Да. Этого было достаточно. Еще немного таких знаний, и с ним будет покончено. Как его учили, он вырвался из этого внезапного сна и сел, моргая, стараясь скрыть свою слабость и смущение. Образы титанического катаклизма все еще отражались в его душе, но постепенно он почувствовал, что все мирно и тихо вокруг. Он лежит на богатой парчовой кушетке в комнате с высоким сводчатым потолком в зеленом и золотистом цветах. Что остановило землетрясение? Где его лошадь? Кто принес его сюда? О, они принесли. Возле него заискивающе склонился бледный, худой, светловолосый мужчина с рваным шрамом, пересекающим одну щеку во всю длину. Слит. И Тунигорн, стоящий рядом, хмурый, с тяжелыми бровями, соединившимися в единый мохнатый рубец.
- Успокойтесь. Успокойтесь. Успокойтесь,- говорил Слит.
- Теперь все в порядке. Вы проснулись.
Проснулся? То есть это сон, всего лишь сон? Он совсем не был на Горе Замка. Не было снежной бури, не было землетрясения и облаков пыли, заслоняющих солнце. Да, сон! Но такой ужасный сон. Пугающе реальный и захватывающий. Такой впечатляющий, что ему трудно было теперь вернуться в действительность.
- Где я нахожусь? - спросил Валентайн.
- В Лабиринте, ваша светлость.
Где? В Лабиринте? Ну тогда он был тайно похищен с Горы Замка, пока спал? Валентайн почувствовал, как у него на лбу выступил пот. Лабиринт? О да, да. Реальность происходящего словно сжимала его за горло. Да, Лабиринт. Теперь он вспомнил официальный визит, в котором, слава Богу, это была последняя ночь. Тот ужасный банкет еще продолжается. Он не мог больше прятаться от него. Лабиринт, Лабиринт, проклятый Лабиринт: он был в нем, внизу, на самом последнем уровне, где со всех стен комнаты сверкали красивые фрески Замка, Горы, Пятидесяти Городов; сцены такие красивые, что казались ему теперь насмешкой. Так далеко от Горы Замка, от мягкого тепла солнца… О, как отвратительно, подумал он, очнуться от сновидений с разрушениями и катастрофой, только чтобы очутиться в самом унылом месте в мире!
В шестистах милях восточнее сверкающего чистого города Дулорна, в болотистой долине, известкой как Престимионская долина, где несколько сот семей гайрогов выращивали люсавенду и рис на широко раскинувшихся плантациях, близилось время сбора первого урожая. Блестящие, распухшие черные стручки люсавенды, почти созревшей, висели крупными гроздьями на концах изогнувшихся стеблей, росших на полях, наполовину покрытых водой.
Аксимаана Фрейж, самая опытная и практичная среди возделывателей люсавенды в Престимионской долине, ожидала этот урожай с волнением, какого она не испытывала десятилетия.
Эксперимент с добавками протопласты, который она начала три года назад под руководством правительственного сельскохозяйственного чиновника, подходил к своей кульминации. В этом сезоне она всю свою плантацию оставила под новый сорт люсавенды: и вот они, эти стручки, в два раза превышающие нормальные размеры, которые уже можно было срывать. Никто больше в долине не осмелился рисковать, пока Аксимаана Фрейж не проверила все сама. И вот все кончилось, и скоро ее успех будет подтвержден, и тогда они все поплачут, о, да! Когда она появится на рынке на неделю раньше всех с урожаем, вдвое превышающим обычный.
Когда она стояла глубоко в грязи у края своего поля, сдавливая ногтями близко расположенные стручки и пытаясь определить, как скоро можно начать сбор, один из мальчишек ее старшего сына подбежал с сообщением:
Папа просит сказать вам, что сельскохозяйственный чиновник выехал из Мазадоны! Он уже доехал до Хелкаплода. Завтра он поскачет в Сиджанил.
- Тогда он будет в долине ко Втородню,- сказала она.- Хорошо. Прекрасно! - Ее раздвоенный язык затрепетал.- Беги, детка, назад к своему отцу, скажи ему, что у нас будет пир в честь чиновника в Моредень, и мы начнем сбор урожая в Четверодень. И я хочу, чтобы вся семья собралась в доме на плантации через полчаса. Беги теперь.
Семья Аксимааны Фрейж владела плантацией еще со времен лорда Конфалюма. Плантация имела форму неправильного треугольника и простиралась на пять миль или около того по берегу Хэвилбовской Протоки, скатывалась на юго-востоке к окрестностям Мазадонского лесного заповедника и окольными изгибами снова возвращалась к реке на севере. Внутри этой зоны Аксимаана Фрейж чувствовала себя как полноправная властительница над своими пятью сыновьями и девятью дочерьми, несчетным числом своих внуков и почти двадцатью лименами и урунами, которые работали у нее. Когда Аксимаана Фрейж говорила, что пришло время сеять, они выходили и сеяли. Когда Аксимаана Фрейж говорила, что пришло время убирать урожай, они выходили и убирали его. В большом доме на краю рощи андродрагм обед подавали тогда, когда Аксимаана Фрейж садилась за стол, в какое бы время это ни случилось, даже время сна подчинялось указам Аксимааны Фрейж. Хотя гайроги залегали в спячку, она не могла допустить, чтобы вся семья засыпала сразу. Старший сын знал, что он не должен спать во время первых шести недель ежегодного зимнего отдыха своей матери, старшая дочь принимала командование на себя в оставшиеся шесть недель, Аксимаана назначала время сна другим членам семьи в соответствии с тем, что она считала полезным в интересах плантации. Никто никогда не оспаривал ее указаний. Даже когда она была молодой - в невозможно далекое время, когда Осиер был Понтификом, а лорд Тиверас был в Замке,- она была тем, к кому обращались все остальные, даже ее отец и супруг в трудные времена. Она пережила их обоих, как и некоторых своих отпрысков, и много Коронованных сменилось на Горе Замка, а для Аксимааны Фрейж все было по-прежнему.
Ее грубая, покрытая чешуей кожа потеряла свой блеск и имела фиолетовый оттенок, подчеркивающий ее возраст, перекрученные толстые косы поблекли и из блестящих черных стали бледно-серыми. Ее холодные немигающие глаза затуманились, но она все еще беспрестанно двигалась в заведенном на ферме распорядке.
Ничего ценного нельзя было вырастить на ее земле, кроме риса и люсавенды, и даже это было нелегко. Дождевые бури с дальнего севера находили легкий доступ в большом Ущелье, и хотя сам город Дулорн лежал в засушливой зоне, его западная область обильно снабжалась водой, хорошо осушалась и была богатой и плодородной. Но район вокруг Престимионской долины на восточной стороне Ущелья был совсем другой местностью - влажной и болотистой, ее почва - зеленоватой навозной жижей. Соблюдая же точно время, можно было посадить рис в конце зимы, как раз перед весенним паводком и посеять люсавенду поздней весной и снова в конце осени. Никто в округе не знал периодов смены сезонов лучше, чем Аксимаана Фрейж, и только самые безрассудные земледельцы начали бы посевные работы, прежде чем станет известно, что она начала посадку.
И хотя она была властной, переполненной своим авторитетом и значимостью, Аксимаана Фрейж имела одну особенность, которую жители долины считали непостижимой: она считалась с мнением сельскохозяйственного чиновника, будто он был источником всех знаний, а она всего лишь подмастерьем. Два или три раза в год чиновник выезжал из столицы провинции Мазадоны, совершая объезд болотистых земель, и первую остановку он всегда делал на плантации Аксимааны Фрейж. Она принимала его в большом доме, вскрывая бочонки с огненным вином и смешанными с бренди плодами нийку, посылая внуков к Хэвилбовской Протоке поймать вкусных маленьких хиктиганов, которые скользили среди быстрин; она приказывала, чтобы замороженные куски бирлака оттаивали над костром из ароматной фуэли. И когда пир заканчивался, она отводила чиновника в сторону и разговаривала с ним до поздней ночи о таких вещах, как удобрения и черенковые присадки, техника по уборке урожая, в то время как ее дочери Хейнок и Ярнок сидели рядом, записывая каждое слово.
Это было загадкой для всех, что Аксимаана Фрейж, которая, конечно, знала о люсавенде больше всех, волновалась о каждой мелочи, которую мог сказать ей маленький правительственный чиновник. Но в ее семье знали причину. У нас свои способы, и мы вросли в них, говорила она часто. Мы делаем то, что делали раньше, потому что это уже работало на нас. Мы садим наши семена, ухаживаем за рассадой, наблюдаем созревание, убираем зерно и потом начинаем все сначала тем же самым способом. И если зерна не меньше, чем раньше, мы считаем, что наши дела идут хорошо. Но на самом деле мы терпим неудачу, если только восстанавливаем то, что было раньше. В этом мире нельзя спокойно стоять на месте: спокойно стоять на месте - значит погружаться в грязь.
Вот поэтому Аксимаана Фрейж выписывала сельскохозяйственные журналы и посылала своих внуков снова и снова обучаться в университете и самым внимательным образом слушала, что мог сказать ей чиновник из провинции. И каждый год в методику ее земледелия вносились небольшие изменения, и каждый год все больше мешков с семенами люсавенды отправлялось на рынок в Мазадоне, и блестящие рисовые кучи выше, чем когда-либо, поднимались в ее хранилищах. Поскольку всегда можно было узнать о каком-то лучшем способе работы - и Аксимаана Фрейж всегда старалась узнать о нем. Мы есть Маджипура, повторяла она снова и снова. Большие города стоят на фундаменте зерна. Без нас Ни-моя, Пидруид, Хинтор и Пилиплок стали бы пустырем. А города растут с каждым годом, поэтому мы должны больше работать, чтобы кормить их, разве не так? У нас нет выбора: это воля Бога, разве не так? Она пережила пятнадцать или двадцать чиновников. Они появлялись молодыми людьми, наполненные до краев последними изобретениями, но зачастую не решались предложить их ей. Я не знаю, чему я могу научить вас, нравилось им говорить ей. Мне следует поучиться у вас, Аксимаана Фрейж! И так ей нужно было проходить одно и то же, давая им почувствовать себя свободнее, убеждая их, что она искренно интересуется новыми методами.
Ей было досадно, если старый чиновник уходил на пенсию и его место занимал какой-то юноша. По мере того, как она глубже вступала в свои старческие годы, становилось все труднее установить взаимополезные отношения с новичками, пока не проходило несколько лет. Но эта проблема отпала, когда два года назад появился Калиман Хейн. Он был молодым человеком - тридцать, сорок или пятьдесят лет, любой, кому не было семидесяти, казался молодым Аксимаане Фрейж,- с грубоватыми, бесцеремонными манерами. Он совсем не выказывал трепета перед ней и, казалось, вовсе не интересовался тем, чтобы льстить ей.
- Мне сказали, что вы та фермерша, которая больше всего желает испытывать новое,- сказал он энергично не более, чем через десять минут после того, как они познакомились.- Что бы вы сказали о методике, которая позволяет увеличить вдвое размер зерен люсавенды без вреда для их вкуса?
- Я бы сказала, что меня дурачат,- ответила она.- Это звучит слишком хорошо, чтобы быть правдой.
- Тем не менее такая методика существует.
- Неужели?
- Мы готовы провести ее внедрение в ограниченном эксперименте. Я знаю от своих предшественников, что вы известны своей страстью к экспериментам.
- Да, это так,- сказала Аксимаана Фрейж,- и в чем он заключается?
Это, как сказал он, подпитка протопластой, которая заключается в использовании экзимы для усвоения наружных клеток растения, чтобы дать доступ внутрь генетическому материалу.
Этот материал впоследствии подвергается усвоению, после чего клеточное вещество - протопласта - проникает в сердцевину культуры и позволяет восстановить наружные клетки. Из одной-единственной клетки можно вырастить совершенно новое растение со значительно улучшенными характеристиками.
- Я думаю, что такие знания пропали даром для Маджипуры тысячелетия назад,- сказала Аксимаана Фрейж.
- Лорд Валентайн поддерживает возрождение интереса к древним наукам.
- Лорд Валентайн?
- Да, сам Коронованный.
- А, Коронованный! - Аксимаана Фрейж отвела взгляд. Валентайн? Валентайн? Она едва не сказала, что Коронованного зовут Вориакс, но, подумав мгновение, вспомнила, что Вориакс умер. Да, а лорд Валентайн сменил его, но, как она слышала, нечто необычное случилось с этим Валентайном… не тот ли это, который обменялся телом с другим человеком? Возможно, тот самый, но такие люди, как Коронованные, значили очень мало для Аксимааны Фрейж, которая не покидала Престимионскую долину двадцать или тридцать лет и для которой Замок Горы и его Коронованные были так далеки, что казались почти мифическими. Что занимало Аксимаану Фрейж, так это выращивание риса и люсавенды.
Императорские ботанические лаборатории, сказал ей Калиман Хейн, вывели усиленный клон люсавенды, которая нуждалась в полевых исследованиях в нормальных фермерских условиях. Он предложил Аксимаане Фрейж сотрудничать, за что обещал не предлагать новое растение кому-либо другому в Престимионской долине, пока она не высеет его на всех своих полях.
От этого нельзя было удержаться. Она получила от него пакет удивительно больших семян люсавенды, большие блестящие зерна, такие же большие в окружности, как глаз скандара, и посадила их в дальнем уголке своей земли, где была наименьшая вероятность скрещивания с ее обычной люсавендой. Семена проросли так быстро и из них появились растения, отличавшиеся от обычных тем, что имели толщину в основе в два-три раза большую. Когда они цвели, их оборчатые пурпурные цветки были огромными и широкими, как блюдца. Из цветков образовались стручки поразительной длины, которые, созрев, дали огромное количество гигантских зерен. Аксимаана Фрейж намеревалась использовать их для осенней высадки и покрыть все поля новым сортом люсавенды, чтобы следующей зимой собрать крупное зерно. Но она не могла этого сделать, поскольку соглашалась вернуть большую часть семян Калиману Хейну для лабораторного изучения в Мазадоне. Он оставил ей достаточно, чтобы засадить, пожалуй, пятую часть ее земли. В этом сезоне, тем не менее, ей посоветовали смешать удобренные растения с обычными, чтобы добиться взаимопроникновения. Считалось, что характеристики убранных растений будут доминировать, но это никогда не проверялось в таком большом масштабе.
Хотя Аксимаана Фрейж запретила своей семье говорить об эксперименте в Престимионской долине, было невозможно держать долго в секрете все от других фермеров. Толстокожие растения второго поколения, проросшие повсюду на ее плантации, трудно было спрятать, и так или иначе вести о том, чем занимается Аксимаана Фрейж, распространились по долине. Любопытные соседи напросились на приглашение и с удивлением смотрели на новую люсавенду.
Но они были настроены скептически. Такие растения высосут все питание из почвы за два или три года, говорили некоторые. Если она продолжит эксперимент, то она превратит свою землю в пустыню. Другие думали, что гигантские зерна люсавенды будут горькими или безвкусными в приготовленной пище. Третьи спорили, что Аксимаана Фрейж знает, что делает. Но даже они были готовы предоставить ей право первооткрывателя.
В конце зимы она собрала свой урожай: обычные семена, которые, как обычно, были отправлены на продажу, и гигантские семена, которые были отложены в сторону для следующей посадки. Третий сезон разъяснит все, поскольку некоторые из больших семян были чистого клона, а другие, возможно, большая часть, были гибридами обычной и удобренной люсавенды. И нужно было еще посмотреть, какой сорт растений дадут гибриды.
Поздней зимой наступило время посадки риса, пока не было паводка. Когда это было сделано, на более высоких и сухих землях плантации была посеяна люсавенда, и всю весну и лето Аксимаана Фрейж наблюдала, как поднимаются толстые стебли, раскрываются огромные цветы, вытягиваются и темнеют тяжелые стручки. Время от времени она вскрывала стручок и глядела на мягкие зеленые зерна. Они были большие, без сомнения. Но их вкус? Что если они не имеют вкуса или же он отвратителен. Она рисковала всем урожаем сезона.
Ну, ответ будет готов очень скоро.
В Звездодень стало известно, что едет сельскохозяйственный чиновник и пребудет на плантацию, как и ожидалось, во Втородень. Но это же сообщение принесло загадочную и беспокоящую новость, поскольку этим чиновником был не Калиман Хейн, а некто по имени Еревэйн Hyp. Аксимаана Фрейж не могла понять этого. Хейн был слишком молод, чтобы уйти на пенсию. И ее беспокоило также, что его не будет как раз тогда, когда эксперимент с протопластой приближался к завершению.
Еревэйн Hyp оказался еще моложе, чем Хейн, и до невозможности неопытен. Он сразу начал говорить со всей обычной цветистой риторикой, какая это честь для него встретиться с ней, но она оборвала его.
- Где же тот, другой мужчина? - требовательно спросила она.
- Этого, кажется, не знает никто,- ответил Hyp. Заикаясь, он объяснил, что Хейн исчез, никого не предупредив, три месяца назад и вызвал этим громадное смятение в департаменте.- Мы все еще сами разбираемся с этим. Очевидно, он был задействован в целой связке экспериментальных исследований, но мы не знаем - каких и с кем, и…
- Один из них проходит здесь,- сказала Аксимаана Фрейж.- Испытание удобренной протопластой люсавенды в полевых условиях.
Нур простонал:
- Помилуй меня Бог, на сколько еще маленьких частных проектов Хейна я натолкнусь! Вы говорите, удобренная протопластой люсавенда?
- Вы говорите так, будто вы никогда не слышали об этом.
- Я слышал это, да. Но я не могу сказать, что много об этом знаю.
- Идите за мной,- сказала Аксимаана Фрейж и вышла, прошла мимо луж, в которых высоко стоял рис, вверх, на поля люсавенды. Раздражение прибавляло ей сил, молодой сельскохозяйственный чиновник едва поспевал за ее широким шагом. Не останавливаясь, она рассказывала ему о посеве гигантских семян, которые принес ей Хейн, высадке нового клона на ее земле, межпородном скрещивании с обычной люсавендой, поколении гибридов, созревших теперь. Еще через мгновение они достигли первых рядов люсавенды. Внезапно она остановилась в смятении и ужасе.
- Леди, сохрани нас всех,- закричала она.
- Что такое!?
- Смотрите! Смотрите!
В один миг чувство самообладания изменило ей. Совершенно неожиданно гибрид люсавенды начал выбрасывать семя за две недели или еще раньше до срока. Под неистовым летним солнцем большие стручки начали расщепляться, раскрываясь с угрожающим треском, похожим на хруст переламываемых костей. Каждый выстреливал свои большие зерна едва ли не со скоростью пуль во всех направлениях, они пролетали тридцать или сорок футов по воздуху и исчезали в густой жиже, которая покрывала затопленные поля. Этот процесс происходил безостановочно, через час все стручки полопаются и урожай будет потерян.
Но это еще было далеко не самое худшее.
Из стручков вылетали не только семена, но и мелкая коричневая пыльца, которую Аксимаана Фрейж знала слишком хорошо. Обезумев, она рванулась на поле, не обращая внимания на зерна, которые били и жалили ее увядшую кожу. Схватив стручок, который еще не раскрылся, она разорвала его, и облако пыльцы поднялось к ее лицу. Да. Да. Пыльца люсавенды! В каждом стручке содержалась по меньшей мере чашка спор, и когда стручок за стручком не выдерживали дневного зноя, коричневые споры, нависшие над полем, становились видимым облаком, пока их не унесло легким ветерком.
Еревэйн Hyp тоже понимал, что происходит.
- Зовите своих работников! - кричал он.- Это все нужно выжечь!
- Слишком поздно,- сказала Аксимаана Фрейж замогильным голосом.- Никакой надежды. Слишком поздно, слишком поздно, слишком поздно. Что может сдержать теперь споры? Ее земля была инфицирована так, что ничего нельзя было поправить. А за час споры разнесет по всей долине.- С нами покончено, разве вы не видите?