Колдун довольно хмыкнул и приосанился. Был польщён.
- Ну, запиши… - благосклонно позволил он.
- Повторите, - с благоговением попросил Аркадий.
- Нешто я помню! - оскорбился кудесник. - С нитафончиком ходи миникюрным, если памяти нет… Ладно, - смягчился он. - Давай всё по-новой, только, слышь, попроще, по-человечески…
- Я попробую, - робко сказал Аркадий. - Э-э… видите ли, Ефрем Поликарпович… бывают случаи, когда браниться неприлично, но… желательно… - с запинкой начал он. - Ну… просто нельзя иначе… Жизнь-то вокруг… сами понимаете…
- Во! - одобрил колдун. - Получается… Дальше давай!
Присевший бочком на край стола Глеб усмехнулся. Ещё бы не получилось - после пяти этажей!
- Выход один… - Аркадий почувствовал себя заметно уверенней, перестал стесняться, родная речь уже не казалась ему свидетельством дремучего невежества. - Следует смягчить выражения, то есть заменить оскорбляющую слух… э-э… часть оборота… - поспешил заранее исправиться он, заметив угрожающее движение бровей колдуна, - сходным созвучием… Но беда в том, что со временем замена тоже обретает оскорбительный смысл. И вместо одного непечатного слова мы уже имеем два…
Глеб Портнягин не выдержал и потряс головой. Хотя Аркадий силою матерного заклятья и перестал нести иностранщину, слушать его было всё равно тяжеловато.
- Скажем, существительное, которым ныне принято называть женщину лёгкого поведения, - как на лекции, разливался тот, - не всегда являлось непристойным. Мало того, оно даже не всегда обозначало женщину. Взять протопопа Аввакума. Вот он приводит мнение Дионисия Ареопагита: "Дитя, али не разумеешь, яко вся сия внешняя блядь ничто же суть, но токмо прелесть и тля и пагуба!" В данном случае "внешняя блядь" - всего-навсего планеты, "блудячие звёзды", предмет астрологии, с которой, как вы знаете, Аввакум боролся беспощадно. А само слово происходит от "блудить", "блуждать", "заблуждаться"…
- А что тогда "внутренняя блядь"? - неожиданно спросил кудесник.
Залуженцев опешил, заморгал.
- Простите… - пробормотал он. - Вот в таком разрезе… мне как-то… ни разу в голову… А вы сами как считаете?
- А ты мозгами-то пошевели, пошевели, - подначил старый чародей. - Если "внешняя блядь" - это звёзды небесные, то внутренняя - это что? А? Вот то-то и оно, Аркашенька! Это нравственный закон внутри нас. Дальше давай…
Но кандидат филологических наук уже раскрыл блокнот - и строчил, строчил во все лопатки. Записывал услышанное. Меленько и разборчиво. Покуда не забыл. Хоть молотом по нему бей - не почувствует.
- Спасибо… - выдохнул он наконец, пряча стило и вскидывая безумные глаза.
- Ну так… - вернул его на землю Ефрем.
- Возьмём общеизвестное трёхбуквенное или, как его ещё называют, восьмиугольное слово, обозначающее мужской орган, - захлопывая блокнот, отважно предложил Аркадий.
- Давай, - с ухмылкой согласился чародей.
- Когда-то наши предки, стараясь смягчить грубое речение, заменили его славянской буквой "хер". В итоге название буквы стало непристойным. Попытались привлечь по созвучию огородное растение "хрен". И невиннейший овощ тоже стал ругательством. Но мало кто способен осознать, - всё более воодушевляясь, продолжал кандидат филологических наук, - что само исходное наименование также когда-то было эвфемизмом… - Спохватился, закашлялся. - Простите, Ефрем Поликарпович… Не хотел… Нечаянно вырвалось…
- Ничего, - успокоил колдун. - Разок можно… А свари-ка нам, Глеб, кофейку… Ты, Аркаша, говори, говори…
- Разумеется, я не могу рассматривать всерьёз шарлатанское, простите меня, утверждение, - с горячностью объявил Аркадий, - будто слово это имеет латинские корни и возникло чуть ли не в восемнадцатом веке! А объяснение Карамзина, при всём моём к нему почтении, сильно отдаёт народной этимологией…
- Что за объяснение? - заинтересовался Ефрем, пропустив и на сей раз словесную немчуру мимо ушей.
- Наш выдающийся историк, - несколько ядовито сообщил клиент, - считал, что данное существительное возникло от глагола "ховать" в повелительном наклонении. "Совать" - "суй", "ковать" - "куй"… Ну и… сами понимаете…
- А что ж! - заметил кудесник. - Убедительно.
- Внешне - да! - запальчиво возразил Аркадий. - Но я уж скорее приму весьма сомнительное, на мой взгляд, предположение, будто словцо занесли к нам из Китая татаро-монголы. Однако суть-то, Ефрем Поликарпович, не в этом!
- Так…
- Суть, Ефрем Поликарпович, в том, что в своей работе я хотел бы найти слово-предшественник! То самое слово, которым пращуры именовали мужскую принадлежность изначально. Ну не могли же они, согласитесь, замалчивать эту сторону жизни! В "Судебнике" прямо указано: если мужчина оскорбит женщину (имел я, дескать, с тобой интимную связь), отвечать ему приходилось, как за изнасилование. Но раз оскорблял - значит называл! Всё-таки главное орудие преступления… Между прочим, статья - двенадцатый век… Татарами ещё и не пахло…
- Мудрая статья, - одобрил колдун.
- Собственно… с этим я к вам и пришёл… Помогите, Ефрем Поликарпович! Хотя бы направление укажите… где искать…
Глеб Портнягин вернулся из кухни с дымящейся джезвой, разлил кофе по трём разнокалиберным чашкам. Подсел к столу и с любопытством стал ждать, что скажет Ефрем. А тот, вздёрнув кудлатые брови, медлил, задумчиво разглядывал белую дымку, витающую над чёрным варевом.
- Древние надписи смотрел? - изронил он как бы невзначай. - На стенах, на обломках…
- Конечно! - истово отвечал Залуженцев. - Скажем, надпись на Тьмутараканском камне: "Князь Глеб мерил море по леду". Берестяные грамоты… Нигде ни намёка!
- А самая древняя надпись - какая?
- Самая древняя - первая четверть десятого века. На глиняном сосуде из Гнездовских курганов. Но там всего одно слово…
- Что за слово?
- "Горухща". Некоторые, впрочем, читают: "горушна". Две буквы слились, поэтому, кто прав, судить сложно…
- А перевод?
- "Горчица". Или "горчичные"…
Старый колдун Ефрем Нехорошев тихонько засмеялся, покручивая всклокоченной головой.
- Это чтобы горчицу с пшеном не перепутать? - не без ехидства осведомился он. - Не смыслили, видать, предки-то в сельском хозяйстве, раз горшки подписывать приходилось…
- Да, - сказал Аркадий. - Мне тоже это кажется натяжкой. Но, знаете, есть ещё одно прочтение: "Горух пса".
- Это как?
- "Писал Горух".
- Кто такой?
- Неизвестно. Некто по имени Горух. Научился грамоте, обрадовался, а тут как раз горшок… Ну и оставил автограф.
- М-да… - мрачно подвёл итог старый колдун. Затем загадочная улыбка изогнула сухие старческие губы. - Давай-ка, Аркаш, кофейку попьём…
В молчании они выпили кофе. Клиент просто отставил пустую чашку, учитель же с учеником опрокинули гущу на блюдца - и, всмотревшись, неопределённо хмыкнули.
- Короче, так, - решительно молвил Ефрем. - Никакая это не горчица и никакой это не Горух. Это, Аркаша, как раз то, что ты ищешь…
- Почему? - потрясённо вырвалось у того.
- Ну ты же сам сказал! Первая русская надпись. Сделана просто так и на чём попало. Одно-единственное слово. Перевести толком не могут. Ну какое ещё слово можно написать просто так и на чём попало?
- Да, но… Как доказать?
- Ну-у, мил человек… - укоризненно протянул колдун. - Это уж не моя печаль… Тебе что нужно было? Направление поиска? Ну, вот оно тебе, направление поиска… Ищи.
Аркадий Залуженцев поднялся из кресла - и пошатнулся.
- Сколько я вам должен? - еле слышно выпершил кандидат филологических наук. Глаза у него были нежные-нежные, наивные-наивные, как у боксёра после глубокого нокаута. Маячила впереди мировая известность, а то, глядишь, и Нобелевская премия.
- Нисколько, - сказал чародей. - Деньги я только за колдовство беру.
Проводив клиента, повернулся к ученику.
- Горухща… - с искренним удивлением повторил он, как бы пробуя слово на звук. - Надо же! Никогда бы не подумал…
ТОЧКА СБОРКИ
Где событья нашей жизни,
Кроме насморка и блох?Саша Чёрный
Дверь подъезда, очевидно, была ровесницей блочной пятиэтажки и добрых чувств не вызывала. Разве что какой-нибудь реставратор старинных икон, давно помешавшийся от постоянного общения с прекрасным, пожалуй, остолбенел бы в благоговении, представив, сколько слоев краски можно со сладострастной последовательностью снять с этой двери, погружаясь всё глубже и глубже в прошлое, пока наконец не доберёшься до сероватого левкаса хрущёвских времён.
Однако в данный момент Лариса Кирилловна не имела ни малейшего желания оценивать увиденное с исторической или хотя бы с эстетической точки зрения. "Не тот адрес дали…" - удручённо подумала она при одном лишь взгляде на парадное.
Кто может жить в таком подъезде? Мигранты-нелегалы. Но уж никак не личность, известная всему Баклужино - от Божемойки до Тихих Омутов!
Потянув сыгравшую на двух шурупах дверную ручку, Лариса Кирилловна всё же рискнула войти. Стены и отчасти потолок неблагоуханного помещения были густо заплетены рисунками и надписями антиобщественного содержания. Если верить номерам на увечных почтовых ящиках, нужная ей квартира находилась на пятом этаже. Лифта хрущёвке, естественно, не полагалось.
Убедившись окончательно в своей ошибке, Лариса Кирилловна ощутила сильнейшую досаду и, вздохнув, двинулась тем не менее по лестнице (со второго пролёта - брезгливо опираясь на перекрученное железо перил). Во время передышки на каком-то из этажей она обратила внимание, что воздух стал чуть свежее, панели почти очистились от рисунков, да и света прибавилось. Это показалось ей добрым предзнаменованием.
Наверху без щелчка открылась и закрылась певучая дверь, посыпались быстрые шаги. Лариса Кирилловна отступила к стене. Вскоре мимо неё сбежал по ступенькам скромно одетый мужчина средних лет. Судя по состоянию плаща, брюк, обуви, причёски - женат, но не первый год. Весь в мыслях, он даже не заметил, что кто-то даёт ему дорогу. Внезапно Лариса Кирилловна обомлела: на левой щеке незнакомца пылал свежий оттиск поцелуя, исполненный вульгарно-алой помадой чумахлинского производства.
"Вот стерва…" - чуть было не позавидовала она, как вдруг поняла, почему обомлела. Мужчина только что был окинут взглядом с головы до ног и обратно. Как же ей сразу не бросилась в глаза такая яркая скандальная подробность? Впору предположить, что след поцелуя возник в ту долю мгновения, когда Лариса Кирилловна бегло оценивала степень ухоженности туфель незнакомца.
Несколько сбитая с толку, она достигла пятого этажа и остановилась перед странной дверью, где взамен замочной скважины красовался приколоченный обойными гвоздями фанерный ромбик, а у порога лежал опрятный и словно бы отутюженный квадрат мешковины. Оглянувшись, Лариса Кирилловна удостоверилась, что коврики, брошенные перед тремя прочими дверьми, носят отчётливые следы вытирания ног. А на эту тряпку будто и наступить боялись.
- Ну и долго она там вошкаться будет? - раздражённо продребезжал старческий тенорок. - Открой ей, Глеб…
С тем же напевным скрипом, что звучал минуту назад, дверь отворилась. Лариса Кирилловна вскинула глаза - и беззвучно застонала при мысли о невозможности помолодеть лет на пятнадцать (если совсем откровенно, то на двадцать пять). На пороге стоял рослый юноша с отрешённым строгим лицом, показавшимся от неожиданности поразительно красивым.
Всё-таки ошиблась. В парикмахерской, давая адрес, говорили, что колдун далеко не молод. Скорее дряхл.
- Простите… - пробормотала Лариса Кирилловна. - Я, кажется, не туда…
Юноша смотрел на неё как бы издалека.
- Туда, - негромко заверил он. - Проходите…
Повернулся и ушёл в глубь квартиры, видимо, не сомневаясь, что гостья последует за ним. Решившись, она переступила девственно чистую мешковину и, пройдя ободранным коридорчиком с деревянной лавкой вдоль стены, растерянно приостановилась. В смысле опрятности комнатёнка была под стать прихожей. Глаза разбежались от невероятного количества вещей, подлежащих немедленной отправке либо в музей, либо в мусорный бак.
Сидящий у требующего скатерти стола сухощавый старичок в потёртом лоснящемся халате и таких же шлёпанцах одарил вошедшую пронзительным взглядом из-под косматой брови, потом, однако, смягчился, кивнул. Должно быть, сам колдун. Редкая бородёнка, нечёсанные патлы… А молодой, надо полагать, - помощник. Подколдовок.
- Располагайтесь, - сказал молодой и, выждав, пока посетительница преодолеет неприязнь к предложенному ей облезлому засаленному креслу, продолжил: - Слушаю вас…
- Помогите мне вспомнить! - вырвалось у неё.
Колдуны переглянулись.
- О чём? - спросил молодой.
- Зачем? - спросил старый.
Такое впечатление, что простенькой своей просьбой Лариса Кирилловна всерьёз озадачила обоих. Поначалу суровый Ефрем Поликарпович (так звали колдуна) вроде бы вознамерился препоручить гостью рослому красавцу Глебу, но уже после первых минут беседы нахмурился, пододвинул табурет поближе - и стал внимательно слушать.
- Нечего вспомнить? - недоверчиво переспрашивал Глеб. - Как это нечего?
- Так, - безвольно распустив рот, отвечала она. - То ли жила, то ли нет…
- А мужа с сыном?
Пойманная врасплох Лариса Кирилловна нервно рассмеялась.
- О них забудешь! - сгоряча подхватила она. - Домой приду - сидят, как две болячки. Один ноет, другой права качает… - И осеклась, сообразив, что о семейном положении ею не было сказано ещё ни слова. Он что же… в мыслях читает? Смотри-ка, такой молодой… С виду и не подумаешь…
- То есть помнить помните, а вспоминать не хочется, так?
- Так, - с неохотой призналась она.
- А мнемозаначек - много?
- Чего-чего много?
- Н-ну… мнемозаначек… - И рослый красавец в затруднении оглянулся на учителя.
- Тайных воспоминаний, - с недовольным видом перевёл тот. - Безгрешное ворошить - это, знаешь, и удавиться недолго. А вот как насчёт грехов? Тоже без удовольствия вспоминаешь?
Лариса Кирилловна тревожно задумалась. С грехами у неё было не густо: замуж выходила девушкой, мужа любила, изменила ему впервые не со зла, а из чистого любопытства, желая уразуметь, чем один мужчина отличается от другого. Особой разницы не ощутила - и с тех пор, если ей и доводилось изменять, делала она это скорее с чувством лёгкого недоумения, нежели с удовольствием.
- А ну-ка припомни что-нибудь навскидку, - отечески грубовато потребовал вдруг колдун.
Лариса Кирилловна растерялась:
- Из тайного?
- Можно и из явного…
- Ну вот… Сняли мы в мае дачный домик за Чумахлинкой… - поколебавшись, начала безрадостно перечислять она. - Природа, озёра… Шашлыки… Хорошее было мясо - на Центральном рынке брала… Сожгли. А ночью - лягушки. До утра спать не давали…
Умолкла. Уголки крашеного рта безнадёжно обвисли.
- Ну? - с мягкой укоризной вставил Глеб. - Даже лягушек помните…
- Лягушек-то помню! А остальное?
- Что остальное?
- Ну… - Она беспомощно оглядела напоминающую склад комнату. - Начнёшь жизнь перебирать - страшно становится. Думаешь: неужели вот только это и было? И ничего больше? - Округлые плечи её обессиленно обмякли. - Может, сглазили меня, что всё хорошее из памяти ушло…
- Редкий случай… - вполголоса заметил колдун - и ученик взглянул на него с удивлением. - А давай-ка мы тебя, матушка, того… в гипноз погрузим…
При слове "гипноз" Лариса Кирилловна ощутила щипок беспокойства. Живописная древность чародея и притягательная юность помощника внезапно предстали перед ней в другом свете. Нет, в парикмахерской вряд ли дали бы адрес жуликов, но туда ли она пришла?
- Простите… - торопливо заговорила гостья - единственно с тем, чтобы оттянуть внушающий опасение момент. - Тут по лестнице мужчина спускался… с поцелуем… Он не от вас шёл?
- Как? Уже? - И назвавшийся колдуном ухмыльнулся столь бесстыдно, что беспокойство немедленно переросло в панику. - Прыткая "пятнашка" попалась, - самодовольно сообщил он сообщнику. - Прямо в подъезде разукрасила… И много поцелуев? - Последний вопрос вновь был обращён к Ларисе Кирилловне.
- Один. На щеке…
- А-а… - несколько разочарованно протянул Ефрем Поликарпович, если это, конечно, были его настоящие имя и отчество. - Ну ничего. Пока домой дойдёт - штук пятнадцать нахватает… во все места…
- За что вы его так? - ужаснулась она.
Старый злодей скроил траурную физиономию, ханжески развёл ладошки.
- Ради его блага, матушка, исключительно ради его блага… Тебе вспомнить приспичило, а ему забыть. Ну вот покажется он сейчас супружнице на глаза - мигом всё лишнее и забудет… Давай-ка устраивайся поудобнее…
- А лицензия у вас есть? - взволнованно перебила она, приподнимаясь. - На гипноз!
- А я что, сказал "гипноз"? - всполошился главарь. - Не-ет… Какой гипноз? Так, магнетизм… - С кряхтеньем поднялся, запахнул свой невероятно заношенный халат и, приблизившись, склонился над креслом. Строго взглянул в глаза, забубнил какое-то жуткое слово и принялся водить раскрытой рукой по кругу перед лицом отпрянувшей жертвы, с каждым витком всё ближе и ближе, после чего внезапно ухватил её за нос.
Но жертва этого уже не почувствовала.
Лариса Кирилловна беспокоилась зря. Адрес ей дали правильный, и ничего она не перепутала. И старый колдун Ефрем Нехорошев, и ученик его Глеб Портнягин были именно теми, за кого себя выдавали.
- Ну? - повернулся к питомцу старый колдун. - Специалист по женскому полу! Что скажешь?
- А что говорить? - отозвался тот, наблюдая, как наставник обходит кресло, ощупывая энергетический кокон погружённой в забытьё женщины. - Дать ей склероз-травы - и порядок. Забыл, что забыл, - всё равно что вспомнил. Только слышь, Ефрем… - озабоченно добавил он. - Деньги с неё лучше сразу взять, а то долги в первую очередь из башки вылетают…
- Ишь прыткий какой! - усмехнулся чародей. - Ну, положим, стёр ты ей память. А толку? Вернётся домой - там эти два её оглоеда. Один ноет, другой права качает. И пошло всё по-старому…
Глеб подумал.
- Так, может, на неё тоже "пятнашку" напустить? Заявится с засосами - прошлая жизнь раем покажется…
- Так-то оно так, да муж у неё - рохля. Сам, чай, слышал…
- Мужа заколдовать, - предложил Глеб. - Чтоб ревновал…
- Тогда уж и весь свет в придачу. Тех же лягушек, чтоб спать не мешали! Она ж не только с мужиком своим общается… Ага, - удовлетворённо отметил Ефрем, нащупав что-то незримое за спинкой кресла. - Вот оно…
Глеб подошёл посмотреть, что делает учитель. Непонятное он что-то делал - разминал округлое затвердение воздуха. Словно бы лепил невидимый снежок.
- В самом деле хочешь ей память вернуть?
Колдун даже приостановился. Не ожидал он такой наивности от воспитанника.