- Всё будет хорошо. Отлежишься пару дней и станешь как новая, - успокаивала ворожея. Я закрыла глаза, не в силах смотреть. - Мне тоже было больно, когда отец ушёл. Если бы не Асгрим и не ответственность перед племенем, не знаю, как бы я справилась. Но я верю, что однажды мы встретимся с ним на той стороне леса, и я смогу попросить у него прощения.
- Я надеюсь, мы с Веем встретимся раньше, на этом берегу, а не на том.
Я провалилась в глубокий сон без сновидений. Когда проснулась, стало намного легче. Служанки накормили протёртой похлёбкой из кисловато-горьких трав, заставили выпить несколько чашек отвара с мёдом. Позже заглянул Асгрим и предложил походить по залу, опершись на его плечо, вспоминал, как повредил спину во время смерча. Но моя рана была другой. Как будто крылья отрезали, лишили зрения, слуха и обоняния - всех чувств, а заодно и разума. Апатия съедала все порывы. Если бы туаты не дёргали меня по мелким надобностям, я бы молила костянокрылых Жнецов забрать меня.
Микаша переселили в другой зал и не пускали ко мне. Я не хотела ему зла. Пускай отдыхает и набирается сил, сколько ему надо. Совестно, что я его ударила, зная, что он не ответит, вымещала на нём свою боль. Это неправильно, просто… Пускай он исполнит обещание и оставит меня в покое, чтобы больше не вспоминать никогда!
Через несколько дней я почти выздоровела, храбрилась, хотя на душе было пусто.
- Что мне делать? - спросила я у Эйтайни, когда она поила меня отваром.
- Откуда тёмной дочери лесов знать о замыслах небесных духов? Тебя ведёт более мудрая воля.
Ага, конечно. Почему-то все решили, что я знаю, куда иду, хотя я просто плутаю во тьме. Может, как Микаш, своровать чужую цель?
- Я утратила с ней связь. Раньше всё решал Вей, а я послушно шла следом. Если что-то и предлагала, то только с оглядкой на него, зная, что он подсобит. Теперь я одна, одна я ничего не смогу, сломаюсь, столкнувшись с первой трудностью. Может, мне остаться здесь? Или вам не нужны нахлебники? - я невесело усмехнулась.
Эйтайни зеркально повторила мою улыбку и свесила голову набок.
- Оставайся, сколько хочешь. Просто раньше ты сама рвалась к небу.
- Зачем мне небо без крыльев? Он даже ничего на память не оставил. Только… - я показала ей разбитое зеркальце.
- Хочешь, починю?
Я задумчиво повертела деревянную раму в руках.
- А можешь сделать, чтобы осколки не разлетались?
- Могу, но зачем тебе битое? Оно приносит несчастья.
- Вряд ли. Я же сама ходячее несчастье.
Она поводила над рамой ладонью и вручила мне. Я встряхнула зеркало и перевернула его - ни осколка не выпало.
- Спасибо!
Я прижала его к груди и закрыла глаза, вспоминая маленького демона из сна.
- Когда кто-то из моих соплеменников чувствует себя потерянным, я отсылаю его на священную гору Мельдау. Если провести там три дня, не укрываясь от холода, без воды и еды, то на тебя снизойдёт озарение. Можешь попробовать, только пообещай, что никому не расскажешь.
- Обещаю, - кивнула я.
Это хоть и крохотная, но цель.
На следующий день на рассвете после плотного завтрака я отправилась в путь. Эйтайни показала дорогу на старинной карте и объяснила, как найти гору. Кассочка ждала меня в роще. Мы поехали по узкой, петляющей между круч тропке. Не было бы до этого четырёхмесячного путешествия через весь Утгард, я бы боялась проходить по самому краю пропасти, когда камни выскакивали из-под копыт и беззвучно падали. Если мы с Кассочкой упадём, интересно, тоже звука не будет? Отупение прошло не до конца и способствовало безразличию. Из-за чёрной хандры не радовала ни пронзительная синь неба, такая густая, что кажется, можно черпать ладонями, как воду, ни выспавшееся за зиму солнце, ни сладкий привкус цветения, ни щебет птиц.
Дорога, дорога. Бесконечная. Вечная. Как будто вся жизнь стала ею, и нет больше ни дома, ни родных, ни целей. Вот уже и день на убыль клонится. Только она одна никуда не делась - дорога. Ночь застала возле каменных ворот, увенчанных орлиными головами. Эйтайни говорила, что их глаза украшены огромными рубинами, но сейчас было не разглядеть. За ними - тропа восхождения на Мельдау. Лезть на гору в темноте не хотелось, но Эйтайни сказала, что как только я выйду за пределы подхолмового царства, есть и спать нельзя. Дорога оказалась широкая и пологая, но всё равно я не пускала Кассочку быстрее размеренного шага. Иногда она спотыкалась о камни. Поваленных деревьев не попадалось - и то хорошо.
В горах повсюду лежал снег, стаяло только у подножий, но на Мельдау мы поднялись уже достаточно высоко, а холода не чувствовалось. Кассочка замерла возле хлипкого мостика, переброшенного через ущелье. Что ж, пришла пора расстаться.
Я слезла и расседлала кобылу, надела тёплую малицу вместо плаща. Кассочка тревожно сверкнула глазами. Я помахала ей и зашагала вперёд. Мостик скрипел под ногами, прогибались доски. Вцепившись в канаты, я дошла до противоположной стороны и облегчённо выдохнула. Дорога дальше оставалась такой же широкой. Выше дышать становилось тяжелее, уши закладывало, но было всё так же тепло. Ноги путались, как верёвочные, голова клонилась к груди, глаза слипались.
Подъём вдруг стал крутым. Нужно было идти равномерным цепким темпом, чтобы не съезжать по сыпучке. Тропа сузилась, запетляла между соснами, пока не затерялась в темноте лунной ночи. Пришлось продираться сквозь густой кустарник. Сапоги из грубой кожи защищали ноги от царапин, но я боялась порвать их вместе со штанами. Кустарник упёрся в отвесную стену, сбоку зияла пропасть.
Как вскарабкаться наверх? Зачем я вообще это затеяла? Нашла кого слушать - подхолмовую ведьму! Да она спит и видит, как бы меня извести. Так, хватит! Раз сама пошла, значит, и выбираться тоже должна сама. Я обернулась к полю кустарника. Отступать смысла нет, там меня никто не ждёт - одни тупики. Так почему бы не попытаться одолеть эту стену, если есть хоть малейший шанс, что за ней я обрету цель?
Я переползала с выступа на выступ. В темноте их приходилось нащупывать, полагаться больше на чутье, чем на глаза. Хельхеймская полугодовая мгла - думала, никогда о ней не вспомню, ан нет. Я бестелесный призрак, поэтому не могу упасть и разбиться. Я доберусь, у меня получится. Край стены виднелся наверху, а вот низ - нет! Из-под стопы вылетел камень, руки соскользнули. Удар выбил дух. Я лежала на спине и глотала ртом воздух. Если бы не толстая меховая одежда, точно бы разбилась!
Шок прошёл, голова шумела, тело болело, но ничего не сломалось. Только вот я снова была внизу. Жарко, сердце норовило выскочить наружу. Я сцепила зубы и принялась карабкаться. Пот застилал глаза, пальцы сбивались в кровь, ноги отекли и стали неуклюжими. Мышцы ломило от напряжения. Эта пытка никогда не закончится! Вся жизнь - бесконечное карабканье и падения, пока одно из них не завершится гибелью. Но в этот раз я смогла: подтянулась и выбралась на плоскую площадку. Рассвет разгорался ржавой полосой у кромки горизонта. Я нацарапала на камнях круг и легла внутри. Пыткой было удерживать бодрствование, хотя раньше сражаться приходилось с бессонницей. Может, поступить от обратного? Закрыть глаза и попытаться заснуть, тогда сон уйдёт.
Долгие весенние сумерки уступали ясному дню, отползал к подножью туман. Я проваливалась в бескрайнюю синеву неба и тонула, как в бурливых водах океана, как в глазах Безликого, качалась на волнах беспамятства, уплывала и снова выныривала. От серого камня с красно-жёлтыми и белёсыми разводами исходил жар. Я прела под малицей, но не могла пошевелиться, чтобы снять. Горло пересохло. Живот сводило от голода. Полтора дня без отдыха и пищи. В вышине закричал орёл. Я открыла глаза, щурясь от солнца. Едва зажившие губы снова растрескались, накатывали слабость и апатия. День шёл на убыль. Солнце скрылось. Накрапывал дождь. Я распахнула рот, чтобы напиться каплями, но они оседали на лице. Дул ветер, вдали полыхали зарницы, гремел гром, но здесь, внутри начертанного круга, было безопасно.
Дождь стих, с ним и ветер, занимался новый рассвет. Я не спала, не пила и не ела вторые сутки, сутки лежала неподвижно, врастая корнями в гору, и смотрела в синие глаза Безликого. Откровение не приходило. Может, и не должно его быть? Я лежу в бреду дома, и всё это мне снится! Я никуда не уезжала, не видела сияния Червоточин, не заглядывала в синие глаза Безликого. Никогда! Стоит уже отпустить себя, соскользнуть в пропасть, переплыть Сумеречную реку. Меня ждёт мама на другом берегу. И Айка... Нет, Айки никогда не было. А может, и не ждут. Может, все забыли, и я все забуду: имена, лица, чувства. Всё сотрётся, я стану пустым холстом, пеплом на ветру. Нету никакого перерождения. Мы живём здесь и сейчас. Существует только то, что мы видим глазами и слышим ушами, а больше ничего нет. Мира нет за пределами Ильзара. Этой горы. Синего-синего неба тоже нет. Нет кроваво-алых закатных сумерек и вяжущего язык и разум бреда.
Холста тоже нет, как нет и ветра. Самой смерти нет, как нет рожденья и бодрствования. Я былинка-огонёк. Я живу везде и во всём, вижу и знаю всё. Я существовала испокон веков. У меня не было ни имени, ни голоса, ни даже сути. Незримым духом я бродила по пространствам небытия, пока в звёздном ночном небе не загорелись огни Червоточин. Зелёной полосой, фиолетовой, красной. Зубастой короной пульсирующего света они открывали врата иных миров.
Тайными тропами сквозь них ко мне шли четверо странников: двое мужчин и две женщины, похожие на людей и чуждые миру. Первая женщина сухая и длинная, с жидким огнём в волосах и глазах. Грозная Огненная Уот. Вторая - невысокая, пышная, с толстыми каштановыми косами и глазами цвета юной листвы. Милосердная Мать-земля Калтащ. Третий - коренастый мужчина со смешливыми ямочками на щеках и глубокими тёмными глазами, с волосами цвета водорослей. Повелитель Вод Фаро. Четвёртый - стройный, с тонкими, будто вырезанными в камне чертами. Его иссиня-чёрные кудри стянуты в жгут на затылке, в руках бубен и колотушка. Предводитель чужаков, Высокий Тэнгри, Небесный Повелитель.
Его глаза цвета неба пронзали бескрайние пустоши моего небытия. Он единственный слышал мою музыку: шелест травы, шёпот деревьев, молчание гор, грохот прибоя, журчанье ручьёв, голоса зверей и птиц. Песнь звёзд звучала у него в ушах перезвоном небесного сияния. Он простирал руки и обнимал меня, бил колотушкой в бубен, вторя ритму моей музыки, и отплясывал, как утгардский оленевод. Остальные чужаки повторяли за ним, своей волей облекая меня в плоть, придавали форму воде и суше, даровали моим чадам видимый образ и чувственную суть. Брали в супруги совершеннейших из них, мешали мою кровь со своими грёзами и создавали подобный себе народец - высоких лысых обезьян. Че-ло-ве-ки. Паства. Тоже повелители, преобразователи, рождённые здесь, связанные со мной и связавшие меня с чужаками неразрывной пуповиной. Пока человеки любили и верили в своих создателей, их приходилось любить и мне, поддерживать форму и не возвращаться в гармоничное небытие.
Последним явился пятый гость. Был он чёрен, как бездна, глух и слеп, способный только на злость, ненависть и зависть. Повелитель Теней. Он не слышал моей музыки, не видел танца сотворения, не имел паствы. Он возжелал владений других Повелителей. Высокий Тэнгри говорил с ним, но гость не понимал его, не ощущал то, что привык ощущать. Уверенный, что его обманули, он пошёл на нас войной. Обвивал меня чёрными нитями, рвал на куски твердь, вселял ненависть в сердца человеков. Не вышло. Повелители были сильны, духи сплочены, а человеки чисты помыслами. Вместе выдворили они Теней за мои пределы. Он обозлился и привёл сюда странников из чужих миров. Не все соглашались помогать ему, ибо были среди тех созданий мудрецы, узревшие бурю, но и тех, кто встал на сторону Теней, оказалось достаточно. Он искажал суть, убивал волю, делая рабами. Они научились питаться другими созданиями, заражали и перетаскивали их на свою сторону. Война длилась вечность. Повелители смирились с присутствием Теней во мне. Окончательной победы не будет, потому без борьбы музыка прервётся и мир канет в небытие.
Река времени катила свои воды, смертные жили, умирали и возрождались. Человеки верили ещё истовей, когда боги даровали им свои силы, чтобы те защищали себя сами. У Повелителей подрастали дети - плоть и кровь моего мира, хоть и с примесью чуждого могущества. Вместо родителей танцевали они. Четверо мальчишек в рубахах из белых перьев спина к спине пытались подчинить меня своей пляске, не понимая, что пляшут под мой ритм. Я смеялась над их самовлюблёнными порывами.
Меньший вышел из круга и посмотрел на меня пронзительно синими, как у отца, глазами. Восторженное детское любопытство, пламень в сердце, жажда познать заворожили меня, заставили показать всё, что было сокрыто даже от древнейших. Он смотрел в меня, а я в него. Он рассказал мне то, чего я не знала в безмятежности вечного одиночества. Он танцевал, моя музыка вторила ему, желая подчиниться и изменить незыблемые порядки. Оказывается, это приятно.
Оставшийся без младшего круг распался. Угольные ленты проникли сквозь бреши, вцепились в одного из мальчишек и подчинили себе. Он убил братьев и разрушил всё, что строил его отец. Он протянул щупальца к моему синеглазому мальчику. Они сражались неистово, с горечью и ненавистью, рождёнными предательством родной крови. Один пал поверженный, второй был смертельно ранен и ушёл ото всех, от меня тоже. Мой синеглазый мальчик. Сколько бы я ни звала его, ни искала по пустошам небытия, он не отзывался. Не отзывался он и на зов тысячи тысяч страждущих голосов, что заглушали даже мою музыку. Шаманы и заклинатели, жрецы и книжники искали меня, ловили меня, пленили меня повсюду. Они опутывали меня сетями, ранили меня ножами, надеясь кровью моей добиться его возвращения, но всё было тщетно.
Он появился недавно - высокий хмурый мужчина в чёрной мантии. Нарёк себя Духом огненным. Он жаждал меня больше всех, и его желание способно было стать той искрой, что разожжёт пожар. На юге он живёт, за мощными стенами, в древнем городе на краю погибели. Мне нужно туда, к нему, он укажет путь, он уже ищет меня!
Но сейчас ко мне идёт другой, мой тёмный разноглазый суженый. Беспрепятственно проникает в мой защитный круг, плоть от моей плоти, суть от моей сути. Он садится возле меня на колени, приподнимает мою голову и прикладывает к растрескавшимся губам флягу.
Вода потекла по губам на подбородок, но в рот не попала. Сильные руки встряхнули меня, заставляя глотнуть.
- Пей! - голос полнился глухой яростью. Хотелось смеяться, как и всегда, когда он глупо злился или также глупо пытался понравиться. - Пей, ну пожалуйста!
Вода стала солёной, прочистила слипшееся горло. Я закашлялась и с трудом разлепила веки. Изрезанное разводами теней в закатных лучах лицо Микаша выглядело жутким. Столько синяков и ссадин. Неужели это я сделала? Когда утолила жажду, Микаш убрал флягу и притянул меня к себе.
- Я не должен был оставлять тебя. Прости! Столько дней в горах без еды и воды, да ещё после болезни - немыслимо! Я...
Я залилась режущим горло смехом. Голову будто стянуло тисками. Стало дурно, и я едва не потеряла сознание. Микаш ещё раз встряхнул меня. В рот потекла новая порция воды.
- Перестань себя изводить! Я знаю, как больно, когда уходит кто-то близкий, но ты должна научиться жить без него. Жизнь - одинокий путь. Ты сильная, ты сможешь!
Он несносен. Я отдышалась и пробормотала:
- Смогу... Одна... Уходи... Ты обещал...
Руки Микаша напряглись. Губы плотно сжались.
- Я не Сумеречник, чтобы держать своё слово, - он повернулся ко мне спиной. - Ты ослабла и бредишь. Забирайся, я отнесу тебя к туатам. Не упрямься. Должна же у тебя остаться хоть капля здравого смысла.
Не отстанет. Пришлось согласиться, хотя даже висеть у него на спине было тяжело. Голова шумела, норовя опрокинуть обратно в беспамятство. Слабость никак не отступала. Микаш с кряхтением поднялся. Я положила голову ему на плечо и закрыла глаза. Как собирается со мной по стене спускаться? Но он шёл, легко, размеренно, будто по ровной земле, спина вздымалась в такт глубокому дыханию.
- Не тяжело? - спросила я, подавляя зевоту.
- Ты как пушинка. - Даже пушинка на высоте весит немало. - Каждому даётся ноша по плечу. Я согласен нести свою до конца, даже если она переломит мне хребет.
Нашёл себе ношу на мою голову. Он перехватил мои ноги поудобнее. На лицо падали мокрые снежинки. Надо же, снег посреди травника, ближе к подножью, а не на вершине, где должен лежать ледник. Вот бы Вейас удивился. Вейас... Не буду марать память о тебе дурацкими тревогами. Твой выбор - уйти, и я его уважаю. Я научусь жить одна, но ты всё равно останешься в моём сердце самым дорогим и близким человеком в Мидгарде. Надеюсь, мы ещё встретимся помудревшими, способными открыться друг перед другом, а до тех пор я буду ждать.
- Эй, принцессочка, не спи! - вырвал из забытья голос Микаша.
Он опустил меня на землю под одинокой разлапистой сосной, которая закрывала от ветра и снега.
- А где стена? - спросила я, разглядывая хмурое небо с летящими по нему мокрыми хлопьями.
- Никакой стены я не видел. Тропа была лёгкой.
Микаш укутал меня в свой плащ, достал из-за пояса ещё одну флягу и влил мне в рот куриный бульон с протёртыми овощами и манной крупой. Пища лезла обратно, обжигая глотку, но рвотные позывы в конце концов прошли. Становилось легче.
- Ты их себе придумываешь - стены. Зачем? Будто смерти ищешь, причём самым изуверским способом.
Слабость отступила. Теперь я хотя бы могла произносить фразы длиннее трёх слов.
- Я бы хотела родиться мужчиной. Сражаться. Путешествовать. Не оглядываться на суетное, на людей, которые меня оценивают, с неприязнью ли, или с добром, неважно. Мужчины могут быть собой, а женщины обязаны быть лишь их тенью, думать лишь о красоте и кротости. А я хочу светить, хочу чувствовать, хочу быть свободной в каждом порыве и выбирать сама: что, когда и с кем.
- Ты непохожа на мужчин.
- Из-за того, что я слабая и вечно ною? Я изменюсь. Даю себе зарок. Больше никогда, - я подняла ладонь с растопыренными пальцами к небу. Мокрый снег холодил её ледяными поцелуями.
- Нет. Ни тогда, когда ты притворялась, ни сейчас ты не похожа на мужчину. В тебе слишком много женского. В походке, манерах, в том, как ты выбираешь слова, во взгляде, в запахе. Не видел ни одной женщины, которая была бы больше женщиной, чем ты.
- Ты видел много? - я устала на него злиться, смеяться над его речами тоже. - Ничего. Я и женщиной выживу, одолею любую гору, а если не смогу, то что ж… так тому и быть. Я больше не боюсь.
- Какая следующая?
- М?
- Какая следующая гора? Куда собираешься дальше? Домой в Ильзар?
- Тебе зачем? Потащишься за мной до самого замка? Смешной! Ты мне не нужен. Я справлюсь, даже если ты бросишь меня под этой сосной, а куда пойду дальше - не твоё дело. Не буду больше никому верить, чтобы не разочаровываться после. Только в себе. Но я и это переживу.
- Ты пойдёшь за новым мифом, я знаю. И никогда тебя не брошу, как бы ты ни сопротивлялась.
Я устала. Без толку.