Скрыться было нельзя. На зубах торчали глаза, и глаза эти были глазами Клейма. Халигейн бежал, мокрый от пота, спотыкаясь и оскальзываясь, и он покачнулся и упал на россыпь безжалостных зубов, и они цапнули его за руку, а когда снова сумел подняться на ноги, то увидел, что окровавленная рука не такая, как прежде - она превратилась в бледную маленькую руку Клейма, мало пригодную для его запястья. Он снова упал, и снова зубы ухватили его, и снова произошло изменение, и затем снова все повторилось, и он мчался вперед, рыдая и завывая от ужаса, полу Клейм, полу Халигейн, пока не вырвался из оков сна и не сел на кровати, потный и трясущийся, вцепившись в плечо жены.
- Отпусти,- пробормотала она.- Мне больно. Что случилось?
- Сон… препоганый…
- Послание? - поинтересовалась жена.- Ты весь мокрый.
Он содрогнулся.
- Съел, наверное, что-то. Мясо морского дракона было слишком пересушенным и старым.
Пошатываясь, он поднялся с постели и налил себе половину чаши - вино его успокоило. Потом снова лег. Жена погладила по плечу, вытерла лоб и баюкала, пока он немного не расслабился, но боялся снова заснуть, и лежал, бодрствуя, до рассвета, уставившись в окружающую темень.
Король Снов. Таково его наказание. Он всегда считал Короля Снов только сказкой, которой пугают детей. Да-да, болтали, будто Король Снов живет в Сувраеле, и титул его по наследству передается в семье Баржазидов, что по ночам Король Снов с приближенными пристально изучают ауру спящих и, находя недостойные души, мучают их. Но правда ли это?
Халигейн никогда не встречал никого, кто получал послания от Короля Снов. Сам он однажды получил послание Властительницы, да и то не был в этом уверен, но в любом случае нынешнее послание всецело отличалось от того. Властительница посылала нежные видения, Король снов поразил острой болью. Неужели он действительно управляемся с целой планетой, с миллиардами ее обитателей, из которых добродетельны далеко не все?
Возможно, это просто несварение желудка,- успокаивал себя Халигейн.
Когда две следующие ночи прошли спокойно, он позволил себе поверить, что видел обычный кошмар, а Король Снов - только миф. Но на Второй День пришло послание, не вызывающее сомнений.
Такой же звенящий безмолвный звук. То же пронзительное полыхание света, образы Клейма, отдающийся эхом хохот, разбухающее и сжимающееся пространство и головокружение, сминающее дух. Халигейн зарыдал. Он уткнул лицо в подушку и еле дышал. Проснуться не смел - поднимаясь над гранью сна,
он неизбежно выдаст горе своей жене, и она предложит ему обратиться к толкователям снов, чего не может он сделать. Любой толкователь свободно прочтет, ЧТО соединяет его душу с душой Клейма; и что произойдет с ним тогда? И он терпел кошмар, пока не иссякли силы, и лишь тогда проснулся и лежал, слабый и дрожащий, до прихода утра.
Это был кошмар Второго Дня, но видение Четвертого оказалось еще хуже: он парил в воздухе, упал на шпиль Замка Горы, острый, как копье, и холодный, как лед, пронзивший его насквозь, и висел несколько часов, пока птица гихорн с лицом Клейма терзала его внутренности.
На Пятый День спал довольно спокойно, хотя в ожидании послания напряжение не оставляло его.
День Звезды также не принес посланий. Зато в День Солнца он плыл по океану из сгустков крови, и зубы у него выпали, а пальцы обдирались до костей. Ночи Лунного Дня и Второго Дня принесли слабые ужасы, но все равно ужасы.
Утром Дня Моря жена сказала:
- Сигмар, если послания не, смягчатся, что ты будешь делать?
- Делать? Ничего не буду делать.
- Я чувствую, что послания ты получаешь через день.
Он передернул плечами.
- Великие совершают какую-то ошибку. Должно быть, такое случается иногда. Рано или поздно они поймут и оставят меня в покое.
- А если нет? - Жена проницательно посмотрела на него.- Если послания предназначены тебе?
Он подивился ее чуткости, но не сомневался, что она не знает правды. Ей известно лишь, что он ездил в Вигель на встречу с Клеймом; возможно, хотя и с трудом верилось, она узнала, что Клейм так и не вернулся к себе в Кимканэйл, а муж ее стал получать послания от Короля Снов - из всего этого легко сделать вывод. Может, так и есть. И если да, то что она будет делать? Донесет на собственного мужа? Пусть она его любит, но если будет покрывать убийцу, может навлечь и на себя месть Короля Снов.
- Если послания будут продолжаться,- пообещал он,- попрошу официалов Понтифика походатайствовать от моего имени.
Разумеется, ничего подобного он не сделал. Вместо этого попытался бороться с посланиями и подавлять их так, чтобы не вызывать подозрений спящей рядом жены.
Ложась, он приказывал себе оставаться спокойным, и, воспринимая какие-либо образы, считать их лишь бредом расстроенной души, а не реальностью. И тем не менее, когда обнаружил себя плывущим над красивым морем огня, куда постепенно опускался, погружаясь до лодыжек, не сумел сдержать крика, а когда иглы проткнули его кожу, прорастая из тела и делая похожим на манкалайна - колючую тварь знойного юга, к которой невозможно притронуться,- зарыдал, моля о милосердии. Когда же прогуливался в безупречных садах Властителя Ховилбова и деревья тянулись к нему руками Клейма, закричал во весь голос.
Жена больше ни о чем не спрашивала. Только глядела с тревогой.
Халигейн с трудом мог заниматься делами. Кредиторы, требующие возврата своих денег, новые неудачи в торговле, жалобы покупателей - все кружилось водоворотом падающих листьев. Тайно от всех он рылся в библиотеке в поисках сведений о Короле Снов и его силах, словно подцепил какую-то необычную болезнь, о которой хотел разузнать побольше. Сведения были скудными и ясными: Король Снов являлся проводником Закона силой, равной силе Понтифика, Венценосца или Властительницы, и сотни лет его обязанностью является наложение наказаний на виновных в преступлениях.
Суда не было, опротестовывать было нечего, и Халигейн молча оборонялся…
Но он не знал, что для этого нужно, и Королю Снов это было известно. И по мере того, как продолжались страшные послания, терзающие душу и оставляющие от нервов тоненькие ниточки, Халигейн все отчетливей понимал, что у него нет ни силы, ни надежды противостоять им. Его жизнь в Сти кончилась. Всего один опрометчивый миг, и он стал изгнанником, вынужденным скитаться по огромному лику Маджипуры в поисках укрытия.
- Мне нужно отдохнуть,- объявил он жене.- Съезжу куда-нибудь на месяц-два, может быть, удастся восстановить душевный покой, подлечу нервы.
Не откладывая, вызвал сына - юноша стал почти мужчиной, мог действовать разумно в делах - и передал ему все свои права торговца. После чего, имея при себе небольшую сумму, которую сумел наскрести с сильно уменьшившихся доходов, выехал из родного города на борту третьеразрядного флотера в выбранный наугад Норморк у подножья Замка Горы.
Не прошло и часа после отъезда, как он решил никогда не называться Сигмаром Халигейном, а именоваться отныне Макланом Форба. Неужели он надеялся, что этого достаточно, чтобы обмануть Короля Снов?
Возможно.
Флотер плыл над склонами Замка Горы и, пока спустился от Сти к Норморку, миновал Нижний Солнечный Взрыв, Бибирун, Толингарский барьер, и в каждом городе, в каждой ночлежке Халигейн отправлялся в кровать, замирая от страха, с ужасом вцепляясь в подушку; но приходившие образы быт обычными снами усталого и измученного человека, без той призрачной напряженности, которая отличала послания Короля Снов.
С радостью глядя на симметрию и опрятность садов Толингарского Барьера, ничем не напоминающие угрожающее бесплодие земель в его снах, Халигейн начал потихоньку расслабляться. Он сравнивал насаждения с навеянными посланиями образами и с удивлением приметил, что Король Снов уже показал их до мельчайших подробностей, прежде чем обратил в ужас, хотя никогда он не видел их раньше. Это означало, что послания передают целый поток новых данных, не известных воспринимающему ранее, а, следовательно, обычные сны просто накладывались на послания.
И это частично отвечало на волновавший его вопрос. Он не понимал, то ли Король Снов частично освобождает подсознание, затрагивая темные глубины издали, то ли по-настоящему высвечивает образы. Очевидно, дело в последнем, поскольку некоторые кошмары создавались специально для него, Сигмара Халигейна, чтобы, в свою очередь, опять-таки растормошить подсознание. Он вспомнил, как сомневался, что в Сувраеле достаточно служащих, чтобы управиться с такой работой, но если людей хватало, то глупо думать, что удастся от них скрыться. Но он предпочитал верить, что у Короля Снов и его подручных существует расписание страшных посланий (ему, например, сначала послали зубы, потом серые сальные капли, потом огненное море крови), которые в определенной последовательности используют для каждого преступника механическим, безличным действием. Возможно, сейчас они нацеливают новые ужасы на его пустую подушку в Сти.
Миновав Дендилмир и Стипул, Халигейн прибыл в Норморк, темный, наглухо отгороженный стенами город, венчающий грозные зубцы Норморского Гребня.
Ему подсознательно казалось, будто Норморк, закрытый со всех сторон циклопическими черными каменными блоками, лучше всего подходит для укрытия. Но он понимал, что даже стены Норморка не в силах задержать мстительные стрелы Короля Снов.
Врата Деккерета - глаз в пятидесятифутовой стене - были открыты всегда. Единственная брешь в укреплении, окантованная полированным черным деревом. Халигейн предпочел бы, чтобы они стояли закрытыми на тройной замок, но, разумеется, они распахнуты настежь. Властитель Деккерет возвел их в тридцать третий год своего благостного царствования и повелел, чтобы они закрывались лишь в случае, когда миру будет грозить опасность, а в эти дни под счастливым правлением Властителя Кинникена и Понтифика Тимина все расцветало на Маджипуре, кроме мятущейся души бывшего Сигмара Халигейна, называвшегося отныне Макланом Форба. Под именем Форба он и нашел приют в дешевой гостинице, под тем же именем устроился на службу по осмотру стен, которая состояла в том, что ежедневно выдирал цепкую травку из бессмертной каменной кладки. Под именем Форба каждую ночь засыпал, боясь того, что могло прийти, но катилась неделя за неделей, даря только смазанные и бессмысленные картины обычных снов. Девять месяцев прожил он в Норморке, надеясь, что ускользнул от руки Короля Снов. Но однажды ночью, когда после доброй закуски и фляжки отличного красного вина растянулся на постели, чувствуя себя совершенно счастливым в первый раз за долгое время после встречи с Клеймом, послание Сувраеля настигло его и терзало душу, приковав к чудовищным образам тающей плоти и рек грязи. И когда завершилось и он проснулся в рыданиях, понял, что нет никакой возможности скрыться надолго от мстительных сил Наказания.
И все-таки девять месяцев Маклан Форба прожил в мире и спокойствии. С небольшой накопленной суммой в кармане он купил билет вниз до Амблеморна, где превратился в Диграйла Килайлина и зарабатывал по десять крон в неделю, служа птицеловом при дворе здешнего герцога.
Пять месяцев свободы от мук, пока однажды ночью не перенес его сон в яростное безмолвие безграничного света, где дуга из слезящихся глаз была мостом через вселенную, и все глаза смотрели только на него.
Бывший торговец спустился вниз по Клайгу до Макропулоса, где прожил беззаботно месяц под именем Огворна Брилла, прежде чем получил новое послание: раскаленный металл, клокочущий в горле.
Сушей, через бесплодные внутренние области континента, добрался до городского рынка Сивандэйла. Король Снов настиг его в пути на седьмую неделю, наслав видение, будто он катится в чашу "хлыстовика", и уже не во сне, а наяву его тело кровоточило и опухло, так что пришлось искать врача в ближнем селении.
К концу путешествия попутчики, поняв, что он - единственный - получает послания Короля Снов, бросили его, но в конце концов он оказался в Сивандэйле, скучном и однообразном местечке, сильно отличающемся от роскошных городов Горы, вспоминая о которых, он плакал каждое утро. Однако, как бы там ни было, он оставался здесь целых шесть месяцев.
Затем послания возобновились, гоня свою жертву на запад через девять городов - месяц здесь, полмесяца там - до тех пор, пока он, наконец, не осел в Алэйсоре на целый спокойный год под именем Вадрила Мегенорна, где работал потрошителем рыбы в доках. Вопреки предчувствию, он позволил себе поверить, будто Король Снов, наконец, оставил его, и начал подумывать о возвращении в Сти, который покинул почти четыре года назад. Неужели четырех лет наказания недостаточно за непредумышленное, случайное преступление?
Очевидно, нет. В самом начале второго года в Алэйсоре, засыпая, ощутил, как знакомый зловещий гул послания запульсировал в затылке, и навеянный сон был таким, что все предыдущие показались детским спектаклем.
Он начался в бесплодной пустыне Сувраеля, где Халигейн стоял, вглядываясь в иссохшую разрушенную долину, поросшую деревьями сигупа, испускающими смертоносные эманации на все живое, неосторожно очутившееся в пределах десяти миль. И он видел в долине жену и детей, спокойно идущих к смертоносным деревьям. Он рванулся к ним по песку, облепляющему, как патока, и деревья шевельнулись и наклонились, и родные его были поглощены их черным сиянием и упали на землю, и исчезли. Но он продолжал бежать до тех пор, пока не очутился внутри зловещего периметра. Он молил о смерти, но эманации деревьев на него не действовали. Он шел среди них, каждое было отделено от остальных пустым пространством, где не росло ничего - ни кустика, ни лианы, ни травы; только диковинные стрелы безобразных деревьев без листьев стояли посреди этой пустоты. Больше в послании ничего не было, но это было страшнее всех ужасающих образов, которые терзали его раньше. Он бродил в отчаянии, жалкий и одинокий, среди бесплодных деревьев, как в безвоздушной пустоте, а когда проснулся, лицо его покрыли морщины и глаза подрагивали, словно он прожил десятки лет с ночи до рассвета.
Он был побежден, бежать бессмысленно, прятаться - тщетно. Он принадлежал Королю Снов навсегда. Больше не оставалось сил укрываться под чужим именем в каком-нибудь новом временном убежище. И когда дневной свет смыл с души ужасы чудовищного леса, на трясущихся ногах добрел Халигейн до
Храма Властительницы на Алэйсорских Высотах и испросил дозволения совершить паломничество на Остров Снов. Назвался он настоящим именем - Сигмар Халигейн. Что ему было скрывать?
Его приняли, как и любого другого, и на корабле паломников он отправился в Нимирон на северо-восточной стороне острова. Во время морского плавания послания иногда беспокоили его. Некоторые просто раздражали, некоторые потрясали ужасами, но когда он просыпался, мокрый от пота и дрожащий, остальные паломники дружески утешали его, и вообще, теперь, когда он посвятил свою жизнь Властительнице, даже худшие сны воздействовали на него не так сильно, как раньше. Он знал уже, что основная боль посланий происходит от тех разрывов и расколов, которые они вносят ежедневно в чью-то жизнь, подавляя сознание необычностью. Но теперь у него не было никакой личной жизни, так почему же он с дрожью открывает глаза по утрам? Он не занимался торговлей, не выкапывал сорняки, не ловил птиц, не разделывал рыбу. Он был никем и ничем, не пытался защититься от вторжения в свою душу. Иной раз среди этих будоражащих посланий нисходило странное умиротворение.
В Нимироне его приняли на Террасу Оценки внешнего обода острова, где, он знал, проведет оставшуюся жизнь. Властительница призывала к себе паломников постепенно, согласовывая их продвижение с незримым внутренним подъемом, и он, чья душа запятнана убийством, мог навечно остаться в роли прислужника на краю святой сферы. Все правильно, все хорошо. Он хотел только одного - избавиться от посланий Короля Снов и надеялся, что под покровительством Властительницы это удастся рано или поздно, и он забудет о Сувраеле.
В мягкой мантии паломника Халигейн трудился на Внешней Террасе шесть лет, работая садовником. Ссутулился, волосы поседели, он научился отличать семена трав от семян цветов. Страдал от посланий Короля Снов сначала каждый месяц, потом все реже, и хотя они никогда не оставляли его совсем, однажды обнаружил, что становятся они все менее мучительными, как приступы боли от какой-нибудь давней раны. Иногда вспоминал семью. Там, несомненно, считали его умершим. Думал он и о Клейме, представляя одну и ту же картину - Клейм,
повисший в воздухе, прежде чем рухнуть в реку, откуда не возвращаются. Неужели это произошло на самом деле и он действительно убил его? Это казалось невероятным, ведь зло случилось так давно! Но он отчетливо помнил, мгновение все затмевающей ярости после отказа невысокого человечка… Да, да, все это было, думал Халиген, и мы - я и Клейм - оба лишились жизни в тот миг ослепления и гнева.
Халигейн много размышлял, истово работал, навещал толкователей снов - здесь это было обязательно, но они не разъясняли и не переводили его сны - и получал святые заветы.
Весной седьмого года он шагнул на следующую ступень - Террасу Начал, и жил там месяц за месяцем в то время, как другие паломники шли мимо к Террасе Зеркал. Он мало с кем разговаривал, ни с кем не дружил и получал послания Короля Снов через огромные промежутки времени.
На третий год пребывания на Террасе Начал замети человека средних лет, пристально глядевшего на него в трапезной, невысокого и хилого, со странно знакомым взглядом. Две недели новичок держал Халигейна под неусыпным надзором, пока наконец любопытство последнего не выросло до небес, и, проведя небольшое расследование, он узнал, что незнакомца зовут Ковирам Клейм.
Разумеется, Халигейн подошел к нему в свободное время и спросил:
- Не согласитесь ли вы ответить на один вопрос?
- Если смогу.
- Вы уроженец города Кимканэйла?
- Да,- кивнул Клейм.- А вы… вы из Сти?
- Да,- подтвердил Халигейн.
Какое-то время оба молчали. Потом Халигейн сказал:
- Значит, вы преследовали меня все эти годы?
- Вовсе нет.
- И то, что мы оба здесь, только совпадение?
- По-моему, совпадение,- согласился Ковирам Клейм,- поскольку я совершенно не собирался приезжать туда, где живете вы.
- Вы знаете, кто я и что сделал?
- Да.
- А что вы хотите от меня?
- Хочу? - Глаза Клейма, маленькие, черные и блестящие, как и у его давно умершего отца, заглянули в глаза Халигейна –- Что я хочу? - повторил он.- Расскажите мне, что произошло в Вигеле.
- Пройдемся,- предложил Халигейн.
Они вышли за плотную сине-зеленую живую изгородь в сад элабендисов, за которыми присматривал Халигейн на Террасе Начал, прореживая бутоны, отчего цветы становились еще больше и красивее. В этом ароматном окружении Халигейн, чего никогда не делал раньше, ровно и спокойно описал случившееся: ссору, встречу, окно, реку - все это казалось теперь почти нереальным.
Во время рассказа лицо Козирама Клейма оставалось бесстрастным, и напрасно Халигейн напряженно вглядывался в его черты, стараясь прочесть сокровенные мысли.