На картине, на фоне зубчатых, хаотичных, сталкивающихся красных, оранжевых и розовых оттенков была женщина с человеческими глазами, но ртом и носом метаморфа.
Она спокойно сказала:
- Теперь ты узнал, что хотел.
- Значит, на лугу была ты? И в те два раза тоже?
- Да.
- Почему?
- Ты заинтересовал меня, Терион, и я захотела узнать о тебе побольше. Я никогда не видела таких, как ты.
- Я все равно не верю,- прошептал он.
Она кивнула на картину.
- Но этому ты веришь, Терион?
- Нет! Нет!
- Теперь Ты получил ответ.
- Я знаю, ты человек! Картина лжет!
- Нет, Терион.
- Докажи! Изменись, изменись сейчас же! - Он отпустил ее и чуть шагнул назад - Давай! Меняйся!
Она печально взглянула на него. Потом без какого-либо ощутимого перехода превратилась в его копию, как делала уже однажды. Нисмайл получил окончательный ответ. На щеке задергалась жилка. Он смотрел, не мигая, и она изменилась снова, превратившись на этот раз в что-то ужасное и чудовищное: кошмарный, испещренный оспинами серый шар с отвислой кожей, глаза-блюдца, загнутый черный клюв. Потом она стала метаморфом, повыше его, с полной грудной клеткой и невыразительными, почти отсутствующими чертами лица. И мгновение спустя - вновь Сэрайс: водопад каштановых волос, изящные руки, стройные ноги, сильные бедра.
- Нет,- воспротивился он – Нет, и не надо больше подделок.
Она превратилась в метаморфа. Нисмайл кивнул:
- Да, так лучше. Оставайся такой, это гораздо красивее.
- Красивее, Терион?
- Для меня ты красива и такая, настоящая. Обман всегда отвратителен.
Он потянулся к ее руке, на ней оказалось шесть пальцев, очень длинных и узких, без ногтей и суставов, кожа была молочной и чуть глянцевой - и все. Он ожидал большего. Провел рукой по ее стройному, почти бесплотному телу. Она стояла не шевелясь.
- Теперь я уйду, - сказала она наконец.
- Останься. Живи со мной.
- Даже теперь?
- Даже теперь. В своем настоящем облике.
- Ты действительно хочешь?
- Да, да,- кивнул он.- Останься.
- Когда я первый раз пришла к тебе,- вздохнула Сэрайс,- я хотела не только узнать, но и вредить. Ты наш враг, Терион. И род твой навсегда останется нашим врагом. Но, когда мы, стали жить вместе, я больше не могла найти причины, чтобы ненавидеть тебя. ТЕБЯ! Ты особенный, понимаешь?
Этот голос Сэрайс шел из чужих уст. Как странно, мелькнуло у него в голове, как похоже на сон.
- И я захотела остаться с тобой, играть свою роль вечно. Но игра окончилась, и все равно я хочу остаться с тобой.
- Тогда останься, Сэрайс.
- Только если ты действительно этого хочешь.
- Я сказал тебе, да.
- Я не страшу тебя?
- Нет.
- Нарисуй меня еще раз, Терион, покажи мне любовь в своей картине, тогда я останусь.
Он рисовал ее день за днем, пока не кончились холсты, и развешивал картины в хижине: Сэрайс у двикки, Сэрайс на лугу, Сэрайс в молочном вечернем тумане. У него не было возможности готовить новые холсты, хотя он и пытался. Они ходили в дальние походы, и она показывала ему новые деревья и цветы, животных джунглей, зубастых ящериц и зарывающихся в землю золотых червей, зловещих и неуклюжих аморфобсов, спящих днем в грязных мутных озерках. Они мало разговаривали друг с другом - время ответов на вопросы миновало, и слова больше не были нужны.
День шел за днем, неделя за неделей, здесь в нескончаемом лете трудно было подсчитать время. Может быть, прошел месяц, может быть, шесть. Они никого не встречали. В джунглях было полно метаморфов, по ее словам, но те держались где-то поодаль, и он надеялся, что они оставят их в покое навсегда.
Однажды под мелким моросящим дождем он отправился проверить ловушки, и когда через час вернулся, то понял, что произошло что-то страшное. Едва он приблизился, из хижины выскочили четверо метаморфов. Он чувствовал, что один из них - Сэрайс, но не мог сказать, который.
- Подождите! - закричал Терион, когда они проходили мимо, и побежал следом.- Что вы от нее хотите? Куда вы ее уводите?
На какую-то долю секунды один из метаморфов заколебался, и Нисмайл увидел девушку с каштановыми волосами, но лишь на мгновение, и снова четверо метаморфов скользили призраками в глубину джунглей. Дождь разошелся сильней, нависла тяжелая туманная мгла, отрезав видимость. Нисмайл замер на краю еще чистого пространства, крича сквозь дождь и шум реки. Ему почудилось, что он услышал плач, но то могли быть и звуки джунглей. Преследовать метаморфов в густом белом тумане было просто невозможно.
Больше он никогда не видел ни Сэрайс, ни кого-либо еще из метаморфов. Одиночество теперь было совсем нестерпимым, и одно время он даже надеялся, что пьюриверы нападут на него в лесу и убьют своими короткими отполированными кинжалами. Не ничего подобного не случилось. И когда стало ясно, что живет он теперь в чем-то вроде карантинной зоны, отрезанный не только от Сэрайс - если она еще была жива,- но вообще от всех метаморфов, он не мог больше оставаться в джунглях. Собрал картины с изображением Сэрайс, заботливо закрыл хижину и пустился в долгое и опасное возвращение к цивилизации.
Оставалась неделя до его пятидесятилетия, когда Нисмайл добрался до Замка Горы. За время его отсутствия, как он узнал, Властитель Трэйм сделался Понтификом, а новым Венценосцем стал Властитель Вилдивар, питавший мало симпатий к искусствам. Нисмайл снял студию на набережной в Сти и снова занялся живописью. Работал он только по памяти, создавая мрачные и тревожные сцены из жизни джунглей, где часто таились в засадах метаморфы. Подобные работы не всем по душе в бодром и веселом мире Маджипуры, и поначалу у Нисмайла было всего несколько покупателей. Однако со временем работы его попались на глаза герцогу Квирайну, который начал уставать от солнечной безмятежности и совершенства творений местных живописцев. Благодаря покровительству герцога картины Нисмайла вошли в моду, и в последующие годы его жизни всегда был рынок, готовый принять любую его работу.
Ему подражали очень многие, но никогда - удачно, о нем писали многочисленные эссе и биографии.
- Ваши картины такие буйные, непокорные и необычные,- сказал один школяр - Вы придумали какой-то новый способ работы?
- Я работаю только по памяти,- объяснил Нисмайл.
- Наверное, больно вспоминать такое?
- Не совсем,- ответил Нисмайл.- Все мои работы написаны для того, чтоб помочь мне заново испытать радость бытия, время любви, время счастья, самые драгоценные дни в моей жизни.- Он смотрел сквозь школяра в дальние туманы, густые и мягкие, как шерсть, которые окутывали заросли высоких стройных деревьев, окруженных перепутанной сетью лиан.
Семь
Преступление и наказание
Эта история заставила Хиссуна вспомнить начало своих поисков в архивах. Снова Тесме и чаурог, правда, роман разворачивается между мужчиной и чужачкой. Тем не менее, сходство было поверхностным: совершенно другие люди, в совершенно непохожей ситуации. Хиссун стал лучше понимать художника Териона Нисмайла, чьи картины, правда, не все, до сих пор висели для всеобщего обозрения в галереях Замка Властителя Валентайна, но метаморф осталась для него загадкой, тайной за семью печатями, как, скорее всего, к для самого Нисмайла. Он поискал индекс с записью души метаморфа и нисколько не удивился, не найдя такого. То ли Меняющие Форму не вели записей, то ли аппараты были неспособны принимать эманации их сознания, то ли им просто не давали пользоваться архивом. Хиссун ничего не нашел. Со временем, говорил он себе, на все найдется ответ. Тем более, что оставалось еще очень и очень много неисследованных возможностей. Воздействие Короля Снов, например, на душу людей - он хотел узнать об этом побольше. Тысячи лет потомки Баржазида терзают спящее сознание преступников, и Хиссун хотел понять, как это происходит. Он рылся в архивах, и после долгих поисков судьба вручила ему душу человека, унылого торговца города Сти.
Убийство он совершил поразительно легко. Маленький Клейм стоял у открытого окна небольшой комнатки не верхнем этаже таверны в Вигеле, где они с Халигейном договорились встретиться. Халигейн стоял возле кушетки; разговор был не из приятных. В конце концов, Клейм пожал плечами и сказал:
- Вы лишь попусту тратите мое и свое время. Я не понимаю, что вам нужно.
В ту же минуту Халигейну показалось, что Клейм, и только Клейм стоит между ним и спокойной жизнью. Клейм враг.
Халигейн спокойно подошел к нему, настолько спокойно, что Клейм не встревожился до самого последнего мгновения, и одним движением вытолкнул Клейма через подоконник.
На лице Клейма появилось удивление. На один поразительно долгий миг он завис, словно подвешенный, в воздухе, потом с еле слышным всплеском рухнул в быстрые воды реки за окном таверны, и его тут же унесло к подножью далекого Замка Горы. В одно мгновение он скрылся из виду.
Халигейн посмотрел на свои руки так, будто они росли из запястий; не мог поверить в то, что они сделали. Он вновь видел себя, подходящего к Клейму, видел Клейма, зависшего в воздухе, видел Клейма, исчезающего в темных водах реки. Скорее всего, Клейм уже мертв. Если нет, то через одну-две минуты умрет наверняка. Рано или поздно его выбросит на каменистый берег у Кэнзилэйна и кто-нибудь опознает в нем торговца из Кимканэйла, пропавшего с неделю назад. Только будет ли у кого причина подозревать именно Халигейна? Убийство - совершенно необычное преступление на Маджипуре. Даже если ухитрятся установить (одной Дивине известно, каким чудом), что Клейм погиб насильственной смертью, как доказать, что его вытолкнул из окна таверны в Вигеле Сигмар Халигейн? Это никому не удастся, убеждал себя Халигейн. Слабое утешение, суть остается прежней: Клейм убит, а он - убийца.
Убийца? Это поразило Халигейна. Он шел сюда не убивать Клейма, он хотел договориться с ним, составить торговый контракт. Но разговор закис в самом начале. Маленький привередливый человечек наотрез отказался взять на себя новое обязательство. Он заявил, что тортовый агент Халигейна ошибся и не только отказался покупать геологические оборудование, но даже не посочувствовал бедственному финансовому положению собеседника. К концу разговора вежливый отказ Клейма так взбесил Халигейна, что душу его заполнило одно необоримое желание - немедленно избавиться от него любой ценой. Отбрось он эту мысль и подумай о последствиях, он бы, разумеется, не стал выталкивать Клейма из окна - как бы там ни было, по природе Халигейн не был убийцей. Но он никак не мог остановиться, и теперь Клейм мертв, а его собственная жизнь претерпела трагические изменения: в один миг он превратился из Халигейна-торговца в Халигейна-убийцу. Внезапно! Страшно! Непонятно!
А теперь?
Трясущимися руками Халигейн закрыл окно и опустился на кушетку, весь мокрый от пота, в горле пересохло. Непонятно, что делать дальше. Отдаться в руки прокторов? Признаться и отправиться в тюрьму или куда там отсылают преступников? Он не был готов ни к тому, ни к другому. Когда-то читал старые книги о преступлениях, наказаниях, древние легенды и мифы и, если правильно понял, убийство как преступление исчезло давным-давно, а механизм обнаружения и искупления ржавел неизвестно сколько столетий. "Существовала знаменитая история о морском капитане, выбросившем за борт сошедшего с ума члена экипажа во время плавания через Великое Море после того, как тот убил кого-то на корабле. Она всегда казалась Халигейну дикой и невероятной. Но сейчас, обессиленный, утративший способность мыслить, он ощущал себя первобытной тварью, чудовищем, пожирателем человеческих жизней. Знал, что ничего подобного с ним больше не произойдет, но от этого не становилось легче.
Нужно убираться из таверны. Если кто-нибудь видел, как падал Клейм (невероятно, конечно, таверна стоит на фоне искрящейся солнечными бликами набережной, а Клейм вывалился из заднего окна и сразу ушел в глубину), незачем торчать тут, дожидаясь появления любопытных.
Халигейн быстро уложил саквояж, посмотрел, не осталось ли в комнате чего-нибудь, наводящего на след Клейма, и спустился вниз. За стойкой скучал хьерт. Халигейн протянул ему несколько крон со словами:
- Я хотел бы получить счет.
Нервы расходились, он с трудом удерживался от непроизвольной болтовни, боясь, что хьерт запомнит его. Нужно оплатить счет и поскорее убираться, твердил он себе. Его интересовало, знал ли хьерт, что постоялец из Сти принимал у себя гостя. Если да, то он быстро забудет об этом, "как забудет и самого постояльца, поскольку нет никаких причин запоминать. Владелец подвел итог,
Халигейн прибавил еще пару монет, машинально ответил на приглашение хьерта: "Благодарю, приезжайте снова" - "Спасибо, непременно", вышел на улицу и быстро пошел прочь от реки. Сильный ветер дул вниз по склону Горы, солнечный свет был ярким и теплым. Последний раз Халигейн посетил Вигель несколько лет назад, и в другой раз он бы с удовольствием заглянул на знаменитую Драгоценную Площадь, полюбовался прославленными картинами и прочими здешними диковинами, но теперь было не до экскурсий. Он спешил на пересадочную станцию, торопясь взять билет в один конец до Сти.
Страх, неуверенность, ощущение вины и стыд следовали за ним по пятам из города в город, пока ехал по склонам Горы.
Знакомые растянутые пригороды гигантского Сти принесли некоторое успокоение. Очутиться дома, в безопасности… С каждым днем, приближающем его к Сти, он чувствовал себя спокойнее. Могучая река, чье имя дало название городу, с поразительной скоростью несла свои воды вниз по склону Горы. Отполированные фасады зданий Речной Стены, взметнувшись ввысь на сорок этажей, тянулись несколько миль. Мост Кинникена, Башня Тимина, Поле Мощей. Дома! Вся живительная сила Сти кипела вокруг, пока он ехал от центральной станции в свой пригородный район, и успокаивала. Да, в величайшем городе Маджипуры, процветающем благодаря тому, что здесь родился нынешний Венценосец Властитель Кинникен, он был в безопасности от мрачных последствий непреднамеренного преступления, совершенного в Вигеле.
Он обнял жену, двух дочерей, крепкого сына, Его усталость заметили и относились с преувеличенной нежностью, словно он стал хрупким и бессильным во время поездки. Принесли вина, трубку, шлепанцы - они суетились вокруг, излучая любовь и доброту ничего не спрашивали о поездке, зато болтали о местных сплетнях. В конце концов он сказал сам:
- Думаю, мы с Клеймом сработаемся. У меня есть причины так считать.
Он сам почти верил в это.
Можно ли связать убийство с его личностью, если он держится спокойно и непринужденно? Он сомневался, что кто-либо видел падение Клейма. Конечно, для властей несложно установить, что они с утонувшим условились встретиться в Вигеле - на нейтральной почве - и обсудить деловые разногласия: но что это доказывает? "Да, я виделся с ним в какой-то таверне у реки,- скажет Халигейн.- Мы закусили, довольно много выпили, потому что пришли к взаимопониманию, а потом я уехал. Он еще стоял на ногах, когда я уходил, должен заметить. Видимо, бедняга Клейм, напившись вина Малдемара, сильно высунулся из окна, любуясь какой-нибудь красавицей проплывавшей мимо на лодке". Нет, нет, НЕТ! Пусть предполагают они. "Мы встретились, пообедали, заключили соглашение, а потом я ушел",- ничего больше. Кто может доказать, что все было не так?
На следующий день он вернулся в свою контору и занялся делами, будто ничего необычного в Вигеле не произошло. Такую роскошь, как терзаться угрызениями совести о совершенном преступлении, он не мог себе позволить.
Дела шли неважно, в кредитах ему отказано, он близок к банкротству. Все это сделал Клейм.
Подумать о Клейме было трудно. В последующие дни его имя постоянно всплывало в связи с делами, и Халигейну с трудом удавалось скрыть свою реакцию. В торговом мире все понимали, что Халигейн борется из последних сил, старались выразить сочувствие. Это поддерживало. Зато почти каждый разговор вертелся вокруг Клейма, его скудости, бесчестности в сделках мстительности, постоянно выводя Халигейна из равновесия.
Имя звучало, как выстрел: "Клейм!" - и он цепенел; "Клейм!" - и щеки дергались; "Клейм! Клейм!" - и он прятал руки за спину, словно они несли ауру убийства.
Часто Халигейн ловил себя на мысли, будто говорит какому-нибудь клиенту в минуту усталости: "Знаете, я убил его. Выбросил в окно, когда был в Вигеле". Как легко эти слова могут сорваться с губ, если только чуть-чуть расслабиться!
Он подумывал о паломничестве на Остров Снов ради очищения души, но позже, не сейчас, а пока отдавал каждую минуту делам, иначе предприятие могло полностью обанкротиться и семья впала бы в нищету. Иногда думал о признании: интересно, удастся ли договориться с властями, чтобы ему позволили искупить вину, не прерывая коммерческой деятельности? Может быть, штраф? Хотя, какой штраф он в состоянии заплатить теперь? Да и оставят ли его в покое так легко? В конце концов, так ничего и не решив, постарался хоть ненадолго выбросить убийство из головы и полностью отдаться работе.
А затем начались сны, Послания.
Первое пришло в ночь Дня Звезды второй недели лета, мрачное и болезненное. Он видел уже третий сон, после которого сознание обычно начинает постепенно пробуждаться к рассвету, как вдруг обнаружил, что идет по полю светящихся желтых зубов, сминавшихся, корчившихся желтых зубов. В болотном, каком-то сером воздухе висела вонь, и клейкие, тягучие пряди сырого мяса свисали с неба, касаясь щек и рук и оставляя липкие следы, пылающие и пульсирующие. В голове звенело. Грубая тишина враждебного послания заставляла думать, будто мир растянут в невероятное далеко на туго натянутых струнах и где-то за ним слышится глумливый хохот. Небо опалял нестерпимо яркий свет. Он пересекал чашечку гигантского "ртового", осознал Халигейн, одного из отвратительных плотоядных чудовищ флоры далекого Зимроеля. Несколько таких растений видел однажды на выставке диковин в Палате Кинникена, но те были всего трех-четырех ярдов в диаметре, а это оказалось ветчиной с целый пригород. Он угодил в самый центр дьявольской сердцевины, и бежал так быстро, как только мог, чтобы не свалиться на эти немилосердные скрежещущие зубы.
Значит, так это будет, думал он, скользя над сном и холодно обозревая картину. Это первое послание, и Король Снов будет мучить меня и дальше.