
- А ты выбирай выражения. Я трибун, следовательно, гораздо выше тебя по должности.
- Это можно и изменить.
- Мальчик на посылках изменить этого не сможет. Предупреждать о том, чтобы ты придерживал язык, больше не стану. Чего ты хочешь?
Адамово яблоко несколько раз судорожно дернулось, прежде чем Нагон заговорил, трясясь от злости:
- Я, разумеется, приехал сюда за налогами.
- Они будут уплачены.
- Надеюсь, так, как указано и в должном количестве?
Грациллоний уже ожидал чего-то в этом роде.
- Золотым эквивалентом.
- О нет, нет, сэр! Вам и так все время шли на уступки. Основная часть налогов должна быть в том виде, в каком требует закон.
- Прокуратор знает, что отдать столько продуктов и товаров мы не готовы. В этом году мы не можем их импортировать, как раньше. Пираты окружили нас со всех сторон - и на море, и на суше. Да еще и беженцы. Если отдадим вам продукты, у нас у самих начнется голод.
Маленькие тусклые глазки радостно сверкнули.
- Никаких извинений. Армия не может есть ваше золото. Если не предоставите то, что положено по закону, начну силовое изъятие.
- Какое же, например? Будешь детей отправлять на невольничий рынок? И что же, армия их будет есть?
- Ладно, довольно.
- И в самом деле довольно. Теперь выслушай меня. Откуда поступают солиды, которыми империя старается привлечь рекрутов? Мы можем ей в этом существенно помочь. По правде говоря, я готов выдать из казны дополнительную контрибуцию, если прокуратор согласится взять налог в деньгах. Тебе, Нагон, патриотизма не понять. Не знаю, поймет ли его твое начальство, но в бизнесе они, во всяком случае, разбираются. И на предложение мое согласятся. Если ядовитая злоба не совсем размягчила тебе мозги, должен понять, что они твою гадючью деятельность запретят. На что ты надеялся, когда пришел сюда? Хотел напугать несколько женщин и детей? Спровоцировать мужчин на незаконные действия? Не получится. Сегодня же напишу в Турон, но письмо это с тобой не пошлю. Не доверю. А теперь убирайся.
Нагон вскочил. Грациллоний тоже поднялся и навис над ним.
- Что ж, я пойду, - заторопился Нагон. - Что, счастлив, да? Тебе очень нравится преследовать меня? Хочешь отобрать у меня средства к жизни, да? И потом смеяться, когда семья моя умрет с голоду. Ты хочешь выгнать меня на тот свет, как когда-то выгнал меня из Иса.
- Теперь я об этом очень жалею, - сказал Грациллоний. - Тогда бы ты пошел на дно вместе с городом.
Брызнули слезы. Нагон бессильно махал кулаками, трясся и всхлипывал:
- Что ж, я пойду. И Глабрион посмеется надо мной, а Бакка будет презирать. Кем я стану - побитым псом? Но ничего, это не надолго. Я еще вернусь, Грациллоний. А вот когда вернусь, завоешь ты. Пожалеешь об этом, но будет поздно. Ты ведь знаешь, я не дурак. У меня собрана на тебя большая информация, и на твоих друзей - тоже. Вот тогда ты станешь беспомощным, Грациллоний. И плеть пройдется по твоей спине. Подумай об этом, пока я не вернулся.
И выскочил из комнаты.
II
Флавий Вортивир, трибун Дариоритума Венеторума, известен был как человек суровый, но справедливый. Говорили, что он да Апулей - единственные сенаторы в Арморике, которые не берут взяток. Хотя Грациллоний был только куриалом, Вортивир принял его как равного себе.
- Думаю, теперь мы уже не соперники, - сказал Грациллоний с улыбкой.
- Напротив, теперь мы более, чем соперники, - ответил Вортивир. Шуток он не понимал.
День был прекрасный, поэтому сидели они на галерее. С высокого холма открывался вид на южную часть города. За крепостной стеной впадала в залив река. Дымка, висевшая над водой, придавала ей таинственный блеск. Казалось, что это сказочное озеро. Местные жители верили в легенду, согласно которой там когда-то была земля и город с высокими домами и широкими улицами, но море затопило город… Грациллоний отогнал от себя болезненные воспоминания.
- Что вы хотите этим сказать? - спросил он.
- Вы заманиваете к себе торговцев - и хуже того, много хуже - наших людей, в которых мы так нуждаемся.
Грациллоний осторожно подбирал слова:
- Сэр, мы никого не заманиваем. Те, кто приходит к нам, делают это по собственному желанию.
- Такой выбор не всегда разрешает закон.
- Нас обвиняют в том, что мы даем приют беглецам. Все, что я могу сказать в ответ, - это то, что мы не волшебники. Мысли читать не умеем. Лентяям, ворам и головорезам даем от ворот поворот. Если кто-нибудь обнаружит у нас своего человека, то пусть и заберет его, если сможет.
- Ха, известно, как это бывает. Мы отправляемся на поиски… трудная дорога, значительные траты, а человек, которого ищем, исчезает, пока мы не уберемся восвояси. Вы же делаете вид оскорбленной невинности. Не так надо защищать закон.
- Слишком много у меня забот, чтобы заниматься каждым человеком в отдельности, да нет и помощников, которые делали бы это за меня. Ну а то, что мы принимаем людей со стороны и беженцев, я признаю.
Вортивир кивнул:
- Верно. И я это одобряю. Я ведь не ищу ссоры, Грациллоний. Вы мой гость, а в письме вы сообщили, что хотите обсудить со мной дело государственной важности.
- Да, и дело это частично объясняет, отчего Конфлюэнт привлекает к себе людей со стороны. Это же не случайно.
- Всему причиной ваше просвещенное руководство? - спросил Вортивир почти серьезно.
- Я на это не претендую. К тому же вспомните, трибуном я был менее полугода. И было это до того, как пираты напали на Озисмию. К нам они пока не являлись.
Вортивир помрачнел. Венеты сильно пострадали.
- Так вы думаете, что, дав им отпор четыре года назад, вы отпугнули их навсегда? На них это не похоже.
- Конечно, нет. Однако мы заставили их уважать нас. Да и саксы тоже, наверное, слышали, что случилось со скоттами. Зачем им идти в медвежье логово, если куда проще грабить остальную империю?
Вортивир внимательно посмотрел на Грациллония:
- Они наверняка придут к вам еще раз. И что же, вы опять встретите их, как и раньше, разрозненными, наспех сколоченными группами?
- Может, и так, - ответил Грациллоний.
- Закон запрещает племенам вооружаться. Ничего другого им не остается, нельзя же допустить распад империи. Начнутся междоусобные войны.
- Гражданин имеет право защищаться от грабителя. Чем плохо, если мы научим их обороне?
- Это еще как посмотреть. - Вортивир сплюнул, резко повернулся к Грациллонию и сказал: - До каких пор будем мы ходить вокруг да около? Совершенно ясно, зачем вы приехали. Вы собрали обо мне информацию, и вы всегда так делаете, прежде чем обратиться к человеку.
- Мятеж, сэр, я устраивать не собираюсь. И никого к нему не призываю.