Мы прогулялись по узким улочкам Гартленда до набережной. В порту на нас косились пропахшие рыбой и водорослями рыбаки и засаленные до самых костей матросы. Микашу достаточно было грозно зыркнуть и чуть откинуть полу плаща, показывая притороченный к поясу меч, и все тут же отворачивались. Причалы для рыбацких лодчонок на отмели закончились, море из лазурного стало тёмным, дно ушло на глубину, здесь швартовались большие торговые суда. Волны бились об мощные борта, солёные брызги долетали до нас, заставляя кутаться от холода. Суетились носильщики, спешили распорядители в дорогой одежде. В сопровождении дюжины воинов мимо прошёл военный капитан в бело-зелёной форме Норикии. Компания замерла, разглядывая нас.
- Достань подвеску, - шепнула я Микашу. Так Вей отваживал любопытных гостей.
Микаш вынул из-за пазухи родовой знак и повертел им в ладони. Воины отвернулись и пошли своей дорогой. Правильно, с Сумеречниками лучше не связываться.
Снова началась отмель c утлыми лодчонками, полузатопленные, заброшенные остовы, и, наконец, песчаная коса пляжа с наступающим сосновым лесом. Смолистый с солью запах кружил голову, наполнял лёгкостью. Пусто, людей нет. Верно, для купания слишком рано. И хорошо!
Я стянула сапоги и вручила их Микашу. Он наблюдал, как я мчусь по мокрому песку, утопая в нём пальцами. Набегал прибой, мышцы сводило от ледяной воды. Я кружилась и кружилась, впитывая в себя солёные брызги и холодные порывы ветра. Кричала от воодушевления, как чайка, и не думала, какой безумной кажусь со стороны. Я такая, я мечтала об этом всё время. А больше ни о чём!
- Куда дальше? - спросил Микаш.
Я устала сходить с ума и легла рядом с ним на песок, колючий от палых сосновых иголок.
- Не знаю, - не хотелось разговаривать и думать. - Зачем тебе?
- Надо спланировать путешествие: сколько провианта взять, где останавливаться, до какой поры успеть в нужное место, - занудливо вещал он. - В таком деле нельзя быть беспечным.
- Планы - напрасная трата времени. Я планировала выйти замуж за Йордена, нарожать ему детишек и жить в счастье и согласии до самой смерти. Йорден планировал отравить меня и сделать хозяйкой свою любовницу-служанку. Отец планировал выдать меня замуж, сделать Вея рыцарем и отправиться в поход в Элам. Ты планировал всю жизнь пахать землю в своём селе. Как его?
- Остенки.
- Да. Хоть один из наших планов сбылся?
Микаш горестно вздохнул:
- Твой брат станет рыцарем.
- Разве что. Но Вей всегда был лучшим. А мы так... объедки с хозяйского стола. Вряд ли чего добьёмся, вряд ли найдём себе место в этом мире. Но с другой стороны, может, весь мир - и есть наше место. Пойдём по дороге, и она сама выберет, в какой край нас завести.
Микаш смотрел туда, где вода встречалась с небом. Узкая полоса то появлялась, то исчезала в белой дымке. Может, кое-что стоит ему сказать?
- Эльбани.
- М-м-м? - Микаш перевёл на меня задумчивый взгляд и поправил упавшие на лоб волосы.
- Маленькое графство на юге Норикии. Там нет гор, холода и полугодовой мглы.
Микаш скептически выгнул брови.
- А ещё там гнездятся Странники.
Микаш потянул меч из ножен и провёл по лезвию пальцами, проверяя остроту.
- Если не хочешь, можешь не ехать, - я придвинулась поближе и положила голову ему на грудь. - Ты свободный человек.
- Уже - нет, - едва слышно пробормотал он.
Глава 27. Отравленные грёзы
1527 г. от заселения Мидгарда, Эльбани, Норикия
Путь на юг оказался легче и вместе с тем сложнее, чем тот, что мы уже прошли. Я так и не сказала Микашу, куда мы идём. Боялась, что он посмеётся и я разочаруюсь. Останется только сесть на землю, пустить корни и превратиться в сухое дерево с крючковатыми ветвями.
Я упросила Микаша возобновить уроки фехтования и владения даром, заставляла его гонять меня до седьмого пота. Через силу впихивала в себя еду. Микаш
лыбался, мол, здоровею, щёки розовеют, тело не такое прозрачное, но я старалась не ради этого. Я хотела стать сильнее и самостоятельней.
Мы добрались до границы с Норикией к началу лета. Большую часть денег пришлось отдать за карту этого зажиточного королевства. Цены здесь были выше, а люди менее охочи помогать незнакомцам. Без гербовой подвески нас бы не пустили ни на ночлег, ни на большой Сальванийский тракт, где повсюду были натыканы дозорные башни и проверяли дорожные грамоты, ни за городские стены, где стража взимала грабительскую пошлину и придирчиво оглядывала нашу износившуюся одежду.
Гербовая подвеска давала право на Охоту, правда, нанимали нас редко, платили скудно и всё время пытались обжулить. Ни во что орден не ставили!
К середине лета мы были уже в Эльбани. Провинция располагалась ближе к Лапии, чем я думала, в центральной части страны. Мы вдоволь нагулялись вдоль поросших дягилем заболоченных берегов рек, заливных лугов и изумрудных каналов, обрамлённых тенистыми лиственными лесами. Мы обыскали с две дюжины кладбищ и спалили несколько склепов с гнездовищами Странников. Весело провели время, только истратили все деньги и еду. Нужно было искать работу.
Мы спрятали оружие и въехали в живописную деревеньку: аккуратные, будто игрушечные дома окружали пышные сады, улицы расчерчивали идеально ровные дорожки, по которым даже поджарые светло-бурые коровы ходили строем. Микаш устроился помощником у зажиточного виллана: таскал тяжести, мастерил хлев для скотины. Он часто брался за подсобные работы: то у кузнеца, то у плотника, то у мельника мешки носить. Многое умел, а что не умел, схватывал на лету. Я завидовала ему чёрной завистью.
Хозяюшки плотоядно поглядывали на него и облизывались, кто-то даже просил оставить бродяжничество и обзавестись семьёй. Дурочки не понимали, что он Сумеречник - не по их честь. Увидели бы его силу, испугались бы. Впрочем, мне-то какая разница? Пускай уходит, если хочется!
Я уговорила Микаша взять меня на лёгкую "принеси-подай" работу, но получалось из рук вон плохо. Я не так держала доски, путала инструменты, неправильно говорила, где криво прибит насест для кур. Микаш раздражался и обзывал легкомысленной сказочницей. Ага, ещё бы добавил: дура, бесполезная нахлебница! Когда я едва не сломала себе ногу, уронив на неё тяжёлую доску, на меня наорали и отправили гулять.
Я сбежала к реке, размазывая по лицу слёзы. На берегу, в просвете между смыкающихся кронами тополей, женщины полоскали бельё. Краем уха я услышала, что они готовятся к богатой свадьбе и ничего не успевают.
- Я могу вышить красивые узоры на платьях и скатертях.
Меня одарили удивлёнными взглядами.
- Ты же мальчик, - ответила высокая, иссушенная временем женщина, мать невесты, должно быть.
Я сжалась, поняв свою оплошность. Женщина подошла и приподняла моё лицо за подбородок, внимательно вглядываясь.
- Есть нечего, да?
Я покивала.
- Ну садись, покажи своё искусство, а мы решим, чем тебе отплатить.
Я выспросила, чего они хотели, рисовала на песке, выбирала нити из тех, что были. Это не ярмарка в Кайнавасе - скудность средств придётся искупать искусностью. Мои ладони огрубели за время скитаний, пальцы закостенели и потеряли гибкость, воображение не вспыхивало яркими образами, не хватало усидчивости. Я принудила себя, вспоминая, как Микаш обозвал меня неумехой неуклюжей. Неделю работала в светлице большого дома не покладая рук. Глаза слезились от разноцветной ряби, голову ломило, пальцы исколола до крови. Женщинам понравились и мои северные цветы, и красный орнамент обережной вышивки кундцев, и даже вилланские мотивы: куры, кролики, козы. Мне щедро заплатили и вручили в придачу большой каравай.
Микаша с поседланными лошадьми я нашла за околицей. Он уже был готов ехать и ворчал, что я задержалась. С видом превосходства я показала добычу. Денег было даже больше, чем заплатили за постройку хлева. Микаш осмотрел мою исколотую ладонь и недовольно поджал губы:
- Если тебе нужно было больше денег, я бы заработал больше. Зря себя выдала.
- Не то, чтобы по нашему следу шли ищейки, - я вырвала у него руку и забралась в седло. Микаш тоже.
Устав ждать, Беркут потянулся вперёд, мой Лютик затрусил за ним.
- Это не значит, что можно вести себя легкомысленно. А вдруг нас сдадут лихим людям? Да мало ли что может произойти!
- Хватит кудахтать! - рявкнула я. - Ты просто завидуешь, что я смогла заработать больше. Признай: я тоже кое на что гожусь!
- Годишься, чтобы в неприятности влипать; ещё как годишься!
- Знаешь что?
- Что?
- Обойдусь без тебя. А ты делай, что хочешь, без моих неприятностей!
Я вжала пятки в бока Лютика и ускакала прочь. Микаш не погнался следом. Вечером я остановилась в небольшой буковой роще и с огромным трудом развела костёр. Но смогла же! Всухомятку жевала каравай, греясь у пламени, и не заметила, как начала глотать слёзы. Почему Микаш не мог меня похвалить? Гадкий глупый медведь! Вейас бы понял, Вейас бы оценил, Вейас бы обнял и не отпустил. Как я по нему скучаю!
Я затушила костёр, водрузила вещи на Лютика и побрела вместе с ним на огонёк мощной телепатической ауры. Дорога здесь была всего одна, полная луна хорошо освещала округу. Я вышла в низину, тихонький закуток за ольховыми зарослями, прокралась на цыпочках и осторожно выглянула из-за кустов. Микаш сидел у костра спиной ко мне и точил свой меч шлифовальным камнем, высекая искры.
- Лайсве? - прошептал он как молитву.
Видел ли, почувствовал ли? Он такой одинокий. Хочется прогнать, как приблудную собаку - камнями, чтобы нашла других, более достойных хозяев, но без него у меня никого нет. Между нами образовалась порочная связь, оборвать которую уже не получалось.
Я навязала Лютика пастись и распаковала вещи. Микаш убрал меч и безотрывно смотрел на пламя. Я положила ему на колени "мышью побитый", как он выражался, каравай, обняла со спины и спрятала лицо у него на плече. Его рубашка промокла от моих слёз. Микаш взял мою ладонь в свои и по одному прикладывал к губам исколотые пальцы. Выражать чувства без слов у него получалось намного лучше. Если бы он сейчас опрокинул меня на одеяла, стянул одежду и взял, я бы не сопротивлялась. Порой мне до одури хотелось его, каким бы ужасным грубияном он ни был, но как и всегда он не зашёл дальше невинных ласк. Самый благородный из мужчин, он сторожил мой сон, а потом я его.
Я предложила ехать дальше на юг в Ланжу, как будто только в голову пришло. Оттуда до Эскендерии было рукой подать. К началу осени мы миновали невысокую горную гряду и оказались в унылых знойных степях. Микаш приободрился, увидев родной пейзаж, а я не привыкла к лысой и плоской земле, без деревьев и возвышенностей. Серебристое море ковыля волновалось на ветру, редкие птицы вспархивали из-под копыт. Чем дальше, тем суше травы и чернее выжженная земля. С севера дули пронизывающие осенние ветра, от которых нельзя было укрыться ни в перелеске, ни в ложбинке меж холмами.
Лошади тащились едва-едва. Даже Беркут больше не гыгыкал, спотыкаясь и чуть не падая. Микаш чудом держался в седле.
- Ну же, скотина, до речки дойдём - передохнешь, - прикрикнул он. - Всего ничего осталось.
Беркут горестно вздохнул и поплёлся дальше.
- Здесь, - скомандовал Микаш и спрыгнул на землю.
Где-то там или где-то тут, какая разница? Я тоже спрыгнула.
- Расседлай и своди коней на водопой. - Микаш махнул рукой в сторону. Реки видно не было, только сыростью тянуло и тиной. - Я пока поищу, из чего можно костёр развести.
Я потащила лошадей к берегу на верёвках. Он был такой крутой, что пока не станешь на край, не разглядишь обрыва. Лютик сошёл спокойно, а затейник Беркут сел на попу и съехал вниз, едва не опрокинув меня в воду. Придурковая скотина, правильно Микаш ругается!
Вода в реке была мутно-жёлтая. Лошади цедили её сквозь зубы - ничего лучшего в округе не наблюдалось. Когда они напились, я отвела их в лагерь, взяла котелок с полотенцем и вернулась к реке. Воду процеживала через ткань, чтобы отсеять песок. Выходило долго. Я почувствовала на себе взгляд и вздёрнула голову. На противоположном берегу сидел тощий светловолосый паренёк в обносках и процеживал воду сквозь полотенце.
- Эй, ты кто? - спросила я.
- Эй, ты кто? - эхом отозвался он и поднял на меня кристально-голубые глаза на измождённом, обветренном лице. Моё отражение в зеркале. В руках полотенце, алое не от песка, а от крови. Сердце ухнуло в живот, к горлу подступил тошнотворный ком.
Я подскочила, и оно за мной. Побежала, и оно побежало в противоположную сторону.
- Микаш! - звала я, будоража коней.
Его нигде видно не было. Я вздохнула поглубже и закрыла глаза, сосредотачиваясь на внутреннем зрении. Искала льдисто-голубую ауру со стальным прожилками, тяжёлую, будто налитую свинцом. Никого тут больше не было, ничего не мешало. Я ощутила Микаша вдалеке, на границе того расстояния, которое охватывали мои способности. Возвращался. Я побежала ему навстречу. А, пожитки, неважно! Лишь бы самой ноги унести.
- Чего как сайгак по пшенице скачешь? - недовольно поинтересовался Микаш.
- Демон. Доплер. Он скопировал меня, - сбивчиво объясняла я, размахивая руками и пытаясь унять тяжёлое дыхание.
- Где? - он нахмурил брови.
- У реки, на противоположном берегу. Скорее! - я дёрнула его за локоть, Микаш едва не выронил охапку с трудом добытых коряг.
- Спокойно! Если бы он хотел напасть, то напал бы ещё там, - он направился вперёд. Я следом, едва поспевая за размашистыми шагами.
В лагере всё было тихо. Лошади щипали пожухлую траву и даже не повели ухом, когда мы приблизились. Микаш кинул дрова на землю и пошёл к реке. Я старалась не отставать.
- Я ничего не чувствую, - Микаш развёл руками. На противоположном берегу было пустынно. Поднимался туман, предвещая скорые сумерки. - Какая хоть у него аура?
- Я тоже его не почувствовала, - я потупилась. - Но он точно был!
- Может, тебе привиделось от усталости и жажды. Попей воды, погрызи сухарей и ложись отдыхать. Я сам всё сделаю.
- Мне не привиделось! Ну может, и привиделось, но не от усталости! - я опустила взгляд на мутную воду. - У него полотенце было в крови. Как думаешь, это не значит ничего плохого? Иногда жены воинов видят себя стирающими окровавленные рубашки своих мужей, а потом приходят известия об их гибели...
- Бабские суеверия. У тебя и мужа нет, - Микаш побрёл наверх. Я за ним.
- Но у меня есть Вейас, отец... и ещё ты.
Микаш обернулся так резко, что я едва не упала. Он перехватил меня за талию и вытянул наверх.
- Есть. Вроде как, - закончила я.
- Не переживай. Никакая зараза меня не возьмёт, - отмахнулся он и поспешил к лагерю, словно стремился от меня убежать.
- Считаешь себя неуязвимым? Зря. Помнишь, как тебя вэс в лабиринте потрепал?
- Но я ведь выжил.
Я потупилась. То была чистая удача, и совсем не его. Больше Безликий не поможет. Микашу нужно научиться беречь себя, только как объяснить, чтобы он послушал? Был бы на моём месте кто-то поумнее.
Мы развели костёр, которого едва хватило, чтобы подогреть воду. Мы поели и улеглись спать.
Первый сон Микаша
Ласково припекало летнее солнце. Пахло разморёнными зноем травами, сладкими и терпкими одновременно. Микаш катал между зубами колосок мятлика и лениво наблюдал за пасущимися на лугу козами.
- Матушка поесть передала, - послышался звонкий голос.
Мелькнуло льняное платье, взметнулись толстые косы, на светлой макушке венок из одуванчиков.
Она опустилась рядом. Не глядя на неё, Микаш откусил краюху свежего каравая и поднёс к губам кувшин. Капли холодного молока перетекали с уголков рта на подбородок и падали за пазуху. Хорошо-то как! Он почти забыл, что так бывает.
- Я тебе подарок сделал, Одуванчик, на день рождения. Держи, - Микаш протянул ей куклу из веточек.
- Шутишь, что ли? - заговорила она насмешливо. - Мне не пять лет!
От её смеха у него всегда душа в пятки уходила. Микаш медленно повернул голову:
- Лайсве?
Она была так красива, что аж дух захватывало. Глаза горели хитринками, щёки румянились здоровьем, тело округлилось приятной женской полнотой.
- А кого ты ждал увидеть? Здесь только ты и я, одни во всём мире.
Микаш приподнялся на локтях. Она придвинулась ближе и провела пальцем по его губам. Он дышал глубоко, кровь обращалась в огонь и стучала в висках. Как же тяжело с этим бороться!
- Не играй со мной, - Микаш перехватил её запястье и попытался оттолкнуть.
- А для чего ты мне игрушки даришь?
Она вспорхнула ему на колени и придвинула лицо пьяняще близко. Глаза потемнели, стали более насыщенного оттенка, закрыли собой солнце и небо. Палец проделал путь от подбородка до завитков волос на его груди, торчавших из сбившегося ворота рубашки.
- Разве не для этого? - розовые губы дрожали, как лепестки мальвы. Манили. Поцелуй обжёг, закружил голову.
Её ножки сомкнулись у него за спиной. Она вдавливалась в него, терзала рот. Настолько хорошо, что даже больно. И хочется до безумия!
Быть того не может.
Микаш дёрнул головой и открыл глаза.
- Проснулся? - послышался ехидный голосок. Лайсве рылась в вещах, отвлеклась и в упор взглянула на него: - Ты стонал. Что снилось?
- Кошмар.
- Ага, поэтому твой дружок весь взбудоражился? - засмеялась она.
Микаш скривился и подскочил на ноги так резко, что даже голову повело.
- Иди ты, знаешь куда?! Я долго терпел твой склочный нрав и смех без причины, но сейчас ты перешла все границы. Можешь и дальше возвышаться в своих глазах, издеваясь над другими, только меня от этого уволь!
Он не знал, чего хотел добиться своей тирадой. Не станет же Лайсве перед ним извиняться. Она никогда себя этим не утруждает, даже когда признаёт вину.
- Надо же, какой чувствительный! - она ущипнула его за плечо и залилась гнусным смехом.
Последняя капля переполнила чашу. Микаш подхватил плащ и зашагал прочь. Нет, на этот раз он не вернётся!