– Но это же мятеж... – проблеял Навин.
– А тебе впервой? – оборвал его Ретон. – Небось, как в Жилло бунтовал, то не рассуждал – мятеж это или нет.
– Давно пора! – поддержал я слова капитанов. – А то как заросли рубить – так мы впереди, а как пожрать – так сразу тупое быдло...
– Так что бароны ответили? – Ламил, как, кстати, и Лосик, не отрываясь смотрел на Молина. Опыта в таких делах у них побольше – чуют, старые вояки, чем все это пахнет.
– Бароны тоже, как этот вот, – Молин указал на Навина, – обвинили капитанов в мятеже. Грозили Императором, говорили, что, по договору, роты находятся под их командованием... А капитаны, в ответ, сказали, что дохнуть с голоду их люди не нанимались и, что договор не предполагал вообще всю ту задницу, в которой мы оказались.
– И чем все закончилось? – спросил Ламил.
– Сдались бароны! – Молин хлопнул рукой по земле, размазав какого-то жука, – Побоялись, небось, одни остаться! Так что, сейчас баронские будут отдавать свои припасы! А еще, теперь все одинаково будут работать – что наши, что баронские. Вот такие новости.
Пусть бароны и сдались, но их дружинники, после того, как получили соответствующие указания, довольными не выглядели совсем. Припасы, конечно, отдавали, но исходящая от них ругань, при этом, казалось, сгустила сам воздух вокруг. Кое-где дошло даже до драки, но особо строптивых быстро успокаивали специально созданные для реквизиции продовольствия отряды наемников. Хвала Дарену, обошлось без кровопролития. А несколько выбитых зубов – не в счет. Зато теперь все в равных условиях. Все одинаково голодные, пока не вернутся с добычей охотники, и все будут махать мечами, расчищая путь, одинаково. И теперь армия, еще заметнее, чем до того, разделилась на два лагеря.
На этом месте мы задержались на целые сутки. Полдня, о которых говорил Лосик, оказалось явно недостаточно, чтобы накормить всю армию. Даже учитывая, что на охоту отправилось больше сотни человек – почитай, целая рота. То и дело небольшие группы, в поисках добычи, исчезали в зарослях или возвращались из джунглей, принося туши необычных птиц и животных. Добыча тут же распределялась между ротами и дружинами. Нам, не занятым охотой, особо отдохнуть тоже не удалось. Как только, следуя указаниям специально назначенных людей, возле нашего десятка оставляли очередную тушу, тут же звучал приказ Ламила разделать добычу. Вскоре, вдобавок к соку растений, который мы так и не удосужились смыть с себя, мы, на радость всех окрестных насекомых, оказались покрыты еще и кровью разделываемых животных.
– Алин, ты видел когда-нибудь такую птицу? – Молин, рассматривая, вертел в руках очередную тушу, которую ему было поручено ощипать. – Здоровенная какая... И перья зеленые!
– Засунь ее себе... – пропыхтел я, пытаясь снять шкуру с другой туши. Работа, скажу я вам... Особенно, если учесть, что никогда в жизни мне не приходилось еще заниматься подобными вещами. Я, весь измазанный в крови, кромсал проклятую тушу ножом, просто срезая куски шкуры и отбрасывая их в сторону, и уже совсем не рад был перспективе поесть. А сволочная тварь, даже мертвой издевающаяся надо мной, казалось еще и ехидно улыбается своей клыкастой пастью.
– Ты что, идиот, делаешь?!! – мощный подзатыльник чуть не отправил меня на землю.
Я резко обернулся и, выставив перед собой нож, оскалился не хуже той твари, которую только что пытался разделать. Сзади стоял Ламил и, потрясая кулаками, клял меня во всю мощь своей немалой фантазии.
– Ты посмотри, ублюдок, сколько мяса испоганил! – десятник не обратил ни малейшего внимания ни на нож, ни на мой оскал. – Да теми обрезками, которые ты, тупой член гнома-мужеложца, выбросил, что б тебе только девки с дурными болезнями попадались, можно весь десяток накормить!
Запаса ругательств у Ламила хватило не меньше чем на десяток мгновений. А может он просто устал клясть меня? Когда Ламил уже перебрал всех моих родственников и предков, каждый орган в моем теле, он, внезапно тяжело вздохнув, замолчал, отобрал у меня нож и сам взялся за тушу.
– Смотри, урод безрукий, и учись! – бросил он через плечо, приступая к работе.
Я, плюнув в сторону хохотавшего Молина, принялся наблюдать. Следующую тушу уже разделывал сам. Правда, работал я под чутким наблюдением Ламила, но тот почти, если не считать еще пары подзатыльников и сотню проклятий, не вмешивался. А еще через две туши, убедившись, что я уже могу самостоятельно управиться, он и вовсе исчез куда-то по своим делам.
Так и прошел день. Мы разделывали туши и, отгоняя вездесущих мух, несли свежее мясо на другой конец лагеря, где были вырыты ямы-коптильни. Снова возвращались и снова разделывали туши... Откуда здесь взялось столько зверья, что хватило не только накормить почти тысячу человек, но и заготовить впрок? Ретон, гораздо более чем я искушенный в жизни за пределами города, только диву давался. Он даже предположил, что здесь развелось столько животных потом что вокруг нет людей. Но откуда тогда кости на берегу? – подумал я в ответ на его предположение. Впрочем, спорить я не стал. Не хотелось ни спорить, ни разговаривать. Хотелось только смыть с себя кровь и спать.
За пиршество и сделанные запасы еды мы расплатились ночью. Думаю, стоило перенести на ночь лагерь куда-то подальше от этого места. Однако, эти мысли пришли уже позже. И когда я высказал их вслух, Навин возразил, что копчение мяса требует немало времени и, по крайней мере до утра, мы вряд ли покинем это место. Ха! Легко сказать – 'до утра'! А вот пережить эту ночь... Самой малой неприятностью было то, что кучи останков животных привлекли столько мух, что их гудение чуть ли не заглушало все остальные звуки. Везде, куда ни глянь, роились эти проклятые насекомые. Летали, ползали по все видимым растениям и по нам самим. Пусть мы, по приказу командиров, оттащили начавшие уже пованивать останки животных подальше в джунгли. И я даже не представляю себе, что творилось там, у самих куч, если даже в лагере было не продохнуть от насекомых. Но гораздо худшим оказалось то, что не только мухи слетелись на запах крови. Никто в эту ночь не сомкнул глаз. Вся армия, почти тысяча человек, сомкнувшись тесным строем, со страхом всматривалась в ночные джунгли. А из зарослей на нас уставились сотни глаз, горящих желтыми, зелеными, даже красными и синими огоньками! Запах крови и падали привлек к нашему лагерю столько зверья, что казалось здесь собрались хищники со всех лесов мира. К не смолкающему гудению мух добавились самые разнообразные рыки, писк, визги. Даже плач и смех слышался из джунглей, нагоняя на нас еще больший страх. Но, хвала Дарену, никто из собравшихся здесь тварей так и не решился попробовать на вкус человечины. Обошлось все лишь страхом и бессонной ночью, которую мы провели на ногах и при оружии. А наутро, вместе с первыми лучами солнца, звери, будто по волшебству, испарились.
Как только стало возможно разглядеть что-то без помощи огня, мы, повинуясь команде, похватали пожитки и поспешили покинуть это место. Шли быстро и с радостью. Шли, осторожно всматриваясь в землю перед собой и просчитывая каждый шаг. Шли дальше, сквозь джунгли.
* * *
– Навин, змея! – я взмахнул мечом и перерубил пополам высунувшуюся из листвы перед товарищем тварь. От укуса такой вот змеи, небольшой – не длиннее локтя, окрашенной в желтый с зелеными полосками цвет, вчера умер Стон. Плохо умер... Во время привала она так же свалилась бедняге на голову. Конечно, тварь тут же была убита, но Стону это не помогло. С жутким криком он извивался рядом с извивающимися кусками укусившей его змеи и затих только после того, как Ламил, сжалившись, проткнул ему сердце.
Наш десяток снова расчищает дорогу. Хорошо хоть не на голодный желудок. Сытым и мечом махать сподручней, и жить, вообще, веселей. С 'дня большой охоты', как мы прозвали тот день, когда охотники решили наши проблемы с продовольствием, прошло уже двое суток. Джунгли все никак не заканчивались и конца им так и не видно. Армия шла и шла, останавливаясь только на короткий привал днем и на ночевку, когда идти в темноте становилось уже невозможно. Как и договорились наши капитаны с баронами, работали теперь все. Это позволило почти вдвое сократить время, которое полагалось расчищать дорогу каждому десятку. Это позволило не так уставать и дольше отдыхать в арьергарде.
– Ай! Да чтоб тебя... – Молин оцарапал палец о длинную колючку, одну из многих, усеивавших толстую лиану, и изрубил в отместку саму лиану в кашу. – Надоели уже эти джунгли! Как думаешь, Алин, мы домой попадем когда-нибудь?
– Попадем! – ответил я, разрубая широкий мясистый лист, преграждающий дорогу. Хотя уверенности в своем ответе я не испытывал. Попадем ли домой? А где этот дом? Куда нас вообще занесло? Всем стало ясно лишь одно – это не Эльфийский Лес. Ни одного эльфа, ни одной знакомой твари за все те дни, которые прошли с момента того сражения, мы так и не увидели.
– Как думаешь, Лара тебя еще ждет или уже нового ухажера себе нашла? – продолжил болтать Молин. – Представляешь, возвращаешься ты, а она...
– Молин, тебе больше не о чем думать? Конечно Лара себе кого-то нашла! Или ты думаешь, что я ее не знаю и сейчас устрою сцену ревности?
– Да я ж шучу! – Молин со второго удара перерубил тонкое деревце. – Надо же о чем-то поговорить.
– И этим 'чем-то' обязательно должна быть Лара? – я ударил по очередной лиане почти плашмя, так, чтоб она отлетела прямо в лицо моему болтливому другу. – Ты лучше смотри внимательно. А то Навина только что чуть змея не укусила. Тоже спал...
Меч Молина звонко ударился обо что-то и тот, тряся онемевшей рукой, отскочил на шаг назад.
– Что еще за напасть? – я осторожно ткнул мечом вперед и острие со скрежетом уперлось в камень.
– Скала, что ли? – Навин тоже попробовал мечом пространство впереди. – И здесь камень!
– Почему остановились? – Ламил остановился в шаге от нас.
– Скала какая-то, господин десятник. – Баин демонстративно звякнул мечом об преграду впереди нас.
– Так обойдите ее! Или ваших куриных мозгов недостаточно сообразить?
Мы разошлись в стороны, пытаясь найти место, где скала заканчивается. Пять шагов влево – все тот же камень. Справа, насколько я мог видеть, у Баина тот же результат. Может мы достигли каких-то гор? Я посмотрел вверх – нет, над стеной зарослей не видно никаких вершин. Отдельная скала?
– Странная скала... – Молин догадался расчистить участок впереди себя и провел рукой по обнаженному камню. – Смотрите какая гладкая – будто отполированная!
Я последовал примеру товарища. Несколькими ударами срубил мешавшие лианы, вытоптал небольшой кустарник и вскоре тоже добрался до камня. Черный, будто сама ночь, и, действительно, гладкий настолько, что даже на взгляд кажется скользким. Впрочем, не скользкий. Я провел рукой по камню – гладкий, да. Не скользкий. И еще одно – на поверхности самого камня ничего не растет. Странно... Я уже давно приметил, что в здешних джунглях растительность цепляется буквально за все, за что только возможно уцепиться. Любая неровность, даже шершавая кора деревьев, служит пристанищем для какой-нибудь жизни. Здесь же – абсолютно гладкий, чистый камень. А вся растительность, прежде скрывавшая его от глаз, свешивается откуда-то сверху. Я внимательно следил, чтобы на меня не свалилась какая-нибудь гадость. Нет, все равно из-за этих паскудных листьев и лиан ничего не видно. Расчистил еще один участок скалы. Во все стороны летели обрубки лиан, ошметки листьев, брызги сока и всякий мелкий мусор, то и дело меч скрежетал по камню. Расчищенный участок камня становился все больше и больше. Вот упала вниз очередная, змеившаяся по скале, лиана... Смахнув пот со лба, я отошел на шаг назад. Камень, камень, камень... Черный, будто сама тьма... Ни щели, ни царапинки... Гладкая, черная стена, отвесно поднимающаяся вверх...
– Проход... – долетело до меня еле слышное слово.
Какой проход? Кто-то, наконец, догадался послать людей в обе стороны вдоль возникшей на нашем пути преграды. Но почему 'проход'? Именно 'проход', а не конец скалы?
– Ламил, берешь свой десяток и обследуешь... – услышал я.
– Строиться! – Ламил кивнул Седому и, повернувшись к нам, захлопал в ладони. – Живее, живее!
Я бросился к остальным, уже успевшим образовать какое-то подобие шеренги. Юркнув на свое место рядом с Молином, я застыл и весь обратился в слух. Ламил прошелся вдоль строя. Сзади долетал, похожий на жужжание насекомых, гул голосов остальной армии.
– Идем на разведку. – коротко объяснил нам задачу десятник. – За мной!
Ламил повел нас куда-то вправо, в ту сторону, где текли воды реки. Далеко идти не пришлось – искомый вшупроход обнаружился уже через несколько мгновений. Действительно проход. В зарослях, опутавших камень, была прорублена внушительная дыра, которая, впрочем, лишь намечала контуры прохода. Рядом стояли и те, кому принадлежала честь найти проход в этой скале – трое наемников рассматривали что-то, невидимое нам пока, и негромко обсуждали увиденное. Честь открытия прохода принадлежала-то им, а вот честь его исследовать... Я вспомнил крабов, потом заросшую мхом поляну, которая стала последним пристанищем для нескольких десятков людей, и подумал, что с удовольствием поменялся бы местами с этими тремя. Нашли проход – пусть сами его и исследуют!
– Чего нас-то погнали... – судя по всему, у Молина в голове бродили те же мысли, что и в моей. – Пусть бы эти шли...
– А как же приключения? – ухмыльнулся Баин. – Ты же сам всегда рвешься вперед. Как тогда, на пляже...
– Смотря какое приключение. – ответил Молин. – Что здесь можно найти, кроме пауков или еще какой гадости?
– Сейчас увидим... – сказал я.
– Вы там болтать будете? Нам вас подождать? – окрик десятника прервал нашу беседу. Ожегши нас взглядом и сплюнув, Ламил подошел к все спорящей о чем-то троице. – Что там такое?
– Сам посмотри. – один из троих, самый старший, чуть посторонился и указал на что-то нашему десятнику.
– И что? – Ламил наклонился вперед. – Что тут такого?
– А то, что это не скала... – пояснил тот же наемник, но его перебил другой – тощий, нескладный парень, лицо которого напоминало цветом свеклу.
– Зимик говорит, что это стена какая-то или еще что-то вроде того. – по тону парня было понятно, что он не только не разделяет мнение Зимика, но и откровенно потешается над ним. – Говорит, что эта скала сделана человеческими руками...
– Или нечеловеческими. – пробормотал Зимик. – Ты посмотри, Ламил, какой угол. Ты где-то видел такие ровные линии? Нерукотворные?
Ламил наклонился еще ниже, провел по чему-то рукой. Нам все еще не было видно предмет спора – лишь четыре спины, загораживающие его.
– Что они там нашли? – прошептал Молин, вытягивая шею и пытаясь разглядеть хоть что-то.
– Дарен его знает... – так же шепотом ответил Баин.
– Дарен его знает... – эхом повторил последние слова моего друга десятник. – Сейчас пойдем и посмотрим. С нами не хотите?
– Не в этот раз. – рассмеялся Зимик. – Вот если бабу там найдете, или золотишко – тогда зови.
Ламил рассмеялся в ответ, хлопнул наемника по спине и вернулся к нам.
– Вперед!
Те трое, которые этот проход обнаружили, расчистили его лишь настолько, насколько требовалось, чтобы определить, что это именно проход, а не какое-то углубление в камне. Лишь пару шагов были освобождены от зарослей, а дальше начиналась обычная для этих мест мешанина растений. Мы шли, выставив вперед, на всякий случай, щиты. И снова рубили, рубили... По мере того, как мы углублялись, становилось темнее. Дневной свет (если полумрак, царящий в джунглях, можно считать светом), падающий сзади, бросал на стену растений перед нами тени, которые изгибались вслед за самими растениями. Пять шагов, десять... Вот мы уже в тоннеле и обрубков лиан, ветвей, листьев всех форм и размеров.
– Господин десятник, – Ретон остановился, – может за факелами послать? Скоро вообще ничего не будет видно.
Предложение было принято. Мы чуть отдохнули, пока Ретон, расплачиваясь за инициативу, бегал за факелами. Снова принялись за работу. Мы прошли еще пятнадцать шагов. Дневной свет сзади уже практически не был виден. Удар... К красноватому отсвету огней факелов присоединились зеленоватые, из-за множества растений, лучи дневного света. Еле заметные, но...
– Просвет! – выдохнул Ламил и мы с удвоенной силой вгрызлись в заросли.