Его что-то невидимое толкало в спину, силой подтаскивая к колдуну. Лясота уперся ногами в пол, отчаянно сопротивляясь. Старик довольно рассмеялся. Тут же что-то ударило его по ногам, и молодой человек рухнул на колени. Тело больше не принадлежало ему. Как со стороны наблюдал он, как колдун взял его за волосы, заставляя поднять глаза.
- Забудь, - промолвил он. - Ты принадлежишь мне. И только мне. И лишь я могу делать с тобой, что захочу! Я - твой господин и повелитель!
Не выпуская пряди волос из руки, другой колдун ловко набросил на голову молодого человека уздечку, и, ощутив во рту железо мундштука, Лясота почувствовал сильную боль. Она окутала его от кончиков пальцев до макушки, скрутила тело в дугу, ломая кости и выворачивая наизнанку. Он закричал, но из-за мундштука во рту вместо крика родился жуткий рев, совершенно не похожий на человеческий голос. Рев перешел в визг. Его рвануло вверх. Он резко вскочил, но чуть не потерял равновесие и был вынужден, наклоняясь вперед, опереться об пол руками. Шею рвануло вперед и вверх. Затрещали ребра, ему словно на дыбе ломали все кости. Сквозь боль, шум крови в ушах и собственные дикие крики он слышал довольный смех колдуна.
Боль схлынула так же неожиданно, как и возникла, оставив лишь дрожь в измученных мышцах. Постепенно успокаиваясь, Лясота сообразил, что изменился, и это вселило в него страх. Расставив ноги, вытянув шею, мелко дрожа всем телом, он стоял перед своим хозяином и не мог поверить, что с ним это произошло. Но это был не сон. Он действительно превратился в коня, а на полу, под ногами, лежала его порванная, превратившаяся в груду тряпок одежда.
- Хорош, ох хорош! - Колдун обошел его кругом, похлопывая по спине, плечам и бокам. - Мастью, правда, не вороной, а каурый, так то не важно. Непривычно? Ничего, обвыкнешь! Вот обломаешься малость - и обвыкнешься. А ну-ка…
Забросив повод на спину, старик молодецки крякнул и вдруг одним прыжком, как кот, очутился на спине жеребца. Лясота попробовал взбрыкнуть, но колдун так резко дернул за повод, разрывая губы железом, с такой силой и злостью ударил по бокам, что он только заржал от боли.
- Вперед! Н-но!
Сопротивляться не было сил. Неловко, путаясь в ногах, Лясота вынес колдуна из конюшни. На дворе он пошатнулся, едва не свалившись и чудом устояв - на крыльце стояла княжна Владислава. Прижав руки к груди, она во все глаза смотрела на невесть откуда взявшегося коня.
- Пошла в дом! - как дворовой девке, крикнул ей колдун, а сам замахнулся возникшей в руке плетью.
Было больно. Завизжав, Лясота запрыгал по двору. Новый удар заставил его ринуться прочь, не разбирая дороги.
- Ага! Хорош! Ай да молодец! Ай да жеребец! - покрикивал колдун, время от времени нахлестывая его плетью. - А ну быстрее! Что плетешься! Вихрем несись! Ввысь! Ну-ка ввысь!
Лясота мчался, не разбирая дороги, не чуя под собой ног. Ему было так страшно, что он подчинялся слепо, не думая ни о чем - только бы убежать от боли, от того, что хозяин делает с ним. "Этого не может быть! Я не верю! - билась в голове мысль. - Я сплю. Это сон. Так не бывает! Так не…"
Впереди встал овраг. Оттолкнувшись от земли, Лясота взвился в воздух - и неожиданно сообразил, что летит. Овраг мелькнул внизу, за ним - поляна. Потом пошли деревья. А он все летел по воздуху, как пущенный из пращи камень. Испугавшись возможного падения, закричал - получилось ржание, - забил по воздуху ногами, и тут же его опять принялись стегать плетью.
- Чего буянишь, травяной мешок? Не старайся, не скинешь!
А было бы неплохо! Ринуться оземь, разбиться вместе с проклятым колдуном! Мысль об этом была столь сладка, что Лясота всем телом устремился вниз. Ветер засвистел в ушах, на глазах навернулись слезы…
И копыта грянули оземь.
От досады он заржал. Трус! Слабак! Не смог! Ну почему все не так? Удар плети заставил его снова пуститься вскачь.
Было уже поздно, когда шатаясь, роняя с порванных губ пену пополам с кровью, Лясота подвез хозяина к дому. Ноги с непривычки дрожали, перед глазами стоял туман. Легкие горели, и каждый вздох отзывался болью где-то под ребрами. Колдун спешился, потянул за узду, и он с трудом сделал несколько шагов.
Его привели к стене конюшни. Где-то в глубине души у Лясоты затеплилась надежда, что сейчас с него снимут уздечку, позволив принять человеческий облик, но она угасла, когда колдун прикрутил повод к вбитому в стену крюку так, что коню пришлось задрать голову. Скосив глаз, он увидел, что старик принес откуда-то кнут.
- Что, понял? - усмехнулся он. - Это впредь тебе наука! Чтоб не смел хозяину перечить!
Он размахнулся, и Лясота еле успел закрыть глаза, чтобы по ним не попало кнутом.
Удары сыпались один за другим. Старый колдун только на первый взгляд казался немощным. Кнут свистел в его руке, то рассекая кожу до мяса, то просто обжигая как огнем. Когда-то его, перед отправкой на каторгу, били батогами вместе с другими мятежниками, кто избежал плахи и виселицы, но такого Лясота не испытывал. Тогда палач делал свою работу, стараясь лишь отсчитать нужное число ударов и следя, чтобы не перешибить хребта или не покалечить. А старый колдун упивался чужой болью. Испуганное ржание и визг только радовали его.
- Я здесь хозяин! Я, - повторял он, хлеща по спине, бокам, по ногам и шее. - Будешь еще своевольничать? Будешь норов выказывать?
Свистел кнут, звенела уздечка, и ее звон напоминал издевательский смех, сводивший с ума. Лясота ничего не соображал. Им владели только гнев и страх - за что? Почему?
- Не смейте!
Отчаянный пронзительный крик раздался внезапно. Колдун сбился. Новый замах сорвался, и удар пришелся о землю. Княжна Владислава, подлетев, повисла на его занесенной руке, цепляясь за запястье.
- Не надо! Прекратите!
- Не твое дело! Пошла вон!
- Да как вы смеете? - У девушки на глаза навернулись слезы от обиды, но она не отступила. - Кто вам дал право…
- Я! Я тут закон! Что хочу, то и делаю!
- Но ему же больно!
Не ожидавший отпора со стороны девушки, колдун все-таки опустил кнут, и Владислава попятилась, вставая между человеком и конем. Дрожавший всей шкурой Лясота, вывернув шею, не сводил с нее глаз. Он словно увидел ее в первый раз и не верил тому, что видел.
- Больно? - рассмеялся старик. - Поболит и перестанет. Впредь наука! Потом мне в ноги поклонится, благодарить станет за то, что ума всыпал… Эй, ты! Станешь благодарить?
Лясота молчал. Его всего трясло. И что он мог сказать? Что, если откроет рот, раздастся лишь лошадиное ржание?
- Гордый, - усмехнулся колдун. - Ничего, и не таких ломали. Авось постоишь - присмиреешь. Впредь наука!
Отбросив кнут, он шаркающей стариковской походкой направился к дому. Задержался на крыльце.
- Идите в дом, барышня.
Девушка заколебалась:
- Я не пойду. Я боюсь…
- За себя небось боитесь, барышня? - В устах старика это обращение звучало издевательски. - Вам не за себя, а за него бояться надо. Не пойдете в дом - ему же хуже сделаете.
Владислава бросила на привязанного коня быстрый взгляд и, опустив голову, мышкой шмыгнула на крыльцо. Хлопнула дверь. В маленьком окошке загорелся слабый огонек. Лясота остался один. Короткий повод уздечки не позволял ему опустить голову. А после бешеной скачки так хотелось пить и есть! Но даже если бы ему предоставили больше свободы, все равно поблизости не было ни ведра воды. А трава… мало того что росла далеко, за покосившейся оградой, так еще было трудно представить, как он возьмет ее в рот. За Каменным Поясом, когда бродил по тамошней тайге, с голодухи что только не приходилось есть. Даже сосновую хвою, случалось, жевал. Но чтобы траву… Впрочем, если хозяину вздумается надолго оставить его в облике жеребца, придется жевать овес и сено.
Вечер спустился быстро, словно только и ждал, когда колдун уйдет в дом. Сизые сумерки наползали, как туман, как вода в половодье - исподволь. Где-то в стороне догорал закат. Первые комары завели свою гнусавую песню, привлеченные запахом его крови и пота. Машинально шлепнув хвостом по бокам, Лясота попал жесткими конскими волосами по едва заветревшимся ранам и взвизгнул от боли. В овраге послышался какой-то шум, неразборчивое бормотание и повизгивание. Лошадиным острым слухом Лясота различал малейшие звуки, но отнюдь не радовался своему дару.
Он встрепенулся, когда тихо скрипнула дверь. Неясный силуэт показался на крыльце. Княжна Владислава? Она-то что здесь делает?
Подойдя ближе, она остановилась, рассматривая коня. Лясота тихо переступил с ноги на ногу.
- Не бойтесь, он уснул, - прошептала она. - Я вам хлеба принесла. Вы будете хлеб?
На ладони лежал кусок, посыпанный солью. Есть захотелось еще сильнее. Он потянулся, взял его губами. Кое-как запихнул дальше, за щеку. Вкусно! Ткнулся носом в ладонь, ощущая запах девичьей кожи и не зная, как еще отблагодарить за этот жест.
Свободной рукой девушка осторожно дотронулась до его шкуры. Он вздрогнул от легкого прикосновения.
- Больно? - Княжна отдернула руку.
Лясота помотал головой. Проклятая уздечка издевательски зазвенела всеми бляшками, словно засмеялась.
- Это… правда вы, Петр?
Он кивнул. Звякнула уздечка. Во рту был противный вкус железа. Мундштук мешался, натирая порванную губу, и он то и дело мусолил его, злясь на себя за то, что не может хотя бы вытолкнуть изо рта эту дрянь.
- Если бы своими глазами не видела, ни за что бы не поверила! Что он с вами сделал?
Он вздохнул. Как ей объяснить?
- Знаете, а вы красивый! - Поколебавшись, Владислава все-таки дотронулась рукой до его лба, провела по носу, щекам, коснулась шеи. Лясота терпел эту странную ласку, вздрагивая лишь, когда девушка задевала рубцы. - Папа сказал бы - породистый. Золотисто-каурый. Я немного разбираюсь в лошадях. У нас с папой небольшой завод был. Мы с ним однажды были на конской ярмарке и там видели таких лошадей…
Лошадей! Он невольно заржал, и девушка отдернула руку.
- Простите меня! - Даже в темноте было видно, как она покраснела. - Я не должна была так говорить. Я дурная и невоспитанная. Вам плохо, а я… Простите! Я не хотела. Просто я люблю лошадей… Ой, я опять говорю что-то не то! Но я не такая, честное слово! Мне вас очень жаль! Может быть, я могу чем-нибудь помочь?
Он вздохнул. Как ей объяснить про уздечку? Потянулся носом, ткнул в крюк, к которому она была прикручена.
- Отвязать? - догадалась княжна. - Вас надо отпустить?
Он тряхнул шеей. Отпустить, и тогда он сможет убежать и бегать в облике коня до тех пор, пока кто-то не снимет с него узду, вернув прежний вид. Над ним не будет власти старого колдуна, но что будет потом? Если он действительно породистый жеребец, как сказала княжна, вдруг первый же встречный захочет забрать его себе? А там - кто знает, какая его ждет судьба? Запрягут в телегу? Или отправят на конскую ярмарку, чтобы какой-нибудь помещик купил его для своих кобыл? Нет, конечно, рано или поздно с него сняли бы уздечку, но чего придется натерпеться до этого момента? А вдруг на ярмарке его захочет купить сам колдун? Что он с ним сделает тогда за ослушание? И как быть с Владиславой? Оказавшись на свободе, он может убежать, но девушка-то останется тут, заложницей. Нужна ли ему свобода такой ценой?
Она по-своему поняла его жесты.
- Я попробую.
Поправив на груди шаль, она подошла к крюку, дернула обмотанный вокруг него повод раз, другой. Потом попыталась развязать узел, но, провозившись несколько минут, только запутала его сильнее.
- Не получается! - Владислава сдула со лба выбившуюся из прически прядку. - Крепко примотана!
Лясота знал, что дело не в крепости. И у кого-нибудь другого в руках повод развяжется от легкого прикосновения.
- Я не знаю, что делать! - всплеснула руками Владислава и вдруг обхватила коня за шею, прижавшись щекой. - Но обязательно что-нибудь придумаю!
19
Утром колдун вышел на двор мрачный настолько, что стоило ему показаться на крыльце, как Лясоту пробрала дрожь. Вывернув шею, он с тревогой следил за приближавшимся стариком. Тот выглядел так, словно не спал всю ночь. Вслед за ним на пороге показалась княжна Владислава. Кутаясь в свою шаль, она не сводила глаз с жеребца и старика. Девушка не сомкнула глаз до рассвета, ворочаясь с боку на бок и терзаясь тревожными мыслями. Ей было страшно, одиноко и ужасно жаль своего спутника. Она даже не так волновалась о себе, как о нем. Бедненький! Ей хорошо - лежит в постели, рядом с теплой печной трубой, сыта и никем не обижена. А он стоит там себе под открытым небом, без воды и еды… Как он на хлеб накинулся! И даже слова сказать не может! А этот злой старик опять станет его мучить!
Утром девушка попыталась вступиться за Лясоту, попросила освободить. Колдун выслушал ее, насупив брови, но договорить не дал, шлепнув ладонью по столу.
- Это мой дом. В нем я хозяин. Тут мои законы. А он их нарушил. Впредь будет ему уроком.
- Так вы его освободите? - встрепенулась тогда княжна.
Колдун смерил ее насмешливым взглядом.
- Погляжу.
И вот теперь Владислава потянулась следом, чтобы своими глазами увидеть, исполнит ли колдун свое обещание.
Она ахнула, когда в руке у него внезапно оказалась плеть. Самого Лясоту пробрала дрожь. Он прижал уши, напрягся, готовый терпеть новую боль, попятился, врезавшись крупом в повалившийся за день забор и задирая голову, чтобы не попало по глазам. Но колдун только снял с крюка повод и отвел его в конюшню. Вышел он оттуда несколько минут спустя один.
Не помня себя, Владислава кинулась внутрь. Все стойла были пусты, и только в одном из них переминался с ноги на ногу золотисто-каурый жеребец. Он по-прежнему был привязан за ту же самую уздечку, только теперь повод был подлиннее, так что можно было дотянуться и до полных овса яслей, и до воды.
- Вы? - всплеснув руками, девушка бросилась к коню. - Да сколько же это будет продолжаться?
"Пока кто-то уздечку не снимет!" - хотел сказать Лясота, но только тихо заржал.
- Вы чего тут забыли, барышня? - Колдун показался на пороге конюшни - черная тень на фоне светлого пятна. - Пущай постоит. Ему полезно! Не весь еще норов дурной из него вышел. Ишь как глаза пучит. Того и гляди, лягнет.
- Я только… - Девушка невольно придвинулась к Лясоте поближе, как будто он даже сейчас, на привязи, мог ее защитить. - Посмотреть, как он…
- Дела все переделаете - и можете миловаться, сколько душе угодно! - отрезал колдун.
- Какие дела? - оторопела Владислава. От удивления княжна даже не обратила внимания, на что намекал старик. Она жила тут уже пятый день, и все это время чувствовала себя гостьей, маясь от скуки и тревоги.
- А такие! Пора и вам, гостюшка дорогая, ручки белые работой потревожить. Дрова-то колоть не заставлю, а вот мисок, кружек да плошек грязных накопилось много. И зашить-починить кое-что надо. С иголкой-ниткой управляться небось нянюшки вас обучали? Вот и поглядим, хорошо ли вас выучили!
Властно взяв ее за локоть, хозяин вывел девушку из конюшни.
Работы оказалось много. Одних мисок и тарелок дюжины четыре, не считая кружек и ложек. Потом пришлось скоблить стол, подрубать скатерти и полавочники, пришивая к ним красную узорчатую бахрому. Мести пол, в сундуках перетряхивать одежду - сначала вытащить, вынести на двор, встряхнуть, чтоб избавить от пыли, затем уложить все назад и засыпать сушеной лавандой - от моли. Непривычная к такой работе, Владислава чуть не плакала. Удерживало ее только одно: а что, если колдун разозлится на нее и тоже в кого-нибудь превратит? Что им тогда делать? Девушка не могла представить себя в облике, скажем, козы или коровы.
Она еще возилась, подметая полы, когда на дворе послышался шум, и колдун пристукнул по столу.
- Бросай дела! Гостей встречай!
Гостей? Каких гостей? У княжны веник выпал из рук. Почему-то представилось, что сейчас сюда заявятся черти и всякая нечистая сила. Рука сама потянулась к нательному крестику, губы забормотали молитву, а колдун расхохотался.
- Боишься? Зря! Поди глянь, кто пожаловал! Не люблю их, а все-таки…
Снаружи слышались конский топот, шаги, молодецкие выкрики, скрип колес.
Девушка поспешила на крыльцо. На дворе уже гарцевали на крепко сбитых конях незнакомые мужики и парни, кое-как одетые и вооруженные кто рогатиной, кто дубиной, кто старинной пищалью, а кто топором и пищалью сразу. Следом за ними въезжала подвода, где на мешках и сундуках сидело еще несколько человек. Всего приезжих было пятнадцать.
Лихо осадив вороного коня, у крыльца спешился мужчина средних лет, одетый побогаче остальных, в казачий кафтан. Бросив повод коня подскочившему парню, лицо которого Владиславе показалось даже симпатичным - был он, во всяком случае, самым молодым из гостей, не старше семнадцати-восемнадцати лет, - мужчина шагнул навстречу колдуну, придерживая рукой висевшую на боку саблю.
- Ну, здрав будь, хозяин ласковый! А мы опять по твою душу.
- Вижу, - нахмурился "ласковый хозяин", опираясь на откуда-то взявшуюся палку. - С чем на этот раз?
- Да обычное дело. Купцов маленько пощипали. Вот, добра прихватили. Меха, ткани, узорочье всякое. Ну и золота-серебра добыли. Спасибо Степке - он у меня зоркий! А уж какой бедовый да понятливый! Люблю его, постреленка!
Мужчина притянул к себе того паренька, потрепал и без того растрепанные вихры, чмокнул в макушку.
- Ну уж и любите, Тимофей Игорыч, - ломающимся баском откликнулся Степка.
- А чего ж тебя не любить, когда ты малец-удалец весь из себя молодец? Ну, беги покамест. Дело справляй!
Парень увел вороного коня.
- Примешь ли нас, хозяин? - Тот, кого назвали Тимофеем Игорычем, придвинулся к колдуну.
- Чего ж не принять гостей дорогих? - ответил тот неласково. - Только у меня печь не топлена, ничего не готовлено.
- Да мы что птицы небесные - нам бы воды глоток да хлебца чуток, - ответил мужик и вдруг заметил Владиславу. Загорелое его лицо с широкими скулами и отвислыми усами сразу как-то изменилось. - Эге, а откуда у тебя такая краля красоты неземной?
Он подмигнул девушке, и Владислава испугалась. Этот человек пока не сказал ни одного грубого слова, все шутил и балагурил, но на нее вдруг словно повеяло могильным холодом.
- Откуда-откуда… оттуда, - грубо оборвал колдун. - Ты, Тимошка, свое место знай. Аль забыл, кем ты был и кем стал?
- Место я свое, хозяин, помню, - процедил тот. - А и ты свое не забывай! Я чего хочу, то и беру, потому меня называют Хочухой!