Стройная, юная и нагая. С густыми каштановыми волосами, узенькими плечами, небольшой высокой грудью, яркими глазами, она, казалось, совершенно не боялась его, лесовика, который слишком очевидно наслаждался нежданной радостью встречи. Пока он собирался с мыслями, она неторопливо оглядела его и сказала со смехом:
- Какой исцарапанный! Разве ты не умеешь бегать по лесу?
- Я не хотел, чтоб ты ушла.
- Ну, далеко я бы не ушла… Знаешь, я долго за тобой следила, пока ты меня заметил. Ты из хижины, правильно?
- Да-а, а ты? Где ты живёшь?
- Здесь и там, повсюду,- прозвучал мелодичный ответ.
Он смотрел на нее в изумлении. Красота ее восхищала, бесстыдство потрясало. Ему подумалось, что она вполне может оказаться галлюцинацией. Откуда взялась? Что делает обнаженная девушка одна в этих дебрях?
Девушка?
Конечно, нет, дошло до него с внезапной краткой горечью ребенка, жаждавшего во сне сокровища, обретшего его, и проснувшегося. Вспомнив, как легко метаморф стал его отражением, Нисмайл понял, что это просто какая-то шалость, маскарад. Он пристально изучал ее, выискивая признаки метаморфа: следы желтоватой кожи, острые выпирающие скулы, косящие глаза. Выискивал эти следы на бесстыдно-веселом лице, но тщетно. Во всех отношениях она выглядела человеком. И тем не менее… поскольку встретить здесь кого-нибудь из соплеменников было просто-напросто невероятно, а кого-нибудь из пуириваров - вполне возможно, то…
Он не хотел верить в это, и решил воспринимать возможный обман сознательно и доверчиво, в надежде со временем больше поверить в ту, кем она казалась.
- Как тебя зовут? - спросил он.
- Сэрайс. А тебя?
- Нисмайл. Где ты живешь?
- В лесу.
- Значит, тут неподалеку поселок?
Она дернула плечом:
- Я живу одна.- Она подошла к нему. Он почувствовал, как напрягаются его мускулы по мере ее приближения. В животе что-то ёкнуло, кожу словно обожгло - это девушка легонько коснулась порезов от ветвей на его руках и груди.- Больно?
- Начинают болеть. Я их промою.
- Да, пожалуй. Давай вернемся к запруде. Я знаю тропку получше той, по которой ты мчался сломя голову, Иди за мной.
Она отошла в сторону, раздвинула ажурные ветви густой заросли папоротников, открыв узкую, но хорошо утоптанную тропинку. Грациозно рванулась вперед, и он побежал следом, восхищаясь легкостью ее движений, игрой мышц спины и ягодиц. Он нырнул в воду секундой позже нее, взметнув фонтаны брызг. Холодная вода успокоила саднящие царапины. Когда они вышли из воды, его властно потянуло привлечь девушку к себе и обнять, но он не посмел. Они растянулись на поросшем мхом берегу. В глазах ее сверкало озорство, недоброе озорство.
- Моя хижина недалеко,- сказал он.
- Я знаю.
- Не хочешь заглянуть туда?
- В другой раз, Нисмайл.
- Хорошо, в другой, так в другой.
- Откуда ты? - поинтересовалась она.
- Я родился близ Замка Горы. Знаешь, где это? Я был придворным живописцем Венценосца, но не обычным - я пишу душой. Понимаешь, это… как бы переносишь душой картину на холст… Я могу показать. Я смотрю на что-нибудь внутренним взором, проникаю в его суть и охватываю душу увиденного своим подсознанием, затем впадаю в транс, почти засыпаю, преобразую увиденное в что-то свое и переношу на холст.- Он помолчал.- Это лучше увидеть.
Она, кажется, почти не слушала его.
- Ты хочешь ко мне прикоснуться, Нисмайл?
- Да. Очень.
Густой и мягкий мох напоминал толстый ковер. Она подкатилась к нему, и рука его нависла над ее телом, и тогда он заколебался: он был убежден, что она метаморф и играет с ним в какую-то извращенную игру Меняющих Форму, и наследие тысячелетнего страха и ненависти поднялось в нем. Он страшился ее прикосновения, боялся найти ее кожу липкой и отвратительной, какой, по его мнению, должна быть кожа метаморфов. А еще он боялся, что она изменится, обернется чуждой тварью, когда будет покоиться в его объятиях. Глаза ее приблизились, губы раскрылись, язычок дразняще мелькнул за белыми зубами, как змеиный,- она ждала. В ужасе он заставил свою руку лечь на ее грудь. Кожа была теплой и упругой, чувственной плотью человеческой женщины - настолько он мог припомнить после стольких лет одиночества. С тихим вскриком она прижалась к нему, На один пугающий миг безобразный образ метаморфа мелькнул в сознании - угловатый, длиннорукий, длинноногий, безносый, но он отмел его прочь и, приподнявшись, лег и вдавился в ее сильное гибкое тело.
Долгое-долгое время спустя они лежали бок о бок, умиротворенные, сцепив руки и ничего не говоря. Даже когда пошел легкий теплый дождь, не шевельнулись, позволяя быстрым острым каплям свежестью омывать разгоряченные тела. Наконец он открыл глаза и обнаружил, что она смотрит на него с сильным любопытством.
- Я хочу нарисовать тебя,- сказал он.
- Нет.
- Не сейчас. Завтра. Ты придешь ко мне в хижину, и…
- Нет.
- Я уже несколько лет не пробовал писать. Для меня очень важно начать сызнова. И я очень хочу написать тебя.
- А я очень этого не хочу,- ответила она.
- Пожалуйста!
- Нет,- повторила Сэрайс мягко, откатилась от него и встала.- Рисуй джунгли, запруду. Только не меня, Нисмайл, хорошо?
Неторопливым жестом он дал понять, что согласен.
- Теперь я пойду,- сказала она.
- Скажи, где ты живешь?
- Я уже говорила. Здесь и там. В лесу. Почему ты задаешь такие вопросы?
- Я не хочу терять тебя, а если ты исчезнешь, откуда мне знать, где искать?
- Но я ведь знаю, где тебя найти,- засмеялась Сэрайс. - По-моему, этого хватит.
- Ты придешь завтра ко мне в хижину, да?
- Да.
Он взял ее за руку и потянул к себе. Но теперь уже колебалась она. Тайна ее стучала в висках. Она не сказала ничего, кроме своего имени. С трудом верилось, будто она, как и он, в одиночестве живет в джунглях и бродит по ним из прихоти, но он сомневался что сумеет отыскать и указать ей несоответствие между ее- словами и действительностью. И все-таки самое вероятное объяснение - она метаморф, впутавшийся по непонятной причине в связь с человеком. Он всеми силами сопротивлялся этой мысли, но был слишком здравомыслящим, чтобы отвергнуть ее напрочь. С другой стороны, она выглядела, как человек, чувствовала, как человек, вела себя, как человек. Неужели метаморфы столь далеко заходят в своих перевоплощениях? Его подмывало спросить прямо, выложить свои подозрения, но это было бы просто глупо - она и так ничего не сказала, и ясно, что не ответит. И он оставил все вопросы при себе. Она мягко высвободила руку, улыбнулась, послала ему воздушный поцелуй и, шагнув к окаймляющим тропу папоротникам, исчезла из виду.
Весь следующий день Нисмайл прождал ее дома. Она не пришла, и это почти не удивило его. Встреча казалась сном, фантазией, интермедией вне времени и пространства. Он даже не надеялся увидеть ее снова. К вечеру достал из привезенного с собой мешка холст, натянул на самодельный подрамник, собираясь запечатлеть открывающийся из окна хижины вид, когда сумерки окрасят воздух. Он долго изучал пейзаж, проверяя вертикаль стройных деревьев относительно тяжелой горизонтальности густых зарослей желтых ягодных кустов, и в конце концов покачал головой и убрал холст. Ничто в окружающем мире не нуждалось в перенесении на картину. Он решил утром подняться вверх по речке за луг к более обещающей сцене, где мясистые красносочные побеги торчали, как резиновые шипы, из глубоких расселин в скалах
Но утром нашелся предлог отложить поход, а днем показалось, что идти уже поздно. Тогда он принялся за работу в своем крошечном садике, куда пересаживал некоторые кусты, чьи ягоды или зелень употреблял в пищу, и провозился несколько часов. После полудня молочная мгла окутала лес. Он вошел в хижину, а через несколько минут в дверь постучали.
- Я надеялся,- сказал он ей.
Лоб и брови Сэрайс покрывали бусинки туманной влаги.
- Я обещала,- тихо сказала она,- и пришла.
- Вчера,- напомнил Нисмайл.
- Вот это - за вчерашний день,- девушка засмеялась и вытащила из-под одежды фляжку.- Любишь вино? Я нашла немного. Пришлось, правда, порядочно пройти, чтобы достать его. Вчера.
Молодое темное вино, искорками щекотавшее язык. Фляжка без ярлыка, но Нисмайл полагал, что это какой-то напиток, неизвестный в Замке Горы. Они прикончили все, причем, он выпил гораздо больше девушки - она наполняла его чашу снова и снова. И когда вино иссякло, нетвердыми шагами вывалились наружу и занялись любовью на холодном и сыром берегу речки, после чего задремали.
В начале ночи она разбудила его и отвела в постель. Они провели на ней ночь, а утром подруга не выказала никакого желания уйти. Сходили к запруде и начали день с купания, снова занимались любовью на толстом ковре из мхов, а после она провела художника к древесному исполину с красной корой, где он впервые ее увидел, и показала гигантский желтый плод, упавший с одной из чудовищных ветвей. Нисмайл с сомнением оглядел его. Плод раскололся показывая алую мякоть, усеянную большими поблескивающими черными зернами.
- Двикка,- сказала она.- Сейчас мы добудем питье.- Она разделась и сложила в платье большие куски плода, которые они отнесли к хижине, где и позавтракали. Почти до полудня пели и смеялись. На обед нажарили рыбы, наловив ее в плетеной запруде Нисмайла, а позже, когда лежали рука в руке, любуясь приходом ночи, она задавала тысячи вопросов о его прошлой жизни, о картинах, детстве, путешествиях, о Замке Горы, о пятидесяти городах, Шестиречье, о дворе Венценосца Властителя Трэйма, о Замке Венценосцев и его неисчислимых залах. Вопросы лились нескончаемым потоком, новый обгонял предыдущий, пока Нисмайл еще отвечал. Любопытство ее было неистощимым и не давало ему возможности узнать что-нибудь о ней самой, да он и сам сомневался, что она ответит.
- Что мы будем делать завтра? - спросила она.
Так началась их связь. В первые дни они почти ничего не делали, только ели, пили, купались, занимались любовью да жевали опьяняющие кусочки плода двикки. Наконец он перестал бояться, что она исчезнет так же внезапно, как появилась. Поток ее вопросов постепенно иссяк, но сам он так и не решился расспрашивать.
Он никак не мог избавиться от навязчивой мысли, будто она метаморф и за лживой ее красотой таится чужое и безобразное лицо. Мысль эта особенно часто поражала его, когда он ласкал свежие гладкие бедра или груди. Как он ни отгонял подозрения, они не покидали его. В этой части Зимроеля не было человеческих поселений, и казалось слишком невероятным, чтобы девушка - несмотря на все подозрения, она оставалась для него девушкой - избрала, как и сам он, жизнь отшельника. Гораздо более вероятно, думал Нисмайл, что она родилась здесь, что она одна из Меняющих Форму, которые скользят подобно призракам по этим сырым джунглям. Когда Сэрайс засыпала, он иногда рассматривал ее в тусклом лунном свете, отыскивая места, где терялся человеческий облик, но ничего не находил - она оставалась человеком, и все равно он не мог избавиться от подозрений.
К тому же, не в характере метаморфов было искать общества человека или выказывать к нему дружелюбие. Для большинства людей Маджипуры метаморфы являлись призраками минувшей эпохи, нереальными и легендарными. К чему бы кому-то из них нарушать его уединение, предлагать себя в убедительной подделке для любви, преданно стараться расцветить ему день и ласкать ночью? Иной раз мерещилось, будто Сэрайс в темноте возвращается в свой естественный облик и, поднимаясь над ним спящим, вонзает сверкающий кинжал в горло, мстит за преступления его предков. Но он понимал, что подобные фантазии - дурость. Захоти метаморфы его прикончить, им бы не потребовалось изобретать столь запутанные шарады.
Нелепо было верить, будто она метаморф и так же нелепо - не верить в это.
В конце концов, отринув все сомнения, он решил вновь вернуться к своему искусству, и в один необычно ясный и солнечный день вытащил Сэрайс на скалу сочного красного цвета, прихватив пустой холст. Она зачарованно смотрела за его приготовлениями.
-Ты рисуешь только сознанием?
- Только. Я фиксирую сцену в душе, преобразую и… увидишь сама.
- А ничего, что я смотрю? Я ничего не испорчу?
- Конечно, нет.
- Но если еще чье-нибудь сознание вмешается?
- Этого не случится. Холсты настроены на меня.- Он посмотрел сбоку, поправил подрамник, отошел на несколько футов. В горле вдруг пересохло, руки дрожали. Прошло столько лет, сохранился ли у него этот дар? И техника? Он выровнял по прямой линии холст и коснулся его, пока предварительно, сознанием. Сцена была хорошей, живой и необычной, краски сильно контрастировали между собой - превосходная композиция. Массивная скала с жутковатыми мясистыми растениями, на кончиках ветвей которых цвели крошечные желтые чашечки, испещренный солнечным светом лес - да, да, это работается, это поможет перенести на холст суть густо переплетенных джунглей…
Он прикрыл глаза. Вошел в транс. И перенес картину на холст.
Сэрайс тихонько вскрикнула от удивления.
Нисмайл почувствовал, что весь покрылся потом. Он пошатнулся, с трудом сохраняя дыхание. Мгновение спустя вновь обрел над собой контроль и взглянул на холст.
- Как красиво! - прошептала Сэрайс.
Но он был потрясен увиденным. Эти головокружительные линии, смазанные и полосатые цвета, тяжелое сальное небо, угрюмой петлей приклеенное к горизонту - ничего похожего на сцену, которую он хотел запечатлеть, и, что гораздо тревожнее, ничего похожего на предыдущие работы Териона Нисмайла. Мрачная, болезненная картина, испорченная непреднамеренным диссонансом.
- Тебе не нравится? - удивилась Сэрайс.
- Я совсем не это пытался передать.
- Ну и что? Все равно, удивительно ТАК создавать картины, тем более, такую прекрасную…
- По-твоему, она прекрасна?
- Конечно. А разве нет?
Он посмотрел на Сэрайс. Это? Прелестно? Что это - лесть? Или у нее просто нет вкуса? Невежество? Неужели она искренне восхищается тем, что он сотворил? Этой необычной, мучительной картиной, мрачной и чуждой…
ЧУЖДОЙ!
- Тебе не нравится,- она уже не спрашивала - утверждала.
- Я не писал около четырех лет. Наверное, нужно начинать медленно и постепенно.
- Это я испортила,- перебила Сэрайс.
- Ты? Глупости!
- Мое сознание вмешалось, мое видение вещей.
- Я ведь говорил тебе, что холсты настроены только на меня. Я могу стоять среди многотысячной толпы, и не удастся никому повлиять на мою работу.
- Но, может, я как-то отвлекаю тебя?
- Вздор!
- Я пойду прогуляюсь, рисуй пока один.
- Не стоит. Пойдем-ка лучше домой, искупаемся, перекусим и еще кое-чем займемся, а?
Он снял холст с подставки. Однако слова ее подействовали на него сильнее, чем он сам признал бы. Несомненно, нечто странное вмешалось в создание картины. А вдруг это она каким-то образом испортила работу? Что, если скрытая душа метаморфа наполнила своей сущностью его сознание, заставив воспринять чуждые цвета?
Они молча шли вниз по течению реки, и когда добрались до луга земляных лилий, где Нисмайл встретил первого метаморфа, он сболтнул, не подумав:
- Сэрайс, я хочу тебя кое о чем спросить.
- Да?
Теперь он уже не мог остановиться.
- Ты не человек, да? Ты действительно метаморф?
Она уставилась на него, щеки ее заалели.
- Ты серьезно?
Он кивнул.
- Я - метаморф? - Она не очень убедительно рассмеялась.- Что за дикая мысль!
- Ответь мне, Сэрайс. Посмотри мне в глаза и ответь.
- Какая глупость, Терион.
- Пожалуйста, ответь.
- Ты хочешь, чтобы я доказала, что я человек? Но как?
- Я хочу, чтобы ты сказала мне, человек ты или что-то другое?
- Я человек,- сказала она.
- Я могу этому верить?
- Не знаю. Я тебе ответила.- Глаза ее весело блеснули.- Или я чувствую не как человек? Веду себя не по-человечески? Неужели я похожа на подделку?
- Может, я просто не могу подметить различий.
- Но с чего ты взял, будто я метаморф?
- Только метаморфы живут в здешних джунглях,- ответил он.- И логично… хотя, даже…- Он сбился.- Ладно, я получил ответ. Дурацкий вопрос, и я дурак.
Странный ты! Ты ведь должен рассердиться на меня, Ты ведь думаешь, что я испортила твою картину.
- Нет.
- Ты совершенно не умеешь лгать.
- Ну, хорошо. Что-то испортило мою работу. Я не знаю, что. Я собирался писать не это.
- Тогда напиши другую.
- Да. Позволь мне написать тебя.
- Я тебе уже говорила, я не хочу, чтобы меня рисовал.
- Мне это очень нужно. Мне необходимо увидеть свою душу, а я могу только так…
- Рисуй двикку, Терион, хижину.
- Но почему не тебя?
- Мне не хочется.
- Это не ответ, что тут такого?
- Пожалуйста, Терион.
- Ты боишься, что я увижу тебя на холсте такой, какой ты себе не нравишься? Так? Или, что я получу иной ответ на вопрос, если напишу тебя?
- Пожалуйста.
- Позволь мне написать тебя.
- Нет.
- Но почему? Скажи, почему?
- Не могу.
- Тогда и отказать ты не можешь.- Он вытащил холст из мешка.- Здесь, на лугу, сейчас. Подойди, Сэрайс, встань у реки. Это быстро, всего минута.
- Нет, Терион,
- Если ты меня любишь, ты мне не откажешь.
Столь грубый шантаж потряс его самого и рассердил ее. Он заметил зловещий огонек в глазах девушки, какого никогда не наблюдал раньше. Она сказала холодно и ровно:
- Не здесь, Терион. У хижины. Рисуй меня там, если настаиваешь.
За весь оставшийся путь они не сказали ни слова. Он старался забыться. Ему казалось, что он вырвал согласие слишком грубо, будто изнасиловал, и почти желал отдать назад ее уступку. Но… не спеша подготовил холст.
- Где мне встать? - осведомилась она.
- Где хочешь. У речки, у хижины.
Вялой походкой она подошла к хижине, посмотрела на Нисмайла - тот кивнул и удрученно принялся прохаживаться перед холстом, готовясь войти в транс. Сэрайс сердито смотрела на него полными слез глазами.
- Я люблю тебя! - выкрикнул он вдруг и погрузился в транс; последнее, что он видел, прежде чем закрыть глаза, была Сэрайс, замершая возле хижины, но теперь она уже не казалась унылой - плечи расправились, зрачки засверкали, вспыхнула улыбка. Когда он вновь открыл глаза, картина была готова, а девушка робко глядела на нею, ожидая.
- Ну, как? - спросила.
- Иди сюда, посмотрим вместе.
Она подошла. Они вместе стали рассматривать картину, а миг спустя рука Нисмайла обняла ее плечи. Она задрожала и крепко прижалась к нему.