Удивительно бездарной была ифийская земля. Опасные осыпные склоны, в редких местах поросшие кривым и больным лесом, годным разве что на дрова, и то плохие - дыму много, жару мало. Бедная до слез почва - репа и та расти не хочет. Пустые недра - лучшие рудознатцы, специально приглашенные из Нижнего Вашаншара, горной страны гномов, в течение долгих лет проводили изыскания, нашли единственно мышьяк. Постоянные ветра, то с запада, размывающие дождями и без того ненадежные склоны, то с востока, иссушающие дыханием Дальних Степей и без того скудные клочки пашни. Злобный и жадный народ, живущий почти поголовно разбоем, не то от безысходности, не то по велению души. В общем, ни одного достоинства, благодаря которому какая-то из трех сопредельных держав захотела бы взять под свое правление этот край, самими богами отринутый! Да что боги - даже Тьма пренебрегала им, и ночных тварей на ифийских склонах водилось вдвое меньше, чем на равнинах Гизельгеры и Фриссы.
Однако они все-таки были, а потому магическая защита, охраняющая подступы к Силонии, стояла и на гизельгерском участке границы. Действие ее ланцтрегер фон Раух, к общему удивлению, испытал на себе! Будто о невидимую стену шарахнулся! Лошадь ушла вперед, а он так и остался сидеть на щебнистой дороге, недоумевающий и злой, с отбитым задом. Он не сразу понял, что произошло, а спутники не сразу заметили. Ринулся их догонять, не догнал, понятно, пришлось орать, звать. Только тогда они соизволили обнаружить его отсутствие, прискакали взволнованные: "Что случилось? Ты упал?"
- Ага! В седле сидеть разучился! - совсем разобиделся Йорген. - Сами понаставили тут…
- Это от темных тварей, - извиняющимся тоном пояснил Мирций. - Оно их убивает мгновенно. Тебе еще повезло…
- Вот спасибо, утешил! - Он не мог так быстро успокоиться, слишком позорным и болезненным вышло падение. - И что мне теперь прикажете делать? Тут оставаться или назад поворачивать?
Силонийцы поспешили за пограничной стражей. Последовала долгая и неприятная беседа, ставящая целью выяснить, какое отношение к ночным тварям имеет ланцтрегер Эрцхольм, начальник гарнизона Ночной стражи столицы Эренмаркского королевства. Сошлись на том, что суть в крови нифлунгов. А поскольку нифлунги являются полноправными подданными дружественной короны, нет никаких оснований задерживать на границе господина ланцтрегера фон Рауха.
- Но вы можете поручиться, что раса нифлунгов не привержена Тьме? - спросил один из стражей, особенно бдительный.
- Не могу! - отказался Йорген решительно, сказались принципы, усвоенные за годы службы в Ночной страже. - Я могу поручиться только за себя. Я - не привержен!
Его пропустили, позволив Мирцию Лууллу разомкнуть на одно мгновение магическую завесу. И ступил-таки ланцтрегер Эрцхольм на землю благодатной Силонии.
Но за день до этого счастливого события было еще одно, куда менее приятное, но в Ифийских горах почти неизбежное: на перевале, вскоре после большого дождя, напали разбойники. И были это отнюдь не мужики с дубьем, коих немало бродит по дорогам и лесам "благословенного светлого Запада" в голодные годы. Двадцать отлично вооруженных и подготовленных воинов, не знавших другого дела, кроме кровавого, составляли шайку, орудующую на Хоррском перевале. Всего двадцать - но каждый стоил троих.
Они были уверены в успехе. Они налетели с разудалым гиком и свистом, веселые в предвкушении богатой добычи. Звенела сталь, и кровь лилась на каменное крошево горной дороги. Наемники честно отрабатывали свои деньги, не жалели ни вражеской жизни, ни собственной. Нашла коса на камень, говорят в таких случаях. По большому счету разница между ними была невелика: многим из охранников приходилось в свое время выходить с мечом на большую дорогу, и кое-кто из разбойников подряжался порой сопровождать караваны. Одни других стоили! Но численный перевес оказался на стороне охраны. Да и сами торговцы тоже умели держать оружие в руках. В бой они особенно не рвались, справедливо полагая, что не за то платят охранникам, но защитить собственную жизнь при необходимости могли. Нападавшие стали отступать.
Мирций Луулл в сражение поначалу не вмешивался - в круг обязанностей мага это не входило. И Йорген медлил, не хотел отбивать хлеб у охранников, пока те сами справлялись. Вмешался Кальпурций Тиилл. Разум подсказывал ему, что разбойники Хоррского перевала никакого отношения не имеют к негодяям окрестностей Далигалы, продавшим его в рабство, - многие дни пути разделяют их "охотничьи угодья". Но душу обуревала жажда мести, и, уступив чувствам, он ринулся в самую гущу битвы. Тут уж и оба его друга - старый и новый - не могли остаться в стороне. От Мирция, если честно, вышло немного пользы, он не столько убивал сам, сколько не позволял убить себя. Не позволил - и на том спасибо. Кальпурций, подогреваемый яростью, был очень неплох и заслужил одобрительные взгляды со стороны тех, чьим ремеслом была война. А Йорген, обычно имевший дело лишь с чудовищными порождениями Тьмы, неожиданно для себя обнаружил, как это легко, оказывается, убивать обычных людей. И во взглядах, что охранники бросали на него, не уважение было, а что-то подозрительно похожее на страх. Как-то неловко получилось. И тогда он решил впредь себе воли не давать, при необходимости сражаться не в полную силу. Быть как все.
…Это сражение закончилось благополучно, пожалуй, о нем и упоминать бы не стоило: рядовое дорожное происшествие. Если бы не одна маленькая деталь.
Около двух часов прошло с момента нападения разбойников. Йорген полез в свой дорожный мешок… и тут же забыл зачем. А мешок, отпрянув, уронил в грязную илистую лужу - ему показалось, будто содержимое его воспламенилось, кожаные недра были озарены зловеще-багровым светом. Однако ни жара, ни дыма не наблюдалось, и, выудив свое имущество из грязи, ланцтрегер быстро установил причину странного явления. Это был магический артефакт. Верхушечный шарик его, обычно белый и тусклый, на солнце почти незаметный, стал огненно-красным, будто впитал в себя всю недавно пролитую кровь, и засиял так ярко, что свет его смог пробиться даже через плотную холстинку, которой был обернут жезл. "Вот ведь дрянь какая!" - подумал Йорген с досадой, выливая воду из мешка. Гамрские пряники были испорчены: сам бы он еще съел из лужи, но Кальпурций точно не станет, силониец удивительно быстро забыл, как совсем недавно был рабом и радовался хозяйским объедкам. Теперь же он только презрительно сморщит свой благородный нос и выскажется столь ядовито, что и у Йоргена кусок в горло не полезет. Придется в первом же встречном селе скормить пряники собакам или свиньям. Разве не обидно?! Правильно предупреждал друг Тиилл - неведомое колдовство не может довести до добра!
…Уж так был расстроен утратой гамрских пряников ланцтрегер фон Раух, что рассказать другу о странном поведении магического жезла как-то не удосужился.
Глава 15,
в которой читатель знакомится с реалиями силонийской жизни, аквинарцы стремятся на родину, а ланцтрегер фон Раух вспоминает детство
Все в том острове богаты,
Изоб нет, везде палаты…А. С. Пушкин
Благородное семейство ландлагенара Норвальда набожностью и благочестием никогда не отличалось, и если бы кто-то предложил Рюдигеру фон Рауху отказаться от употребления рыбы и пива в третий, постный день недели, то понимания не встретил бы, а начни настаивать - и на грубость мог нарваться. На проповеди и молебны ландлагенар не ходил, считая их напрасной тратой драгоценного времени, богов поминал почти исключительно всуе, из молитв знал наизусть только Четвертое Прославление - по слухам, оно помогало в карточной игре. И дети его воспитывались соответственно. К примеру, Дитмар лет до десяти не мог Дев Небесных не то что поименно перечислить, но даже их общее количество назвать, а малыш Фруте долго путал слова и называл хейлига - хеллигом. Но любознательный Йорген однажды, в очень ранней молодости, забрел-таки во храм Дев Небесных.
Ему там не особенно понравилось - холодно было и тесно, из курильниц приторно воняло сандаловым маслом, на каменных плитах пола, прямо в жидкой грязи, что наносили прихожане с весенней улицы, валялись хворые и увечные, трясли своими язвами. Толстые лысые динсты в истошно-розовых реверендах, с золотыми кушаками и золотыми же кадилами в руках пели заунывно, и голоса у них были очень высокие, почти женские. Это особенно удивило Йоргена, он был тогда еще слишком юным, чтобы понимать, каким образом взрослым, жирным дядькам удается пищать так забавно. (С годами узнал, конечно, и это знание отнюдь не укрепило его в праведной вере.) Потом явился важный хейлиг в золотой рясе с кушаком цвета индиго. Он тоже был очень жирен, но проповедь читал густым "нутряным" басом - аж стены гудели в ответ; видно, толщина его была природной, а не жертвенно приобретенной во имя веры. О чем была проповедь, Йорген не запомнил, потому что никак не мог сосредоточиться, тембр голоса хейлига действовал на него усыпляюще. Было очень скучно, он зевал и глазел по сторонам, разглядывал фрески на стенах и потолке, изображающие сцены из небесной жизни.
Были эти фрески не столь красивы и искусно написаны, сколь необычны. Странные дома, странные деревья, люди в странных одеяниях… Странные, слишком яркие краски, каких не встретишь в северной природе…
И вот теперь, по прошествии лет, Йорген увидел эти картины вновь - уже не на храмовой стене, а в жизни! Должно быть, дешевый живописец-готтмалер решил не утруждать свое воображение и под видом чудесного Регендала изобразил вполне земные силонийские реалии: для дремучих северян сойдет! И ведь сходило же! Чем дальше в глубь Нийского полуострова продвигался Йорген, тем сильнее становилось впечатление, будто живым на небо попал!
А все потому, что была весна. Окажись он в центральной Силонии в разгар лета - не о небесном Регендале думал бы, а об огненных подземельях Хольгарда. Он понял бы, что такое жара, превосходящая тепло человеческого тела (обычное явление в землях южнее Аквинары). Он узнал бы, как чувствуют себя в таких условиях привычные к сырому и прохладному лету северяне, и вряд ли порадовался бы такому опыту. Но шел второй месяц весны, мир вокруг расцветал тюльпанами, примулами и каприфолью - много раньше, чем на холодной родине, - и настроение было самым безмятежным.
Почему-то Йорген любил изобразить из себя грубого воина, равнодушного к красотам природы: всяким там облачкам, травкам и птичкам. На самом деле, благодаря собственным склонностям и воспитанию мачехи-альвы, он был вовсе не чужд прекрасного, к каковому смело можно было причислить живописнейшие силонийские ландшафты. Ему нравилось все. Зеленые луга и неисчислимые стада белых овечек на них. Оливковые и миндальные рощи (где какие, его просвещал Кальпурций, сам бы он не определил). Заросли цветущего шиповника и низкорослого самшита вдоль дорог. Высоченные сосны с кроной непривычной распростертой формы - пиниями называли их силонийцы. На них вообще невозможно было спокойно смотреть - страстно хотелось попытаться вскарабкаться на самый верх: получится или нет? Вот только неловко было вчуже, а то бы обязательно залез!
…Но с Кальпурцием этой идеей делиться, пожалуй, не стоило, ему столь возвышенные устремления недоступны.
- Ты начальник гвардейской Ночной стражи! - напомнил он. - Разве к лицу столь важной персоне лазить по деревьям, причем без всякой на то надобности?
- Не к лицу, - признал Йорген из вежливости, потому что чувствовал себя в гостях, и не хотел перечить хозяевам. Но про себя подумал сердито: "Вот еще! Начальник Ночной стражи тоже человек, и у него время от времени могут возникать простые человеческие желания! Разве это зазорно?"
Под стать очаровательной весенней природе Нийского полуострова были здешние города и села в особенности. Все-таки силонийские города выглядели достаточно традиционно. Хоть и отличались они удивительной чистотой улиц, в остальном имели значительное сходство с южно-эренмаркскими и гизельгерскими. Точнее, наоборот. Аквинарские и цимпийские архитекторы славились на весь мир, и всякий уважающий себя градоначальник, задумав серьезное строительство, считал обязательным прибегнуть к их услугам. В результате именно силонийская мода уже несколько столетий определяла стиль городской застройки по всему Западному побережью. Поэтому ничего нового для себя Йорген в них не открыл.
Другое дело - деревни и села. Их своеобразие сразу бросалось в глаза. Аккуратные белые домики под красными черепичными крышами редко имели один этаж, обычно - два, а то и три. По внешним стенам их опоясывали открытые галереи с перилами изящной ковки или искусной резьбы. Те, что побогаче, образовывали в плане незамкнутый квадрат, лишенный той стороны, что обращена к улице. В результате виден был внутренний дворик, вымощенный каменной плиткой, уставленный терракотовыми вазонами и деревянными кадками с тепличными растениями. Стены дома до самого верха увивали плющи и глицинии, а в самом центре дворика непременно имелся пруд, и толстая певчая жаба жила в нем, а то и золотые рыбки плавали.
То же жилье, что имело простую форму и обходилось без двориков, прудов и вазонов, "бедным" было исключительно в местном представлении, у Йоргена язык не повернулся бы так его назвать. Сколько ни оглядывался он по сторонам, так и не увидел ни одной ветхой лачуги, ни одной нищей землянки или хижины под тростниковой крышей. И это тоже ему нравилось, он умел радоваться чужому счастью.
Огорчало другое. Несколько городков и множество маленьких селений миновали они, но так и не увидел он ни одного городского укрепления, ни одной крепостной стены. Даже простыми кольями не были огорожены села! Если не брать в расчет колдовство, просвещенная, прекрасная, как небесный Регендал, Силония оказалась беззащитнее несмышленого младенца! Вот они - сто лет без войны. "Страшно представить, что будет, если сюда доберется Тьма или нападет враг! - думал про себя Йорген, а сказать вслух боялся, чтобы не накликать. - Просто страшно представить!" Именно в те дни он поклялся себе: предотвратить нападение извне, понятно, не в его власти, но прорыва Тьмы в эти чудесные земли он умрет, а не допустит! По свойственной юности самонадеянности он был убежден, что уж с такой-то малостью справится непременно.
Путь от перевала до Цимпии занял около пяти дней, и был он легок и приятен для всех.
В охранниках больше не стало нужды, и те, получив положенную плату и кое-что сверху за победный бой, остались на границе - дожидаться новых нанимателей. Они были очень веселы и сразу напились, благо было на что. Кроме платы и премии им достались деньги пятерых убитых сотоварищей, поэтому можно было не экономить. К тому же домой такие опасные деньги не понесешь, и хранить их долго нельзя. Прогулять - самое верное дело!
Оставшись без сопровождения разнузданных северных молодчиков, торговцы тоже заметно повеселели. Их коробили грубые нравы охранников, и они держали себя подчеркнуто строго, отстраненно, чтобы те знали свое место. Оставшись в своей компании, силонийцы оживились, даже про вино вспомнили - легкое силонийское вино, веселящее душу, но не угнетающее разум. Но в приятном обществе их наши друзья пробыли недолго - ускакали вперед вместе с магом Лууллом и в Цимпию прибыли на день раньше.
Это был большой и красивый город, с дворцами, парками и фонтаном, одних храмов имелось три штуки, два - Девам Небесным, один - старым силонийским богам, которых здесь тоже не любили забывать. Йоргену хотелось бы задержаться в городе подольше, хотя бы до следующего утра, но не пришлось. Домой, домой стремились аквинарцы, ни минуты промедления не могли ждать их истосковавшиеся по родине души! Вдоль побережья пролегла дорога от Цимпии до столицы империи, и море было достаточно бурным в те дни. Хоть и светило солнце, но ветер дул с севера, гонял волны на просторах Приннского залива. По-хорошему Кальпурцию полагалось бледнеть от одного вида их пенистых гребней, но он даже не замечал, что творится вокруг.
- Нет ли здесь объездной дороги? - нарочно спрашивал Йорген у Мирция Луулла. - Не люблю морские виды. Они слишком однообразны и типичны, нет в них того особого очарования, что присуще вашей стране…
- Какая объездная дорога?! Какие виды?! - сердито фырчал Кальпурций. - Давно ли ты стал таким эстетом, друг мой?! Этот путь - кратчайший, зачем с него уклоняться?
А когда ланцтрегер, тоже развлечения ради, уговаривал спутников остановиться на ночь под крышей, те убеждали на два голоса:
- Что ты! Теперь такие светлые ночи! К чему тратить время на сон? Передохнем часок-другой на песочке - и достаточно!
- Ну точно, стойло почуяли! - смеялся фон Раух в ответ. Этим образным выражением он был обязан отцовскому конюху. Так дядька Фрош ругал чересчур разлетевшихся лошадей.
За три дня одолели они путь в сотню лиг! Гартского скакуна своего Мирций чуть не загнал, а фельзендалки - ничего, не возражали. И о том, что надобно их обменять, обуреваемый чувствами Кальпурций позабыл, просто вылетело из головы напрочь. Так и прогарцевал через всю столицу верхом на шерстистом северном звере. И не сообразил даже, чего это на него горожане оглядываются. Судия Вертиций Тиилл был персоной важной, его знал в лицо каждый житель столицы, и сыновья его тоже пользовались известностью благодаря знатности рода и заслугам предков. Вот Кальпурций и вообразил, что люди удивлены, увидев живым того, кого давно числили в мертвых.
Первым об оплошности со скотиной догадался Йорген. Хлопнул себя ладонью по лбу:
- Слу-ушай! Лошадей-то мы не сменили! Ты же хотел…
На секунду Кальпурций замер в ужасе, но потом лишь обреченно вздохнул:
- Ну ты вовремя вспомнил! - Всего два квартала отделяло его от дверей отчего дома. - Ладно, чего уж теперь. Все равно опозорился… Будь что будет!
- Вот и правильно, - одобрил его решение ланцтрегер. - Коней на переправе не меняют.
В итоге ничего ужасного не произошло. Когда любимый сын и брат, считавшийся без вести пропавшим, возвращается домой после долгой разлуки, родные обычно не склонны обращать внимание на то, каким способом и в каком состоянии он до дома добрался. Если бы зашла речь, Йорген давно уже сообщил бы сию простую истину Кальпурцию, он по собственному опыту помнил, как такое бывает.
…По прошествии лет тот случай стал казаться забавным. Но не до веселья было Йоргену в те дни, слишком велика была опасность, что они станут последними в его короткой жизни. Отец послал его с депешей в расположение войска светлых альвов. Ясный день, знакомая дорога, всего три-четыре часа пути. Кто же мог подумать, что жеребец вдруг понесет?