- Но угольная пыльца люсавенды уже давно уничтожена! - упавшим голосом произнес Hyp.
Аксимаана Фрейж кивнула. Она помнила это хорошо: огонь, опрыскивание, выведение противопыльцевых клонов, уничтожение любого растения, имевшего генетическую предрасположенность к сохранению смертельных спор. Семьдесят, восемьдесят, девяносто лет назад они работали, чтобы избавить мир от этой напасти. И вот теперь это снова, в этих гибридах. Эти растения одни во всей Маджипуре, думала она, были в состоянии обеспечить пристанище для угольной пыльцы люсавенды. Ее растения, выращенные с такой любовью, так умело и заботливо выхоженные своими собственными руками! Она вернула миру угольную пыльцу и дала ей свободу уничтожать посевы соседей.
- Хейн! - прорычала она.- Хейн, где ты?! Что ты сделал со мной?!
Ей хотелось умереть теперь, здесь, до того как станет известно то, что должно произойти. Но она знала, что в этом ей не повезет. Ее благословили на долгие годы, и теперь это было ее проклятием. Щелканье стручков отдавалось в ней, как гром пушек наступающей армии, буйствующей в долине. Она прожила дольше на один год подумала она, достаточно долго, чтобы увидеть конец света!
Хиссун спускался все ниже по переходам и лифтам, известным ему всю жизнь, вспотевший, запыхавшийся, и вскоре захудалый мир самого крайнего кольца был далеко позади. Мимо, сменяя друг друга, проносились уровни, полные чудес и удивлений, куда он годами не заглядывал: Двор Колонн, Зал Ветров, Площадь Масок, Двор Пирамид, Двор Небесных тел, Арена, Архив. Люди приезжали сюда с Горы Замка или из Алазора, или Стоена, или даже с невообразимо далекого другого материка и ходили вокруг, удивляясь и поражаясь, теряясь от восхищения перед мастерством, с которым создано такое причудливое архитектурное великолепие так глубоко под землей. Но для Хиссуна это был только монотонный и скучный старый Лабиринт. Для него он не имел ни привлекательности, ни загадочности: это был просто его дом.
Большая пятиугольная площадка перед входом в Архив обозначала нижний предел общедоступной зоны Лабиринта. За ней все было зарезервировано для правительственных чиновников. Хиссун прошел под большим, сверкающим зеленью экраном на стене Архива, где были перечислены все Понтифики, все Коронованные - два ряда надписей, растянувшихся вверх, до необозримых самым острым глазом высот. Где-то там вверху имена Дворна и Меликанда, Баролда и Стиамота из ушедших тысячелетий, а здесь внизу вписаны Кинникен, Осиер, Тиверас, Молибор, Вориакс и Валентайн… И на дальнем краю императорского списка Хиссун предъявил свое удостоверение пухлолицему хьерту в маске, который охранял ворота, и вошел в самое глубокое королевство Лабиринта. Мимо убежищ и нор средней бюрократии, мимо дворов высших министров, мимо тоннелей, ведущих к огромной вентиляционной системе, от которой зависело все. Снова и снова его останавливали у проверочных пунктов и просили предъявить удостоверение. Здесь, в императорском секторе очень серьезно относились к вопросам безопасности. Где-то в этих глубинах сам Понтифик имел свое логовище - огромный сферический стеклянный шар,- как говорили, в нем сумасшедший старый монарх сидел на своем престоле среди сети механизмов жизнеобеспечения, которые сохраняли его живым за пределами его времени.
Может, они боялись, что его убьют, думал Хиссун. Если то, что он слышал, было правдой, то лишь Божье сострадание положит конец старому Понтифику и позволит бедному Тиверасу вернуться, наконец, к Истоку. Хиссун не мог понять, какая причина может существовать для поддержания такой жизни, десятилетие за десятилетием в таком сумасшествии, в такой глубокой дряхлости.
Наконец, задыхающийся и раздраженный Хиссун прибыл на порог Великого Зала - в самую сердцевину Лабиринта. Он страшно опоздал, возможно, на целый час.
Три огромных косматых скандара в форме охраны Коронованного преградили ему путь. Хиссун, съежившийся под свирепыми высокомерными взглядами четырехруких великанов, смог перебороть свою готовность упасть на колени и просить у них пощады. Каким-то образом он собрал маленькую толику гордости и, стараясь придать своему взгляду не меньше высокомерия - нелегкая задача, когда встречаешь взгляд чудовищ в девять футов ростом - он объявил себя сотрудником администрации лорда Валентайна и приглашенным гостем. Он был наполовину уверен, что они взорвутся громким хохотом и прихлопнут его, как какое-то маленькое жужжащее насекомое. Но нет: с серьезным видом они осмотрели его эполет, сверились со своими бумагами и выразили ему любезность плавными поклонами и указали ему идти вперед в огромный, обитый медными листами дверной проход.
Наконец-то! Банкет у Коронованного!
Прямо в дверях стоял сверкающе разодетый хьерт с огромными счастливыми глазами и эксцентричными, вымазанными оранжевой краской бакенбардами, растущими на его жестком, землистого цвета лице. Этим презрительного вида индивидуалом был Виноркис, мажордом Коронованного, который кричал:
- О! Посвященный Хиссун!
- Еще не посвященный,- пытался сказать ему Хиссун, но хьерт уже повернулся кругом и, не оглядываясь, шагал по центральному проходу. Широкими шагами на онемевших ногах Хиссун последовал за ним.
Он чувствовал себя страшно неуютно. В комнате, должно быть, тысяч пять людей, сидевших за круглыми столиками по двенадцать человек или около того, и ему казалось, что все глаза остановились на нем. К своему ужасу, не сделав и двадцати шагов по комнате, он услышал, как поднимается смех, сначала приглушенный, потом более открытый, и наконец волна веселья пронеслась от одной стены Зала к другой. Он никогда еще не слышал такого обширного грохочущего звука: ему подумалось, что именно так звучит море, ударяясь о пустынный дикий берег где-нибудь на Севере.
Хьерт маршировал, не останавливаясь, и, казалось, прошел уже мили полторы, а Хиссун печально шествовал позади него сквозь этот океан веселья, желая быть ростом в полдюйма. Но через некоторое время он понял, что эти люди смеялись не над ним, а над группой акробатов-карликов, пытавшихся с нарочитым шутовством составить пирамиду, и ему стало полегче. Потом показался высокий помост, а на нем сам лорд Валентайн, кивающий ему, улыбающийся, показывающий на свободное место неподалеку от себя. Хиссун думал, что заплачет от полнейшего облегчения. Все в конце концов вроде бы было хорошо.
- Ваша светлость! - громко и отчетливо произнес Виноркис.- Посвященный Хиссун!
Хиссун утомленно и благодарно опустился на свое место, как только новый вихрь аплодисментов акробатам, которые закончили свое представление, зазвучал в Зале. Официант протянул ему кубок, наполненный до краев искрящимся золотистым вином, и, когда он поднес его к губам, остальные за столом подняли свои кубки в знак приветствия. Вчера утром, во время короткой необыкновенной беседы с лордом Валентайном, в ходе которой Коронованный пригласил его стать членом его персонала в Замке Горы, Хиссун видел некоторых из этих людей издалека, но времени для представления и знакомства тогда не было. А теперь на самом деле они приветствовали его, его! - и называли себя. Но им не нужно было представлять себя, поскольку они были героями славной войны лорда Валентайна за восстановление. И их знали все.
Крупная женщина-воин, сидящая рядом с ним, была, конечно, Лизамона Халтин, личная телохранительница Коронованного, которая, как гласила легенда, освободила лорда Валентайна, разрезав живот морского дракона после того, как он его проглотил. А поразительно бледнокожий человечек с белыми волосами и шрамом на лице, Хиссун знал, был знаменитый Слит, наставник лорда Валентайна по жонглированию во время ссылки; мужчина с густыми бровями и пронзительным взглядом был мастер стрельбы из лука Тунигорн; а маленький урун со множеством щупальцев, должно быть, колдун Делиамбер; а этот мужчина навряд ли старше самого Хиссуна, с покрытым веснушками лицом, когда-то был пастушком Шанамиром; стройный, преисполненный достоинства хьерт, должно быть, Гранд-адмирал Азенхарт.- Да все они были известны, и Хиссун, который считал себя невосприимчивым к благоговению, почувствовал, что он испытывает трепет от того, что находится в такой компании.
Невосприимчив к благоговению? Пожалуй, да, однажды он подошел к самому лорду Валентайну и бессовестно вырвал у него половину роала за экскурсию по Лабиринту и еще три кроны за то, чтобы найти ему комнату во внешнем кольце. Он не чувствовал тогда благоговения. Коронованные и Понтифики были просто людьми с большой властью и большим количеством денег, чем обычные люди, и они заняли место на троне благодаря везению, что родились аристократами на Горе Замка и проделали свой путь наверх также благодаря счастливой случайности. Еще немного лет назад Хиссун понял, что не нужно быть даже особенно умным, чтобы стать Коронованным.
В конце концов только в последние двадцать лет или около того лорд Молибор уехал вылавливать морских драконов и по глупости был съеден сам одним из них. Лорд Вориакс погиб также глупо от удара молнии, когда охотился в лесу, а его брат лорд Валентайн, который имел репутацию весьма умного, оказался достаточно глуп, чтобы предаваться пьяному разгулу с сыном Короля Снов. Недоброжелатели, напоив его до беспамятства, сбросили его с трона. Испытывать благоговение перед такими, как они? В Лабиринте любой семилетний ребенок, который ведет себя с небрежным отношением к собственному благополучию, считался бы безнадежным идиотом. Но Хиссун заметил, что некоторая доля его прежней непочтительности с годами исчезла. Когда тебе всего десять и ты живешь своим умом на улице с пяти– или шестилетнего возраста, то достаточно легко показать нос властям. Но ему было уже не десять, и он не скитался уже по улицам. Его перспективы теперь были намного глубже; и он знал, что это немало - быть Коронованным Маджипуры. Поэтому, когда Хиссун смотрел на этого широкоплечего, златовласого мужчину, казавшегося одновременно и властным, и мягким, который носил зеленый камзол и парчовый халат второго по значению поста в мире, и когда он принял во внимание, что этот человек, сидящий в десяти футах от него, был Коронованный Валентайн, который выбрал его со всей Маджипуры, чтобы соединить с этой группой, он чувствовал, как что-то похожее на дрожь пробегает по его спине, и признавался наконец себе, что эта дрожь была не чем иным, как благоговейным трепетом перед службой королевства, перед личностью лорда Валентайна, а также загадочной цепью случайностей, которые привели простого мальчика из Лабиринта в эту августейшую компанию.
Он отхлебнул вина и почувствовал, как ощущение тепла расползается внутри его. Что значили прежние беспокойства этого вечера? Он был теперь здесь, и его хорошо принимали. Пусть Ванимун, Хеулан и Гизнет изгложут свои сердца от зависти. Он был здесь, среди великих, начинающий свое восхождение к вершине мира, и скоро он достигнет высот, с которых Ванимуны его детства будут совсем не видны.
Хотя порой ощущение благополучия совершенно покидало его, и он обнаруживал, что снова скатывался в смятение и тревогу.
Первое, что произошло не так, было не более чем мелкая ошибка, нелепая, но простительная, вряд ли в ней вообще его вина. Слит заметил, как служащие Понтифика выражали явную тревогу, когда смотрели в сторону стола Коронованного, попросту они страшно боялись, что лорд Валентайн чувствует себя недостаточно хорошо. И Хиссун, сияющий от вина и счастья, славы, что он, наконец, присутствует на банкете, быстро и необдуманно выкрикнул, что им следует беспокоиться. Они знают, что им лучше произвести хорошее впечатление, или они окажутся за бортом, когда лорд Валентайн станет Понтификом!
Все за столом замерли в изумлении. Все смотрели на него, как будто он произнес какое-то чудовищное богохульство, все, кроме Коронованного, который поджал губы, как это делают, когда неожиданно находят жабу я тарелке супа, и отвернулся в сторону.
- Я сказал что-нибудь не так? - спросил Хиссун.
- Тише! - неистово прошипела Лизамона Халтин, и огромная амазонка поспешно подтолкнула его под, ребро.
- Но разве не правда, что однажды лорд Валентайн будет Понтификом? И когда это случится, разве ему не захочется собрать штат по своему усмотрению?
Лизамона подтолкнула его снова, да так решительно, что едва не столкнула с места. Слит воинственно смотрел на него, а Шанамир сказал резким голосом:
- Достаточно! Вы делаете только хуже для себя.
Хиссун покачал головой. Со следами гнева, скрываемого под смущением, он сказал:
- Я не понимаю.
- Я объясню вам это позже,- сказал Шанамир.
Упрямо Хиссун продолжал:
- Но что я сделал? Сказал, что лорд Валентайн однажды станет Понтификом и…
Замороженным голосом Шанамир оборвал его:
- Лорд Валентайн не желает обдумывать необходимость становиться Понтификом теперь. Он особенно не желает обдумывать это во время ужина. Это то, о чем не говорят в его присутствии. Теперь вы понимаете? Понимаете?
- О! Теперь я понимаю,- сказал Хиссун печально. В своем позоре ему захотелось залезть под стол и спрятаться. Но откуда ему было знать, что Коронованный так повышенно чувствителен к тому, что однажды станет Понтификом. Только этого следовало ожидать, не так ли? Когда Понтифик умирает, Коронованный автоматически занимает его место и назначает нового Коронованного, а сам в итоге переходит жить в Лабиринт. Такой была система - таким образом это продолжалось тысячи лет. Если лорду Валентайну так сильно не нравилась идея быть Понтификом, ему было лучше не становиться Коронованным; не было пользы в том, чтобы закрывать глаза на закон последовательности перехода в надежде, что он его не коснется.
Хотя сам Коронованный сохранял холодное молчание, величайший вред, конечно, уже был нанесен, Опоздать, а потом сказать такую нелепость, едва раскрыв рот,- какое ужасное начало. Может ли это когда-нибудь забыться? Хиссун размышлял об этом с грустью на протяжении всего представления жонглеров и во время невыносимо скучных речей, которые последовали за этим, и, возможно, он мучился бы этим весь вечер, если бы не произошло нечто намного худшее.
Была очередь лорда Валентайна произнести речь. Но Коронованный выглядел странно отдаленным и озабоченным, когда поднялся на ноги. Он был словно во сне - взгляд отсутствующий и туманный, жесты неуверенные. За высоким столом люди начали шептаться. После ужасной паузы молчания он начал говорить. Но, несомненно, он говорил не то и, кроме того, очень путанно. Может, Коронованный был болен? Или пьян? Или под влиянием каких-то неожиданных враждебных чар? Хиссуна беспокоило то, что он видит лорда Валентайна таким сбитым с толку. Старый Хорнкаст только что закончил свою речь словами, что Коронованный не только управлял Маджипурой, но в каком-то смысле сам был Маджипурой, и вот спустя мгновение все видят другого Коронованного - трясущегося, несообразного, едва держащегося на ногах.
Кому-то нужно взять его под руку, подумал Хиссун, и помочь ему сесть, пока он не упал. Но никто не двинулся, никто не посмел. Пожалуйста, беззвучно молил Хиссун, глядя на Слита, на Тунигорна, на Эрманара. Задержите его кто-нибудь. Задержите его. Но по-прежнему никто не двигался.
- Ваша светлость,- закричал хриплый голос.
Хиссун понял, что это был его голос. И он рванулся вперед, чтобы подхватить Коронованного, когда он падал головой вперед на отсвечивающий деревянный пол.
Вот сон Понтифика Тивераса.
В этом царстве, где я обитаю теперь, ничто не имеет цвета и ничто не имеет звука, и ничто не имеет движения. Цветы алабандины черные, сверкающие ветви семотановых деревьев - белые, а от птицы, которая не летает, исходит песня, которую нельзя услышать. Я лежу на постели из мягкого нежного мха, уставившись вверх на капли дождя, которые не падают. Когда на поляне дует ветер, ни один листочек не шевельнется. Название этого царства - смерть, и алабандины, и семотаны мертвы, и птица мертва, и ветер, и дождь мертвы. И я тоже мертв.
Они пришли, стали возле меня и говорят:
- Ты - Тиверас, который был Коронованным Маджипуры и Понтификом Маджипуры?
- И я говорю:
- Я мертв.
- Ты - Тиверас? - снова спрашивают они.
И я говорю:
- Я мертвый Тиверас, который был вашим королем и вашим императором. Видите, у меня нет цвета? Видите, я не произношу звука? Я мертв.
- Ты не мертв.
- Здесь по правую руку от меня лорд Молибор, который был моим первым Коронованным. Он мертв или нет? Здесь по левую руку лорд Вориакс, который был моим вторым Коронованным. Разве он не мертв? Я лежу между двух мертвецов. Я тоже мертвец.
- Давай вставай и иди, Тиверас, который был Коронованным, Тиверас, который есть Понтифик.
- Мне не нужно делать этого. У меня есть оправдание. Я - мертвец.
- Слушай наши голоса.
- Ваши голоса не производят звука.
- Слушай, Тиверас, слушай, слушай, слушай!
- Алабандины черные. Небо белое. Это царство смерти.
- Давай вставай, иди, император Маджипуры.
- Кто вы?
- Валентайн - твой третий Коронованный.
- Я приветствую тебя, Валентайн, Понтифик Маджипуры!
- Этот титул еще не мой. Давай вставай и иди.
А я говорю:
- Этого не требуется от меня, поскольку я мертв.
Но они говорят:
- Мы не слышим тебя, король, который был, император, который есть.
Потом голос, который назвался голосом Валентайна, говорит мне еще раз:
- Давай вставай, иди,- и рука Валентайна на моей руке в этом царстве, где ничто не движется, и она тянет меня вверх, и я лечу, легкий, как воздух; плывущий по воздуху, я поддаюсь, двигаясь без движения, дыша, но без дыхания. Вместе мы пересекаем мост, который изогнулся, как радуга, через пропасть, столь же глубокую, сколь широк мир, и его сверкающее металлическое покрытие звенит, словно песня молоденьких девушек, с каждым моим шагом по нему. На далекой стороне все залито цветом: янтарный, бирюзовый, коралловый, изумрудный, золотистый, малиновый, фиолетовый. Купол неба зеленый, а яркие лучи солнца, пронзающие воздух,- бронзовые. Все течет, все вздымается, нет прочности, нет постоянства. Голоса говорят - это жизнь, Тиверас! Это твое истинное царство. Я не отвечаю им, поскольку в конечном счете я мертв и только вижу сон, что жив, но я начинаю плакать, и мои слезы имеют цвет звезд.
А это тоже сон Понтифика Тивераса.