И так она сидела в обнимку с запятнанным грязью гусем, вглядываясь в ручей, когда внезапно возник швед на коне, спрыгнул, повалил ее на землю, задрал тряпье, называемое юбкой и тут же ее изнасиловал. Завершив это дело, он вскочил и закричал на своем языке викингов. Тотчас явились еще шестеро его дружков и все сделали с ней то же самое.
В городе – грабеж, избиение, убийство, нивы подожжены, скот в полном смятении. Все это высокие светловолосые, ширококостные парни с голубыми глазами и диким смехом приносили в любое место. В прошлом, рассказывали, было прекрасное время под защитой евреев. Но с тех пор, как викинги подняли головы и начали нападать на хозяев этой земли – евреев, пришли жестокие дни.
Она села. Жгло между ног. Плакала. Смотрела на первого, кто ей это сделал, покорным взглядом, какой бывает у лошади. Может, он и есть ее дьявол?
Звали его Олег. Банальное это имя было распространено среди викингов, но ей оно казалось сладкозвучным, ибо Олег неожиданно обнял ее, после того, как излил в нее семя, и ей показалось, что она сейчас взорвется. Объятие было сильным. Он поцеловал ее в упругие девичьи щеки и начал покрывать лицо ее мелкими поцелуями. Встал и проскользнул пальцами в ее волосы, и это прикосновение было успокаивающим и усыпляющим.
Никогда так хорошо не было у нее с мужчинами. Старый толстяк платил за нее ее хозяину огромными мясистыми рыбами, хозяин коптил их, посыпая дорогой солью, и она гордилась такой оплатой и питала особое чувство к тому толстяку.
Олег ничего не заплатил. Он брал все силой, как принято у шведов. Все, что он видел, он брал, ибо сила его меча и жажда сражения уничтожали все, что стояло на его пути. Но в Олеге кроме силы таилась и нежность, и он гладил её и давал ей почувствовать, что она для него что-то особенное.
Олег и его дружина тут же отрубили головы пяти гусям, хотели и у Титы отобрать гуся, он она крепко его обняла и сказала: "Нет".
Они приказали ей общипать гусей. Но тут же, не дожидаясь, выпотрошили их. Затем сами помылись в ручье, развели костер и начали жарить гусиное мясо. Они жадно глотали жареное мясо, и она приблизилась к Олегу, и смотрела на него голубыми глазами, и он оторвал большой кусок гусиного мяса и дал ей. И она тоже начала жадно есть.
"Меня зовут Лолита", – сказала она Олегу, стараясь подражать славянскому говору, чтобы он понял, и он тоже назвал свое имя – Олег.
Завершили еду, вскочили на коней и исчезли в далях. Глядела она с печалью вслед Олегу. Впервые в жизни она испытывала это чувство, как человек, что есть у него что-то дорогое, которое у него отобрали. До того момента Лолите не было знакомо чувство, что ей что-то принадлежит, кроме этого гуся, у которого коричневые перья проросли между белыми, и она любила его.
Шведы промчались через село, и через час там не осталось ничего живого. Лолита видел дым пожарищ, встающий над село, и убегающих людей, и шведы, которых поляне называли "русскими", скачут за убегающими и убивают их.
Она видела своего хозяина, пытающегося убежать в лес, но его догнал всадник, быть может, даже Олег. Вернулся швед, размахивая отрубленной головой ее хозяина и, хохоча, швырнул ею в своих товарищей. Один из них поднял большой нож и поймал летящую голову на острие. "Ура" – закричали все остальные в знак восхищения его ловкостью. Он же совершил на коне круг почета, раскрутил штык и зашвырнул голову в травы.
Лолита закричала, упала на землю со смешанным чувством страха и радости. Сейчас она одна во всем мире. Что с ней будет?
Прошла студеная ночь. Вокруг сновали волки, и она лежала в обнимку с гусями. Но волки не нападали ни на нее, ни на гусей, ибо в ту ночь у них было вдоволь трупов, и животы их были полны до того, что одного из них вырвало.
Утром Лолита встала и пошла в сторону большой реки, подгоняя гусей, там, у реки, она найдет этих русских. Там они останавливаются и торгуют. Знающий читатель в курсе, что диких славянских племен, живущих в морозных степях, морские пираты и купцы из Скандинавии, называли всех, которых мы сегодня называем викингами, норманнами или шведами, по имени – рус, русский.
Лолита двигалась медленно. Земля здесь была абсолютно плоской, и ряды деревьев росли, словно кто-то их выстроил в шеренгу. Но, по сути, они обозначали лишь берега ручьев, которые впадали в великую реку.
Легкий туман стлался над землей, и видимость была слабой. Но она знала направление к реке и тонким посохом подгоняла гогочущих гусей. Уже был почти вечер, когда она увидела корабли, возникшие словно бы посреди степи. Великая река, которую дикари называли Днепром, а иудеи – хазарским Даном, катила свои воды. У берега стояли на причале три вытянувшиеся легкими стрелами корабля с высокими мачтами.
Лолита облегченно вздохнула и обратилась в душе своей к богине ночи сна Йокатине:
"Прошу тебя, сделай так, чтобы Олег меня захотел, я тебя так прошу, чтобы он увидел меня и вспомнил. Как я хочу, чтобы он взял меня в свои сильные руки и поцеловал меня около ушей, как это сделал раньше. Как я хочу, чтобы он снова расшевелил пальцами мои волосы, какое это наслаждение. Пусть возьмет меня как одну из своих прислужниц, почему бы нет?"
Глава сороковая
Она прошла с гусиным стадом еще немного, приблизилась к берегу ближайшего ручья, вдоль которого зеленели кусты малины. Гуси торопились к этим кустам в сумеречном сете, лакомились зеленью и искали место для ночлега. Тита влезла вместе с ними в незнакомый куст, цветы которого остро и неприятно пахли, и под прикрытием куста сидела и поглядывала в сторону кораблей, моряки которых начали разжигать на берегу костры.
Солнце закатилось, и внезапно её охватил резкий холод. Гуси прижались один к другому, легли друг на друга, да и Тита сжалась, обняла своего гуся и заснула. Спала до восхода. Гуси разбудили ее. Все они были налицо, ни один не пропал. Этот небольшой успех, что она проспала всю ночь, одна в открытой степи, и сохранила стадо, внушил ей большую радость. Подошла к ручью, увидела свое лицо отраженным в воде. Боже, какое оно грязное.
Гуси были голодны, и она дала им попастись вдоль берега. Нервозность в ней усиливалась. Она видела суетящееся множество людей у кораблей. Что будет, если они уплывут, а она так и не доберется до Олега? Вместе с восходом солнца Лолита встала, расчесала пальцами свои светлые волосы, помыла лицо в ручье, так, что щеки раскраснелись от студеной воды, отковыряла грязные пятна с платья, взяла подмышку своего гуся, и посохом погнала все стадо вниз, по широкому зеленому склону, к реке.
Шведы привстали и следили за ней. Ждали ее приближения, не проронив ни слова. Она тут же приблизилась к Олегу, глядя на него в упор. Сердце ее трепетало: что он сейчас с ней сделает.
Олег сказал: "Это маленькая пастушка гусей из села".
Лолита молчала.
"Чего ты хочешь? – спросил Олег.
И тут она почувствовала, что все будет хорошо. Но так и не ответила, лишь не отрывала от него взгляда.
"Что ты хочешь?" – заорал он.
И она четко заметила, что он не ухватился за меч. В испуге от его крика, она не могла открыть рта. Гуси же гоготали и прыгали в воду.
"Что она хочет?" – спросил Олег на своих соратников.
И одна из молодых служанок в порванном платье поспешила к ней, бросая испуганные взгляды во все стороны, на руки мужчин. "Что ты хочешь" – спросила Титу.
"Хочу остаться с Олегом", – наконец выдавила Тита почти шёпотом, отвечая служанке.
"Что она сказала?" – гневался Олег, явно растерянный ситуацией, но ощущая в себе желание снова повалить Титу на землю. Она это почувствовала.
"Она хочет остаться с тобой" – сказала облаченная в тряпье служанка, и громкий гадкий хохот послышался по всей дружине головорезов, наблюдающих за этой сценой.
Олег смотрел на нее в упор. Гуси сбились в кучу. Олег чувствовал какое-то ранее незнакомое ему приятное чувство, пожал плечами, пошел прочь, и после нескольких шагов, не оборачиваясь, указал рукой на корабль.
"Быстро, – сказала служанка, – поднимайся на корабль".
Тита оглядела стадо, затем крепко обняла любимого гуся и пошла по длинной доске, соединяющей берег с бортом черного шведского корабля. Поднялась внутрь этой качающейся посудины, и лишь сказала по себя "ура", когда миновала перила и вошла в место, наводящее страх на жителей всех сел, на корабль викингов. Покачивание судна околдовало ее с первого мгновения, как она ступила на палубу.
Она оглянулась вокруг, ступая тонкими ногами по прогибающемуся дощатому настилу между тюками товаров. Олег чувствовал сильнейшую тягу к этой девочке. Несмотря на то, что через полчаса все корабли должны были двинуться в путь, он поднялся на корабль, забыв обо всем.
"Идем", – сказал он мягким голосом, склонившись над ней и глядя в ее вопрошающие глаза. Повел ее в свой шатер, держа ее маленькую руку в огромной своей ладони. Тело ее дрожало, горячая волна прошла по нему, она шла за ним. В шатре он обнял ее тонкое тело, и только тогда она оставила грязного своего гуся, который убежал в какой-то угол.
Олег гладил её лицо. Она улыбалась, голубые, ослепляющие светом ее глаза были полны благодарности. Войдя в нее, он бормотал – "сладкая", "прекрасная", "ой", и вдруг спросил ее: "Как тебя зовут?"
"Что?" – спросила она, не расслышав его из-за тяжкого его сопения.
"Как тебя зовут?" – проговорил он ей прямо в ухо, на минуту прекратив движения.
"Лолита", – скала она, ничуть не удивившись, что он забыл ее имя.
"Ой, Лолита, ой, Лолита, Лолита", – он снова возобновил свои любовные движения, млея от остроты наслаждения, от сладости, которой раньше не знал, и, наконец, излился с криком "Лолита!", разнесшимся по всей степи.
Это был первый раз в его жизни, когда девочка пришла к нему по собственному желанию и сказала, "Я хочу Олега", не требуя оплаты, и никто ее не насиловал и не брал в плен. Его испугало незнакомое ему желание быть добрым и милосердным.
Четырнадцати лет была Лолита, когда обрела свое счастье, не веря, что оно вообще существует в мире. Обняла она ногу Олега и не давала ему уйти, пока он не оттолкнул её другой ногой, и она отлетела с воем в угол.
Опять пришло к нему это чувство милосердия, и он вышел из шатра, порылся в тюках, пока не сказал: "О, вот оно". Извлек из тюка черное шелковое платье, на котором были вышиты черной нитью головы змей. "Иди сюда, погладь это", – пролаял он одной из служанок, она подбежала, и согнувшись в поклоне, взяла платье. И через пять-десять минут, пока Олег смотрел на воды, текущие вдоль борта, принесла выглаженное платье, перекинутое через руку, и осторожно передала ему.
Он раздвинул полог шатра, увидел малышку и сказал ей:
"Надень это".
Она встала, обнаженная, какой он ее оставил, тело и соски вновь ударили его своей мощной невероятной красотой, которой одарили ее боги. Она взяла платье и только произнесла "Йо", и тут же облачилась в него, тут же обернувшись царицей корабля, царицей Олега.
Корабль шел на север. Всю дорога Тита сидела на носу корабля, глядя на бегущие воды, на широкий разлив реки, на деревья по обоим берегам, на шумящие на ветру кронами тополя, на небо, полное белых облаков, на зеленые равнины и невысокие холмы. На стада несущихся бизонов, на водяных птиц и рыб. И все размышляла над событиями последних дней в ее жизни.
Гусь сидел возле неё. Три раза пытались изжарить его на ужин, и три раза Тита обнаружила, что стоит ей сказать "нет", как все тут же исполнят ее желание.
Глава сорок первая
Сидела и размышляла Тита, гусь ее гоготал во главе нового стада, сидела она на ступеньках дома Олега, в Швеции, после завершения их путешествия: Олег меня любит. Он действительно любит меня. Как мне хорошо с тех пор, как я пришла к нему, вся дрожа и не зная, убьют ли меня, превратят ли в подстилку на неделю, а затем выбросят в какое-нибудь заброшенное село. Да, в общем-то, мне было все равно, что со мной будет. Я всего лишь хотела быть возле Олега, и пусть он делает со мной, что хочет. И вдруг он дал мне черное шелковое платье, Взял его из тюка трофеев, которые вез жене.
Шесть месяцев мы плыли на север. Останавливаемся около какого-нибудь села, грабим его. Олег там был тяжело ранен. Я боялась, что он умрет, и надо будет мне вернуться к той мечте о дьяволе с кривым членом, который спасет меня. Но для Олега эта рана оказалась легкой, и он смеялся, когда ее ему зашивали, смотрел на меня и сказал: "Тита, дай мне руку". Я дала ему руку, и он гладил ее от ладони до локтя, затем опять вниз, до ладони, и смотрел мне в глаза, и ни один мускул не дрогнул у него, пока его резали и затем зашивали. "Ты должна научиться сама – зашивать мне раны, Тита", – говорил он.
И я ответила: "Да, я научусь", ибо все, что он скажет мне, я сделаю.
И так мы отплыли. Я учусь зашивать рубленные от меча раны у рабов, которых захватили, чтобы они были мне пособием для учебы. Дважды доходил меня до рвоты запах крови, но Олег сказал мне: "Царице корабля викингов нельзя пугаться запаха крови", И я очень старалась.
Дважды мы пересекали сушу, от реки к реке, волокли корабли по земле, встречая других шведов. Понемногу я учу их язык и довольно сносно разговариваю. Там, на остановках, Олег пил какой-то желтый пенистый напиток, возвращался в нашу постель пьяным и тут же засыпал. Там, на остановках, все корабелы принимали ванны, и меня тоже втащили туда.
Олег ни разу не бил меня. Добрались мы до моря, и его пересекли в бурю и сильный ветер. Всю дорогу по морю у меня была рвота, но Олег не сердился. Он смеялся, когда я во время рвоты я перегибалась через борт. Теперь мне не болит, когда он любит меня. Пришло время к этому привыкнуть, разве не так? Причалили мы к берегам Швеции, и все мужчины сошли с кораблей, поцеловали землю и каждый принес служанку в жертву богам, и среди них болгарку Софи Розано, которая никогда не поднимала глаз от кастрюль на кухне.
Ждали мы почти две недели, пока не пришли нас встретить какие-то царедворцы, принц, и сам король, они сидели с Олегом, и Одином, и другими, и говорили о хазарах. Один дал им карты и списки сел. Затем закатили великий пир. Съели горы мяса, шуты, фокусники, танцовщицы развлекали всех, и была потрясающая музыка. Никогда еще не видела такого оркестра. Никогда еще не видела короля. Но несмотря на всех этих полуобнаженных танцовщиц с оголенными животами и огромной грудью, Олег смотрел только на меня, сидя за королевским столом. Почему он так сильно меня любит? Никогда меня так не любили. Будет ли он всегда меня любить? Что будет, когда я постарею и разжирею? Только не это, только чтобы не сделал со мной то, что сделал со своей женой. Но он все время говорит, что не сделает этого, что я другая, что нечего сравнивать, что мной околдован и должен выдать из себя все доброе, что в нем есть. Он говорит, что не может устоять перед желанием быть со мной добрым. И он действительно очень добр ко мне.
После того, как нас покинул король, принцы и министры двора, весьма довольные переданными им Одином картами, все мы встали и взобрались на большие телеги, покрытые пологами, и покатили дни и ночи на север. Четыре жирных коня были запряжены в каждую телегу. И шведы пели песни каждому дереву, каждой скале, каждому озеру. На обочине пути стояли мелкие демоны, толстые, с как бы напухшими носами, махали нам и делали сальто в воздухе. Эти северные демоны участвовали в войнах. Некоторые из них знакомы были с Олегом и его дружиной, вспоминали минувшие дни и битвы. Говорили о мужестве, духе героизма, и вдруг все, как один, затянули песню.
Солнечный свет почти не угасал, ночи были коротки, и Олег сказал, что он любит долгие ночи со мной. Можно подумать, что он должен дожидаться ночи. Он это делает в полдень, и после полудня, вечером и ночью. И мне хорошо. Я ведь так его люблю. Сегодня зарежу своего гуся и зажарю для Олега, чтобы он увидел, как я его люблю.
В первую ночь на корабле он спросил меня: "Болит?"
Ответила: "Нет, нет, хорошо, хорошо".
Затем спросил: "Тебе было хорошо?"
Я сказала: "Нормально".
"Но ведь ты сказала: "Хорошо, хорошо".
Я ему не ответила, только хмыкнула, но он продолжал меня дотошно расспрашивать, а я все хмыкала, пока не поняла, что могу ему сказать:
"Ну, хватит, замолчи".
Так и сказала.
Он рассмеялся. Он не сердился, не ударил и не вышвырнул меня, только обнял и со смехом сказал: "Ладно, молчу".
Было это нормально, но вдруг стало и вправду хорошо. И тогда вспомнила, что он спрашивал, и в одну из ночей сказала ему: "Помнишь, ты меня спрашивал, хорошо ли мне?
"Помню", – сказал он.
"Так это просто невероятно хорошо".
"Да?" – он вскочил на четвереньки на шкуре и все расспрашивал и расспрашивал, что я чувствую? С каких пор я чувствую? Он может быть иногда невыносимо нудным. Но он любит меня, и я его очень люблю. Лишь иногда он меня пугает. Например, сегодня, он обварил кипятком свою жену в сауне.
Тита вложила два пальца в рот и свистнула. Тут же к ней подбежала старая жирная служанка и стала бить поклоны, вытирая руки о фартук.
"Возьми моего гуся, – приказала Тита, – зарежь, приготовим его с яблоками для Олега"
"Что?" – услышал гусь, вытянул вверх свою длинную пятнистую шею, глядел, не веря своим глазам, на Титу. Но она отвернулась от него. Он начал убегать, взлетая и хлопая крыльями, короткими перебежками, но перья его были подрезаны. Поймали его, и он визжал, призывая: "Тита, Тита!" Ответа не было.
В тот же вечер она подала Олегу гусиную печенку, испеченную на углях.
"Я никого не обязана любить, – сказала ему Тита, глядя, как он глотает печенку, – я люблю только тебя".
Глава сорок вторая
Прибыли Олег и Тита к концу своего путешествия, приближаясь к дому Олега.
В тот момент, как замок Олега возник на утесе, раздался его свист.
Лошади остановились, телеги замерли. Вся дружина в месте с Олегом сошла на землю и начала молиться. Тита начала дрожать, плакать. У нее начались рвоты.
"Что случилось?" – подбежал к ней Олег.
Она пыталась что-то бестолково объяснить, но он лишь понял, что она боится его жены, боится того, что с ней произойдет теперь, когда они прибыли на место, где все чужое. Где она принадлежит другим.
Олег успокоил ее. Она и только она его любимая. Ей нечего бояться. "Всем объявлю, кто ты и кем являешься, как только приедем", – сказал он. Так и было.
Но все прошло не так гладко. Жена кипела от злости, обвиняя его в подлости и никчемности. Она бросала на Титу такие взгляды, что та почти совсем не выходила из своей комнаты, и лишь смотрела через окно на снег, который стал обильно падать в эти дни, на белые дали, замерзшие, туманные, сумрачные, и лишь ждала, когда ее посетит Олег. Так прошли долгие месяцы. Только иногда, когда Олег одевал ее, брал за руку и вел с собой в трапезный зал, где восседала масса народа, она сидела рядом с ним, прижавшись к нему и не проронив ни звука.
В один из весенних дней пришла к ней жена Олега со сладкой улыбкой и букетом желтых цветов. Она предложила Тите немного украсить комнату к приближающемуся празднику шведов. Она рассыпала цветы по комнате и с явным интересом разглядывала простыни.
"Ты должна побеспокоиться об их стирке", – и голос ее тоже был сладок, – Олег не должен тебе на это указывать. Это некрасиво".
И Тита вся сжалась внутри, словно ее избивали ногами наглые мужики ее села.
"Пойдем, – сказала жена Олега, зажигая пучки травы на подносе, – покатается на лодке по озеру".