В зал наконец стали запускать народ. К креслам потянулись зрители постарше, публика помоложе стянулась к сцене и выражала полную моральную готовность подпевать, танцевать и орать до хрипоты, поддерживая своих кумиров.
Все так знакомо…
И привычно замирает сердце от первых аккордов гитары…
Мы о завтра думать не будем -
Можем позволить.
Два бокала, вишня на блюде,
Двое нас, двое.
Светотехники не подвели - не успели отзвучать последние слова, как из полутьмы на сцене проросли два языка огня, дрогнули… качнулись навстречу друг другу… и переплелись, слились воедино. Двое, двое…
И в одну сливаются тени
За темною шторой.
Мы до завтра оставим сомненья,
Доводы, споры.
Пламя вновь распадается на два огня - нет, два человеческих силуэта, и призрачный юноша с невесомой девушкой, взявшись за руки, кружат, не в силах оторвать друг от друга глаз.
Мы поймали в пригоршни ветер,
Синюю птицу.
От него ли, - мы не заметим, -
Дрогнут ресницы?
Нарисует рассвет нежный профиль,
Волосы, руки.
Поцелуй наш горек от кофе -
Не от разлуки…
Ясный голос несся над затихшим залом, и люди светлели лицами. То ли радуясь за неизвестных влюбленных из песни, то ли вспоминая свое обретенное счастье…Лина машинально провела ладонями по щекам, и с удивлением ощутила влагу.
Эмпат… несчастный. Растревожил.
Но долго грустить зрителям не дали.
Замолкшая было гитара как-то озорно-легкомысленно выдала пару веселых аккордов, и по зрительному залу словно прошла волна - ноги сами собой срывались в притопывание, а губы неудержимо расцветали улыбками. Усмехнулась и Лина. Группа выдавала уже известную песенку про чародея-неумеху и героя, который прятался в кустах от влюбленных слоних и прочих дам.
Неизвестно, использовал на этот раз Лешка эмпатию или нет, но заведенный зал хохотал уже на втором куплете, а на пятом, после того, как в дело включилась та самая слониха, народ уже стонал. Звезды-конкуренты, поначалу еще высокомерно морщившие носы на песни молодой группы (всем известно, что "на разогрев" лучших не зовут), забыв о надменности, смеялись вместе со всеми. Лина сама видела, как горделивая Эль Дива, кумир плазмосети, забыв о тщательно наведенном макияже, вытерла слезы вместе с тушью, пудрой и румянами… и ничуть по этому поводу не расстроилась. Рядом привалился к стенке мэтр эстрады Макс Галкин… Согнулся в три погибели конферансье…
А через несколько секунд по сцене забегали световые волны - осветители, в конце концов, тоже люди. Вот и не удержались.
Это был успех.
- Зачем ты пришел? - пепельные глаза смотрели устало.
- Не догадываешься?
Если мы правда одно и то же, должен бы догадаться…
- Курс гадания я завалил, - без улыбки признался альтер-Дим. - Так что с прогнозами всегда были проблемы. Зачем пришел? Работы мало?
Странный у него тон. Почти враждебный. И этот испытующий взгляд… Сколько он прожил тут, что передумал? И что думает о своей второй версии?
- Я сдал гадание, - вдруг сказал Вадим. - На "нормально". Погрешность прогнозов - пятнадцать процентов. Только времени отнимает много…
Альтер-Вадим не шевельнулся.
- У меня есть девушка. Иринка. И работа. Я - не ты, понимаешь? Ты можешь успокоиться, история не повторяется.
Он угадал. Неподвижное лицо Вадима-второго как-то… оттаяло.
- Хорошо бы. Но все же… Зачем ты здесь?
Алекс. Дай-имоны. Ян. Регенератор. Он должен знать.
- Хочу твою память.
Черное платье с золотой каймой по подолу. Волосы черной волной. Золотой цветок у гребня. И кастаньеты.
Словно облитая темнотой, гибкая фигура замерла у края сцены.
Звон гитары. Ни движения - только чуть шевельнулась туфелька у подола. Легко стукнул каблучок.
Новый аккорд. И снова - лишь стук каблука. Резкий звук кастаньет словно оживляет статую - по телу пробегает дрожь, девушка гибко-плавно поводит плечами…
И точно буря срывает ее с места.
Юбка стала вихрем, волосы бурей, улыбка на смуглом лице - молнией, манящей, но опасной, опасной, но бесконечно притягательной…
Смотри на меня. Смотри только на меня. Смотри - и помни.
Телу жарко, сердцу тесно, и сцена, кажется, сейчас раскалится под ногами. Горячо. Нестерпимо, невозможно горячо.
Прекрасно.
Кажется, ничто не может остановить этот оживший вихрь. Кажется… Кажется, в теле что-то плавится. Кажется, феникс раскрывает крылья и поднимает над землей…
И тело живет своей жизнью, живет музыкой, живет!
А потом обрывается музыка.
И ты остаешься на сцене в кольце ножей, с сумасшедше довольным Фениксом…
И гадаешь, как это вышло.
Вот это да! Как же это вышло?
- Лина! - одними губами говорит Леш. - Лина, неужели?
Его голос почти не слышен, шум зала накатывает и глушит, но она понимает. И одновременно - не понимает. Это невозможно! Девушка медленно опускает края шали, недоверчиво глядя на серебристый блеск под ногами - свои ножи.
Блокировка. Чары, ограничивающие ее магию, чары, снять которые даже Стражам было не под силу… они просто сгорели, неведомо почему?
А зал беснуется, выкрикивая "бис" и "браво". Лешкины штучки?
Феникс нетерпеливо дергает руку хозяйку за руку, и в машинально раскрывшейся ладони возникает еще один нож. Острый блик, знакомая теплота и тяжесть…
Правда… Это правда.
- Бис! Бис!
Улыбка замерла на губах. Преисподняя, Феникс, ты что творишь? Обрести силы - здорово и замечательно, но другой момент выбрать можно было? Не такой, когда хозяйка на виду у тысячи с лишним человек? Что случилось, кто пережег чары, она узнает потом. Сейчас - надо как-то отвлечь толпу.
Лина озорно улыбнулась и вскинула руку, прося тишины. Леш понимающе отозвался аккордом гитары… и стало тихо.
Хотите бис - будет!
Цветные облака закружили вихрем. Дим невольно отвел глаза от дикой пляски - было в них что-то такое… отчего в момент заломило виски. Пришлось сосредоточиться на лице двойника.
Тоже не сахар. Серый пепел вдруг стал льдом. Тяжелым таким.
- Повтори?
Тон такой, что сама собой промелькнула мысль - а так ли уж нужен этот разговор и это "наследство"? ЭТОТ Вадим, пусть и свергнутый правитель, почти раздавленный грузом своей вины, пусть бесплотный и заключенный в этой небесной полутюрьме…а все-таки было в нем что-то такое, что Дим в себе не ощущал. Какое-то королевское величие, властность какая-то.
И, может быть, именно это помоглоему когда-то справиться с дай-имонами.
Нет. Никуда не денешься.
- Мне нужна твоя память.
- А я думал - послышалось… - усмехнулся хозяин барьера. - Бредово звучит. Прямо по-лешкиному. Раньше… - он вдруг замолк, и улыбка ушла с потемневшего лица. - Объясни.
- Чтобы знать.
- Зачем? - лед уже обжигал, - Любопытно стало? Острых ощущений не хватает? Слишком благополучной жизнью живешь? Или охота в повелители, а не знаешь как? Что тебе надо?
Двойник не повышал голоса, но Дим на секунду ощутил себя щенком, которого ткнули носом в лужу. Ухватили за ворот и ткнули: не глупи.
Потом пришла злость. Он успел ухватить ее за хвост - двойнику за его непростую жизнь в этом цветном гробу можно многое скостить - но она все-таки вплелась в голос горячей ноткой.
- С чего бы такие вопросы? По себе судишь или есть что скрывать? Оставь свои тайны при себе, мне не они нужны.
- А что?
- Я должен знать про все! Про дай-имонов знать, чтобы не дергать Лешку каждые пять минут, про союзников этих, настоящих и будущих, чтобы сообразить, что, черт возьми, все-таки можно сделать… про врагов… про то, где ты споткнулся, демон возьми, чтобы не вляпаться! Ты хотел все исправить, так давай исправлять, пока еще можно. Вместе исправлять.
Он замолк, и снова навалилась давящая тишина. Дим неожиданно осознал, что невольно повысил голос… Вместо разговора получалась перепалка.
Паршиво.
Двойник молчал. Сказать нечего? Но он молчал и смотрел, не двигаясь. В этой неподвижности было что-то от хищника…
Стало не по себе. Нет, не страшно. Скорее, стыдно, что ли. Двойник, что б он там не натворил, уже расплатился. Отказаться от будущего, от собственной жизни, от тела, добровольно сотворить эту радужную жуть и запереться в ней, чтобы дать миру немного дополнительного времени. А тут еще альтер-эго является с упреками и претензиями.
Есть что скрывать… ты бы на его месте хотел душу выворачивать?
Перед чужим человеком. Не собой, а чужаком, с твоим лицом и твоими глазами. У этого лже-тебя благополучная жизнь… спокойная, твоими стараниями… и не висит на плечах никаких кошмаров. И он должен сделать то, что не смог ты сам. Кто послабей - возненавидел бы такого "чужака". Неужели ничего не выйдет.
Или…
- Ладно. Похоже, я зря пришел.
Тишина.
- Мне тут первое время тоже часто орать хотелось, - вдруг вздохнул Вадим-двойник. Очень по-человечески. - Слишком тихо. Глухо так… Сядь. Ты уверен в том, на что напрашиваешься? Подожди. Не отвечай. Ты, если видишь дым, о чем думаешь? Костер, варенье, сигареты? А мне видится Париж. Драконы над Сеной… Эйфелева башня тает в драконьем пламени. И кристаллы на мостовой. Туристы еще успели увидеть драконов и кристаллы достать. Записать уникальное зрелище. Кристаллы жаропрочные… их так в камень и вплавило. Надолго…
За спиной двойника цветной вихрь вдруг на мгновение соткался в багрово-жаркое полотно. Из него будто протаяла спаленная улица в изломанных остовах зданий, быстрые тени в дымном небе и тающая башня. Ни одного человека, вместо машин дымные факелы или лужи, проплавившие асфальт. И россыпь искр - кристаллы. Те, что должны были стать памятью…
Дим сглотнул ком в горле.
- Послушай…
- Подожди, - картина погасла, будто выжженная, пепельные глаза снова смотрели на Дима, - Тебе действительно все это надо? Лешка и тот не хотел памятью делиться. Слишком уж веско по мозгам дает, обоим.
- Что ж он тогда так?
- Как? Не знал он, что так выйдет. И я не знал. Недоучки мы оба. Энергии полно, а знаний не хватает. Все случайно вышло…
- Почему - недоучки? - осторожно спросил Дим. Кажется, контакт начинает налаживаться.
- Обучение не закончили. Ни я, ни он. Не до того стало…А ты доучился?
- Почти. Минимум на Стража уже сдал, сейчас и университет заканчиваю.
Пауза.
- Университет… - раздумчиво повторил альтер-Вадим. - История? Медицина?
- В некотором смысле. Психология.
- А-а… - в сером пепле словно промелькнуло что-то недосказанное, неуловимое. - Детская?
Так-так… Кажется, это у них тоже общее. Но это уже не тревожило, не раздражало.
- Интересно. И странно…
- Что?
- Я иногда думал, как бы все сложилось, не будь дай-имонов. Был там и этот вариант. Не худший. И отец жив. И мать… А Зайка?
- Кто?
- У тебя есть младшая сестра?
- Есть. Маринка. Та еще пройдоха. Но веселая и добрая. С семи лет рвалась Стражам помогать, те уж не знали, как ее удержать. Целую контору организовала, бюро добрых дел. - Вадим говорил и говорил, все, что попадалось на язык - про соседей, про беспокойную Марго… Про Юрку Змиева, лешкиного друга. Про сироту Игорька, что вместе с Маринкой полоскал мозги Стражам: мол, почему это возраст "деяний" должен начинаться с восемнадцати лет? Анахронизм. Он говорил - и видел, как потихоньку мягчает лицо альтер-Вадима, как светлеют глаза…
- Все-таки не зря… - наконец проговорил тот, - Ладно, поговорили - и будет. Иди домой. Моя память не улучшит дела.
- Так ты обо мне заботишься?
- Обо всех. Будешь носиться с воспоминаниями и психовать, и станет еще хуже, чем без памяти.
- Не буду. Я ведь знаю, что все будет по-другому.
- Уверен?
- А ты? - Дим уже чувствовал, что победил. Неизвестно, обрадуется он выпрошенной памяти или, наоборот, от такого подарка только в петлю влезть захочется… Но он своего добился - двойник готов сдаться. Кажется.
Цветной хаос вдруг застыл на месте. А седой альтер-Дим усмехнулся - почти одобрительно.
- Упорный… Ну хорошо. Хорошо… предположим. Но с силами не выйдет, дай-имонов с их дьявольским даром нет, да и к лучшему.
Так они не знают? Этот Алекс, который в Лешке, ничего не сказал? Не поддерживает связи? - Почему - нет, - на пробу сказал Дим. - Здесь они.
Может, он ошибается? Может, эти демоны…
Нет. Лицо двойника оцепенело:
- ЧТО ТЫ СКАЗАЛ?
- Дай-имоны здесь. Уже несколько дней. Небольшая группа…
- Ты с ними контактировал?
- Мы с ними дрались. На Уровнях.
- Ты и…
- И Леш. И горные. И демон один. Двоих мы убили, остальные скрылись.
- Преисподняя…
По иллюзорным стенам снова заметались вихри красок, в хаосе мелькали панорамы городов, какие-то пейзажи, обрывки событий, чьи-то лица… и Дим замер, не в силах отвести взгляда от этого мелькания… от окна в чужую жизнь.
- Преисподняя… - снова услышал Вадим. Последнее, что он услышал перед…
Диму очень нравится слушать шум речки. И сама речка нравится. Она не плавная и тихая, как другие, она горная, и поэтому прозрачные струйки прыгают по камням, звенят, брызгаются. Над речкой висит водяная пыль, иногда в ней появляются-складываются радуги. Небольшие, но яркие. А среди камней мелькают темные гибкие змеи, только это не змеи, а рыбки. Папа говорит, это форель. Она и против течения плывет, и из воды выпрыгивает. Красивая… Дим уже решил: свою он отпустит.
- Ну что, рыбак, домой?
- Ага. - С папой весело, но домой хочется тоже. Сегодня день рождения. Дома ждут вкусности и подарки. Ой… а это что? Димка удивленно смотрит на нитку, которая появилась прямо в воздухе. Черная и немножко фиолетовая. Она превращается в щель, и оттуда… оттуда выпрыгивает человек… серый… потом еще несколько.
- Не может быть! Вадим, до…- голос отца обрывается, и папа… папа… Нет!
Нет-нет-нет! Папа!
Но отец почему-то смотрит в небо и не двигается, и когда из дыры сыплются люди с серыми лицами, и когда тебя хватают за плечи и волокут по траве, по рассыпанным рыбкам…
Очень болит голова, болятруки и плечи, а глаза закрываютсясами - быстро,не по-человечески быстро мелькаютгоры, снег и пустыни, то все затягиваетночная темнота, то туман, то беспощадно жаркое солнце… Серые сбиваютсо следа погоню, и телепортируютсякуда попало, все быстрей и быстрей, и от этого жуткого мельканияуже тошнит…
Ни минутки нет, чтобы попробовать перенестись, чтобы… ни минутки…
Папа… пап, ты же не умер, нет?
Найди меня, папа… пожалуйста.
А потоммир исчезает…совсемисчезает. Совсем темно становится. Будто свет отключили.
Больно было везде - и во сне тоже. И проснулся он тоже оттого, что стало больно. Очень…
Он вскрикнул и дернулся,вырываясь из чужих хватких рук, но они не отпускали, и давили все сильней и сильней, пока он не закричал, вслепую отбиваясь… пытаясь отбиться… пытаясь…
Почему он ничего не видит? Почему?!
Вокруг чужие голоса, чужой смех… почему они смеются, когда кому-то больно?
Отпусти! Не хочу!
Нет…
А внутри жжет так, словно в него попали огненным шаром. Большим. Как мяч…
Пустите… больно же…
Я же умру…Не надо…
Он задыхается и бьется, пытаясь сбросить с глаз это темное, рвется и кричит… и не замечает, как постепенно затихает вокруг смех… как слабеют руки на его плечах… как внезапно затрясло пол…
От-пус-ти-те меня!
Отпусти!
Пол трясет все сильнее, слышится чей-то испуганный крик. И что-то рвется… ломается…рушится…
В глаза вдруг врывается свет, руки, почему-то сильные, отбрасывают в сторону серого демона, а голосанеожиданностановятся понятными:
- Не может быть!
- Как это получилось?
- Это ОН отнял силы у Майроса? Этот детеныш?!
- Не выпускайте его!
Очень хочется есть, но еды "эти" не дадут.
У них не хватаетсил убить его - из разговоровпонятно, что их колдун, как всегда, решил усилиться, забрав чужую магию, но что-то не вышло… Получилось наоборот, это он, Димка, смог перетянуть магию на себя, отбросить этого серого…И теперь он мог не подпускать их к себе. Угол какой-то грязной пещеры, холодный и сырой- все, что он мог удержать, все, что ему осталось. Рядом в камнях какая-то пакость, вроде червя,только большогои колючего,онавсе лезла к нему, рыбку обнюхивала. У него одна рыбка почему-то была в руке зажата, он не помнил, откуда. Тварь все лезла, и он отдал ейрыбку, чтоб отвязалась. Потом жалел, ведь никакой еды не было…
Они не могут его убить. Зато могутне выпускать из пещер - барьер поставили. И не давать еды. И постоянно изматывать…Он не мог спать, серыевсе времяшумели рядом, кого-то грызли, швырялись в его сторону горящими ветками.Холодно-о…Ноги как льдышки…и в груди до сих пор что-то такое… как ледяные колючки шевелятся.Аглаза болят и болят,и голова тоже, и силнет уже… почти совсем…Заснуть бы насовсем, чтоб больше ничего не видеть и не слышать. Дим больше не верит, что его найдут. Кто найдет тут…Заснуть. Закрыть глазаи все. Не выходит. В ушах шумит, кто-то плачет. Кажется?
- Дим-плачеттихий голос. Знакомый голос. - Где ты, Дим?
Где ты?
Дима-а!
В голосе Лешки такое отчаяние, что полузамерзший Дим невольно отвечает, забыв про серых и пакостную тварюшку, которая не найдя новой рыбы, пробует укусить его.
Я… здесь…
Леш? Откуда?Связь ведь не проходила.Снится, наверное…
Но он забывает про все, потому что голос наливается сумасшедшей радостью, и звенит, звенит так, что голова болит еще сильней.
Дим?! Дим… Где? Димка…Где ты? Мне же не показалось? Дим!
Я… здесь… - сами собой шевелятся губы. Надо сказать про серых… надо сказать, чтобы побереглись… но он не успевает.
- Ты живой?!