Мара поморщилась. Во-первых, Коршун привил ей стойкую неприязнь к той стороне жизни общества, что называлась политикой, внушив раз и навсегда - это такая грязь, рядом с которой деятельность банды пустяк и весёлое времяпрепровождение. Во-вторых, она не любила бегать. Хотя была гибкой и сильной, но предпочитала красться, а не лететь, сломя голову через подлесок, ощущая, что запас воздуха в лёгких на исходе. В-третьих, Мара пыталась 'ухватить' сознание Амока - этому тоже научил Такайра. 'Эти кони поистине волшебные, девочка, - как-то сказал он, - если знаешь секрет волшебства! Они - не слуги или друзья, не скот или домашние любимцы, но - иное. Сможешь представить, что сознание тайгадрима - продолжение твоего, будешь настойчива, но терпелива, увидишь, закрыв глаза, не себя верхом на лошади, а единое существо, подчинённое одной цели - и Амок покорится тебе. Ты сможешь сравняться с ветром в скорости только, если сравняешься в свободе с вольным сыном Арзиата'.
Найти контакт со злобным и недоверчивым мышастым жеребцом Маре удалось сразу. Едва она коснулась пальцами переливающийся шелковистой шкуры, провела ладонью по короткой, топорщащейся гриве, как, словно ударом хвоста донного ската, прошило ощущением причастности. И хотя конь косился настороженно, переступал с ноги на ногу - но кусаться не пробовал и даже позволил Маре немного проехать на себе в первое знакомство, чем несказанно удивил и самого Коршуна, и его людей.
Карс и Мара отбежали уже далеко от Жемчужницы. Снова стало сумрачно - крирские сосны славились густыми кронами, на их длинных 'седых' иглах, казалось, застыл иней, да так и не растаял. Между стволами мелькнула тонконогая тень, и Амок выскочил из-за деревьев. Мара резко остановилась, огладила шею и вздымающиеся бока коня, придирчиво разглядывая - нет ли каких отметин на шкуре? Но, ни ран, ни царапин не было, лишь подсохшая грязь на брюхе указывала, что Амок пересекал заводи и болотца, в изобилии раскинувшиеся в окрестностях озёр.
Карс разглядывал жеребца без восхищения, но с одобрением. У него тоже был конь этих благородных кровей, которого в далёкую поездку в Плесс юноша не стал брать, остановленный неведомым предчувствием. Как и всякий выходец из Арзиатского кольца, он знал тайну тайгадримов. Потомки горцев, имперские жители, тщательно оберегали волшебную породу от чужаков. Лишь после Чёрного шествия, когда обедневшая казна Йаги требовала срочных вливаний, Император позволил конезаводчикам продавать лошадей за границу. Причём продаже подлежали только жеребцы - под страхом смертной казни заводчики не могли продать чужакам кобылу, позволить, чтобы её покрыл жеребец другой породы, или же допустить тайный вывоз с территории Империи.
Если ранее Амок вёз Карса только потому, что Мара исподволь и постоянно передавала упрямому жеребцу приказ о послушании, то теперь Карс и сам потянулся разумом к сознанию прекрасного животного, убеждая, что он не враг. Насколько ему было известно, тайгадримы считали людей физически слабыми и нуждающимися в защите, покоряясь лишь тем, в ком ощущали волю, силу характера и стремление к свободе, равные их собственным.
Тайгадрим фыркнул и закивал головой, признавая Карса за своего. Мара, ощутившая прикосновение разума спутника через разум лошади, удивлённо посмотрела на юношу.
- У меня тоже есть тайгадрим, - улыбнулся Карс. - Белый красавец по кличке Караз, в переводе с арзиатского диалекта - Копьё.
- Ларалла ки лаи, - вдруг сказала Мара, и обычно низкий голос зазвенел серебряными колокольчиками. Карс, с детства изучающий наиболее распространенные языки Таласской дуги, изумлённо взглянул на неё, так и не сумев перевести.
- Пронзающий Пространство, - подсказала женщина и улыбнулась. - Я бы хотела иметь собственного тайгадрима! Ведь Амок не мой!
- Он принадлежит твоему... другу? - осторожно поинтересовался Карс, запнувшись перед словом 'друг'.
Мара сдавленно засмеялась.
- Садись в седло, - проговорила она.
Её глаза снова стали холодны, словно подёрнулись прозрачным льдом.
Карс пожал плечами. Вслед за ней прыгнул в седло смирно стоящего Амока. Почти сразу всадница пустила коня галопом.
- Чем дальше уйдём, тем спокойнее пройдет ночь! - крикнула она Карсу. - А завтра мы будем на побережье.
Более Карс не оглядывался назад. Стволы колоннами уходили вдаль. Высоко возносимые ветки не хлестали по лицу, как это делали её волосы. Но он готов был скакать вечно - очертя голову, забыв о времени, о доме и делах, что накопились с момента его отъезда, об отце и сестре, которые, наверняка, места себе не находили. Юноша, в который раз, поймал себя на том, что рядом со странной спутницей забывает обо всём. На ум пришли строчки Лунного Мэтра - так звали в кольце Арзиата Адиля Мойяра. Его стихи Карс часто слышал от Данки Игральной Кости и читал сам, сидя в огромной отцовской библиотеке:
...И забываю обо всём,
Когда я в нежности твоей,
Как в терпком розовом вине,
Топлю тревоги и печали.
Когда стрелой своих ресниц,
Зрачков звериных злым огнем,
Ты в кровь пронзаешь сердце мне -
Я забываю обо всём...
Он помнил лишь отрывок, да и тот был не верен в отношении Мары - ну какая там нежность? Как вдруг подумал - а откуда ей взяться в её движениях и голосе? Кто и когда был нежен с ней? И сам себе ответил - никто и никогда. Стоя на той поляне с завязанными глазами, он слышал голоса её спутников и того, главного, которого прекрасно себе представлял. Разве таким людям были знакомы лёгкие прикосновения губ и рук, тихий голос, декламирующий волшебные строфы великого поэта, обволакивающая музыка, которая делала мир лучше? Они вершили свой путь в грязи и крови, в поту и нечистотах - как физических, так и моральных, нравственных. Развернись Мара сейчас и всади ему, Карсу, сталь своего кийта под рёбра - он бы даже не удивился!
Юноша наклонился к её уху и, почти касаясь губами, шёпотом повторил строчки Мойяра, которые только что вспомнил. Крылом птицы ударили по глазам чёрные пряди. Мара затрясла головой, словно желала избавиться от наваждения. Резко осадив Амока, соскочила с седла. Развернулась к юноше, скрючив пальцы - разъяренная кошка! Только что не шипела. Карс смотрел на неё, усмехаясь. Он не хамил - просто, не знал, как себя вести.
- Зачем ты сказал мне эти слова? - резкий оклик хлестнул пощечиной. - Или мы не заключали хаг?
Он перекинул ногу через спину коня и спрыгнул на землю.
- Я дал слово - я его сдержу! - сказал примирительно. - Это просто стихи, поверь. Я... только что вспомнил. Ты вообще знаешь, что такое стихи? - последние слова он почти прокричал, разозлившись. О, Прекрасная Всадница, скорей бы закончить гонку, расстаться с этой сумасшедшей и вновь очутиться на знакомых широких улицах столицы!
- Не ори на меня! - неожиданно спокойно ответила она. - Стихи, так стихи. Пора сделать привал.
Взяв под уздцы коня, Мара повела его к небольшой полянке, прятавшейся в густых зарослях ежевики и дикой малины. Неподалеку журчал родничок, бутоном проталкивая из земли смешной прозрачный фонтанчик.
Судя по расчету скорости Амока и времени в пути, они преодолели два дня за половину. Если лесничий и нагонит - то позже, на побережье, а там найти их будет не так-то просто.
- У нас есть ночь! - Мара разжигала костер, используя обычный трут и сухой мох. - Но дежурим по очереди. Мало ли кто здесь ещё может бродить - в глуши.
Карс пожал плечами. Ему стало стыдно за самого себя. Нет рядом отца, чтобы попенять на 'открытое лицо', которое не должно показывать посторонним. Нет Данки - великолепного учителя управлять не только своей мимикой, но и эмоциями. Лишь призрачная тишина сумеречного леса, журчание родника, затихающее жужжание каких-то насекомых. И ощущение опасности, крадущейся по следу.
Карса передeрнуло. Нет, он не боялся смерти. Но неприятно, когда кто-то ступает след в след, дышит в спину, и дыхание явно не благоухает райскими кущами. Только бы ему добраться до Маоры! Он нащупает и распутает ниточку клубка, что укатил его из Плесса аж к побережью!
От победоносных мыслей отвлекло голодное урчание в животе. Мара, сидящая на корточках у костра и выкладывающая что-то из своей сумки, подняла голову и усмехнулась.
- Еды у нас нет. Но здесь кругом - ягоды.
- Пожалуй! - согласился Карс и полез в заросли. Но остановился. - А ты?
Она ничего не ответила. Карс вернулся, нашёл в разложенных кругом на просушку вещах из сумки Мары миску, забрал с собой.
Когда он снова подошёл к костру, женщина убрала всё, кроме странного кожаного футляра - длинного, круглого в сечении.
Карс поставил рядом с ней миску, доверху наполненную крупной ежевикой - в Крире ягодники плодоносили круглогодично, сказывался мягкий климат, не дающий заморозков. Сел напротив, наблюдая. Она ощупывала пальцами футляр, видимо, ища застежку. Надавила на один из боков - крышка поднялась. Мара достала из сумки нечто, похожее на дудочку и опустила в футляр - тот пришёлся впору. Карс подался вперёд.
- Это трубка лесничего? Дай посмотреть!
Женщина протянула трубку вместе с футляром. Кожа, из которой он был пошит грубыми, но крепкими и ровными стежками, на ощупь казалась пупырчатой, хотя выглядела гладкой. Внутри располагалось два отделения - длинное, для трубки и короткое, в котором лежало что-то, завёрнутое в листья неизвестного Карсу растения.
- Не трогай! - предупредила Мара, когда он потянулся к ним. - Это отравленные стрелки.
Она ела ягоды, и сок уже испачкал губы и подбородок. Карс даже засмотрелся, представляя, как было бы здорово слизать его... но наткнулся на нехороший прищур зелёных глаз и снова занялся футляром.
Мара легко поднялась, обошла костёр, села рядом. Осторожно достала сверток, раскрыла на ладони - стрелки лесничих были маленькими, беленькими, обоюдоострыми.
- Не из дерева, - заметил Карс, удивляясь. - Из чего они сделаны?
- Похоже на косточки какого-то мелкого зверька, - пожала плечами Мара. - Как мне рассказывал мой... друг, лесничие берут стрелки только за середину. Вот так, - она показала. - А так помещают в трубку и... - она навела трубку на Карса, - ...стреляют.
Чёрное отверстие казалось нечеловеческим зрачком - выжидающим, холодным.
- Ну что же ты! - мягко сказал Карс. - Давай.
Она отвернулась и дунула в трубку. Стрелка вылетела споро, но пролетела не далеко, упав куда-то в заросли.
- Этому надо учиться, - недовольно сообщила Мара. - Нужен глубокий вдох и резкий выдох. У меня не получается...
Карс протянул руку.
- Дай мне.
Покрутил духовую трубку в пальцах, приглядываясь. Мара доедала ягоды, не сводя с него глаз. Карс осторожно поместил стрелку в трубку, прицелился в темноту за кустами. Недолёт. Легкие надо освобождать, начиная от нижней доли, понял он - будто поршнем выдавливать белую острую смерть. Выпустил еще парочку, примериваясь. Последнюю сначала наметил в дальний ствол, но передумал, резко перевёл трубку и дунул, отправив в прямом смысле слова костлявую смерть в проём между деревьями.
Неожиданно Мара метнулась в темноту, на ходу выхватив кийт. Карс вскочил на ноги. За границей светового круга послышался глухой затихающий стон, и гибкая тень выступила из-за древесного ствола, жутко блестя глазами.
В один прыжок Карс преодолел расстояние, разделявшее их, схватил Мару, привалившуюся к дереву, за плечи и затряс.
- Ты ранена? Что случилось? Да не молчи ты!
Её кожа, и так всегда бледная, приобрела синюшный оттенок. Мара указала подрагивающим остриём клинка себе за спину. На лезвии крови не было.
Карс шагнул в ту сторону и чуть не споткнулся об скрючившееся тело. Носком сапога перевернул лежащего на спину. Уже подернувшиеся плёнкой чёрные глаза лесничего слепо смотрели в сумрак лесного полога. В его кадыке торчал, словно дразнился, белый кончик отравленной стрелки.
На Карса будто ведро кипятка вылили. Уж на что был приучен учителями к выдержке, которой должен обладать воин! Но это существо, гнавшееся за ними по пятам всё это время и настигшее - на привале, беззащитными, прекрасно видимыми в ярком свете костра, ввело в дрожь и трепет. А они-то думали, что могут побыть в безопасности хотя бы одну ночь! Понадеялись на скорость тайгадрима! Как же лесничий настиг их так быстро? Не иначе пользовался подземными ходами, шедшими с гор до самого побережья! Карс был уверен - обыщи он лес поблизости, наткнётся на дымящуюся щель в почве, или провал, или пещерку в камнях, которая уводила вглубь земли.
Он присел на корточки, пощупал холодную кожу на шее трупа. Надо же! Не иначе Прекрасная Всадница толкнула его, Карса, под руку, спасая! Когда вернётся домой, попросит отца пожертвовать денег на строительство алтаря Чудесного Спасения. А то и целого храма. Когда вернётся...
Карс поднялся, взял женщину за руку и повёл к костру. Её била мелкая дрожь, лицо кривилось во всполохах огня языческой маской. Усадив её рядом и подкинув веток в огонь, он повернулся к ней, встряхнув за плечи, заставил смотреть себе в глаза.
- Что с тобой, Мара? Неужели ты испугалась?
Неожиданно она кивнула.
- Подземные твари... вызывают во мне животный ужас... В морской пучине живут разные существа. Некоторые из них, те, что обитают в глубинном холоде, просто чудовищны! И даже моряки не поют о них в своих грубых и печальных песнях. А эти... этих я боюсь больше...
Извечным жестом мужчины, желающего защитить женщину, Карс обнял её и притянул к себе. Безо всякой задней мысли. Да и вряд ли она нуждалась в защите.
- Откуда ты, прекрасная разбойница? Расскажи мне...
Мара отвела взгляд. Молча смотрела в огонь, и Карс понимал, что перед зелёными глазами проходят картины покинутого родного мира. Что побудило её сделать это? Что сталось с близкими? Да и были ли они, эти близкие?
- Ответа не будет, - сам себе пробормотал Карс и коснулся губами её волос. - Поспи. Лесничие погибли, охота остановлена. Хаг прекращен, но я никуда не убегу от тебя. Даю слово.
Длинные ресницы задрожали - она услышала. Откинулась, устраиваясь в кольце его рук, закрыла глаза и моментально уснула. Карс осторожно уложил её голову себе на колени, прикрыв ладонью от света костра. И всю ночь смотрел, как пляшут сумрачные танцы нежные сонные тени на белой коже, как полумесяцем блестит полоска склеры из-под неплотно прикрытого века, как кривятся в горькой усмешке чётко очерченные губы. Память пела ей свои песни, которые он желал, но не мог услышать. Память нашёптывала о событиях, которым он не был свидетелем. Но он бы дорого отдал, чтобы прочитать в душе Мары то, о чём она молчала.
***
К обеду путешественники миновали лесополосу и один из небольших городков, в харчевне на окраине которого поели, купили запас продуктов в дорогу. И уехали, не задерживаясь.
- Мы расстанемся, как только пересечём границу Киотиссии, - сообщила Мара, пока они перекусывали.
- Ты разве не едешь в Маори? - удивился Карс. - Мне показалось...
Она взглянула исподлобья и сказала недобро:
- Показалось.
Он заткнулся и молчал почти всю дорогу. Просёлочный тракт петлял вниз, к побережью среди кустарников буйно цветущего гибса. За очередным поворотом открылся вид на залив. Тайгадрим поднялся на дыбы и, тонко заржав, пустился вскачь. Карс, который от неожиданности чуть было не навернулся с лошади, вцепился в пояс Мары, с тайной радостью прижимаясь к ней. Но она не заметила. В её глазах билась и мерцала под солнцем, миновавшим зенит, дышала и волновалась серо-зелёная цель - огромная, вечная, зовущая к себе с любовью и тоской. Ведомый её страстью, Амок проскакал по прибрежной полосе, вздымая брызги, огибая невысокие, обтёсанные волнами скалы. Мара осадила коня на маленьком пляже в кольце камней в человеческий рост высотой.
- Останемся здесь на ночь. Поселений поблизости нет, крупных дорог тоже - нас никто не побеспокоит. Выедем с рассветом, и завтра к полудню я высажу тебя на Южном тракте. Прибьёшься к какому-нибудь каравану, через пару дней пути будешь в Маори.
Она соскочила с седла, перекинула волосы через плечо и засмотрелась на волны, лижущие берег. Казалось, её била мелкая дрожь.
Карс встал рядом.
- Что с тобой?
- Там, - Мара махнула рукой, словно опомнилась, - есть плавник. Собери, разожжём костер. Скоро стемнеет. А я наловлю крабов.
Она разулась, скинула куртку, нацепив перевязь поверх рубашки, вытряхнула всё из полотняной сумки и отправилась туда, где волны сердито шипели, пробираясь сквозь щели в камнях. Карс мельком посмотрел на то, что она вытряхнула. К одному длинному футляру прибавился второй. Тем утром, выспавшись и придя в себя, Мара обыскала труп, стащив с него всё более менее ценное. Правда, добыча была не богата. Немного серебряков, серый порошок в кожаном мешочке, похожем на кисет для табака, корешки, которые женщина определила в съедобные, футляр, трубка и двойной запас стрелок, увязанный в толстые блестящие листья какого-то растения.
- Позволишь мне взять на память одну из трубок? - спросил Карс, когда она рассовывала добытое по карманам своей короткой куртки и упаковывала в сумку.
Мара пожала плечами.
- Бери обе. Мне ни к чему.
'Здорово будет научиться пользоваться таким оружием! - думал Карс, собирая плавник для костра. - Бесшумное, стремительное, молниеносное. Надо будет отдать стрелки нашим алхимикам - пусть поколдуют над составом какого-нибудь похожего яда'.
Костёр разложили под прикрытием камней, нависающих сверху острым гребнем. Ещё в харчевне были куплены кувшин молодого вина, окорок, толстые ноздреватые крирские лепешки, поэтому, вкупе с запечёнными крабами ужин выглядел вполне королевским.
После ужина Карс разделся и вдоволь поплавал. Он любил воду. Дома всегда ездил купаться к верховьям реки, которая снабжала столицу водой. Там было круглое, словно специально кем-то вымеренное, горное озеро с чистейшей, всегда холодной водой. Даже на десятиметровой глубине прекрасно виднелись камешки и мелкие, серебристые рыбёшки, стайками пасущиеся над ними. Карс заплывал на глубину и плавал наперегонки с Каразом. Конь фыркал, мордой разгоняя брызги. Маре бы там понравилось!
Карс обернулся в воде, разглядывая маленькую фигурку, сидящую на берегу. Его спутница следила за ним, подтянув колени и обхватив их руками. Впрочем, нет. Не следила. Она смотрела дальше, туда, где горизонт смыкался с океаном, и оба исчезали в быстро наступающей темноте. Как в любой южной стране, в Крире не было сумерек. Ночь шла семимильными шагами, плотно и сразу обхватывая берег, падая густым бархатным пологом, и чёрные воды океана казались на тон светлее, а встающая молодая луна добавляла черноте полутонов.