На стенах слева и справа от входа висели в кованых рамах огромного, в человеческий рост, размера две картины: потускневшие от времени портреты мужчины и женщины в роскошных парадных одеяниях. Мужчина был запечатлен верхом на коне. Доспехи его сверкали в лучах невидимого за рамой солнца. В руке он держал шлем очень тонкой работы. Шлем безошибочно напоминал голову хищной птицы, металлический клюв которой служил защитным щитком для переносицы. Вдоль всего обода шла надпись, сейчас полуприкрытая металлической перчаткой, больше похожей на панцирь странного животного, которого в древних рукописях называли черепахой. Из всей надписи на ободе шлема отчетливо читались лишь слова "охрани да укрепи". Зато хорошо была видна филигранная резьба сбоку, в виде развевающихся на ветру перьев. Другой рукой мужчина торжественно сжимал устремленный вверх, вдоль конской гривы, изумительной работы меч. Рукоять, сомкнутая в железных пальцах перчатки, искрилась зелеными, как весенняя трава, и алыми, как кровь, драгоценными камнями. Конец рукояти представлял собой шар из кости. Как всадник сжимал рукоять, так и шар этот сжимала в когтях напряженная птичья лапа. Две орлиные головы с открытыми клювами, обращенные в противоположные стороны в том месте, где рукоять граничила с клинком, сверкали позолотой. Клинок имел в длину не больше локтя и был обоюдоострым. Вместо обычного острия лезвие заканчивалось причудливым раздвоением, делавшим клинок похожим на змеиное жало. Посередине лезвия с одной и с другой стороны тянулась такая же вязь, что и на шлеме. Красивую голову мужчины венчала темно-серая вышитая шапочка, какие обычно надевают под шлемы. Длинные золотые пряди волос и рыжеватая с едва заметной сединой коротко стриженная бородка затейливо сочетались с серо-золотым плащом, стекавшим с широких плеч мужчины и закрывавшим круп коня вместе с хвостом.
На картине всадник был запечатлен в великолепных латах, послушно повторяющих линии его могучего тела, хотя Скелли знал, что при жизни он предпочитал облачаться не в латы, а в более легкую кольчугу. Латами был прикрыт и конь, стоявший сейчас на трех ногах. Правую переднюю он грациозно поднял, словно раздумывая, стоит ли опускать ее и губить кованым копытом красивый голубой цветок, выросший в столь неудачном месте.
Точно такой же цветок держала в тонких пальцах женщина на картине, украшавшей противоположную стену. При более внимательном рассмотрении женщиной ее можно было назвать лишь условно: на самом деле с портрета смотрело совсем еще юное создание, величие и лишний возраст которому придавал чересчур пышный наряд, надетый, похоже, исключительно для позирования. Глубокого синего цвета платье переливалось золотыми звездами блесток и почти не показывало складок, хотя девушка сидела в кресле. Из-за этого возникала забавная диспропорция между кажущимся ее ростом и верхней частью прямого, вытянутого в струнку тела, увенчанного очаровательной бледной головкой в обрамлении сложнейшей прически, состоящей из разноцветных лент, каштановых локонов и многочисленных тоненьких косичек. Руки девушка спокойно положила вдоль резных деревянных подлокотников. Цветок она держала небрежно, совершенно не привлекая к нему взгляд зрителя. Она вообще производила странное впечатление отстраненности и поглощенности собственными мыслями. Которые скрывала за ласковой улыбкой очень красивого, но странного лица, притянувшего сейчас все внимание Скелли. Только что ему казалось, будто девушка улыбается. Что-то отвлекло его, и вот уже он смотрит на то же лицо и видит не улыбку, а скорее усмешку, грустную, лишенную какой бы то ни было красоты, которая обычно сменяется гримасой боли или горьким плачем. Удивленный, он попытался вернуться к первому впечатлению, и - о чудо! - это ему удалось: девушка снова наградила его сочувственной улыбкой.
Девушку со странным лицом звали Рианнон. Она была женой мужчины на коне. Коня, пожалевшего голубой цветок, звали Руари. Всадником, демонстрирующим жене свой замечательный меч-жало и птичий шлем, был, без сомнения, самый славный из героев вабонов - легендарный Дули.
Скелли постоял между картинами, потом подошел поближе к всаднику, оказавшись на уровне конских копыт, погладил кончиками пальцев твердый холст, снова отошел подальше, почти к противоположной стене, охватил всю картину одним взглядом и не спеша проделал то же самое с портретом Рианнон. Он читал о том, что эти портреты существуют, но никогда прежде их не видел, поскольку, по понятным причинам, не имел доступа в спальню хозяев замка. А когда бывал в тронной зале после свержения Ракли, то прямиком возвращался в хранилище в сопровождении кого-нибудь, с кем вместе не стал бы заходить сюда ни под каким предлогом. Интересно, бывали ли здесь Тиван с Демвером или они тоже предпочитали по старой привычке обходить покои Ракли стороной? Как бы то ни было, Скелли теперь непременно должен позаботиться о том, чтобы сюда имело доступ как можно меньше праздношатающегося по замку народа. Тем более никто не должен иметь возможности подолгу разглядывать эти картины. Чтобы не додуматься до понимания скрытого в них смысла. Если со свитками Скелли знал, что разберется себе во благо, то искусство отображения образов на холсте было вабонами давным-давно утеряно. И потому запечатленного на картинах уже не исправить так, как хотелось бы ему и тем, кто, как и он, был кровно заинтересован в ином понимании давнишних событий.
Скелли неплохо разбирался в людях, умея читать сокровенное по их лицам. Вот и портрет легендарной Рианнон, перед которым он стоял, терпеливо всматриваясь в меняющиеся черты, не смог долго скрывать от него свою загадку. Подсказкой для решения стала правая рука девушки, в которой она удерживала готовый вот-вот выпасть цветок. Потому что если приглядеться к ней повнимательнее, то становилось совершенно очевидно: рука эта вовсе не правая, а на самом деле левая, точно такая же, как та, что без дела лежала на ближнем к зрителю подлокотнике кресла. Тот, кто рисовал обе картины, едва ли допустил эту ошибку случайно. Причем если сравнивать портреты, то именно левую руку, вернее, кисть всадника живописец скрыл под панцирем необычной перчатки, не давая увидеть расположение большого пальца. Намек на ключ к разгадке противоположного портрета? Вполне возможно.
Руки девушки жили своей жизнью. Отсутствие складок на небесном платье как бы отсекало их от красивой головки с переменчивым выражением нежного лица. Скелли мысленно провел границу посреди высокого лба, вдоль прямого носика, поперек чувственных губ и волевого подбородка и после нескольких попыток получил то, что искал: в одном лице живописец сумел отобразить сразу два женских лица. Брови были разными. Одна - плавная и дугообразная, другая - выразительная, как крыло сокола. С такого расстояния трудно было судить о цвете глаз, поэтому они казались одинаковыми, но вот под левым слегка проглядывала некоторая припухлость, которой начисто был лишен правый. Впечатление улыбки, граничащей со скорым плачем, придавал всему облику девушки маленький рот, один уголок которого был чуть приподнят вверх, а другой, напротив, грустно опущен и подчеркнут мелкими морщинками. Таким образом, портрет жены Дули хранил в себе одну из самых главных тайн рода: он запечатлел и всем известную по легендам и преданиям Рианнон, и его так называемую сестру, Лиадран, которую составители старинных книг отдали в жены Рилоху, ближайшему соратнику Дули и покровителю мергов. Тупицы, они, похоже, писали, но не удосуживались перечитывать написанное. Поэтому в изначальной рукописи "Сид’э" внимательный читатель вроде Скелли почти без труда мог найти непонятное место, где говорится о том, будто младшая сестра Дули погибла в детстве, а в другом случае - описание того, как он скорбит о гибели совершенно незнакомой ему девочки, попавшей под копыта его боевого коня.
Если родная сестра Дули погибла по его неосторожности, то кто была близкая ему всю жизнь Лиадран? На ее долю действительно выпало немало горьких разочарований, тревог и забот, от которых и в самом деле впору расплакаться. Законная жена, Рианнон, их не знала, даже когда пережила безвременно погибшего супруга. Вот и улыбается теперь со своей половины великолепного портрета. Для Лиадран с гибелью Дули полноценная жизнь, судя по всему, закончилась. Она добровольно, как пишут современники, ушла из замка и заточила себя в стенах Обители Матерей, где умерла спустя несколько зим. Сейчас Скелли о ней и не вспомнил бы, если бы в Вайла’туне не остался ее сын, считающийся по сей день ребенком Рилоха. Не так, все было совсем не так! Через Лиадран род Дули ушел в сторону и пока закончился на его далеких, ни о чем не подозревающих потомках: Тиване, который сейчас пытается совладать с этим сборищем в тронной зале, и Норлане, его сыне, недавно с почетом вернувшемся из похода в Пограничье. Был и еще один потомок, Эдлох, руководивший теперь всеми строительными работами в замке. Тучный, малорослый и писклявый, он бы даже при всем желании не смог додуматься до своей связи со статным и благородным предком. Что уж говорить о Скелли, которому не составило большого труда при выписывании верительных грамот эдельбурна подправить его родословную и увести ее к знаменитому Огану, напарнику Дули и строителю первой в истории вабонов заставы. К счастью, живописец был, скорее всего, современником Дули и его жен, а потому никак не мог отразить - или скрыть - в полотнах последующие хитросплетения судеб их потомков. Иначе Скелли впору было бы прямо сейчас браться за факел и устраивать в башне еще один спасительный пожар, каким бы восторгом ни переполняло его созерцание этих удивительных картин.
Довольный собой не менее, чем произведениями забытого искусства живописи, Скелли посидел на кровати, поковырял длинной кочергой в давно остывших углях вделанного прямо в угол опочивальни большого очага, подергал неудобные ручки трех запертых сундуков и прислушался. Шум голосов в коридоре свидетельствовал о том, что тронная зала опустела. Раньше бы сюда поднялись слуги, чтобы навести в ней порядок, убрать кубки с недопитым кроком и подмести затоптанный грязными сапогами пол. Теперь едва ли кто об этом подумает. После падения Ракли многие вообще в ужасе сбежали, предполагая, должно быть, что незавидный удел хозяина коснется и их. Они не верили в то, что управлять замком может не один, а два человека. По правде говоря, они не слишком ошиблись. Скелли был вынужден опереться на тех, у кого в руках была настоящая власть, - на Тивана и Демвера, однако он не хуже других понимал, что такое пребывание в состоянии раздвоенности не может продолжаться долго. При этом он совершенно не представлял на месте Ракли себя. "Стоять за троном и вкрадчиво нашептывать правителю, как нужно поступать, - это занятие по мне, - размышлял он, прохаживаясь по комнате и привставая на цыпочки, чтобы выглянуть в узкие прорези бойниц, заменявшие окна и дававшие необходимый приток воздуха. - Но восседать на троне и принимать решения прилюдно, отвечая за них своей головой, - не для того он превратился в невидимого паука, присутствие которого незадачливая муха обнаруживает только тогда, когда уже не в состоянии лететь дальше. Нет, многострадальному Вайла’туну во что бы то ни стало нужен наследник. Можно даже не дожидаться окончания зимы, когда народ обычно, с одной стороны, добреет, а с другой, кончает с праздностью и берется за отложенные из-за холодов дела. Сведущие люди предрекают, что эта зима будет продолжительнее предыдущих, началась она недавно, а значит, медлить - себе в убыток. Куда же подевался этот злополучный Демвер?"
Скелли вышел из опочивальни и столкнулся лицом к лицу с Тиваном.
- Ты еще тут?
- А ты, похоже, этому не рад?
При людях они старались выказывать друг другу уважение, тогда как наедине могли позволить себе не тратить время на никчемные вежливости. Оба прекрасно знали сильные и слабые стороны собеседника, равно как и то, кто кому и чем обязан.
- Ты решил меня пристыдить перед моими людьми? Думаешь, я сам не понимаю всего того, о чем ты нам с таким вдохновением наговорил?
- Нисколько не сомневаюсь. Но ты дал мне слово, а я последнее время все хуже переношу одиночество и молчание. К тому же я вовсе не собирался застать тебя здесь, на совете, а хотел просто поговорить. Так уж получилось.
- Я распорядился отыскать нашего доброго друга.
- Не сомневаюсь. Демвер последнее время странно себя ведет, звереет на пустом месте, на всех набрасывается, того и гляди своих собак перекусает. С ним творится что-то неладное. Я и раньше хотел с тобой на эту тему поболтать, да все времени не было. Что думаешь?
- Может быть, вернемся в зал?
- Не скажу, что с удовольствием, но ты прав, тут нас могут услышать.
На сей раз Скелли уже не вставал в позу и не разыгрывал скромность, а преспокойно уселся за стол и потерся затылком о высокую спинку кресла, обтянутую мягким синим бархатом. Тиван прикрыл дверь и сел напротив. Кресло, считавшееся местом ведущего совет, осталось пустым.
- Ты наверняка уже прослышал о том, что пропал и его сын, Гийс, - начал Тиван.
- Не пропал, а был взят в заложники заговорщиками, которых возглавляет подававший надежды строитель по имени Хейзит. Мальчишка оказался не так прост…
- …как ты предполагал?
- Я ничего не предполагаю, Тиван. Мое дело - правильно отражать происходящее. Которое иногда стоит того, чтобы его слегка поправили. Причем иногда в жизни поправить легче сразу, чем потом - в свитке. Разницу чувствуешь?
- Я отдал распоряжение прочесать всю округу. Приметы беглецов известны. Собственно, это семейство хозяйки "У старого замка" в полном составе.
- Ротрама вызвали?
- Оружейника? Он что, тоже к этому причастен?
- Значит, твои источники ему симпатизируют, раз не все тебе донесли, - усмехнулся Скелли. - Я бы на твоем месте их перепроверил. Потому что если бы не заступничество Ротрама, который там частый гость, вчерашняя толпа с удовольствием разнесла бы всю таверну в щепки. А, постой, кажется, я догадываюсь, почему ты знаешь только часть истории: твои источники и есть те идиоты, которые не смогли справиться с простым заданием и чуть все не полегли под смертоносным половником хозяйки таверны. Странно, что они еще хоть что-то помнят.
Тиван поморщился.
- Кто их возглавлял?
- Херетога Донел…
- О, херетога! Ты доверяешь ему командовать сотней?
- Не издевайся.
- Я? Ни в коем случае. Полагаю, на сегодняшнем совете его не было.
- Да, ему сильно досталось, причем совсем не половником, так что бедняга лечится.
- Бедняга? На твоем месте я бы с него лепестки пообрывал да отправил на конюшню. Может, хоть там от него будет толк.
- На моем месте ты бы сейчас очень разозлился, Скелли. Есть вещи, которые мне совсем не хочется прощать. Особенно когда за меня пытаются думать.
- Уверен, что это невозможно.
- Кстати, семейству Хейзита давеча помогал человек, которого они называли Тангаем, - продолжал после многозначительной паузы Тиван. - Ничего тебе это имя не говорит?
- Имя как будто знакомое, но сейчас не вспомню. Хорошо, что сказал, разузнаю. Но все равно не готов Донела твоего из конюшни выпустить. А за Ротрамом обязательно пошли. Я бы его с пристрастием допросил. Не может он не знать, куда они там направились. Вот и сузим круг поисков. Хотя меня сейчас больше Демвер беспокоит.
Тиван встал из-за стола, подошел к стене и несколько раз потянул скрытый за драпировкой шнур. Где-то в нижних этажах башни сейчас раздался мелодичный звон колокольчика, на зов которого должен незамедлительно явиться посыльный. Вот заодно и проверим, не сбежал ли и он.
- Ты предполагаешь, что Демвер затеял собственную игру? - прямо спросил Тиван, останавливаясь возле не успевшего еще остыть очага и протягивая над углями руки. - По-моему, он слишком горяч, чтобы быть на это способным.
- Не вижу связи. Но тебе в данном случае виднее. Вы с ним давно друг друга знаете. - Скелли с интересом рассматривал собеседника и невольно сравнивал его со всадником на портрете. Если уж следовать всей возможной и невозможной символике, заключенной в картине, то, по вероятной задумке художника, власть должна принадлежать тому, кто на коне, то есть мергу, а не бронированным сверам. - Демвер не делился с тобой своими планами?
- Вообще-то они у нас были общими. Ему забот вполне хватало.
- А мне показалось, что он последнее время чем-то недоволен. Оттого и вся эта его злость.
- Если бы у тебя перебили половину писарей, а вторую отправили на усиление застав, ты вряд ли стал бы добрее.
- Ну, предположим, в гибели своих людей он должен винить не нас, а Ракли.
- Поэтому он и встал на сторону тех, кто его сверг, - заметил Тиван.
- Ты считаешь, он мог подумать, что его специально лишают поддержки войска?
- Не исключено.
- Хм, кто бы мог подумать, что денег и власти, гораздо большей, чем власть над дуболомами, может быть недостаточно для полного счастья!
- Ты только сверов считаешь дуболомами или всех, кто защищает порядок в Вайла’туне? - В ледяном тоне Тивана явственно слышались обида, раздражение и угроза. - Интересно, как в разговорах с Демвером ты называешь мергов?
- Героями и только героями, - отмахнулся Скелли, кляня себя за забывчивость. Похоже, он и в самом деле слишком долго молчал, так что теперь иногда путает, когда говорит с внутренним голосом, а когда - с посторонними. Хорошо еще, что Тиван не понимает до конца, с кем имеет дело, и относится к нему со снисхождением, часто свойственным натурам благородным и занятым. Ему же хуже. - Но если честно, то я никогда с Демвером с глазу на глаз не говорил. Мне кажется, он меня терпеть не может еще больше, чем ты.
Тиван хотел что-то ответить, но тут в залу вошел долгожданный посыльный. Скелли с приятным изумлением узнал в нем своего утреннего знакомого, Сартана. Юноша замешкался в дверях. Тиван поманил его пальцем и пристально посмотрел в ничего не выражающее лицо. Вероятно, он собирался дать более пространные указания, однако передумал делиться лишними сведениями с посторонним человеком и благоразумно свел все к короткой просьбе как можно скорее найти и вернуть Ризи. Или Норлана. Если он застанет их вместе, пусть идут оба. Сартан с поклоном удалился.
- Как поживает твой сын? - сменил тему разговора Скелли. - Он очень быстро вырос. А после похода в Пограничье я вообще с трудом его узнал.
- Да, все меняется.
- Жену еще не присмотрел?
Тиван смерил главного писаря вопросительным взглядом, однако было видно, что при мысли о сыне старый воин потеплел. Серые глаза влажно блеснули. Видать, сильно переживал, пока того не было. Зато теперь стал больше доверять Ризи за то, что не сгубил, сохранил наследника. Тоже неплохо. Ризи кое-чем обязан Скелли.
- Надеюсь, его сейчас занимают не женщины, а лошади. Норлан еще молод, чтобы думать о женитьбе. Если хочет стать херетогой, пусть сперва заслужит уважение себе подобных.
- Достойные чаяния. Слышал, он в походе отличился.
Тиван поднял бровь.
- В самом деле? Мне он ничего такого не рассказывал.
- Скромность у него в крови. Не знаю подробностей, но, говорят, он покарал изменника.
- Ты про Фокдана? Эту историю я тоже слышал. - Тиван нахмурился. - Не могу поверить в то, что сын Шигана - и вдруг предатель. А в том, что мой сын причастен к его смерти, чести мало.