- …но сам ты давно не сражался, - подсказал Человрат, глядя в огонь. - Поэтому тебя и призвали. Ты тот, кто сможет начать Объединение.
Гел ударил кулаком о кулак и встал с пня, на котором сидел. Чувствовалось, что он сильно нервничает. Обойдя вокруг костра, он снова сел и заговорил, торопливо подыскивая нужные слова:
- Все равно я отказываюсь понимать! Мы ведь просто спим. Я скоро проснусь, и никого из вас не будет. Я уже три раза видел во сне это место, но всегда приходил сюда один. Сегодня появились вы. Я даже не знаю, существуете ли вы на самом деле. Какое Объединение? Кому оно нужно? Почему именно я должен его начинать?
Ахим ждал, что Человрат снова возьмет на себя роль старшего в их разговоре, однако бородач только неопределенно пожал плечами и перевел взгляд с костра на Ахима.
Ахим проснулся и долго лежал, рассматривая старые балки потолочных перекрытий. Он живо представлял себе двух других собеседников, которые точно так же пробуждаются от сна, растерянные, разочарованные недосказанностью, обиженные на него за бегство от ответа.
Впервые в жизни он пересказал весь сон у костра отцу. Раньше он никогда не открывал ему подробностей своих ночных странствий: когда он был маленьким, отца подолгу не было рядом, а когда отец вернулся, он слишком вырос, чтобы говорить с ним на эти темы. Но сейчас ему был необходим совет.
- Я рад, что ваша встреча состоялась. - Отец положил ему руку на плечо и усадил за стол. - Теперь ты знаешь, кто твои друзья. Втроем вы должны сделать все, чтобы исполнилось пророчество и наши народы вновь стали единым "потоком". Подумай над ответами, которые тебе предстоит дать этому Гелу. Когда ты будешь готов, постарайся вернуться в тот же сон, в то же место, как будто не просыпался. Никто из них тогда и не заметит, что ты их покидал. Это проще, чем ты думаешь.
- А ты можешь тоже войти в мой сон?
Отец задумчиво посмотрел ему в глаза.
- Последний раз, когда я там был, - сказал он, - твой бородатый друг тыкал в меня палкой и выбивал искры…
И вот, по прошествии многих зим, Ахим слушал далекий лай собаки и размышлял о том, как будут развиваться события теперь, после первого шага к примирению, шага, сделанного даже не им, хотя по его непосредственному наущению.
Исход зависел от Демвера Железного, от того, как он себя поведет на встрече с посланниками шеважа, что им скажет, будет ли высокомерен или сдержит свой начальственный гонор, от того, какие ему зададут вопросы и что он на них ответит, наконец, насколько правильно и твердо выдвинет свои встречные требования. Гел обещал Ахиму, что сам будет на той встрече. Но будет, разумеется, не один. И решение будет принимать тоже не один. Поэтому просил, чтобы посланник вабонов был и птицей высокого полета, и умеющим, если надо, низко приседать. Тем ли человеком оказался Демвер? Ахим, простой сторож, видел его несколько раз, да и то издалека, когда он приезжал со свитой на встречу с главным из своих "кошельков" - доверенным ростовщиком замка Томлином, хозяином Ахима. Впечатления поэтому он никакого не произвел, кроме разве что внешнего лоска и уверенности в своей силе. Сын Демвера, Гийс, иногда сопровождавший отца, нравился Ахиму гораздо больше, но он еще не был готов взвалить на свои юношеские плечи такую ответственность. Да и едва ли его бы кто послушался. Если что-то пойдет не так, разумеется, у геволов было в запасе несколько параллельных ходов, однако Ахиму уж больно не хотелось думать о необходимости их применения. Падение власти Ракли не должно стать напрасной жертвой. Бегство из отчего дома умного паренька Хейзита со всем своим семейством не должно закончиться крушением последних надежд и гибелью. Преодоление стремнин Бехемы и далекие, полные опасностей странствия отважных друзей Локлана не должны привести их обратно в Вайла’тун раньше отведенного времени. Дерзкая вылазка отряда венеддов под предводительством Яробора не должна стать последней. Ахим слишком долго и кропотливо готовил, вынашивал и воплощал со своими единомышленниками эти внешне никак не связанные между собой события, чтобы в итоге хвататься за них по очереди как за спасительные соломинки.
Он подбросил поленьев в очаг и стал чего-то ждать. С утра у него было предчувствие. Появление гонца от шеважа и почти одновременно с ним гонца из замка его не рассеяли. Значит, оно относилось к чему-то другому.
Когда строишь планы, невольно думаешь о тех, кто случайно или сознательно способен их разрушить. А разрушителей во всех уголках Торлона хватало. Некоторые действовали очень четко и согласованно. Не зная наверняка о том, что существуют люди вроде Ахима, они словно догадывались об этом и плели свои хитрые козни - расчетливо, жестоко и успешно. Кого-то из них удавалось остановить, хотя бы на время. К примеру, если все пошло по-задуманному, сейчас один из них корчится в замке от сильнейших болей в животе и мечтает о том, чтобы побыстрее умереть. Умереть ему вряд ли дадут, но несколько дней без его постоянных козней станут полезной передышкой для других звеньев цепи, тянущейся из этой старенькой неприметной сторожки.
Ахим улыбнулся. Знал бы Томлин, кого берет себе в услужение. Тихий и скромный Ахим был присоветовал хозяину все тем же Рикером, конюхом, который теперь запанибратски наведывался к нему по поводу и без повода помолоть языком да поделиться новостями, с опозданием доходящими до его конюшни. Томлин в то время как раз подыскивал себе охрану, и Ахим понравился ему своей нетребовательностью к содержанию и непоколебимым спокойствием. Разумеется, он подверг старика обычным испытаниям, поскольку искал все-таки не сиделку, а человека, умеющего обращаться с оружием, и Ахим не моргнув глазом сперва отлупил в рукопашном поединке двух уже принятых на службу молодых охранников, с которыми Томлин после этого быстро и без сожаления расстался, а потом показал себя весьма метким стрелком из собственного, видавшего виды арбалета. Почему фолдит, у которого свой торп, семья и большое хозяйство, ни с того ни с сего решил пойти на старости лет в сторожа, Томлина совершенно не интересовало. Он принял Ахима и, вероятно, сразу позабыл о нем. А напрасно. Рикер, с которым Ахим был знаком через одного из своих сыновей, проявил больше внимательности и, когда они отмечали в сторожке его назначение, задал этот вопрос. Ахим, беспечно подливая собеседнику домашнего крока, ответил, что, мол, устал от такой жизни, от постоянной суеты и неотложных дел и хочет пожить в одиночестве. В торпе и без него хватит рук, чтобы поддержать и преумножить нажитое. К этому разговору они больше не возвращались.
Почему на самом деле Ахим в один прекрасный день принял решение переселиться поближе к дому богатейшего из жителей Вайла’туна, знал только он. Все последнее время он посвятил тому, чтобы постараться определить на всем пространстве Торлона то место, где сосредоточено наибольшее зло. Изначально он, как и многие, полагал, что таким местом окажется замок. Однако наблюдения, размышления и даже некоторые вычисления привели Ахима к выводу, что замок играет крайне важную роль, но некогда главенствующее положение уже несколько зим как им утеряно. Управление же передано в другие руки. К счастью, эти руки оказались не в Айтен’гарде, Обители Матерей, куда он едва ли получил бы когда-нибудь допуск. Разумеется, благодаря Нави, ставшей для него второй жизнью, он постепенно свел нечто вроде дружбы с некоторыми тамошними наставницами и послушницами и уж во всяком случае знал теперь об этом месте побольше любого мужчины, однако явный вход за его высокие стены был ему закрыт.
Размышляя дальше, Ахим понял, что поиски можно значительно сузить, если понять, что все плохое в этом мире держится на двух вещах - власти и деньгах. Власть - это сила, а она с незапамятных времен была, совершенно очевидно, в распоряжении тех, кому подчинялись мерги и сверы. Раньше этого было достаточно. Теперь же даже власти, чтобы поддерживать себя и укрепляться, приходилось идти в добровольную зависимость к тем, у кого были средства, чтобы ей помочь: к богатым торговцам, заинтересованным в еще большем упрочении своего положения и гарантиях определенных свобод. Так Ахим вышел на Скирлоха, которому принадлежала по меньшей мере половина лавок на рыночной площади. Но и Скирлох, как скоро удалось выяснить через доверенных людей, не в состоянии позволить себе того, что позволено его партнеру по нескольким предприятиям, Томлину. При этом Томлин не был даже торговцем. По сути своей он вообще был никем. Просто у него было очень много силфуров, и он умел их постоянно преумножать.
Один знакомый Ахима в Нави, сладкоголосый песенник и поэт по имени Ривалин, которого, как он с удивлением случайно узнал, уже вторую зиму нет среди живых, рассказал ему о том, что иногда к Томлину заглядывают особо приближенные люди из замка, такие, например, как Олак, преданный слуга Локлана, единственного сына Ракли. Ривалин одно время гостил в поместье Томлина на правах шута для подрастающего наследника, которому нравились его многословные песни о героическом прошлом вабонов. В силу своей природной наблюдательности поэт быстро сообразил, что целью этих посещений всегда является одно и то же: получение значительных сумм денег. Разумеется, взаймы. Он даже выяснил, что в зависимости от статуса просящего Томлин ввел какую-то хитрую систему подсчета долгов, при которой большинству должников приходилось в итоге возвращать больше, чем они брали. Как такое возможно, ни Ривалин, ни Ахим представить себе не могли, однако именно эта система позволяла Томлину называться ростовщиком, то есть заставлять деньги расти. Едва ли он брал что-нибудь сверху со своих высоких заемщиков, однако всех остальных он без зазрения совести превращал в "дойных коров", по образному выражению все того же Ривалина.
Чем больше Ахим узнавал о жизни в поместье Томлина, тем крепче становилась его уверенность в том, что именно здесь суждено произойти главным событиям задуманного им плана, если, конечно, он доведет его до конца. И первым делом нужно устроиться к богачу хоть грядки копать, хоть одежду шить, хоть на кухне помогать. Причем и это, и многое другое Ахим умел, и умел неплохо. Просто так получилось, что в то время, когда сын Ахима вспомнил про своего приятеля Рикера, служившего там конюхом, Томлину понадобился сторож. Сторож так сторож. Ахим постарался и получил место. Оно ему подходило как нельзя лучше, поскольку позволяло, с одной стороны, быть в непосредственной близости от ростовщика и его небезынтересного семейства, а с другой - находиться вдали от посторонних глаз прочей прислуги, быть может, кто знает, излишне преданной своему хозяину. Ради этого он с готовностью тряхнул стариной и показал, что значит скромный фолдит, привыкший рассчитывать исключительно на свои силы. Драться его учили и дед, и отец, и жизнь, а стрелять из арбалета он умел, сколько себя помнил. Если все это делать сызмальства, то и после шестидесяти зим навыки не пропадут, а только упрочатся, как кожа на пальцах в тех местах, которыми изо дня в день держишь орудия труда.
Домашние отпустили Ахима без лишних расспросов. Он всегда отличался независимостью мышления и поступков, да и успел к этой поре сделать немало, чтобы торп жил и процветал стараниями повзрослевшего и расплодившегося на радость жене потомства. Она-то и оставалась там теперь за старшую, чем была горда и польщена, поскольку муж в силу большой разницы в возрасте всегда обращался с ней как с несмышленой девочкой. Отныне у нее была своя жизнь, свои заботы, а он мог позволить себе заняться делами поважнее, чем понукать детей да потакать внукам.
Оказавшись в итоге там, куда стремился, он скоро понял, что должен был стремиться сюда еще сильнее. Одна жена Томлина чего стоила! Ахим сразу же узнал ее: именно так издревле было принято изображать олицетворение на земле омерзительной повелительницы насильственной смерти Квалу - в виде пучеглазой совы с кривым коротким клювом и такими же лапками. Звали ее не менее противным именем Йедда, говорившим Ахиму о том, что ее родители, когда думали, как назвать дочку, решили выделить ее из общей массы и подчеркнуть принадлежность к чему-то инородному, отличному от вабонов. Увидев ее впервые, он стал судорожно присматриваться, будучи уверенным в том, что заметит позади нее уже хорошо знакомую ему тень ящерицы на задних лапах. Ничего подобного он ни в тот раз, ни впоследствии не заметил. Это поначалу показалось Ахиму странным. Навыков он не утерял, так что никакие темные сущности этой выразительно-гадкой женщиной явно не управляли.
То же самое касалось самого Томлина, который внешне производил гораздо более приятное впечатление. Правда, он был узкоплечим и сутулым, что при довольно высоком росте делало его похожим на другую птицу - аиста, а длинный нос с горбинкой только усиливал сходство, однако по сравнению с женой он мог бы прослыть писаным красавцем. Всегда надменный взгляд из-под густых бровей Ахим счел наигранным. Умея заглядывать в суть людей, он видел, что Томлин совершенно не уверен в себе, многого боится, а больше всех - свою драгоценную половину, которая тоже прекрасно это знала и вертела им как хотела.
Их единственный отпрыск по прозвищу Павлин, которое он получил от ровесников за постоянную манеру пыжиться, напускать на себя важный вид и пытаться выглядеть взрослым, то есть гораздо старше своих шестнадцати зим, больше всего на свете не любил, похоже, закрывать рот, отчего Ахим поначалу вообще счел его не совсем нормальным. Отчасти, вероятно, так оно и было, хотя говорить парень умел довольно сносно, а при виде любой миловидной женщины, не говоря уж о юных девушках, которые пытались обходить его стороной, превращался в птицу-соловья, правда, с дурным запахом из распахнутого клюва. Сколько Ахим ни присматривался, ничего оформленного за Павлином не волочилось, так, разве что смутные полутени, которые вполне могли быть обычным обманом зрения, что с Ахимом тоже иногда случалось.
Зато кто буквально поразил его при первой же встрече, так это неопределенного возраста помощник Томлина, которого звали почему-то женским именем Сима и который сам по себе был воплощением ящерицы: с бесцветными, навыкате глазами, не такими, разумеется, как у Йедды, но заметно выпуклыми, а главное, с огромными черными зрачками, иногда, казалось, закрывающими собой все пространство часто слезящихся белков. Следом за ним двигалась чудовищных размеров тень, которая запросто могла бы довольствоваться не одним таким тщедушным во всех отношениях заморышем, а управлять сразу дюжиной ему подобных. Но он был у нее один, и тень это вполне устраивало, из чего Ахим сделал вывод, что человек этот заслуживает более чем пристального внимания. Если его хватает на каждодневный прокорм подобной сущности, каким же темным должно быть его нутро!
Главное строение в поместье Томлина было сложено из камня вперемежку с бревнами и всей своей конструкцией походило на небольшую башню. Позади нее текли спокойные воды обводного канала, а в некотором отдалении лежал не слишком-то оживленный мост. Сюда вообще мало кто заходил. Тем более случайно. Из своей сторожки, укрытой среди деревьев начинавшегося тут же леска, который никто не отваживался называть Пограничьем, хотя, если проследовать по нему вглубь, можно было легко убедиться, что он составляет с Пограничьем одно целое, так вот, из своей сторожки Ахим хорошо видел и все, что делается на канале, и мост, и башню с прилегающими к ней другими избами и теремами. Отсюда он мог частенько наблюдать всегда неожиданные появления спешащего куда-нибудь или откуда-нибудь Симы, а иногда, под видом оплаченной заботы, успевал выйти ему навстречу и невзначай обменяться несколькими ничего не значащими словами. Собеседником Сима был никудышным, старого сторожа замечал разве что краем черного глаза, однако Ахим не тушевался и не опасался произвести впечатление слишком настырного собеседника. Ему было важно оказаться поблизости от Симы и постараться прочувствовать этого человека или то, что от человека в нем осталось. Как он и предполагал, почти ничего. Сима был раздираем противоречивыми идеями и желаниями, кого-то жалел, кого-то хотел убить, был страшно испуган неведомо чем и при этом воплощал собой полнейшую наглость и бессовестность. После нескольких встреч с ним и двух-трех ответов, полученных на невинные вопросы, Ахим уже не мог отделаться от ощущения, что Сима - один из тех, кто подлежит скорейшему уничтожению во имя Великого Объединения. Случившийся накануне скандал с его исчезновением обнадеживал, однако Ахим не верил в то, что задача разрешится так просто и сама собой. Сима рано или поздно обязательно вернется к своему благодетелю, и тогда кому-то придется брать на себя ответственность и устранять его по-настоящему. Предварительно Ахим имел несколько разговоров у костра со своими собратьями по Нави, однако ни Гел, ни Человрат ничего по поводу Симы сказать не могли. Зато однажды к ним подсел невесть откуда взявшийся Ривалин и стал напевать свои странные, не слишком складные песенки, одна из которых рассказывала о мальчике, что…
…Женского имя достоин.
Встал бы с колен, оказался бы воин.
Но прозябает он в доме богатом.
Сын от отца, ни на ком не женатом.
Думает он, что отца погубил.
Свиткам он брат и заложник чернил…
Стих этот звучал поначалу по меньшей мере невнятно, однако Ахим почему-то его запомнил, а наутро, когда проснулся, начал узнавать через свои доверенные источники в замке и других местах, какой смысл могли скрывать совершенно на первый взгляд разрозненные слова. Постепенно из получаемых сведений у него в голове стала складываться более чем занимательная картина.
Оказалось, что этот Сима действительно явился причиной гибели сперва матери, умершей при родах, а затем и отца, которого он считал родным, что не мешало ему его ненавидеть. Судя по песне, настоящим его отцом был человек, ни на ком не женатый и рождавший его братьев - свитки, то есть рукописи, хроники, то есть какой-то писарь. Как недавно посчастливилось выяснить Ахиму, не "какой-то", а самый что ни на есть главный, который мог сделать "заложником чернил" не только своего родного сына, но и любого обитателя Вайла’туна. Речь шла о Скелли, главном писаре замка, уже давно обладавшем тайной, но оттого ничуть не менее страшной властью над всеми, кто из корысти или по неопытности попадал в его прочную паутину интриг и изощренных заговоров. Скелли был истинным пауком, и паутина его растягивалась от замка во все нужные ему стороны, достигая и поместья Томлина, где жил его сын, и Обители Матерей, куда он удачно пристроил преданную ему женщину по имени Иегота, и каждого из домов эделей, которым он своей волей даровал этот титул, что зачастую, если не сказать всегда, сопровождалось необходимостью вносить соответствующие изменения в старинные свитки. Теперь Ахиму предстояло принять решение, с кого из обнаруженных врагов начать их незамедлительное уничтожение. Потому что иного выхода, чтобы расчистить путь для Великого Объединения, ни у него, ни у его сторонников не было.