3
НИКА
…Наволочка и простыни пахнут лавандой. Из окна запах роз и хвои. Рай на земле.
Но очень тонкие стены.
Из соседней комнаты до меня доносится ее голос. Ее немецкий. С восточноевропейским акцентом.
- Она проспит еще часа три-четыре, не меньше. Я дала ей снотворное. У нас есть время все обсудить.
Родители всегда объясняют ребенку, что нельзя брать у посторонних людей шоколадки, сосалки, жвачки, витаминки, таблетки… Родителей у меня не было, но в интернате работали толковые учителя. Они тоже нам все объясняли. Так что я знаю: не стоит класть в рот продолговатые красные капсулы, похожие на пульки для игрушечного пистолета. А если все же пришлось - есть масса способов незаметно от них избавиться. Самый простой - аккуратно выплюнуть в бумажную салфетку, сморкаясь.
- Кто она? - сварливый мужской тенор. Без акцента.
Сильная боль может привести к потере сознания.
- Говорит, журналистка из молодежной газеты.
Я раньше не падала в обморок, но у нас в интернате был углубленный курс ОБЖ. Так что я знаю, что такой обморок редко длится дольше минуты. За эту минуту она успела сделать телефонный звонок. И звонила она явно не в "скорую".
- Ты звонила, чтобы я приехал взглянуть на журналистку из молодежной газеты?! Принявшую здесь снотворное? Это что, начало старческого маразма?
Когда она волокла меня в спальню, я уже была в полном сознании. Но порой так приятно расслабиться и не открывать глаз. Особенно когда рядом с тобой очень добрая женщина. Особенно когда эта женщина думает, что ты крепко спишь.
Особенно когда это дает тебе преимущество.
- Клаус…
Это дает тебе возможность с толком провести время в ее скромной, почти девичьей спальне. Слушая разговор за стеной и любуясь фотографиями на стене.
- Клаус, она что-то знает.
Фотографий две. Черно-белая и цветная. На цветной она в саду среди роз. Рядом с ней - мужчина с очень прямой спиной и волосами цвета въевшейся ржавчины. Он обнимает ее за плечи - нежно, достойно. Он годится ей если не в сыновья, то в племянники. Это ее муж Клаус Йегер, депутат парламента Баварии, президент компании "Риттер Ягд". Я уже видела его фото в Интернете и на рекламных билбордах. На них он либо в дорогом пиджаке, либо в рыцарских латах. "Одна капсула в день заменит тебе завтрак, обед и ужин!". "Освободи себе время для подвигов!"…
- Что она знает?
…Риттер-ягд. Рыцарская охота.
- Она знает, что я - не Надежда.
…Надьежда нихт. Она услужливо коверкает имя на немецкий манер.
- Она знает, кто ты?
- Кажется, нет.
- Когда кажется, пора креститься. У русских много смешных поговорок, не правда ли, дорогая?
…Черно-белая фотография очень старая. Групповой портрет - пять подростков в выцветших пионерских галстуках. Фотографию явно сложили когда-то вдвое, потом снова разгладили. Вертикальный шрам сгиба перечеркивает лицо девочки в центре кривой серой линией.
Внизу подпись:
"Исправительный интернат им. Сванидзе, 21 марта 1941 года. Марат Козлов, Леня Голышев (слева), Надя Русланова (в центре), Зина Ткачева, Валя Котин (справа). В день приема Нади Руслановой в военно-разведывательный пионерский отряд № 1".
- …Откуда у девчонки информация о том, что ты - не она?
- Не знаю, но… Мне кажется, она просто чувствует.
В ее спальне минимум мебели: кровать, комод, тумбочка. Я отнюдь не любитель копаться в нижнем белье восьмидесятилетних старух - но порой приходится плюнуть на брезгливость и этику.
У каждого человека, за исключением разве что новорожденных, бомжей и представителей диких африканских племен, всегда имеется хотя бы одно письменное доказательство того, что он действительно существует. Шансы на то, что хозяйка дома хранит свои доказательства именно в спальне, а не, скажем, в ящике какого-нибудь письменного стола, невелики. Но, коль скоро эта спальня - единственное "вверенное" мне помещение, в ней я по возможности тихо и тщательно обследую все.
- Похоже, у тебя и вправду маразм. Или, может, Альцгеймер, - говорит Клаус Йегер своей нежно любимой супруге там, за стеной. - Информацию нельзя "просто чувствовать". Информацию можно только добыть.
Я нахожу папку под грудой застиранных хлопчатобумажных трусов. В ней сразу несколько доказательств существования их обладательницы, одно убедительнее другого…
- Я знала одного человека, - говорит она по ту сторону стены, - умевшего чувствовать истину.
…Свидетельство о рождении (Русланова Н.О., 1928 г р., Мурманск).
…Свидетельство о браке с господином Клаусом Йегером (1954 г.). Пятьдесят пять лет вместе, это так трогательно.
- Да-да, я слышал эту легенду. Моменты истины. Помню. А знаешь, милая, я вот подумал: возможно, у тебя не болезнь Альцгеймера, а просто депрессия? На фоне возраста и одиночества. К тебе ведь редко кто-то заходит… Одна в таком большом доме, бедняжка. Это для тебя испытание…
…Страховой медицинский полис; свое здоровье она ценит дорого, страховая сумма - пятьсот тысяч евро.
…Ксерокопия заявления в Социаламт о добровольном отказе от получения социальной пенсии в рамках Программы Содействия жертвам фашизма ("…в связи с достаточным уровнем материального обеспечения… причитающуюся мне сумму прошу перечислять на счета детских домов или любых других нуждающихся на ваше усмотрение"). Совесть?..
- Чего хочет девчонка?
- Я думаю… Она хочет истины.
…Подлинник отказа из Социаламта ("…Уважаемая фрау… Ваш вклад в дело мира… благородство и щедрость… вне нашей компетенции… мы не вправе… вы вправе… причитающейся вам суммой на ваше усмотрение…).
- Ты слишком много думаешь, дорогая. Большая нагрузка на мозг. Ты не думай. Ты просто возьми и выясни, чего она хочет, что знает и кто ее к тебе подослал. Задача ясна?
…Квитанция двухлетней давности о благотворительном денежном переводе на счет интерната для детей-сирот. Круглая сумма. Доброе дело. Но мне не нравится эта квитанция.
- Да, Клаус.
…Я уважаю благотворительность почти во всех ее проявлениях. Но с некоторых пор я не люблю совпадения. Интернат, на счет которого были переведены ее деньги, называется "Надежда" и находится в Севастополе, Украина.
Вернее - находился.
- Это хорошо, что ты до с их пор такая понятливая, дорогая. Потому что иначе тебе, вероятно, придется переехать в дом напротив. Ты ведь не хочешь туда переехать, да, милая?
- Пожалуй, для меня это уже не имеет большого значения.
…Дом напротив? Я что-то теряю нить их беседы. Зато нахожу еще кое-что интересное здесь, в папке, под всеми бумагами.
- Ты даже представить себе не можешь, - говорит Клаус Йегер там, за стеной, - насколько интересны некоторые из экспериментальных программ, запущенных нашей компанией. Я могу позаботиться о том, чтобы моя жена удостоилась чести стать волонтером. Однажды…
…Это тетрадь. Очень старая школьная тетрадь, основательно обгоревшая по краям и внутри, но несколько записей, вроде бы, сохранилось. На обложке круглым красивым почерком написано: "Надя Русланова". И в следующей строчке: "дневник".
Хороший повар пробует пищу на вкус в процессе приготовления. Иначе можно пересолить или испортить блюдо едкой приправой.
Я пробую правду на вкус. Иначе можно упустить что-то важное.
- Это дневник, написанный Надей Руслановой, - говорю я тихо и вслушиваюсь в себя. Ничего. Я не чувствую ничего - а значит, в моих словах нет вранья.
Я прячу тетрадь за пазуху и вылезаю в окно.
Я слышу, как там, в соседнем окне, она говорит ему:
- Однажды я могу почувствовать счастье.
Чтобы выйти обратно на Штайнплаттенвег, нужно нажать на кнопочку с внутренней стороны чугунных ворот - дверь и откроется. В этот момент они услышат, что я выхожу, - но будет уже слишком поздно.
По ту сторону ворот я теряю несколько секунд на том, чтобы остановиться, развернуться лицом к дому и показать маленькому круглому глазу, выглядывающему из плюща, средний палец правой руки.
После этого я бегу мимо увитой плющом ограды, я бегу по Штайнплаттенвег, я сворачиваю на асфальтированную дорожку, ведущую через парк Платнерсберг. Я пробегаю дубы черешчатые и целый луг одуванчиков, я бегу так быстро, как только могу, но на противоположной стороне парка я трачу еще несколько минут на то, чтобы рассмотреть скрытое за деревьями длинное двухэтажное здание. Его первый этаж - темно-коричневый, а второй белый, и с белыми занавесками на многочисленных окнах. Это здание невозможно увидеть из окон пряничного домика "Надежды Руслановой", но если протянуть от окон пряничного домика к окнам с белыми занавесками через целый луг одуванчиков невидимые бельевые веревки, то получится, что эти здания находятся аккурат напротив друг друга.
Так что я подбегаю к центральному входу загадочного "дома напротив" и читаю то, что написано на прибитой к стене табличке. Разгадка разочаровывает: это частный дом престарелых.
На улице никого. Все белые занавески задернуты. Дом кажется необитаемым - впрочем, на первом этаже открыто одно окно. У окна неподвижно стоит старуха в черном вязаном платье. Длинная седая коса кокетливо свисает с плеча. У старухи слепые глаза - неподвижные, цвета плесени. Она смотрит на меня, сквозь меня - очень пристально, как умеют смотреть только мертвые. Или те, кто готовятся ими стать.
4
НИКА
Моя гостиница Deutscher Kaiser - помпезное здание с колоннами и барельефами. В каминном зале с канделябрами, дубовыми креслами и ангелами в позолоченных рамах три жидкокристаллических монитора смотрятся слегка по-плебейски. Мне, в сущности, некому писать - но сам факт наличия в этом средневековом интерьере белоснежного кабеля, стыдливо заправленного под бархатный красный ковер, на секунду почти заставляет поверить, что высокоскоростное соединение с чистилищем для местной сети - не проблема.
http://community.livejournal.com/paparazzi
"Сообщество журналистов и иже с ними" Post to this Community
Тема: Нужен хелп
Друзья! Поделитесь, плиз, контактами Миши Шприца/Леши Климова, у кого есть. Заказали статью про мультфильм "Первый отряд" плюс просят сделать короткое интервью с авторами, никак не найду концов, дело срочное.
Спасибо заранее, N.
Я не успеваю даже дочитать новости ("Правительство Украины обязано незамедлительно разобраться в причинах трагедии в севастопольском интернате "Надежда". Это просто вопрос чести", - заявил премьер-министр РФ на открытой пресс- конференции…). Комментарий с ответом появляется почти что мгновенно:
"Кинула контакты вам в почту. Но шансов мало. Они в последнее время всех посылают. Мария Г.".
Я пишу "спасибо огромное" доброй Марии Г. Больше писать мне некому.
Но очень уж хочется.
Поэтому в графе "кому" я вбиваю единственный адрес, который приходит на ум: podbelsky33@gmail.com.
В графе "тема" вбиваю: Отчет о проделанном.
А в теле письма пишу:
"Привет! Как там тебе в аду, папа? У меня все отлично. За исключением нескольких мелочей. Твоя шутка с университетом в Берлине была не смешная. Твою карточку Visa принимают не все банкоматы. Я виделась со старухой, которая в твоих дурацких бумажках зовется Надеждой Руслановой. Это не она. В твоем спецотделе работали идиоты.
Еще одна новость - я теперь стала женщиной. Переспала с одним немцем. Красивый, почти как ангел. Но оказался полным дерьмом. Хотя в его квартире так чисто… Короче, он меня бросил.
Как и вы все.
Амиго умер. Теперь у меня никого больше нет, папа.
Передавай привет Цыганке, Рыжему, Клоуну, Жирной, Немому. Скажи им - я во всем разберусь. Я узнаю, кто виноват. Я сделаю все, что надо. Скажи им, что я скучаю, но пусть они оставят меня в покое. Я не хочу видеть их каждую ночь. Я не могу. Мне страшно, когда они приходят ко мне такие… И ты тоже не приходи.
А если ты встретишь Амиго, скажи ему… Впрочем, Амиго ты вряд ли встретишь. Амиго в раю. Людей туда, думаю, не пускают.
До свидания, папа. Пусть земля тебе будет пухом. Агент М".
Отправить. Отправлено. Выйти из почты. Выйти из каминного зала.
Взять ключи от номера и поспать хотя бы час-полтора. Без снов.
Вместе с ключами коренастый индус на ресепшене протягивает мне букет белых роз.
- Просили вам передать.
- Кто просил?
- Мужчина, - лицо индуса слегка лоснится.
- А как он выглядел?
- Высокий. Белый. Очень белые волосы. - Он выразительно проводит короткой лапкой по своим угольно-сальным прядям. В его глазах - тоска по снежным шапкам Тибета.
В букете записка. В записке слово "Прости".
5
НИКА
…Я ставлю розы в графин и наблюдаю, как вода постепенно темнеет. Она должна стать черной, эта вода. Только тогда почернеют цветки.
Я смотрю, как они падают со своих стеблей, один за другим, на дубовый стол, с мягким и влажным шмяком. Цыганка берет в руки нитку, на мой взгляд слишком тонкую. Но она не видит, она теперь плохо видит, а спорить с ней бесполезно.
- Сделай венок, - говорит она. - Мне нужен венок на волосы. Я вдену нитку в иголку, а ты нанизаешь цветы.
Она пытается вдеть нитку в ушко - но все время промахивается. Она теперь плохо видит. И я не могу ей помочь.
- Мне что-то попало в глаз, - ноет Цыганка, капризно, как трехлетняя девочка. Вытащи мне-е-е…
В ее глазу - птичье перо. Такое, какими набивают подушки. Я не могу его вытащить. Я боюсь сделать ей еще хуже.
Я вдеваю нитку в иголку и нанизываю цветки, один за другим.
Цыганка идет на балкон, и я говорю ей:
- Лена, нельзя, там луна.
Луна слишком близко. До нее можно дотянуться рукой, стоя на нашем балконе. Она пористая и рыхлая, как шляпка гриба, и если ее тронуть умрешь.
Цыганка смеется. Она втыкает в луну иголку, и из дырочки сочится густая желтая влага.
- Нельзя прикасаться! - кричу я, но получается тихо, потому что луна не пропускает никаких земных звуков.
Цыганка поворачивается ко мне лицом. Это уже не она.
Это старуха. На ней черное длинное платье. Ее глаза не мигают, и они такого же цвета, как эта луна. Она смотрит на меня, сквозь меня - очень пристально, как умеют смотреть только мертвые.
Она идет на меня.
Она говорит:
- Помоги нам.
Ее голос похож на стон издыхающей птицы.
- Я стану ангелом, - говорит она.
У нее на пальцах длинные желтые когти.
Она идет на меня.
Она говорит:
- Ты должна войти в Полую Землю.
Она говорит:
- Почему же ты до сих пор не сплела венок?
Я пытаюсь нанизывать розы, но они рассыпаются. Они крошатся прямо в руках. А она подходит все ближе.
- У тебя внутри живет кое-кто, - говорит старуха. - Цып-цып-цып…Цып-цып-цып-цып-цып-цып…
Мои сны очень вязкие. Из них трудно выбраться. Даже когда я понимаю, что сплю, не могу сразу проснуться. Но у меня есть один способ. Если разглядеть что-то, что есть и здесь, и там, нащупать в текучей и мутной сонной взвеси острый край настоящего, найти какую-то знакомую, реальную мелочь, - тогда можно за нее уцепиться, как за конец свисающего в пустоту троса, взяться крепко и выбраться - из самого глубокого сна…
Я хватаю в руки записку. В ней написано слово "прости".
- Я прощаю, - говорю я и сжимаю записку. - Я прощаю! Правда прощаю!
Я прощаю. Я хватаюсь за трос…
…Гостиничная кровать огромная - при желании на ней бы могли уместиться человек шесть. Я почему-то лежу на самом краю. Как будто остальные пять мест кем-то заняты и я не хочу тревожить их сон.
В руке я сжимаю записку. Ту самую. Я с ней заснула.
Когда звонит телефон, я заранее знаю, кто это, хоте номер мне неизвестен.
- Я внизу, в кафе, - говорит Эрвин. - Столик под синим зонтиком, у самого выхода из гостиницы. Ты не хочешь ко м не спуститься?
- Не знаю.
- Прости меня.
- Хорошо.
- Правда?
- Правда.
…Чтобы тросы работали, обещания надо держать.
6
ОБОРОТЕНЬ
Старухе девяносто шесть лет. Она слепая. Она наказана Полой Землей. Она не может сомкнуть свои веки.
Она уже не вполне человек.
Или, может быть, она просто сходит с ума. Она говорит, что постепенно превращается в демона. В суккуба. Или в ведьму, в кого-то наподобие Мары.
Она больше не может ничего есть и пить. Только свежее молоко. "Мара тоже пьет молоко, - говорит Старуха. - Парное. Прямо из вымени. После этого вымя кровоточит несколько дней…" Старуха выпивает три или четыре стакана за день. Ее рот почти всегда в молоке, как у высохшего седого младенца.
Она все лучше умеет находить входы в чужие сны.
Она говорит, для этого нужно заснуть и отпустить свою душу. Душа должна найти спящего, прильнуть к его голове и уловить ритм сна. Сон - как пульсация. Как мельничный жернов. Как швейная машинка. Как оживленная трасса. Не вовремя сунешься - и тебя перемелет. Успеешь проскочить в пустоту между жерновами, между колесами, между острыми иглами, в мгновенье тишины, в момент вечности - и душа войдет в чужой сон безнаказанно. И сможет натворить там все, что угодно. Например, убить спящего. Он вряд ли станет сопротивляться…
Она говорит, в первый раз им удалось это в марте сорок четвертого. Они сделали это вдвоем, Эльза и Грета. Их жертвой был какой-то монах. Они пробрались в его сон и задушили его.
Он не проснулся. Ночное апноэ. Обычно бывает у новорожденных, но у пожилых людей тоже случается.
7
НИКА
Дождь кончился, но небо все равно плотное и отечное, точно укушенное огромным заоблачным слепнем. Под этим небом трудно дышать, а кожа сразу же покрывается теплой испариной. На лбу официантки, которая приносит мохито, блестят капельки пота. И апельсиновая блузка у нее под мышками темно-ржавая.
Я чувствую, что моя майка сейчас тоже намокнет.
Мы все, официанты и посетители, сочимся липкой пахучей влагой, как полопавшиеся на жаре фрукты.
Он один не потеет. Не знаю, как ему это удается, но вид у него такой, будто ему слегка зябко.
Возможно, это потому, что он смотрит на лед. В его стакане много мелких кубиков льда - крошечные медузы, умирающие среди мятных водорослей. Они медленно тают и едва заметно подрагивают.
Он не пьет, он просто следит, как они исчезают.
И говорит как будто не мне, а им:
- Я соскучился по тебе.
Это правда. Хотя мне в нее сложно поверить.
- Что ты делаешь в Нюрнберге, Эрвин?
- Хотел найти тебя…
Он говорит осторожно. Тщательно подбирает слова, чтобы не врать.
- …Хотел сказать, что ты мне нужна.
- Нужна для чего?
Мохито вот-вот начнет выливаться из его стакана на стол. Он отхлебывает глоток и снова смотрит на тающий лед.
- Просто нужна.
- Неправда.
- У нас общие цели.
- Вранье.