Без полыхающих огней Червоточины стало легче, до безрассудства. Не хотелось больше тревожиться. Я верила, что этот птичий человек та самая помощь, которую обещал Юле, та, которую я просила у Огненного зверя, без подвохов. Лучше я раскроюсь навстречу чуду, позволю воткнуть в сердце ядовитые шипы, чем убью неверием.
- Расскажи что-нибудь, - попросила я.
Микаш замялся и поморщился:
- Про что? Про то, когда лучше сажать рожь, а когда ячмень?
- Про то, как сворачивать шеи Странникам? - улыбаясь шире, предложила я.
- Кровожадная!
- Я такая, какой должна быть дочь высокого лорда.
- Дочь лорда должна сидеть дома и вышивать крестиком, а не слоняться с шайкой демонов по долам и весям.
Я фыркнула:
- А простолюдин должен сажать ячмень и рожь и почитать Сумеречников.
- Когда бы слова Сумеречников не расходились с делом, я бы только этим и занимался!
- Ты себе противоречишь. Я ещё могу понять единоверцев - те хотя бы в демонов не верят. Почему в тебе нет благоговения и страха, как в остальных из твоего сословия? Почему ты лезешь на рожон, хотя не был рождён и воспитан в доме Сумеречников?
- Какая к демонам разница? У меня нет сословия, нет дома, ничего нет, поэтому я свободен делать то, что хочу. А хочу я убивать тварей!
Ишь как воспалился!
- Расскажи! - Вот-вот сдастся. Я заискивающе улыбнулась. Мужчинам нравилось: - Пожалуйста, это так необычно!
- Только глазки не строй - стошнит.
Медведя очаровать нельзя. Его можно лишь заставить застыть, если подойти слишком близко. Я приняла серьёзный вид и занялась похлёбкой. Снег в котле расплавился, и я подкинула туда рыбьей муки и немного овса. На одной из стен рядом висели пучки сушёной травы, связки лука и чеснока. Я бы хотела добавить приправ, но брать ничего не решилась.
- В селе говорили, что мать носила меня одиннадцать месяцев, - произнёс Микаш. От неожиданности я чуть не опрокинула на себя воду. - Я родился на одиннадцатый месяц после смерти её мужа. Она не была распутной или жадной до богатств Сумеречников. Ей просто хотелось, чтобы в доме был мужчина, работящий помощник и защитник. Боялась, что не справится с хозяйством одна. К тому же у неё на руках осталась моя старшая сестра, она была… особенной и доставляла много хлопот.
- Особенной? - встрепенулась я. - В смысле, как ты, с даром?
Микаш загадочно качнул головой.
- Она была не такой, как все. Доброй, нежной. Она так любила цветы. Порой сбегала на луг, и я находил её лишь к вечеру с охапками букетов и венков из одуванчиков. Так я её и называл - Одуванчиком. Она притаскивала в дом раненых котят, собак, галчат и голубей, однажды даже хромую косулю привела. Самой их вылечить у неё не получалось, и смотреть за ними приходилось мне, но от её радости на душе становилось так тепло, что я соглашался даже на самые бредовые просьбы. Иногда она болела. Раскачивалась из стороны в сторону и повторяла одни и те же слова часами. Я сидел рядом, держал за руку, пока она не засыпала. Только с ней я мог быть настоящим, не прятать свой дар. Из-за того, что я знал мысли окружающих, односельчане чурались меня и считали таким же, как сестра.
Мы жили бедно. Наше село с трудом перебивалось от урожая к урожаю, без кормильца нам приходилось тяжелее остальных. Сызмальства я много работал и на своём дворе, и у зажиточных соседей. Я никогда не жаловался, не чувствовал себя обременённым или обиженным. Я любил их, мать с сестрой, готов был заботиться о них, каких бы тумаков и потов это ни стоило.
Глаза Микаша сделались большими и прозрачными, блестели в отсветах костра сухими слезами, выдавали сжимавшую сердце тоску.
- Так почему ты ушёл?
- Не я ушёл - они, - Микаш тёр лицо ладонями и некоторое время молчал. Я помешивала варево, не надеясь на продолжение, но он снова заговорил, уставившись на обнимающие котёл языки пламени. - Мне едва минуло двенадцать, когда на наше село напали Странники. Сумеречники отказались нам помогать, потому что мы не платили десятину.
- Почему? - встрепенулась я. Конец истории уже был ясен, как и причина ненависти Микаша к нам. - Десятина - это не так много. Это необходимо, чтобы содержать гарнизоны и…
- Наше село эта десятина спасала зимой от голодной смерти, - Микаш невесело усмехнулся и продолжил: - Я украл у них серебряный меч и отправился на битву один. Но… опоздал. Нашествие уже началось. Странники пили кровь односельчан, распарывали им животы и пожирали кишки. Эти воспоминания до сих пор преследуют меня в кошмарах, - Микаш сжал лицо растопыренными пальцами, морщась. - Я прибежал домой, но моя мать была уже мертва, а сестрой завладел фантом. Он был похож на меня, только старше и сильнее. Самое ужасное, что я догадывался обо всём, но не хотел верить. Из-за моего малодушия погибло целое село. Сестра переродилась и запустила клыки в моё горло.
Ощущения вины, беспомощности и злости подстегнули мой дар и чутьё. Прорыв способностей - Сумеречники называют это так. Я выхватил меч, убил сестру и фантома, убил каждого Странника в селе. На следующее утро меня, полумёртвого, нашёл лорд Тедеску со свитой. Пообещал, что, если я хорошо ему послужу, он устроит меня в орден. Я надеялся, что так мне полегчает, но сколько бы тварей я ни убил, в орден меня не примут, и совесть тоже заглушить не удастся.
- В этом нет твоей вины, - его рассказ, его эмоции будоражили настолько, что сердце щемило от сочувствия, заставляло негодовать от несправедливости, неправильности его истории. - Ты был всего лишь ребёнком!
- Ненавижу пустые оправдания, - отмахнулся он и отклонился назад, прячась в тени.
- Поэтому ты спас меня?
- Ты напомнила мне сестру.
Как булавкой кольнуло. Руки сжались в кулаки.
- Ты хочешь сказать, что я такая же полоумная?!
- Нет, конечно, нет, - торопливо оправдывался Микаш. - Она была намного добрее и умнее тебя.
Гадкий! Зачем только его жалела! Я встала и направилась к брату. Погонщик сидел перед спящими, скрестив лодыжки и закрыв глаза. Вороновые перья его одеяния переливались в свете очага. Казалось, он погрузился в транс настолько, что никого не слышал и не видел.
- Стой! - крикнул он. Я чуть не подпрыгнула. - Не подходи ближе. У тебя слишком сильный покровитель, лечащие духи испугаются его и убегут.
Вей лежал неподвижно между таких же неподвижных туатов. Я тоскливо вздохнула и поплелась обратно. Микаш не глядя протянул мне миску с дымящимся супом. Ели мы молча, отодвинувшись друг от друга как можно дальше. Невкусно, тошнит от однообразной пищи. Хочу, чтобы со мной был Вейас, а не Микаш. Хочу домой!
Зашелестела одежда. Погонщик встал и, пошатываясь, направился к очагу. Вымотался? Я отставила свою миску и налила суп в чистую. Погонщик устало опустился рядом, снял маску и накидку из перьев. Утёр вспотевшее лицо рукавом просторной малицы и забрал у меня еду.
Он оказался обычным человеком с плоским обветренным лицом, чересчур высокими скулами и широким лбом. Длинные тёмные волосы щедро припорошило сединой. Карие глаза грели не хуже огня. Погонщик уселся, скрестив лодыжки, и принялся за еду. Видимо, отвык от людей: не смотрел и даже не пытался заговорить.
Я закашлялась, прочищая горло.
- Как они? Духи помогли?
Погонщик удивлённо глянул на меня, взлохматил сбившиеся волосы и заговорил скрипучим, словно ржавые дверные петли, голосом:
- Давненько я не видел, чтобы огни Червоточины полыхали так ярко. Так и знал, что безумие Северной звезды кого-то прихватит. Повезло, что вы меня позвали, а то забрели бы они на край обрыва, и - конец.
- Мы вас звали? - я вытянула из-за пазухи ожерелье Юле. Взгляд погонщика стал более внимательным. Узловатые жилистые руки пробежались по косточкам с рунами.
- Младший брат всегда звал меня, когда приходила беда. Это ожерелье я сделал для него, - смягчаясь, усмехнулся он и снова застучал ложкой по миске, доедая всю похлёбку без остатка.
Я ждала продолжения, но он снова погрузился в себя.
- Вы брат Юле?
- Хорхор-икке, - представился он. - Последний оленевод Утгардской тундры. Мои соплеменники ушли вместе с Юле искать лучшей доли на юге. А мне, как старшему сыну вождя и великому шаману, пришлось остаться. Ждать. Сторожить. Поддерживать тело чарами, пока для меня не найдётся великая цель. А как её исполню, можно будет и на покой уйти. За грань. Навсегда.
Я украдкой глянула на дремавшего, опершись о ледяную стену, Микаша. Какие же странные эти мужчины, всё им цель на блюдечке подавай. Сами придумать ничего не могут! Хорхор вон совсем старый, а туда же. Надо жить, чтобы жить, просыпаться, созерцать чудеса мира, продолжать путь.
- Как это, за грань? - спросил Микаш.
Я вздрогнула. Думала, он спит. Небось, опять в моих мыслях копался. Мысленно показала ему язык.
- Бывают шаманы малые, средние и великие. Мой младший брат средний, был средним, пока не ушёл, а теперь просто... Как это у вас называется? Целитель.
Когда наступает время, Белая Птица Умай уносит малых и средних шаманов на край света. На железном дереве у неё свито гнездо. Три года она высиживает там их души, потрошит и заменяет внутренности на новые, лучшие. Старыми лакомятся духи болезней, которые шаманы смогут лечить. После они возвращаются к людям и обретают силу.
Великие шаманы другие, старые души. Приходили в этот мир с сотворения. Нас не забирает Птица, мы сами отправляемся в путешествие на девять лет. Бесплотными мы скитаемся по свету, вспоминаем то, что истёрли жернова Мельницы душ, вглядываемся в мерцание Северной звезды, в пульсацию огней Червоточин, слушаем музыку мироздания. И понимаем, что это воплощение - последнее. Когда мы постигнем всю мудрость божественного замысла, то вырвемся из мельничного колеса и шагнём дальше, к сиянию Северной звезды.
- Очередные религиозные бредни, - невежливо оборвал Микаш.
Я пихнула его локтем. Больно! У него что под одеждой, стальные пластины?! Ну хоть замолк и отодвинулся. Грубый, неотёсанный… Стоп! Сейчас опять прочитает и начнёт об стены биться. Вдруг лёд не такой прочный? Не хотелось бы на улице спать.
Микаш закрыл глаза и вернулся к дрёме. Я облегчённо выдохнула и глянула на шамана. Тот вертел в руках чашку с дымящимся отваром. Грел ладони.
- Дядюшка Хорхор, они выздоровеют? - я кивнула в сторону отряда.
Узкие раскосые глаза превратились в щёлочки, изрезанные тонкими морщинами губы растянулись в добродушной улыбке.
- Поправятся. Безумие Северной звезды я остановил. Избавим их от мерячки, и будут как новые.
- Мерячки?
- Меряченье. Завтра покажу, сейчас поздно. Ты ведь к брату хочешь? Ступай, выспись хорошенько. Утро вечера мудренее.
- Уже можно?
Хорхор кивнул. Я подбежала к Вейасу и легла рядом, укрыв нас обоих тёплыми одеялами. Обняла его за плечи и прижалась покрепче. Соскучилась! Родной запах обволакивал, сердце билось едва-едва. Как хорошо!
В ушах ещё звенел голос Микаша, перед глазами вставали картины: девочка с добрым кукольным личиком запускает клыки в шею крепкого задиристого мальчишки. Багровые дорожки текут по стремительно бледнеющей коже. Губы куклы перемазаны. Руки мальчишки вскидываются и опадают. Прежде сильное, полное жизни тело коченеет и ударяется об пол грудой мёртвых камней. Убила бы я Вея, если бы Микаш не спас меня от чар фантома? Сейчас брат такой уязвимый, в темноте обаятельные черты почти не разглядеть, можно только почувствовать привнесённую сном безмятежность. Я поцеловала его в лоб над бровью. Нет, я бы не смогла, умерла раньше, сердце бы разорвалось от боли, от осознания, что его не будет рядом каждый миг моей жизни.
Мысли вихрились и забывались. Только одна возвращалась снова и снова. О маленьком мальчике в руках куклы с перемазанными алым губами. Он остался жив. Почему я не могу пожалеть его, как жалела Айку? Она нуждалась в моём тепле и заботе, тянулась ко мне, а этот - он всем видом показывает, как презирает меня, мои сказки, мой наивный взгляд на мир. Я хочу быть той куклой, тысячи раз вонзать в него клыки и когти, полосовать кожу на лоскуты, продлевать агонию. Замучить, сломать, чтобы он валялся у меня в ногах и молил о пощаде. Не думала, что способна на такую жестокость. Ни отмыться, ни успокоиться не получается. Скорей бы мы расстались, скорей бы он обрёл свою цель и перестал воровать нашу.
Я проснулась, как всегда, последней. Громко трещали дрова в очаге, пахло сытным мясным бульоном. Под потолком мерцали белыми огоньками лампадки, превращали мрак в седую дымку, похожую на белоземские туманы. Я потянулась и посмотрела на ближнюю стену. Ужас! Хорошо, что вчера я этого не заметила, иначе бы не заснула!
На стене висели костюмы из шкур животных и жуткие маски разных форм и размеров. На самом верху - бубны: два больших, три средних и три маленьких. Рядом колотушки с головами медведей, волков и птиц. Я поёжилась и отвернулась к брату. Он лежал с открытыми глазами и бездумно смотрел на меня.
- Вей, ты проснулся! - я обняла его за плечи.
- Вей, ты проснулся! - повторил он мою интонацию и жест.
И взгляд остался такой же… как выеденная скорлупа.
- Вей, что с тобой? - я встряхнула его, пытаясь привести в чувство.
- Вей, что с тобой? - эхом отозвался брат и тоже меня встряхнул.
- Это и есть мерячка. Демоны Северной звезды, эмирики, ещё владеют их телами, - раздался умиротворяющий голос Хорхора. Шаман действительно походил на Юле, такой же уютный, только совсем уж откуда-то из запредельных далей. - Пустые они. Будут повторять то, что делают люди с душой. Не смотри на него и медленно иди к нам.
Я отвернулась от брата и попятилась к очагу. Это оказалось не так-то просто. Взгляд то и дело наталкивался на туатов. Они вставали на четвереньки и ползли следом несколько шагов, пока я не отводила глаза. Но всё обошлось, я выбралась "без хвоста".
Мужчины сидели у очага. Хорхор помешивал кипевший в котле бульон. Микаш неаккуратными стежками штопал чёрно-бурую медвежью шкуру. Глянул на меня, и костяная игла в его пальцах сломалась. Я забрала шкуру и принялась за дело сама, пожалев иголки Хорхора.
- Зачем? Ты же все пальцы исколешь! - воскликнул Микаш, когда я в очередной раз с кряхтеньем проткнула толстую шкуру иголкой.
- Не сахарная - не растаю, - припомнила слова отца. Закусила губу, поднатужилась и сделала очередной стежок. Напёрстков бы сюда парочку, да потолще.
Микаш понурился и отодвинулся. Когда я закончила, Хорхор раздал нам по миске супа, в котором плавали куски свежего мяса.
- Забил лучшего оленя, - радушно улыбнулся он.
Сам Хорхор не ел. Видно, чистых мисок не хватало. Сказал бы, я помыла. Или… А вдруг еда отравлена? Я протянула миску обратно.
Хорхор качнул головой:
- Это мясо священного животного. Оно придаст силы для ритуала. Съешьте всё, если хотите спасти ваших друзей.
Пришлось есть, хотя я насытилась, не очистив миску даже наполовину, а вот Микаш доедал уже третью порцию. Обжора!
- Почему эта дрянь на нас не подействовала? - спросил он между сосредоточенным жеванием. - Меречки-эмеречки не вселились, или как их там?
Захотелось высказать, что я думаю о его привычке коверкать "сложные" названия, но голос Хорхора успокоил, как по волшебству.
- Вы отмечены другими духами: маленькая Искательница - мятежным духом перемен, - он легонько коснулся моего плеча и повернулся к Микашу. Тот весь напрягся и скрестил на груди руки. Хорхор снисходительно улыбнулся: - А грозный Разрушитель - сумеречным духом возмездия.
- Очередные бредни, - пробубнил медведь.
Разрушитель? А что? Ему подходит!
- Пойду, подготовлю всё к ритуалу. - Хорхор направился к стене с костюмами и масками.
Я придвинулась поближе к Микашу.
- Что тебя так злит? - спросила шёпотом.
- Ты ведь со мной не разговариваешь? Так, пожалуйста, продолжай в том же духе, - съязвил он, пытаясь отвертеться.
- Нет, ты вчера что-то недоговорил. Выкладывай! - наседала я. Из кожи выпрыгну, но расколю. Как орех.
- Ничего важного, ещё одни суеверные бредни, - он отворачивался и закрывался руками.
- Если бредни, тем более скажи - посмеёмся вместе.
- Это не смешно, а глупо. До нашествия к нам приходила горевестница. Сказала, что когда-нибудь тьма совьёт гнездо в моей душе и я стану проклятьем для людского рода. Мать испугалась, хотела от меня отказаться. Я услышал это в её мыслях и заставил забыть. Помнил только я. В кошмарах видел себя тёмной тварью с разноцветными глазами, сжигал людей на площадях больших городов, сжигал целые села вместе с жителями. А внутри была только ярость и ненависть ко всему живому. - Микаш поднял на меня затравленный взгляд: - Теперь ты меня боишься?
Я вскинула брови. Боюсь ли? Иногда он пугает меня грубыми выходками, ранит резкими словами. Но демонического в нём не больше, чем во мне. Искательница и Разрушитель.
- На меня однажды напал единоверец. Он полыхал гневом и ненавистью, я ощущала их почти осязаемыми. С тобой такого не случалось, даже когда ты разбил себе руки из-за моих слов. Скорбь, гордыню - вот что я в тебе чувствую, но не злобу и не ненависть. - Я придвинулась поближе и взяла его ладонь в свои. Огромная, бугристая от жёстких мозолей, на ощупь шершавая и тёплая. Под моими пальцами она расслабилась и обмякла. - Горевестница явилась на церемонию взросления Вейаса. Это она велела ему добыть клыки вэса, а мне предрекла скорую смерть при родах. Я сбежала поэтому, а не из-за Йордена. Я хотела жить. Хотела увидеть все чудеса Мидгарда, а не умирать от тоски в четырёх стенах с человеком, который никогда меня не полюбит.
Микаш сжал мои ладони. Взгляд лучился ласковым светом, хрупкими, нежными эмоциями. Пожалел меня, надо же!
- Ты не умрёшь. Я буду тебя защищать! - сказал он так пламенно, совсем как влюблённый мальчишка.
Наивный-наивный медвежонок! Я не выдержала и залилась смехом. Микаш отдёрнул руку и насупился, его лицо покраснело.
К нам уже шёл Хорхор с ворохом меховых одежд. Я прикрыла рот ладонью и заставила себя замолчать.
- Вот костюмы для ритуала, - Хорхор разложил накидку из шкуры белого медведя возле чёрной, которую я недавно штопала. Нам вручили по овальной маске: мне белую с тонкой каймой вьющегося голубого узора, Микашу - чёрную, перечёркнутую белыми, похожими на шрамы, зигзагами. - Демоны Северной звезды просачиваются через врата Червоточин во время сияния и меняют лад гармонии мира. От этого у людей начинается безумие. Оно позволяет эмирикам пролезать им под кожу и овладевать телами. Нужно спеть правильную песню и станцевать правильный танец. Он настроит гармонию на изначальный лад и призовёт добрых духов. Они изгонят эмириков и излечат безумие. Играть и петь буду я, а вы - танцевать.
Звучало бредово. Даже по моим скудным суеверным меркам.
- Я не умею танцевать и уж точно не стану позориться в этом! - Микаш отпихнул от себя чёрно-бурую шкуру и встал, нависнув над Хорхором угрожающей громадиной.