Лорд Дар-Эсиль смотрел, как красное вино разливалось по белой скатерти. Смотрел и не видел. Он сам себя ненавидел в этот момент. Увлечься, повестись на какого-то мальчишку с большими глазами и поцарапанными костяшками пальцев! Понадеяться на "по-настоящему", на то, что тот тоже что-то почувствовал! И услышать это отчаянное "Ненавижу!"
Говорят, что легче усмирить демона Чахи, чем привести в ярость лорд-канцлера Аккалабата. Говорят, что легче остановить падающие воды Эль-Зимбера, чем ударить по щеке дара Халемских холмов. Говорят.
От увесистой оплеухи Ко отлетел на середину комнаты. Сжав зубы, попытался подняться, но наткнулся на неумолимые ладони лорд-канцлера, пихающие в плечи, опрокидывающие на спину. Застежки на безрукавке сорвались с треском, последний крик заглушили сухие, торопливые губы. Последний - потому что не было больше криков, потому что жадные хрипы одного эхом отозвались в призывных стонах другого, а потом молча тискались двое, сжимали, переворачивали, путая черные волосы с белокурыми, перемешивая кровь, слюну, слезы. До рассвета, до того самого момента, когда, с трудом поднявшись на шаткие ноги, лорд-канцлер Аккалабата взвалил на плечи молодое, томное после ночных ласк, со спиной - залитой кровью, с шеей - покрытой поцелуями, - тело и понес в спальню. На ту постель, которую после матери Сида никогда ни с кем не делил гордый лорд Дар-Эсиль.
5 мая 1500 года со дня пришествия королевы Лулуллы Ёе^у, Рл^-^сил*
- Койя, - посмотрел на создание. эээ… рук своих с тайной нежностью, провел по волосам рукой, по округлой груди - только взором, разбудил.
- Милорд.
Приложил палец к губам - не хотел слышать от нее своего титула. Никогда больше.
- Корво. Ты можешь звать меня по имени, Койя, дорогая. Она улыбнулась, попробовала подняться - он удержал.
- Не надо сейчас, тебе еще больно.
Она не сопротивлялась, только спросила насмешливо:
- А почему - Койя? Обычно к таким именам прибавляют - ра. Ко-ра.
- Не знаю, - смутился он. - Так сказалось. Тебе не нравится?
- Нет. То есть - да, - поправилась, увидев его огорченное лицо. - То есть нет, не не нравится. Вместе расхохотались. И тут же вспомнили.
- Койя, я должен сообщить твоему отцу. Она все-таки приподнялась - с трудом, закусывая губу, собралась в комочек под одеялом у самой стенки, завесила лоб волосами. Он потянулся - отпрянула.
Лорд-канцлер понял, что настаивать бесполезно. Полез в шкаф за новым серебристым орадом. О старом после вчерашнего можно было забыть.
- Корво.
- Да, милая.
- Что с нами будет? Что с нами со всеми будет? - истинно женский страх в голосе.
- С тобой - то, что захочешь. Говори. Или ты еще не решила? - между железной уверенностью первой фразы и смятенной нерешительностью последней - одно слово и целая пропасть.
Койя откинула одеяло, на четвереньках перебралась через сбившуюся простыню и подушки, спотыкаясь и путаясь, на край кровати, не глядя, протянула лорд-канцлеру руку:
- Помоги. К зеркалу.
Он за руку брать не стал, наклонился, поднял, понес бережно, как только что сорванную циконию.
- Смотри.
Смотрела долго, тяжко опираясь на его локоть, с трудом поворачиваясь, заглядывая через плечо. Отводила, туда-сюда перекидывала волосы, поднимала, пробовала высокую прическу, открытый, закрытый лоб. Наконец спросила:
- А тебе. нравится?
Слова прилипли к сухой гортани - просто кивнул.
- Оставишь меня у себя?
На этот раз смог, справился с собой, в ответ выдавил:
- Хочешь?
Лихорадочно обнял за плечи, прижал к себе:
- Койя! Хочешь?
- Больно. Пусти. Хочу.
И побрели, спотыкаясь, обратно в постель. Заснули до вечера, ничего не сообщив лорду Халему. И правильно сделали, потому что при рождении не знает своей судьбы ни один дар Аккалабата.
DA^-I^CUM, Mefy-LAH-uMf ALLAAASA**
- Когооо? Кого вы оставили?!!
У старой волчицы, затравленной на последней охоте, был менее страшный оскал, чем у правящей королевы Аккалабата, услышавшей краткий доклад лорд-канцлера. Покатились по полу пергаментные свитки, разлетелись перья и печати, крошечные женские кулачки с неожиданной силой забарабанили по инкрустированному столику.
Но лорд-канцлер пришел не один. Не один пал на колени перед своей королевой. За ним, не поднимая глаз, маршал Аккалабата, тут же - верховные дары Фалько, Пассера, Эрзеля. В малом тронном зале не видно пола под черными и темно-фиолетовыми орадами.
- Когоооо? - воет разгневанная, обманутая, ограбленная волчица. И в третий, и в пятый раз повторяют верховные дары ответ:
- Хетти, Ваше Величество. Он лучший. Он больше других нужен Аккалабату.
Внезапно она успокаивается. Разглядывает лорд-канцлера сквозь сощуренные узкие щелки, водит обломком пера по пергаменту, будто в забытье, неожиданно - поднимает голову, одним росчерком расписывается, бросает Дар-Эсилю в лицо исписанный лист. И хохочет, хохочет, хохочет, приплясывая, пока он читает. пока у него перед глазами плывут строчки.
- Сола - ты оставишь ее себе, понял. Я хочу каждый день ее видеть.
- Ваше Величество, я готов.
- Вот и славно.
Я не это хотел сказать. Но если я сейчас назову имя той, которую я готов оставить себе, то она не переживет этот день.
В большом зале яблоку негде упасть. Обычно при таком скоплении даров даже лорд-канцлеру приходится прокладывать себе дорогу где громким окриком, а где и железным плечом. Но не сегодня. Сегодня перед ним расступаются: весть о хорошо выполненном приказе королевы уже распространилась, и одни дары шарахаются к стенке от ужаса и отвращения, другие - спешат посторониться, потому что не знают, какое правильно сделать лицо.
Ничего, это не надолго. Зная Аккалабат, лорд Дар-Эсиль легко может предсказать, на сколько хватит этой отчужденности. Дня на два, не больше. Он все еще первый вельможа Империи. И - он издает внутренний стон - почти женатый первый вельможа, пропади оно все пропадом.
Створку двери, ведущей из парадного зала на лестничную площадку, лорд-канцлер отбрасывает от себя с такой силой, что с нее сыплется позолота. Натыкается на чью-то спину. Какой идиот застыл здесь в дверном проеме?!! Идиот отлетает на несколько шагов, поворачивается, смотрит угрюмо.
- Сид, я просил подождать меня в парадном зале. Сейчас мы должны.
- Отец, я не хочу тебя видеть.
В роду Дар-Эсилей не принято перебивать старших. Но лорд-канцлер знает, что, если сейчас он сорвется, если хоть на йоту повысит тон, он уже не сможет остановиться. Поэтому интересуется холодно:
- Что произошло?
- А ты не догадываешься? Теперь ни Хетти, ни я не можем пойти под дуэм друг к другу.
- Ты и Хетти? - лорд-канцлер смеется так же истерично, как королева десять минут назад. - Хетти и ты?!! Да об этом никогда не могло быть и речи!
Случившиеся на площадке дары вдруг вспоминают, что должны именно сейчас быть совсем в другом месте, и торопятся вниз по лестнице. Сид говорит, не поднимая головы:
- Это ни о чем другом не может быть речи.
Канцлер про себя от души поминает святую Лулуллу вкупе с демоном Чахи. Вслух же он произносит, стараясь, чтобы голос звучал спокойно:
- Лорд Сид, что за дурь, честное слово! Я уверен, что, в отличие от тебя, у лорда Хетти есть достаточно разума, чтобы не принимать детскую дружбу за нечто большее.
- Я бы не торопился этого утверждать.
Лорд Дар-Эсиль внимательно разглядывает сына. Как всегда, безукоризненно. Все до малейшей складочки на ораде, до тончайшей пряди молочно-белых волос. И такой бардак в голове.
- Сид, мне сейчас не до твоих выдумок. Нам следует вернуться в городской дом, чтобы подготовиться к прибытию новой леди Дар-Эсиль.
Сид резко вскидывает голову.
- Ты. Ты. Ты и здесь сумел урвать лакомый кусок! А обо мне даже не подумал.
Лакомый кусок со стола Ее Величества. Лорд-канцлер уже не старается, чтобы голос звучал спокойно. Он просто надеется, что голос звучит спокойно, в силу многолетней придворной выучки и блестящей наследственности Дар-Эсилей.
- Я думаю только о том, о чем необходимо. Сегодня ты в этот список не входишь. Ты мой единственный сын и следующий лорд-канцлер Аккалабата. Кто будет твоей деле, определит королева. Пойдем.
Несколько секунд отец и сын буравят друг друга взглядами. Потом Сид поворачивается, громыхнув мечами по балюстраде.
- Пойдем.
Нл^ёг^л.^ ёе^ С^ Рa^-QCM*
- Сола.
- Кто разрешил тебе войти?
- Я просто хотел сказать.
- Убирайся!
- Сола, я.
Не переставая уклоняться от летящих в него предметов (Сола швыряет все, до чего может дотянуться), Сид успевает с удивлением отметить, что внутренним временем Дар-Халемов здесь и не пахнет. Не составляет никакого труда увернуться от бронзового пресс-папье, которое, если бы его кидал любой Халем с включенным внутренним временем, непременно попало бы Сиду в висок. Наконец, Сиду удается выбраться за дверь, откуда он кричит, пытаясь переорать проклятия, низвергаемые на его голову неиствующей Солой:
- Да успокойся же ты! Уже ничего не поделаешь! Ты живешь у нас в доме, и я просто хотел с тобой подружиться!
- Подружиться? - несется в ответ - Подонок! И сын подонка! Я тебя ненавижу, слышишь? Тебя и твоего отца! Я всю жизнь буду вас ненавидеть! Я у них в доме живу! Я - живу?!! Подыхаю я, а не живу в твоем поганом доме!
Сид слышит, как об дверь разбивается что-то стеклянное. Наверное, декоративная тарелка, стоявшая на камине. На плечо опускается ладонь отца. Сид вздрагивает.
- Я не слышал, как ты подошёл.
- Неудивительно, она так вопит.
- Она всегда такая будет?
- Возможно. Лучше держись пока от нее подальше.
- Жаль, - тихо говорит Сид, упираясь лбом в дверь, которую продолжают сотрясать удары от падающих предметов.
- Что "жаль"?
- Ну, мамы же больше нет с нами. - Сид никогда не говорит о матери "умерла", и отец это знает. Но сейчас он сосредоточен на другом. Внезапно лорд-канцлер понимает мысль Сида и весь обмирает. Не может быть! Нет, такой напасти еще не хватало на мою голову!
- Сид, милый, - осторожно спрашивает лорд Дар-Эсиль, - Ты, правда, думал, что она может заменить тебе маму? Я полагал, что ты уже взрослый и не нуждаешься.
- Что значит "заменить маму"? Маму никто не заменит. Просто. я думал. - наконец Сид решается. - Я думал, что если уж она будет жить тут, с нами, она будет за всем следить. ну, сад там, скатерти, как раньше мама. мы обедать могли бы все вместе, хоть иногда, по праздникам. Помнишь, ты посередине, а мы - по сторонам от тебя, со свечами, с теми тарелками. мамиными любимыми. И на охоту можно было бы вместе. ты же купишь ей все эти женские штучки? Седло специальное - для деле, лошадь с пумпонами в гриве, как у леди Дар-Акила.
Лорд Дар-Эсиль негромко и строго откашливается.
- Мне ничего не надо, на самом деле, - быстро прибавляет Сид. - Я просто, как это сказать? Рассчитывал. Совсем немножко.
- Это непредусмотрительно. Рассчитывать на такие вещи, - лорд-канцлер специально говорит грубее, чем следовало бы. Он чувствует себя виноватым. Виноватым именно в том, что ему тоже виделась гнедая с пумпонами в гриве лошадь, а на ней женская фигурка в платье для верховой езды - только не светло-, а темноволосая, с золотистыми капельками света на дне зрачков. Он посмел мечтать, забыв о семейной предусмотрительности Дар-Эсилей, и теперь за это расплачивается Сид. Сам лорд-канцлер знает, что переживет, что сможет выгнать из своего воображения высокую молодую женщину с мелодичным голосом и изящными движениями, заставить замолчать в ушах звенящий колокольчик ее смеха. Он будет верным и почтительным мужем леди Солы - наперсницы королевы Аккалабата, каким бы исчадием ни оказалась эта высокородная (Чахи ее забери!) деле. А Сиду будет трудно: потеряв Хетти, он пытался найти хоть какую-то опору в мире, где именно дарам Эсиля отказано в возможности проявления чувств, и оказался ненужным, нежеланным, более того, ненавидимым. И все, что может пока сделать его отец, всесильный лорд-канцлер Аккалабата, это увести сына от проклятой двери, ласково обняв за плечи и уговаривая:
- Потерпи. Давай подождем немножечко. Может быть, все образуется.
Сид не понимает этого перехода от резкой отповеди к нежности и сочувствию, но принимает утешение, утыкается носом в отцовский орад, позволяет проводить себя до постели и уложить спать. А лорд Дар-Эсиль еще долго стоит у окна, прислушиваясь к начинающемуся дождю, и смотрит в зеленую мглу, как будто пытается разглядеть будущее.
Глава 5. Он кричал над моим сыном… Ки^^-и Ьлф-Умд^А
Плотно запахнув орад, Китти сидит на карнизе стрельчатого окна самой высокой башни Дар- Аккала и пытается не разреветься. Не то чтобы он на что-то рассчитывал. Сзади грохочут две пары сапог.
- Чего окно открыл? Сквозняка мало в замке? - грубо спрашивают над самым ухом. Китти испуганно поднимает глаза. Так и есть: Меери и Рейвен Дар-Кауда. Голубая кровь и кладовые, полные золота. Дар-Кауда - один из трех древнейших родов королевства, наряду с дарами Фалько и Эсиля. Их предки служили еще на Дилайне королю Онпеху, оруженосцем которого был отец прекрасной Лулуллы. Многотысячелетняя история и неслыханные богатства. Дар-Кауда все умеют доводить до совершенства. Да, быстры и красивы виридские скакуны, но, чтобы объездить, их отдают в конюшни дома Дар-Кауда. Там же делается лучшая на Аккалабате упряжь. Да, тонки и прекрасны кружева, которые ткут в дариате Фалько, но только в мастерских, принадлежащих Дар-Кауда, придумывают и воплощают удивительные фасоны платьев, для которых эти кружева предназначены. Да, искрятся и переливаются драгоценные камни Умбрена, но кто умеет огранить их и вставить в оправу так, чтобы стократно увеличить стоимость? И те мечи, которые по привычке все называют умбренскими, куются из северной стали в кузницах дариата Кауда. Поэтому дары Кауда многое могут себе позволить. И позволяют. Даже женятся они только внутри своего рода, изредка разбавляя фамильную кровь путем дуэма с кем-то из Фалько или Эсилей. Всякие там Пассеры, Халемы, Спэры, Умбры, Эрзели - это мелкая шваль для потомков тех, кто сидел за одним столом с королем Онпехом. Более того, дары Кауда не берут в жены деле королевской крови, которых по генетическим соображениям или в знак признания заслуг того или иного клана "выдает" из-за ширм сама королева. Дар-Кауда не нуждаются в улучшении породы. Они сами - лучшие.
И сейчас возглавляющие клан братья Меери и Рейвен Дар-Кауда грозно нависли над Китти. Он и так уже все глаза выплакал и с ужасом ожидал известий, которые отец принесет из парадного зала. Убежал на окошко, где так любили сидеть они вместе с Ко, съежился там подальше от чужих глаз, дрожал от обиды, от собственного бессилия.
Китти весь был на нервах с того момента, как услышал, что случилось с его старшим другом, поэтому, когда голоса братьев Дар-Кауда как гром прокатились у него над головой, он, неизвестно почему, вдруг почувствовал себя виноватым, сжался в комок еще больше, неловко пошевелился. и полетел вниз с карниза. Пытаясь удержаться, взмахнул руками - пола орада застряла между стеной и оконной рамой, металлическая застежка сдавила шею. Собственного, хотя и небольшого, веса Китти оказалось довольно, чтобы орад превратился в петлю, которая моментально затянулась. Из горла мальчика вырвался хрип, глаза закатились. В ту же секунду он ощутил на плечах крепкие руки, которые втаскивали его через подоконник обратно в башенный коридор. Лорд Рейвен откуда-то из-за спины рявкнул:
- Меери, бросай уже этого недоделка и пошли! Мы опаздываем.
Китти поднял глаза: спасителем оказался лорд Меери, который теперь бережно усаживал его у стены.
- Как ты себя чувствуешь? - спросил Меери, ловкими движениями избавляя Китти от орада.
- Хо. хорошо, - запинаясь, пробормотал Китти. Ему было мучительно стыдно: так опозориться перед двумя дарами Кауда, которые и без того считают его недоноском.
- Меери!
- Иду-иду.
Но прежде чем повернуться к брату, лорд Меери быстро провел рукой по верхушкам крыльев Китти, поправляя перья. Так часто делают на Аккалабате старшие дары по отношению к младшим. Со стороны благородного дара Кауда, конечно, это был широкий жест: так снизойти до "порченого" Дар-Умбры. Поэтому Рейвен негодующе хмыкнул, повернулся и пошел по коридору. Точнее, поднял ногу, чтобы сделать первый шаг, и застыл. Звук, раздавшийся за спиной, не был похож на звуки, издаваемые человеческим существом в здравом уме и трезвой памяти. Рейвен аккуратно опустил ногу на пол. Звук повторился. Это было что-то среднее между воем горного волка-оборотня, заставляющим сбиться с ноги и испуганно захрипеть даже самую вышколенную лошадь, и весенним криком игну - водяных дикобразов со светящимися иголками, танцующих бесконечные брачные хороводы на темных Халемских холмах в лунные мартовские ночи.
- Меери? - все еще надеясь на то, что ослышался, слабым голосом позвал Рейвен. В ответ еще один такой же животный звук.
- Ну все, хватит, - Рейвен решительно повернулся, снял руки Меери с Киттиных крыльев, дернул за плечи, разворачивая за собой. Меери оттолкнул брата и сделал шаг обратно к Китти. Тот, ничего не понимая и ощущая только нервное напряжение, возникшее вдруг между братьями, вжался в стену.
По коридору раздался топот шагов. Из-за дальнего поворота показалась кряжистая, увенчанная копной темно-каштановых волос фигура отца Китти - лорда Хару Дар-Умбры.
- Меери, пожалуйста, - настойчиво произнес Рейвен и взял брата под руку. Тот оторвался мутным взглядом от Китти, потряс головой, как будто стряхивая наваждение:
- Да-да, конечно, не надо. Уведи меня, Рейвен.
Голос у него был надтреснутый, точно больной. И за братом он пошел послушно, как тяжелораненый боец, которого уводят с поля боя. Китти перевел дыхание: слава прекрасной Лулулле, они уходят! А то Меери повел себя как-то странно. Этот отсутствующий взгляд, эта закушенная губа, руки, которые он по приказу Рейвена отдернул от Китти, как от чумного.
- Папа!
Лорд Хару на полпути разминулся с дарами Кауда. Рейвен что-то сказал ему - резкое, злобное, как показалось Китти. Отец непонимающе качнул головой, переспросил - ему ответили, еще резче, еще настоятельнее. Тогда лорд Хару тоже бросил что-то неодобрительное, попрощался коротким кивком головы и быстро подошел к Китти.
- Китти, они не обидели тебя? Что у вас здесь случилось?
Китти жутко не хотелось рассказывать отцу про свое падение, но Дар-Кауда могли начать глумиться на каждом углу по этому поводу, так что он изложил свою версию, слегка приукрашенную.
- . И тогда лорд Меери втащил меня в коридор, посадил у стены и стал расстегивать пряжки. А потом, знаешь, пап, произошло что-то странное.
- С Меери?
- Да. У него руки стали такие горячие, а глаза. ненормальные. И он открыл рот, как будто что-то сказать, а оттуда не слова вышли, а какой-то крик. Как у животных - скажем, у горных шакалов. Или у игну. Бессмысленный. Просто пронзительный звук. и какой-то зовущий, - поразмыслив, добавил Китти. - Люди так не говорят.