Я восседаю на троне на одной машине внутри другой машины, а вокруг меня стена из голубого стекла. Я слышу булькающие звуки и слабое тиканье замысловатого механизма. Мое сердце бьется медленно, я осознаю каждый тяжелый прилив жидкости в его полости, но эта жидкость, мне кажется, не кровь, хотя, чтобы это ни было, это движется во мне и я осознаю ее, следовательно, я, должно быть, жив. Как это может быть? Я такой старый, что, наверно, пережил саму смерть? Я Тиверас, который был Коронованным у Осиера, и однажды я прикоснулся к руке лорда Кинникена, когда Замок был его, а Осиер был только принцем. А второй Понтифик - Тимин - был в Лабиринте. Если это так то, думаю, я единственный человек времен Тимина, который еще жив, если я жив, а я думаю, что я жив. Но я сплю. Я вижу сон. Великое спокойствие окутывает меня. Цвета просачиваются из мира. Все черное, все белое, ничто не движется, нет звуков. Так я представляю себе царство смерти. Смотрите. Вот Понтифик Конфалюм, а там Престимион и Деккерет! Все великие императоры лежат, уставившись вверх на дождь, который не падает, и словами без звука они говорят: добро пожаловать, Тиверас, который был, добро пожаловать, уставший старый король, ложись рядом с нами теперь, когда ты мертв, как и мы. Да. Да. О! Как здесь прекрасно! Посмотри, там лорд Молибор, этот человек из города Бомбифэля, на которого я сильно надеялся и так напрасно, и он мертв, а это лорд Вориакс, с черной бородой и красными щеками, но теперь его щеки не красные. И мне наконец дозволено присоединиться к ним. Все тихо. Все спокойно. Наконец, наконец, наконец! Наконец они позволили мне умереть, даже если это мне только снится.
Итак, Понтифик Тиверас плывет на полпути между мирами, не живой и не мертвый, мечтающий о мире живых, когда он думает, что он мертв, и мечтающий о царстве смерти, когда он вспоминает, что жив.
- Немного вина, с вашего позволения,- сказал Валентайн. Слит подал ему кубок, и Коронованный сделал глубокий глоток.- Я только задремал,- пробормотал он.- Немного вздремнул перед банкетом и этот сон, Слит! Этот сон. Позови мне Тизану. Позовете? Я хочу, чтобы она растолковала этот сон.
- При всем уважении к вам, ваша светлость, сейчас для этого нет времени,- сказал Слит.
- Мы пришли за вами,- вставил Тунигорн,- банкет вот-вот начнется. Протокол требует, чтобы вы находились на помосте, когда представители Понтифика…
- Протокол! Протокол! Этот сон был посланием, разве вы не понимаете? Такое видение разрушения…
- Коронованный не получает посланий, ваша светлость,- спокойно сказал Слит,- а банкет скоро начнется, и мы должны одеть вас и перевезти. Тизана и ее зелье будут у вас после, если хотите, милорд. Но теперь…
- Я должен выяснить этот сон!
- Я понимаю. Но у вас мало времени. Идемте, милорд.
Он знал, что Слит и Тунигорн правы: нравится это или нет, он должен быть сейчас на банкете. Это было больше, чем просто общественное мероприятие. Это был ритуал вежливости - оказание чести старшим монархом молодому королю, который был его приемным сыном и помазанным наследником. И пусть даже Понтифик мог быть дряхлым или совершенно безумным, Коронованный не имел права легкомысленно отнестись к этому событию. Он должен идти, а сон должен подождать. Сон такой богатый, изобилующий предзнаменованиями, не мог быть оставлен так просто, он нуждался в толковании, а может быть, даже в совещании с колдуном Делиамбером, но на все это будет время после.
- Пойдемте, ваша светлость,- снова сказал Слит, протягивая ему парчовый халат.
Тяжелые чары этого видения все еще не отпускали дух Валентайна, когда он десять минут спустя вошел в Большой Зал Понтифика.
Но Коронованному Маджипуры не следовало выглядеть угрюмым или озабоченным на таком событии, и потому он надел на лицо маску величайшей любезности, какую он только мог изобразить, пока шел к главному столу. Хотя в действительности он вел себя таким образом всю нескончаемую неделю этого официального визита: вымученная улыбка, замученная дружественность. Из всех городов Маджипуры меньше всего лорд Валентайн любил Лабиринт. Это было печальное, подавляюще действовавшее на него место, куда он приезжал только в случае крайней необходимости. Он чувствовал себя живо и бодро под теплым летним солнцем и неохватным куполом неба, скача по лесу, богато убранному листвой, когда свежий чистый ветер раскидывает его золотистые волосы. А этот неприветливый, врытый в землю город угнетал его. Он не выносил его гнетущие, спускающиеся кольца, неопределенность сумрачных подземных уровней, его атмосферу, вселяющую боязнь замкнутого пространства.
Но больше всего он не выносил осознания неизбежной судьбы, которая ожидала его здесь, где он должен был наследовать, наконец, титул Понтифика и отказаться от радостей благодатной жизни на Горе Замка, прожив остаток своих дней в этой мрачной живой могиле.
Сегодняшний этот банкет в Большом Зале на самом глубоком уровне мрачного подземного города - как он страшился этого. Ужасный сам по себе зал, острые выступы, мерцающий свет, таинственные отблески и помпезные чиновники свиты
Понтифика в своих нелепых традиционных масках, и пустопорожние речи, и скука, но более всего гнетущий дух всего Лабиринта, давящего на него, как огромная каменная глыба. Одна мысль об этом наполняла его ужасом. Возможно, тот скверный сон, думал он, был не более чем предзнаменованием тревоги, которую он испытывал по поводу того, что должен выдержать сегодня вечером. Но, к своему удивлению, он чувствовал раскрепощенность, расслабленность - хоть и не всецело наслаждался банкетом, но по меньшей мере находил его вполне сносным.
Они переделали зал. И это удалось. Сверкающие золотисто-зеленые знамена, цвета эмблемы Коронованного, были развешаны повсюду, сглаживая и маскируя полные дурных предчувствий силуэты огромной комнаты. Освещение также подверглось переменам со времени его последнего визита: мягкие потоки света приятно оживляли атмосферу. И, очевидно, чиновники Понтифика не пожалели ни денег, ни усилий, чтобы сделать событие праздничным. Из легендарных винных погребов Понтифика доставили удивительную коллекцию лучших вин планеты: золотистое искрящееся вино Пидруида и белое сухое Амблеморна, розовое, изысканное Ни-мои, крепкое пурпурное вино с тонким букетом Мальдемара, приготовленное во время правления лорда Молибора. И с каждой маркой вина, конечно, соответствующий деликатес: мороженая токка, копченый морской дракон, калимбо по-нарабальски, жареное филе билантуна. И нескончаемый поток развлечений: певцы, мимы, арфисты, жонглеры. Время от времени один из приспешников Понтифика беспокойно посматривал на высокий стол, где сидел лорд Валентайн и его свита, как будто оценивая - достаточно ли этого? Довольна ли ваша светлость? И Валентайн отвечал на каждый из этих беспокойных взглядов теплой улыбкой, дружеским кивком, поднятием своего кубка с вином, как бы говоря своим суетливым хозяевам: да, да, мне очень приятно все, что вы делаете для нас.
- Какие они все законченные шакалята,- кричал Слит.- Пот их беспокойства ощущаешь за шесть столов.
Что вызвало глупое и резкое замечание молодого Хиссуна о том, что, похоже, они стараются снискать благосклонность лорда Валентайна, думая о дне, когда он станет Понтификом. Неожиданная бестактность ужалила Валентайна, словно удар кнута, и он отвернулся, сердце забилось учащенно, в горле пересохло. Он заставил себя оставаться спокойным: улыбался через столы главному представителю Хорнкасту, кивнул управителю Понтифика, лучезарно улыбнулся тому и другому, слыша, как за его спиной Шанамир сердито разъясняет Хиссуну сущность совершенного им промаха.
Через мгновение гнев Валентайна угас. Откуда, в конце концов, было знать парню, что было запретной темой обсуждения. Но ничего нельзя было сделать, чтобы положить конец очевидному унизительному положению Хиссуна, поэтому он снова легко втянулся в беседу, словно ничего плохого не случилось.
Потом появились пятеро жонглеров, трое людей, скандар и хьерт с тем, чтобы вызвать блаженное расположение. Они начали дикое бешеное жонглирование факелами, серпами, ножами, что принесло одобрение и аплодисменты Коронованного. Конечно, они были всего лить дешевыми третьесортными жонглерами, чьи изъяны, недостатки и заурядность были очевидны для опытного глаза Валентайна. Не в этом суть: жонглеры всегда доставляли ему наслаждение. Они вызывали в его памяти то необыкновенное и благодатное время, когда он сам был жонглером, переезжая из города в город с бродячей труппой. Он был тогда невинным, не тронутым бременем власти, истинно счастливым человеком. Оживление Валентайна при появлении жонглеров вызвало раздражение Слита, который произнес с кислой миной:
- О, ваша светлость, вы действительно считаете, что они так хороши?
- Они проявляют большое усердие, Слит.
- Как и скот, который рыщет в поисках кормов в засуху. Но это все же скот. А эти ваши усердные жонглеры немного больше, чем любители, милорд.
- О, Слит, Слит, прояви немного милосердия!
- В этом искусстве есть определенный эталон, милорд. Как вы должны еще помнить.
Валентайн фыркнул:
- Радость, которую эти люди дают мне, мало касается их умения, Слит. Встреча с ними будит во мне воспоминания о других днях, более простой жизни, давних друзьях.
- Ну, тогда,- сказал Слит,- это другое дело, милорд. Это сантименты, а я говорю о мастерстве.
- Ну, значит, мы говорим о разных вещах.
Жонглеры покинули сцену в суматохе яростных подкидываний и неумелых подхватов. Валентайн отклонился назад, улыбающийся, довольный. Но веселье окончено, подумал он. Теперь время для речей. И даже это оказалось вполне переносимым. Первым выступил Шинаам, министр внутренних дел Понтифика, мужчина гайрогской расы со сверкающей змеиной чешуей и дрожащим раздвоенным красным языком. Утонченно и быстро он передал официальное приветствие Валентайну и его окружению.
Адъютант Эрманар произнес ответную речь от имени Коронованного. Когда он закончил, настала очередь древнего сморщенного Дилифона, старого секретаря Понтифика, который передал личное приветствие высокого монарха. Валентайн знал, что это было не более чем обманом, поскольку все знали, что старый Тиверас не произносил ни одного разумного слова уже около десятилетия. Но он вежливо принял дрожащие фабрикации и отправил Тунигорна с ответной речью.
Потом говорил Хорнкаст - главный представитель Понтификата, упитанный, торжественный, подлинный правитель Лабиринта в годы дряхлости Понтифика Тивераса. Его тема, объявил он, великий крестный ход. Валентайн сразу обратился во внимание: поскольку за прошедший год он мало о чем думал, кроме крестного хода, этого великозначимого церемониального шествия, в котором Коронованный должен идти вперед по Маджипуре и показать себя народу, и завоевать его уважение, его преданность, его любовь.
- Некоторым это может показаться,- сказал Хорнкаст,- всего лишь увеселительной прогулкой, обыденным и бессмысленным отдыхом от обязанностей службы. Не так! Не так! Поскольку личность Коронованного - реальная физическая личность, не знамя, не флаг, не портрет,- связывает все отдаленные провинции мира в единой преданности. И только благодаря периодическим контактам с действительным присутствием этой королевской личности эта единая преданность возобновляется.
Валентайн нахмурился и отвернулся. В голове его возникла внезапно беспокоящая картина: ландшафт Маджипуры, расколотый и приведенный в расстройство, и одинокий человек, отчаянно борющийся с разбитой на осколки землей, пытающийся соединить их.
- Поскольку Коронованный,- продолжал Хорнкаст,- есть воплощение Маджипуры, Коронованный - это олицетворенная Маджипура. Он есть мир, а мир есть Коронованный. И потому, когда он предпринимает великий крестный ход, как вы, лорд Валентайн, пройдете впервые со времени своего славного восстановления, он не просто входит в мир, он входит в себя в обозрение своей собственной души, на встречу с самыми глубокими корнями своей личности…
Так ли это? Конечно. Конечно. Хорнкаст, он знал, просто извергал стандартную риторику, ораторский шум того сорта, который Валентайн должен был терпеть слишком часто. И все же на этот раз слова, казалось, привели в нем что-то в действие, открыли какой-то большой темный туннель таинственного. Тот сон - резкий ветер, пронизывающий Горный Замок, стоны земли, потрескавшийся ландшафт - Коронованный есть воплощение Маджипуры… он есть мир…
Однажды уже в его правление это единство было нарушено, когда Валентайн, предательски отброшенный от власти, лишенный памяти, даже собственного тела, был отправлен в ссылку. Случится ли это снова? Второе свержение, второе падение. Или что-то еще более страшное и неминуемое, намного более серьезное, чем судьба одного человека.
Он ощутил знакомый вкус страха. Банкет или нет, Валентайн знал, что немедленно должен получить толкование сна. Какое-то печальное известие рвалось пробиться через его беспечность, вне всякого сомнения. Что-то было не так в Коронованном - или все равно было сказать, что-то было не так в мире…
- Милорд? - Это был Отифон Делиамбер. Маленький урунский колдун сказал: - Пора, милорд, предложить заключительный тост.
- Что? Когда?
- Сейчас, милорд.
- О, действительно,- неуверенно сказал Валентайн.- Заключительный тост, да.
Он поднялся и взглядом окинул огромный зал, проникая в его наиболее затененные уголки. Неожиданное беспокойство возникло в нем, когда он понял, что совсем не готов. Он мало представлял себе, что ему нужно сказать, и кому он должен это адресовать, и что вообще он здесь делает. Лабиринт? Действительно ли это Лабиринт, это отвратительное место теней и плесени? Зачем он здесь? Что ждут от него эти люди? Возможно, это всего лишь еще один сон, и он никогда не покидал Горного Замка. Он не знал. Он ничего не понимал.
Что-то придет, думал он. Мне только нужно подождать. Но он ждал и ничто не приходило, кроме углубляющегося беспокойства. Он почувствовал, как пульс забился в висках, давление нарастало в ушах, Потом он испытал странное чувство, что он здесь, в Лабиринте, занимает место в самом центре мира, сердце всего гигантского шара. Но какая-то непреодолимая сила тащила его с этого места. Его душа оторвалась от него, словно она была огромной мантией света, стремящейся вверх через многие кольца Лабиринта на поверхность, а потом еще дальше, охватывая всю необъятность Маджипуры, даже далекие берега Зимроеля, почерневший от солнца Сувраель и неизведанные глубины Великого океана на дальнем краю планеты. Он окутывал мир, как светящаяся вуаль. В этот головокружительный миг он чувствовал, что составляет с планетой одно, что он воплотил в себе двадцать миллиардов населения Маджипуры, людей и скандаров, и хьертов, и метаморфов, и всех остальных, движущихся в нем, как тельца его крови. Он был везде и сразу: он был всей печалью мира, и всей радостью, и всей тоской, и всеми потребностями. Он был всем. Он был кипящей вселенной противоречий и конфликтов. Он чувствовал зной пустыни и теплый дождь тропиков, и холод высоких вершин. Он смеялся и плакал, умирал и любил, и ел, и пил, и танцевал, и сражался, и скакал по незнакомым холмам, и работал в поле, и прорубал дорогу в густых непроходимых джунглях. В океане его души огромные морские драконы всплывали на поверхность, издавая чудовищное рычание и погружаясь снова на самые глубины. Лица без глаз зависали перед ним, подкрадываясь. Костлявые, истощенные руки размахивали в воздухе. Хоры пели нестройные псалмы. Все сразу, сразу, сразу, ужасная сумасшедшая одновременность.
Он стоял в тишине, сбитый с толку, потерянный, а комната вихрем кружилась вокруг него.
- Предложите тост, ваша светлость,- Делиамбер, казалось, повторял снова и снова.- Сначала за Понтифика, а потом за его помощников, и потом…
Контролируй себя, думал Валентайн. Ты Коронованный Маджипуры.
Отчаянным усилием он высвободил себя из этой нелепой галлюцинации.
- Тост за Понтифика, ваша светлость…
- Да. Да. Я знаю.
Призраки воображения все еще преследовали его. Костлявые пальцы привидений дергали его. Он силился освободиться. Контроль. Контроль. Контроль. Он чувствовал себя совершенно потерянным.
- Тост, ваша светлость!
Тост? Тост? Что это? Церемония. Его Обязательство - Коронованный Маджипуры. Да. Он должен говорить. Он должен что-то сказать этим людям.
- Друзья…- начал он. И потом головокружительное падение в хаос.
- Коронованный хочет видеть вас,- сказал Шанамир.
Хиссун посмотрел вверх, испуганный. Последние полтора часа он напряженно ожидал в темном вестибюле с колоннами и выпуклым потолком с нелепым орнаментом, думая о том, что происходит за закрытыми дверями покоев лорда Валентайна и сколько времени ему еще здесь находиться. Было уже далеко за полночь, и через каких-то десять часов Коронованный и его свита должны будут отправиться из Лабиринта в следующий этап великого крестного хода, если только странные события этого вечера не изменили этот план. Хиссуну же нужно было проделать весь путь до внешнего кольца, собрать свои вещи, попрощаться с матерью и сестрами и успеть назад вовремя, чтобы присоединиться к отправляющейся группе, да еще немного поспать. Все были в смятении.
После удара, случившегося с Коронованным, после того, как лорда Валентайна унесли в его покои и банкетный зал был очищен, Хиссун и некоторые другие члены окружения Коронованного собрались в этой серой комнате поблизости. Через некоторое время стало известно, что лорд Валентайн быстро поправляется и им всем следует ждать дальнейших указаний. Потом одного за другим их вызывали к Коронованному - первым Тунигорна, потом Эрманара, Шанамира и остальных, пока Хиссун не остался один с несколькими членами охраны Коронованного и второстепенными лицами его свиты. Он не испытывал желания спросить у кого-либо из этих подчиненных, какое могло быть для него подходящее дело, он не мог уйти и поэтому продолжал ждать.
Он закрыл глаза, когда они начали болеть от напряжения, но не спал. Единственное видение беспрестанно крутилось в его голове: падающий Коронованный и он с Лизамоной Халтин, вскочившие со своих мест одновременно, чтобы подхватить его. Он был не в состоянии выкинуть из головы ужас этой внезапной поразительной кульминации банкета: Коронованный, погруженный в свои мысли, жалостный, ищущий слова и не находящий их, колеблющийся, качающийся и падающий…
Конечно, Коронованный мог напиться и глупо вести себя, как и любой другой. Одна из многих вещей, которым научили Хиссуна его потайные исследования по чтению мыслей в Реестре Душ во время работы в Архиве, было то, что ничего сверхчеловеческого не было в людях, носивших корону с лучистой звездой. Так что вполне возможно, что в этот вечер лорд Валентайн, которому, казалось, так сильно не нравилось находиться в Лабиринте, позволил свободно льющемуся вину ослабить это впечатление. А когда настала его очередь говорить, он был попросту невменяем.