Каждое из ритуальных убийств было крайне важным для ушедших в тень сатанистов. По принесении в жертву определенного числа христианских детей должен был прийти в действие магический механизм, открывающий широкий портал из Ада на Землю. Настолько мощный портал, что из него в человеческий мир смогли бы шагнуть не только злобные духи и боевые демоны низших рангов, но и все остальные, включая самих повелителей Ада, которым доселе не позволяли ступить на земли Адама и Евы наложенные Господними ангелами священные печати. Черное колдовство Райшмановского должно было разрушить одну из этих печатей, находившуюся в Москве. А там уж хоть трава не расти - вырвавшись на свободу, обитатели Ада быстро найдут и уничтожат остальные препятствия, после чего Ад воцарится по всей Земле…
Разумеется, попытка церковников помешать этому была для "Ока Сатаны" очень болезненным ударом. Ведь каждое жертвоприношение следовало совершать в конкретном месте, в строго определенное время. К счастью, в календаре оставался еще один подходящий день. Но вот удастся ли повторить ритуал на том же месте, где были убиты монахами четыре геббита?
"Скорее всего, удастся, - решил в конце концов Райшмановский. - Как молния не попадает два раза в одно и то же место, так и они вряд ли снова появятся там, где им однажды сопутствовал успех. Посчитают, что мы струсили и затаились. А вот шиш! Надо, конечно, сперва разведать обстановку. И сказать ребятам, чтобы детеныша на этот раз не на месте крали, а привезли с собой. Кажется, у кого-то из бригады Харракса есть маленький брат".
Еще, конечно, следовало окончательно решить вопрос с Патриархом. Потеряв своего лидера, Церковь будет обезглавлена и обескровлена, в ней начнутся разброд и шатания, борьба за освободившийся высший пост. "Им будет просто не до каких-то там умирающих в лесах и на пустырях детишек, - злорадно потирая руки, подумал Райшмановский. - Передерутся за бочонок с черной икрой".
Он сразу же принялся обдумывать возможные варианты устранения первосвященника. И подходящее решение созрело довольно быстро…
Глава 20
Ветер справедливости
Вскоре после побудки Николай Ветров первым вышел на тюремный двор и направился к месту, где строилась церковь, чтобы до начала работ пообщаться немного с отцом Аристархом, который всегда раньше всех приходил сюда. Священнику нравилось подолгу смотреть на постепенно обраставший "кожей" деревянный остов храма, на сложенные окрест аккуратные штабеля досок и бревен, на корыта с цементом для фундамента и горку кирпичей, предназначенных для внутренних отделочных работ. Сейчас здание, которому предстояло вскоре стать духовным центром ИТК-29, было уже почти готово. Оставалось закрыть зиявшие белизной прорехи в его верхней части, а затем - установить купол, который еще не привезли. После этого - провести работы по благоустройству внутренней части храма, установить алтарь, повесить иконы, и все - можно проводить службы. Батюшка понимал, что после того, как церковь будет достроена, ему придется бывать в тюрьме намного чаще, чем прежде, и даже сейчас. Поэтому специально для священника рядом с храмом был возведен небольшой деревянный домик.
Сейчас отец Аристарх, как обычно, стоял перед фасадом, любуясь деревянным зданием, которое еще не обрело подобающего ему величия, но уже казалось обжитым и уютным. Батюшка чувствовал - Бог уже поселился здесь, поверив мечтам и молитвам истерзанных отчаянием строителей-зеков.
- Приветствую тебя, пастырь, - Ветер остановился рядом и перекрестился на недостроенный храм.
- Здравствуй, Николай, - повернулся к нему священник. - Как поживаешь?
- Со вчерашнего вечера ничего не изменилось, - усмехнулся Ветров. - По-прежнему сижу. Я хотел спросить вас кое о чем.
- Ну, тогда пойдем ко мне, - молвил батюшка. - До начала работы еще полчаса. Успеем поговорить.
Священник и заключенный пошли к деревянному домику.
Через несколько минут они сидели за широким столом в горнице отца Аристарха. На столе дымились две железные кружки с чаем, стояли тарелки с вареными яйцами, хлебом, сыром и луком.
- Так о чем ты хотел спросить? - поинтересовался батюшка, прихлебывая горячий чай.
- Еще на воле я часто замечал - хоть и не был тогда истинно верующим, - начал Ветер - что многие люди лишь притворяются христианами, лишь говорят о любви к Богу и стремлении к благочестию, а на деле являются лицемерными грешниками. И ведь не поймаешь их, не придерешься. Знал, вот, девчонку одну - Люсей звать - так та на весь город блудом своим прославилась. И что же? Каждый понедельник по утрам к собору шла, с головой, платочком замотанной. Свечки ставила и молилась. Вот как же так?
- Нет такого вопроса, на который не было бы ответа в Священном Писании, - ответствовал Аристарх. - Стоит вспомнить древние времена, когда святая христианская вера зарождалась только. Когда все было простым, искренним и чистым. Тогдашний духовный идеал с его простотой и свободой, отвергал узурпацию власти и обогащение. Угнетатель, вероотступник и "пожиратель бедных" нередко был представлен в одном лице.
Однако бедность, порожденную праздностью, Библия недвусмысленно осуждает. Неимущий, исполненный злобы, зависти и алчности, не мог быть причислен к "беднякам Господним", которые не считали свою бедность проклятием, а некоторым образом даже гордились ею.
Поборники истинного благочестия группировались нередко вокруг Храма. Это были и "бедняки Господни", и люди, которые называли себя "анавим". Слово это буквально переводится с древнееврейского языка как "нищие", но по смыслу означает "кроткие" и "смиренные".
Увы, смысл слов "кротость" и "смирение" в наши дни совсем уже не тот. Он сильно изменился от неправильного употребления и ложных ассоциаций. Смирение легко отождествляется теперь с ханжеской елейностью, низкопоклонством, унизительной покорностью. Между тем, смирение в библейской ветхозаветной и христианской традициях лучше всего может быть понято как духовная трезвость и доброта, противоположные опьянению гордыней.
- Господь милостив, - промолвил отец Аристарх после недолгой паузы. - Он всех простит. Надо бы только верить. И Люсю, про которую ты сказал, тоже простит. Вряд ли, конечно, она искренне верит, но исправиться никогда не поздно.
Снаружи послышалась возня - строители уже заступили на смену и потихоньку брались за инструменты.
- Ну все, - сказал священник, допивая чай. - Время пришло работать.
В бригаде, занимавшейся возведением тюремного храма, присутствовал один парень, к которому у прочих зеков было особенное отношение. Это человек, носивший редкое старинное имя Ермолай, как и многие другие, оказался в тюрьме не по своей вине, но его случай был, пожалуй, примером самой вопиющей несправедливости. Даже седенький Профессор, чья собственная судьба была донельзя трагична, соглашался с тем, что Ермолаю повезло еще меньше.
Молодой парень, едва пришедший из армии, поступил в педагогический институт, чтоб выучиться на учителя начальных классов. Ночами он работал сторожем на складе одной коммерческой фирмы. И вот, однажды, посреди ночи ему позвонил директор и попросил отключить камеры наблюдения. Ермолай удивился, но выполнил распоряжение начальника. Вскоре на складе объявился и сам директор, вместе с несколькими подручными. Они принялись выносить из помещения товары и оборудование. "Так надо, - пояснил шеф стоявшему в недоумении Ермолаю. - От налогов уходим. Вот твоя доля", - директор сунул сторожу конверт с несколькими тысячами рублей.
На дворе уж давно стояли не советские времена, когда можно было грудью встать на пути расхитителей собственности. Директор фирмы, по сути, вывозил со склада свои личные вещи, на что имел полное право. А его финансовые махинации, пусть и были нарушением закона, но Ермолай справедливо рассудил, что лично его такие вещи касаться не должны. Он не подумал о том, что в современном обществе мало кто рассуждает по-настоящему справедливо.
Уже на следующий день незадачливого сторожа прямо с институтской лекции забрали полицейские. Нетрудно догадаться, что именно на него повесили ограбление склада, который охранял Ермолай. Доказать своей невиновности парень не смог. Директор фирмы, имевший обширные связи, легко упек его за решетку. Его обвинили не только в пособничестве "оставшимся неизвестным грабителям", но даже в краже тех денег, которые дал ему директор в ту злополучную ночь! И несчастный парень, не имевший никакого представления о жестоких тюремных законах, оказался именно там, где эти законы вовсю действовали…
Ермолаю не повезло вдвойне - мало того, что попал в тюрьму за чужое преступление, так еще и оказался в одной камере с самыми отмороженными негодяями, которых только можно себе представить - с сатанистами. Ублюдки постоянно задирали бедного первоходка, и неизвестно, как сложилась бы его судьба, если в той же камере не сидел профессиональный боксер по кличке Ящер, не имевший к сатанизму никакого отношения и взявший без вины виноватого Ермолая под свою опеку. Хоть дьяволопоклонники и составляли в их хате большинство, они не рисковали устраивать беспредел - ведь Ящер мог одним ударом не то что нокаутировать, а и прикончить того, кто полез бы к нему или к его товарищу. Но как раз накануне срок заключения боксера истек, и не далее, как вчера, Ящер покинул территорию ИТК-29…
Далеко не сразу зеки, трудившиеся на строительстве храма заметили, что с Ермолаем не все в порядке. Придя на объект, он ни с кем не поздоровался за руку, и во время работы старался держаться подальше от коллектива. И лишь во время обеденного перерыва, когда Ермолай даже не подошел к накрытому рядом с объектом общему столу, а присел в стороне на бревнышке, стало ясно - с парнем случилось что-то дурное…
- Что с тобой, Ермолай? - спросил Ветер, приблизившись к нему шагов на пять. Он не рискнул присесть рядом и похлопать юношу по плечу, догадываясь, чем может быть вызвано такое поведение.
Ермолай поднял на него исполненный тоски взгляд голубых глаз. Стало видно, что парень с трудом сдерживает слезы.
- Опустили меня, - дрожащим голосом произнес он. - "Петух" я теперь.
Это услышали и за столом.
- Да как же это так?! - прочие строители, повскакав со своих мест, приблизились к штабелю, на котором сидел Ермолай.
- Какая мразь посмела беспредельничать? - грозно спросил уголовник по кличке Клещ. Вообще, тюремные понятия не слишком одобряли разговоры с "петухами", за исключением тех случаев, когда обсуждалась их "профессиональная деятельность", или когда "петух" служил источником важной информации. Но сейчас перед толпой заключенных сидел человек, опущенный по беспределу. На него обычный порядок не распространялся - по крайней мере, поначалу.
- Рассказывай, как все было, - сказал Ветер.
Перед тем, как начать свой рассказ, несчастный парень дал волю слезам. Они бурным потоком струились по его лицу, и Ермолай неловко вытирал их одетыми в рабочие перчатки пальцами.
- Ящер вчера откинулся, - сказал он, стирая влагу со своих щек. - Он меня защищал от них, не давал в обиду. А когда его не стало в камере, Паук пришел вечером, и… - выронив миску с кашей, Ермолай обхватил руками голову. - Сначала он сам, потом вся наша камера. Их камера… - парень забился в истерике.
- Вот же ж гады! - процедил сквозь зубы бывалый урка Васька Свищ. - Ну что, братва? Что делать будем? Черные-то совсем обеспределились!
Подумать только - еще совсем недавно под словом "черные" каждый зек, да и не только зек, понимал в первую очередь кавказцев. И вот, настали дни, когда уже ни чеченец, ни дагестанец не только не полезет в драку, но не бросит даже настороженного взгляда, услышав рядом небрежно брошенное "Черные - козлы!". Общая беда сплотила всех.
- А что тут думать? - откликнулся Клещ. - Валить надо гадов.
- Ну и чего вы с ним нянчитесь? - раздался вдруг сбоку чей-то хриплый голос с издевательской интонацией. Все посмотрели туда. И увидели Паука, который, скрестив руки на могучей груди, стоял рядом с бетономешалкой.
- Что, свежего "петушка" опробовать решили? - злобно усмехнувшись, спросил Паук. - Извините, я вас разочарую - он уже несвежий. Как-никак, двадцать пять шлангов через себя пропустил вчера.
Уголовники зашептались промеж собой, шагнули к стойке с инструментами. Мозолистые руки стиснули ломы и молотки.
- Что, Ермолка, трудная была ночь? - Паук подошел чуть ближе. - Да молчи уж, я и так знаю. Теперь у тебя каждая ночь будет трудной. Мы тебя так раздраконим, что скоро банку сгущенки в ж…пе спрятать сможешь!
Ермолай закрыл лицо ладонями и затрясся в беззвучном плаче.
- Помолчал бы, а? - исподлобья глядя на Паука, произнес Клещ.
- А с чего это мне молчать? - делано удивился тот. - Вы что, за "петуха" готовы впрячься? Ай-ай-ай? Что паханы скажут?!
- Замолчи, Паук! - выступил вперед один из зеков. То был Николай Ветров по прозвищу Ветер.
- О, ну надо же! - рассмеялся бритоголовый амбал. - Вот он, наш главный защитник "петухов". Видать, не терпится занять соседнее местечко на насесте. Кстати, - Паук, как обычно, пристально вгляделся в лицо Николая, - давно хочу спросить, мы с тобой раньше нигде не встречались?
- Встречались, - Ветер быстро пошел вперед. - В гробу я тебя видел!
Схватив подвернувшееся по дороге ведро с цементом, Николай с размаху нахлобучил его на лысую голову сатаниста. По толпе строителей пронесся ропот. Вышедший на шум из своей избушки отец Аристарх, ахнув, застыл на пороге. Ермолай втянул голову в плечи, представляя, что теперь с ним будет, когда он вернется в камеру.
Паук мгновенно стащил ведро и отшвырнул его далеко в сторону, метров на пятьдесят. Стряхнул с головы капли раствора и с ненавистью уставился на Ветрова. Глаза главаря сатанистов пылали яростью, по щекам его бегали крупные желваки.
- Такое оскорбление можно смыть только кровью, - сквозь зубы процедил Паук.
- Ну так давай! - Ветер сбросил рабочую куртку и повесил ее на ближайший верстак. - Чего же ты ждешь?
Паук внимательно посмотрел на стоявших перед ним людей. Тридцать с лишним человек, у каждого в руках - лом, топор или молоток. Даже с его огромной силой и бойцовскими навыками - никаких шансов. Разорвут на части и размелют в бетономешалке.
- Не сейчас, - продолжая прикидываться хозяином положения, произнес Паук. - И не здесь. Через неделю. На арене Колизея.
Сказав так, сатанист развернулся и зашагал прочь. Ветер дернулся было ему вслед, но на плечо ему легла рука отца Аристарха.
- Не нужно, - сказал священник. - Этим ты только навредишь себе.
- Но вы же видели, что он сделал! - возмутился Николай.
- Делай, как он сказал, - батюшка вдруг хитро улыбнулся и подмигнул. - Нечестивца ожидает большой сюрприз.
Паук развернулся, хлопнув себя по лбу, будто что-то забыл.
- А с тобой, - прокричал он, ткнув пальцем в сторону Ермолая, - мы еще сегодня вечером пообщаемся! Не забывай - у меня две головы, и обе лысые! - громко хохоча, Паук исчез за штабелем досок.
Но страдания несчастного парня больше не продолжились. Еще до окончания рабочей смены Ермолай покончил с собой. Тайком от остальных зодчих он зашел за недостроенную церковь, вкопал в землю лом и, разбежавшись, бросился грудью на его острый конец.
Глава 21
Шоу продолжается
Высшие лица Русской Православной Церкви и верхушка Ордена собрались на очередной совет. На этот раз он проходил в деревенском доме Ярополка Логвинова, в Нижегородской области.
Формальным поводом для визита Патриарха в Нижний Новгород было освящение недавно построенного там нового православного храма. Но реальной причиной приезда первосвященника была встреча с товарищами по борьбе. Также на этот совет должны были явиться монахи Константин и Мефодий, чтоб доложить о результатах своей миссии в Ленинградской области.
Логвинов обещал соратникам еще некий сюрприз - но тот должен был состояться уже под конец, по завершении официальной части.
После того, как закончились торжества, приуроченные к открытию храма, и Патриарх провел небольшую пресс-конференцию для местных журналистов, к нижегородскому епархиальному управлению подъехали несколько больших черных джипов. Машины эти принадлежали Ордену. Члены Альянса погрузились в автомобили, и те понесли их к дому магистра, расположенному за сто километров от города.
Раньше Патриарх видел этот дом только на фотографиях и видеозаписях - еще в те времена, когда Церковь считала Ярополка Логвинова своим главным врагом и часто посылала агентов, чтобы шпионить за ним. Первосвященник, разумеется, не имел никакого представления о том, как жилище магистра выглядит изнутри. Из рассказов самого Логвинова ему представлялось нечто вроде классического обиталища средневекового колдуна - даже несмотря на прояснение в отношениях, не самое приятное место для духовного лидера православных христиан.
Но реальность оказалась иной, совершенно не отталкивающей. Как выяснилось, всеми магическими делами Ярополк Владиславович занимался в специально отведенной для того лаборатории - а она находилась в подземном ярусе. В остальном же дом магистра был обычным домом - приятным для глаз, просторным, уютным и удобным.
Единственной неожиданностью стало обилие предметов европейской, преимущественно немецкой старины. Порывшись в памяти, владыка вспомнил, что хозяин дома имеет немецкие корни. Даже фамилия, которой он подписывал свои книги и научные труды, была взята от материнской ветви. При рождении же Ярополк Владиславович получил фамилию Шварцман.
После легкого завтрака начался совет. В гостиной дома Логвинова собрались все, кто был посвящен в главную суть дела. Почти тот же самый состав, что и год назад, в резиденции Патриарха, накануне президентских выборов. Новичками были братья Константин и Мефодий, а еще - хозяйка дома, супруга Ярополка Логвинова. Из того, что женщина была допущена магистром на совет, Патриарх сделал вывод, что она тоже причастна к магическим тайнам своего мужа и, скорее всего, сама является волшебницей.
Сперва вернувшиеся из Ленинградской области воины Церкви, дополняя и поправляя друг друга, подробно рассказали обо всем, что случилось там. Уничтожив сатанистов-геббитов, Мефодий и Константин освободили похищенную теми девочку, отпоили ее святой водой, после чего доставили малютку в ближайшую больницу, а сами отправились в обратный путь.
- Значит, темные дела продолжаются, - после небольшой паузы произнес Ярополк Владиславович. - Надеюсь, вы уничтожили сатанинский алтарь?
Монахи переглянулись.
- Нет, - сказал Мефодий. - Более всего мы пеклись о том, чтобы спасти жизнь несчастного ребенка.
Магистр с досадой стукнул по столу ладонью.
- Похвальное, конечно, начинание, - сказал он, - но дьявольский инструмент нужно было разрушить. Подумайте сами - в любой момент они могут вернуться туда и совершить новое жертвоприношение взамен сорванного.
Вид у героических монахов был теперь очень подавленный.
- Вашей вины в том нет, - поспешил успокоить их Логвинов. - Это я виноват в том, что не снабдил воинов Церкви всей информацией. Что ж, надеюсь, еще не поздно все исправить. Вы сможете отметить на карте место, где установлен алтарь?
- Конечно, - Мефодий полез в стоявший у ног дорожный мешок за картой. Через минуту он уже обводил карандашом нужное место.