- Я знаю, что ты поверила их басням! - впервые Целестин, казалось, не на шутку рассердился. Но он не стал развивать эту тему, и его приёмная дочь тоже была достаточно разумной, чтобы не вступать в перепалку. - Представьте себе вот что, - сказал он. - В Германии рождается мальчик. Уже в детстве он понимает, что обладает необычными способностями. Ему довольно одиноко, его отец строг с ним и большую часть времени проводит в делах. Этот отец создал со своими единомышленниками что-то вроде клуба, который они называют "Алым залом". Все эти люди - издатели и книготорговцы. В те времена и изданием, и торговлей книгами зачастую занимались одни и те же люди. Они регулярно встречались в этом клубе, чтобы обменяться опытом. Заседавшие там были вовсе не библиомантами, не всемогущими магами, а лишь торговцами. Они общались, обсуждали и при этом пили. А в это время мальчик - назовём его Северин Розенкрейц - обнаружил, что с помощью книг он может совершать маленькие чудеса.
Северин уверен, что это под силу ему одному, и поэтому чувствует себя очень могущественным и вместе с тем ещё более одиноким. Результатом одного из его опытов могла стать книга, с помощью которой он начал переписываться с девочкой из будущего. Возможно, он совершил довольно много таких опытов, кто знает. И вдруг эта девочка, к его глубокому удивлению, рассказывает, что на свете есть ещё много таких же, как он, что существует тайное общество, в основе которого лежит библиомантика. Что это общество создало убежища, куда зайти могут только избранные. Девочка сообщает ему о Федре Геркулании, о войне в ночных убежищах и о многом другом. Всё, что сегодня каждый библиомант знает с самых малых лет.
Юноша был восхищён, но это совершенно не совпадает с реальностью, которая ему знакома. "Алый зал" во времена его отца не имеет ничего общего с тайным обществом влиятельных семей - это всего лишь несколько купцов, они являются главами родов, основное занятие которых - печать и продажа книг. К ним относятся и его отец вместе со старшими братьями.
Связь с девочкой из будущего вскоре прекращается, и Северин на некоторое время обо всём забывает. Он чувствует, что семья не воспринимает его всерьёз и что она недовольна тем, как Северин выполняет их распоряжения. Через несколько лет он решает написать собственный роман, "Фантастико Фантастичелли", а затем и все остальные, которые вышли в издательском доме Розенкрейцев. Ни один из романов не стал успешным, напротив, к Северину относятся пренебрежительно или даже высмеивают его. Так ведут себя порой и его собственные братья.
Северин превращается в юного циника, обиженного на своё окружение. Поэтому с каждым днём он всё глубже погружается в мир своих книг. В какой-то момент он вспоминает о своём таланте и буквально решает создать собственный мир, основываясь на рассказах девочки из будущего. Всё это Северин записывает в книгах, которые сам же и издаёт. Он многое выдумывает, приукрашивая свой рассказ, и понимает: то, что он пишет, постепенно становится реальностью.
Северин обладает силой изменять прошлое, и вот "Алый зал" стал таким, каким мы его знаем из древних летописей, и тогда события начинают разворачиваться одно за другим. Возможно, сначала он даже не замечает или с интересом наблюдает с безопасного расстояния за всем, что происходит. Возникают новые союзы и новая вражда, вспыхивают конфликты, а бои заканчиваются победой библиомантики.
Мы можем только догадываться, что именно чувствовал Северин Розенкрейц. Было ли ему страшно? Интересно? Возможно, его так восхищало собственное могущество, что он сгущал краски всё сильнее, становился всё более самоуверенным и приукрашивал историю более яркими подробностями.
Северин выдумал новую легенду о Федре Геркулании и её исчезновении, создал новые убежища и наконец записал сказку из мира библиомантики, использовав идею, которую ему подала девочка из будущего. Это была история о Пустоте и о том, как она искала границу дня и ночи.
Фурия слушала разинув рот, а Изида, откинувшись на спинку дивана, закрыла глаза и пробормотала:
- Ох, папа…
- Вы действительно считаете, - спросила Фурия, - что всё вокруг существует лишь потому, что об этом написал Зибенштерн?
- Во всяком случае, так поговаривали в те дни. И чем дольше продолжалась война, тем чаще мужчины и женщины прислушивались к этой истории, и некоторые начали в неё верить, ведь ничего, во что стоило бы верить, не осталось. История начала собственную жизнь, она передавалась из уст в уста, и по крайней мере однажды я слышал её даже от твоего отца.
- Мне он никогда о таком не рассказывал.
- Возможно, из добрых побуждений. Да и откуда ему было знать, что именно его собственная дочь через много лет расскажет Северину Розенкрейцу о мире библиомантики?
- Но как я могла рассказать ему о том, чего он ещё не записал?
- В 1804 году действительно нет. Но вот через двадцать лет - вполне возможно. И тогда до твоего рождения оставалось ещё сто двадцать лет. Я бы сказал, времени было достаточно.
- И Академия держала всё это в секрете? - Изида явно сомневалась во всей этой истории, хотя сама была живым доказательством того, как настоящее может повлиять на прошлое.
- Конечно, - сказал Целестин. - Как бы она могла признать, что достопочтенной Федры Геркулании никогда не было? По крайней мере, до того момента, как её не сотворил Зибенштерн. Возможно, тогда у каждого из нас есть повод сомневаться в собственном существовании.
- А как же пустые книги? - спросила Фурия. - Зачем он их написал? Если они действительно могут запустить обеззначивание, то с их помощью он разрушил бы всё, что сам же построил. Ведь историю и законы библиомантики он сам же записал в книгах, ведь так? Если эти книги вместе с остальными опустеют и обеззначатся, тогда вся библиомантика опустеет и обеззначится вместе с ними! А мы исчезнем вслед за ней!
- Боюсь, - сказал Целестин, - наверняка это знает только один человек - твой друг Северин.
Тут в беседу вступила Изида:
- Пустые книги служат чем-то вроде аварийного тормоза! Они являются механизмом самоуничтожения, который Зибенштерн заложил в своё творение. На случай, если всё выйдет из-под контроля и библиомантика станет слишком самостоятельной, он запустит пустые книги и снова приведёт всё к нулю.
- Но библиомантика уже стала самостоятельной, - сказала Фурия. - Северина много лет нет в живых, Академия правит по собственному усмотрению, тысячи людей погибли в ночных приютах, а сейчас и экслибри тоже выходят из-под контроля. Такой мир вполне можно обеззначить, как вам кажется?
- Но каким образом он смог бы запустить пустые книги в определённый период времени? Как это возможно предусмотреть?
Целестин невесело улыбнулся:
- Зибенштерн мог просто его записать.
- Никогда, никогда он не изменял будущее, - возразила Фурия. - Возможно, Зибенштерн переписывал прошлое, создавая мифы, легенды и законы, но спустя столько лет он уже никак не мог бы повлиять на наше время. Сейчас, идя по улице, только я решаю, повернуть мне направо или налево, а вовсе не Северин сто пятьдесят лет назад.
- Ты в этом так уверена?
- Да, потому что у меня есть свобода выбора.
- Хорошо, - сказала Изида. - Допустим, что ты права. Тогда действительно нет никакого смысла в том, чтобы привязывать обеззначивание к определённому времени.
- Он мог выбрать его произвольно. - Возможно, он решил, что так же, как и человек, который редко доживает до ста лет, и библиомантика закончит своё существование, скажем через два века.
- Либо, - сказала Фурия, - кто-то может запустить эту систему вместо него. Этот кто-то взял на себя контролирование библиомантики, чтобы в экстренном случае покончить с ней навсегда.
Изида наморщила лоб.
- Ты хочешь сказать, что пустые книги можно запустить вручную?
- Возможно.
- Цепочка смотрителей, - рассуждал вслух Целестин, - из поколения в поколение контролирующая библиомантику… Почему бы и нет?
Фурия потёрла кулаками глаза, да и Изида пробормотала что-то о головной боли, но тут Целестин вдруг выругался: казалось, он только что вспомнил о листке бумаги, который до сих пор был зажат у него в руке.
- Чуть не забыл! - выкрикнул он. - Думаю, я нашёл способ, как переправить вас в резиденцию!
Фурия встрепенулась:
- Что, правда?
- Хоть у меня и нет второго экземпляра "Фантастико Фантастичелли", но я знаю, у кого он есть. Используя эту книгу, вы можете прыгнуть прямо к тебе домой, Фурия.
- Хозяин второго экземпляра "Фантастико" где-то поблизости?
- Нет, он довольно далеко отсюда. Но у меня есть другая книга, которая наверняка есть и у него.
Глаза Изиды загорелись.
- С помощью твоей книги мы прыгнем к нему, а оттуда с его "Фантастико" - в резиденцию. Это может сработать.
- Сказать проще, чем сделать, - заметила Фурия, а затем подумала о Пипе и согласно кивнула. - Но попробовать стоит.
Целестин указал на письменный стол, за которым сидела Фурия.
- Пока вы были наверху, я нашёл эту книгу.
Среди скальпелей и пузырьков с растворителем лежал томик с пожелтевшей картонной обложкой, весь в пятнах и довольно зачитанный, но с чёткими готическими буквами, отпечатанными на картоне. "Дом окнами на юг" - гласило название. Имя автора было написано сразу же под ним, но гораздо мельче: Зибенштерн.
- Последний роман Зибенштерна. - Целестин подошёл к спящему котёнку и погладил его. - Он написал это произведение в последнем из его известных домов, в том самом, с окнами на юг.
Фурия полистала книгу, пробежав глазами по строчкам. На приключенческий роман она была не похожа, именно поэтому девочка её так и не прочла. Их собственный экземпляр стоял в катакомбах, за запертыми железными воротами.
Целестин продолжал:
- Нынешний владелец дома несколько лет назад обнаружил в здании секретную комнату с архивом книг Зибенштерна. Он сам коллекционер, но, насколько мне известно, не библиомант. Я получал от него несколько заказов - добыть страницу-другую и дополнить некоторые книги. Приятный человек, немного замкнутый, но порядочный в торговых делах. Как бы то ни было, он - один из немногих, кто владеет полной коллекцией прижизненных изданий Зибенштерна.
- Как его зовут? - спросила Изида.
- Роберто Анжелосанто.
Фурия слышала это имя впервые.
- И где он живёт?
Целестин хотел что-то возразить, но Изида вскочила со своего места и бесстрастным голосом ответила за отца:
- В Турине.
Глава ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Под масками этих мужчин, как две капли воды похожих на лица настоящих людей, скрывался клоунский грим. Иногда они теряли бдительность, и Пип всё замечал. Тогда в уголках их глаз показывался след белил, а широкая улыбка выдавала второй рот, скрывавшийся за первым. Этот рот вечно ухмылялся и готов был съесть какого-нибудь ребёнка.
Незнакомцы перевели мальчика из гостиной в его комнату на третьем этаже. Сейчас его закрыли там с одним из этих мужчин. Он сидел в кресле Пипа (это было не живое кресло, как у Фурии, а самое обыкновенное), положив ногу на ногу, и наблюдал за своим пленником. Женщина в чёрном называла всех их своими кавалерами, но Пип толком не понимал, что это значит. В книгах, которые он читал, такое слово иногда встречалось, но мальчик считал, что оно означает "поклонник" или "любовник", а вовсе не "раб" и "убийца".
Он знал, что они убили Паулину и Вэкфорда. Они сами с довольными улыбками сообщили ему об этом, не понимая, что в это время обнажилось их тайное лицо. Пип оплакивал Паулину, Вэкфорда, оплакивал своего отца, но теперь слёзы иссякли. Если бы чужаки хотели убить и его, они давно бы это сделали. Но каждые два-три часа кавалеры угрожали прикончить мальчика, особенно когда им становилось слишком скучно, а скучали они постоянно, потому что книги, наполнявшие дом, кавалеры ненавидели даже сильнее, чем телевизор.
И это означало, что они наверняка не были библиомантами - так же, как и Пип. Силы мальчика и незнакомцев были равны. Раньше он никогда не решился бы на такие мысли. Захватчики были клоунами в масках красивых людей, таких же безупречных, как мужчины на обложках журналов, которые часто листала в кухне Паулина.
Пип сидел скрестив ноги на своей кровати и делал вид, что наблюдает из окна за тем, как по небу бегут облака. Мужчина в кресле напротив не сводил с него глаз. Кавалер был одет так безукоризненно, словно позировал для портрета: сюртук песочного цвета, белая рубашка с кружевами, светлые брюки и высокие ботинки на шнуровке. Рядом стояла его шпага, похожая на трость. Даже их оружие носило маски.
В первый день незнакомцы заставили Пипа вымыть лицо. С тех пор он больше не накладывал грим, но это его не тревожило. Его маскировка не помогла ему защититься от клоунов. Сначала он ещё просил их разрешить ему снова загримироваться, но чужаки лишь высмеяли его.
После этого они потеряли к нему интерес, и очень скоро сидеть в гостиной им стало совсем скучно. Некоторые начали щипать его за щёки и за руки. Было больно, но не больнее, чем во время драк, которые они с Фурией частенько устраивали. Да и вообще, эти незнакомцы с большим удовольствием бродили по дому, разбивали вазы, вспарывали картины и кромсали мебель.
Разговаривали кавалеры только в том случае, если получали задание или хотели поспорить. В остальное время они молча сидели в креслах, валялись на диванах или громили что-нибудь в резиденции. Иногда мужчины казались ему роботами, ожидающими чёткого приказа. Из их редких бесед он узнал, что именно они убили и вынесли из резиденции его отца, Вэкфорда и Паулину. Он с удовольствием отвлёкся бы на чтение, но кавалеры не позволяли ему раскрывать книги. Кажется, они не знали, что Пип не был библиомантом.
За всё это время чужаки ни разу не упомянули о Сандерленде. Мальчик надеялся, что водитель успел убежать. Пип всегда мечтал быть таким же большим и сильным, как Сандерленд. Он хотел, чтобы его воспринимали всерьёз. Пип часто наблюдал за водителем, и иногда, правда очень редко, ему даже хотелось, чтобы Сандерленд был его отцом и увёз его на своём "роллс-ройсе" в большой мир, прочь из резиденции и тихой долины туда, где живут другие люди, с которыми можно подружиться.
Кавалер поднялся из кресла и подошёл к старинному комоду с зеркалом. Указательным пальцем он передвигал по крышке комода баночки с белилами, словно шашки по игральной доске.
- Как давно ты это делаешь? - спросил он.
Это были первые слова, адресованные Пипу, с тех самых пор, как женщина в чёрном вернулась с книгой и приказала отвести Пипа в его комнату.
- Что?
- Ты прекрасно понимаешь, о чём я. Как давно ты начал гримироваться?
- С тех пор, как побывал в цирке и клоуны заперли меня в ящике.
Кавалер тихо рассмеялся. Скрипящий звук, который раздавался, когда он передвигал баночки, оборвался. Стражник посмотрелся в круглое зеркало Пипа, кончиками пальцев помассировал лицо, а затем снова сел в кресло. Он сидел спиной к кровати, поэтому Пипу не всегда было видно, чем именно занят кавалер. Возможно, он как раз проверяет свою человеческую маску, поправляет кожу вокруг глаз и уголков рта, чтобы скрыть острые как бритва клыки.
Но тут кавалер сделал нечто неожиданное: он открыл все баночки, заглянув в каждую, и начал наносить себе на лицо белила.
Пип, сидя на кровати, немного подвинулся, чтобы через плечо кавалера наблюдать за ним в зеркале.
Не проще ли снять свою маску и обнажить настоящий клоунский оскал? Вместо этого чужак втирал себе в кожу белила от корней волос и до ушей, покрывая ими лоб, щёки и частично шею. Он нарисовал себе огромный тёмно-красный рот. Рот получился неровным, справа угол губ был гораздо выше и шире, чем слева. Мужчина наносил краску всё более толстым слоем, пока следы его широких пальцев не стали похожи на мазки кисти на картине, написанной маслом. В заключение он обвёл контуры чёрным карандашом. Если бы Пип не знал, как жутко выглядит этот человек под маской, грим наверняка нагнал бы на него смертельный страх. Но теперь мальчик лишь удивился.
В довершение всего кавалер нацепил красный клоунский нос и резко развернулся к Пипу:
- Что скажешь?
- Не очень-то, - ответил Пип.
- Это ещё почему?
- Вы забыли о глазах.
Маленькие тёмные глазки, обрамлённые белилами, делали его похожим на акулу. Кавалер снова повернулся к зеркалу, сунул палец в баночку с краской и закрыл веки, чтобы наложить на них тени.
В распоряжении Пипа было всего несколько секунд.
Почти бесшумно мальчик соскользнул с кровати и бросился к двери.
Мужчина предусмотрительно запер её, но ключ остался в замке - кавалер даже подумать не мог, что его пленник решиться на побег. Пип был всего лишь ребёнком, довольно мелким для своих десяти лет, и до настоящего момента он ни разу не пытался убежать.
Мальчик медленно повернул ключ.
Замок щёлкнул.
Мужчина вздрогнул:
- Что за чёрт?!
Он оказался более проворным, чем надеялся Пип. Через секунду чужак был уже у двери и прикрыл её плечом, прежде чем Пип успел выскочить наружу. Дверь захлопнулась, но ключ выскользнул из замка и остался в руке Пипа.
Лицо кавалера будто таяло на глазах, подобно маске из нагретого воска. Несимметричный рот исказился в страшной улыбке.
- Глупый мальчишка!
Пип, увернувшись, побежал обратно в глубь комнаты. Мужчина хотел запереть дверь на замок, но лишь теперь заметил, что ключ до сих пор у Пипа.
- Дай сюда!
- Подавись попкорном, гадкий клоун! - сказал Пип.
Кавалер бросился к нему с такой сумасшедшей скоростью, будто пытался удрать от бешенной собаки. Пип отпрыгнул в сторону, упал на живот и ящерицей проскользнул под кровать. Это было огромное дубовое ложе, наверняка оно простояло в этой комнате не меньше сотни лет. Пип оказался среди клубов пыли, паутины, игрушек и потерянных носков.
Мужчина опустился на колени и заглянул в щель между полом и кроватью. Кровать была не только тяжёлой, но и высокой, поэтому если бы он захотел, то вполне мог бы пролезть следом за своим пленником.
- Выходи сейчас же, и тогда я, быть может, сжалюсь и отрежу тебе всего лишь одно ухо!
Пип схватил деревянный меч, который когда-то вырезал для него Вэкфорд, и ткнул противнику прямо в лицо. Кончик меча был совсем тупым, но его оказалось достаточно, чтобы поразить кавалера точно в глаз. На его лице показались красные подтёки, и теперь это был вовсе не грим.
С отчаянным криком кавалер закрыл глаза рукой и отскочил назад. Пип сомневался в том, что смог ослепить противника, но ранение казалось очень болезненным.
- Ах ты, маленький подонок! - Мужчина снова заглянул под кровать, на этот раз готовый к новому нападению.
Он без труда схватил деревянный меч Пипа и, отшвырнув его в другой конец комнаты, полез за мальчиком.
Пип развернулся и изо всех сил ударил его ногами в голову. Он попал в цель, но удар оказался вовсе не таким сокрушительным, как надеялся мальчик. А затем рука преследователя крепко схватила его за лодыжку. Клоун подтянул к себе Пипа, и из его глотки вырвались не слова, не крик, а какое-то животное рычание.
Вдруг Пип почувствовал толчок. На секунду чужак перестал тащить его к себе, а затем схватил с новой силой.