- Ишшо один, бабушку нашел? - рассердилась Лиха. - Пошто явилси, Колька, говори, недосуг мне!
Боровичок Колька втянул носом воздух, подумал, покивал:
- Сорный гриб, ага. Это хорошо. Молодцом, тетушка, - подмигнул лукаво. - Я ж так только, по службе… А то мне лешаки молодые: Яга, мол, идет, ну как белых наберет. А сами ржут… - Он погрустнел. - А откуда ж тут белые-то? Сыроежки одни…
- Сам ты сорный, - пренебрежительно ответила Лиха, натягивая юбку. - Нужон мне больно твой белый с сыроежкой… А про молокососов этих я тебе, Колька, вот чего скажу. Ой, - заголосила она вдруг надтреснутым голосом, подняв голову к небу, - да горюшко горькое лесочку нашему родименькому! Ой же ж, хто ж его да обиходит? Ой, што ж енто будет с лесочком нашим да с лешими такими окаянными! Ой, да сгубють его ироды! - И добавила обычным голосом: - Яга… И куды только Викентий смотрит… Яга тьфу передо мной! Мы, Лихи, от самого Полихвема род-то ведем!
- Полихвем? - лукаво подначил боровичок. - Циклоп, что ль?
- Я те покажу циклопа! - разъярилась старуха. - Лихи мы, говорю ж тебе! А хто вреть, што ён циклоп, хлоп да хлоп, да прям в лоб! Мы, Лихи, ежели доберемси до кого, так уж добра не жди! Хошь - в овчину завертывайся, хошь - под барана залазь, хошь как, а добра не жди, нет! - Она прищурила зрячий глаз. - Да ты, Колька, аль шуткуешь? Все б тебе, дурню, ваньку валять. А лесу-то погибель с этакими лешими…
Колька невесело усмехнулся:
- Твоя правда, тетушка. Да и не только в леших дело. Вон, трясинка-то твоя - вишь, обмелела как?
- И не говори, - вздохнула Лиха, застегивая кофту.
- Так еще хуже будет, - сообщил боровичок. - В Колпакове этом канавы копают, страсть какие глыбкие, так Ржавку, ну, ручеек-то, пережали совсем! Смекаешь?
- Да ты што? - ахнула Лиха. - Вот бяда-то, ах бяда… Вконец пересохнет теперя… Знать, перебираться надоть… Землянку новую рыть, имушшество перетаскивать… Ай, бяда… Как же ж мне, старухе-то? Я ж ни в жисть сама-то не управлюсь! Коленька, сладенькой, спомог бы бабушке, ась? А уж я тебе, касатик, што хошь. Вот хошь, я тебе тово… Ой, не пожалеешь! Да скидавай портки-то, верно говорю, не пожалеешь! И не сумлевайси!
Старуха подмигнула боровичку обоими глазами и причмокнула.
Должон был клюнуть. Ён, Колька-то, даром што за грибами смотритель, а знаменит-то не ентим. Тем ён знаменит, што до женского полу охотник - хуже нетути. Слышишь, бывало, верешшат в лесу - енто, стало быть, боровичок за навами голыми гоняется. Кикимор тож всех перешшупал, перешшекотал - ну, тем того и надоть. Тьфу. Русалками и то не брезгал. Спросишь яво: ты, Колька, как же с ими? У их же хвост, куды ж ты их? А он подмигнёть и шепотком этак: я их, тетушка, енто… тово… орально… тоись, они меня…
Верно говорят: маленькие - они затрахучие. Должон клюнуть.
Да не тут-то было. Ай постарел?
- Э нет, - с достоинством ответил Колька. - Я и сам уж не вьюнош, копать да таскать. Ты лучше добра молодца какого зацапай, он тебе и за так все сделает. А поворожишь, так и это… тово… сама юбку задерешь, ну и он, стало быть, тебе… - Боровичок вдруг заторопился. - Дела у меня, дела. Ты смотри, бабушка, как бы варево твое не выкипело.
Шырк - и словно не было его.
Лиха даже подлое "бабушка" мимо ушей пропустила - в землянку кинулась. Фух! Ничего не выкипело, только вот пену снять, да и готово зелье пряное, вку-у-усное!
Накушалась всласть. Отдуваясь, отрыгиваясь, облизала ложку, сунула в дупло. Полкотла еще осталось - это на вечер. Эхма, мясца бы, да молоденького! Поглядела на руки свои - вроде как налилась кожа, порозовела. Поднялась с пня, в котел дунула, шепнула - сделалось варево точно зеркало. Посмотрелася - дык хошь куды ишшо.
Ну да ладно. Таперича поспать - славно тута спится, - а уж после покумекать, как бы все обустроить. Поворожить-то придется, не иначе.
Лиха поправила лежавшую у стены охапку соломы, улеглась, сняла шматок слизи со слепого глаза, поморгала зрячим и закемарила…
…Солнце к закату стронулось, старуха и проснулась. Не враз, не вдруг - тихохонько проснулась, на соломе понежилась, бородавку почесала. Ай, славно.
Потом насторожилась. Села, втянула воздух ноздрями. На ноги вскочила.
Енто што ишшо такое?!
Издали, со стороны аула мчалось что-то прямо на нее, на землянку, на болотце обреченное. Мчалось вихрем по воздуху, большое, горячее, без рук, без ног. Злое, аж сама Лиха поежилась. Но испуганное шибко. И безмозглое.
Лиха выскочила из землянки, уперла руки в боки, насупилась, впилась глазом в ту сторону, откуда мчалось.
Как же, старый знакомец. Каркаладил - вот он такой и есть. Ух, бивала она его в давние-то поры! Пошто полез тогда в лес ейный? Пошто безобразить учал? Все б ямý, окаянному, поломать да пожечь-попалить. Все б ямý, ироду, с ровным местом сровнять. У, паскудник!
Да не тут-то было. Уж и лешаки забоялися, а она-то, Лиха Одноглазая, - ничуточки! Озлилася, вкруг себя обернулася, взвилася, да ка-а-ак ему в брюхо потайное, невидимое, дунеть! Ка-а-ак плюнеть! А у его брюхо-то слабое, ён и забилси, закружилси, да и оземь брякнулси. Опалить хотел напоследок, да где ж ямý! Заскулил, што твой шшенок, да и уполз.
Почету ей тогда много досталося - и от леших, и от водяных, и от русалок с навами, и от овинного деда даже, несмотря што у Лих с Овинниками вражда старинная.
Теперя вот снова каркаладил ентот. Што надоть, ась?!
Лиху пробрал холодок. Ох, горюшко… Годы-то уж не те, с чудищами-юдищами биться-то… В тот-то раз сладила, а нонеча поди знай… Ну да делать нечего…
Старуха подобралась, начала лютостью наполняться. Ну, милок?!
Налетел. Горячий, большой, да только побитый, точно собака шелудивая. Енто хто ж яво так-то?! Ишь, словно молью траченный… Нет, не молью, морозом хваченный…
Воет, да жалостно-то как! Ну, все одно.
- А ну, пошел отседова! - завизжала Лиха, брызгая ядовитой слюной. - Щас вот дуну-плюну, узнаешь, почем хвунт меня-то! У, зараза паленая! У, паразит гнило-пакостный! Пошел, пошел!
Заскулил, будто заплакал, зигзаг выписал в воздухе и дальше унесся. Не такой какой-то. Али в тягости? И холодом - енто хто ж яво эдак-то, болезного? Ну и нехай, лишь бы подале улетел. Скатертью дорожка.
Лиха расслабилась и почувствовала, что снова проголодалась. Вернулась в землянку, принялась похлебку свою разогревать.
Пока грелось варево, задумалась - не зря ли прогнала каркаладила-то? Вот яво имушшеством бы навьючить… Рыть-то - куды ямý, безрукому, а ташшить - енто ён могёть. Ох, лишенько…
Разогрелося, в самый раз и похлебать. Погружая ложку в котел, Лиха снова про мясцо вспомнила. Давненько, давненько яво не кушала…
Так-так, а енто хто к нам пожаловал? Старуха так и застыла, не донеся ложку до рта. Да неужто ж? Ай, Лиха, даром што тиха, чаво пожелаеть, то и сполнится!
Русский дух! Да ближе все, ближе! Да ядреный-то какой!
Она, в который уж раз за день, выскочила из землянки. Охнула приглушенно - в спину вступило что-то, - но справилась. Не до спины нонеча.
Ух ты, сладкий мой! Идеть-бредеть сам собой! Прямо к болотцу! А здоровушший-то! Ентот землянку новую откопаеть, ему раз плюнуть! И имушшество переташшит! И мяса-то в ём сколько! И-и-иэх!
Дух, однако, крепше крепкого. И не молоденькое мясцо. Да уж дареному-то коню…
Лиха вдруг вспомнила нахальные слова боровичка Кольки про то, чем еще добрый молодец может ее порадовать. Ну, поглядим, поглядим…
Нежданный гость шел неторопливо и как будто незряче. Большие ноги, казалось, сами по себе пытались свернуть в сторону, но пришелец настойчиво направлял шаги к болотцу. Вот добрел до отворота. Антиресно, подумала Лиха, куды теперя двинется - налево аль направо. Налево - енто к ей, направо - от ее, вертать яво придется.
Гость, однако, миновал заклятье, лишь чуток запнувшись. Выходит, удивилась старуха, из наших? Хто такой, почему не знаю?
А ну-тко, нюхнем ишшо разок… Однакось не русский енто дух, нет, не русский. Лиху не проведешь, Лиха чуеть - куды тама ентим, как их… денгус… тьфу, язык сломаешь! Обормотам, какие нюхають, да им за то денюжки плотють. Куды им супротив Лихи-то…
Вона и тута: похоже, да не одно и то же. Тута дух и правда ядреный, што твой русский, да в букете нотки протухлые уж больно яркие… из нутра тухлым несет… и послевкусие у яво, должно, горькое-прегорькое. Нет, не русский дух. Мертвый дух, енто да.
Вгляделась. Ба! Так енто ж из водяных! Даже, вернее сказать, из вуташей. Вуташ - енто, ежели хто утоп, а над им водяной поколдуеть, так тож вроде водяного делается. Вот и ентот такой, только побитый, вроде как каркаладил давеча. Што за напасть?
А и все одно - сгодится.
Вуташа мотнуло было влево. Он в упор посмотрел на Лиху, не удивился, не напужался, не сказал ни слова. Выправился и попер к болотцу.
- Ай, здорово живешь, добрый молодец! - кокетливо проскрипела старуха. - А заходь на огонек, гостем дорогим будешь! Проголодалси, поди, продрог, умаялси? Накормлю, напою, помою, угрею, спать уложу!
- Пошла ты… - невнятно пробормотал вуташ, ни на миг не прекращая своего мерного движения.
Ох и дух!.. Ну, была не была! Лиха шепнула тайное словцо, за ним другое, третье. Гость замедлил шаг, потом совсем остановился. Так-то лучше.
Медленно шагнул к хозяйке. Молодец. Еще шаг. Еще. Теперь стой передо мной, как… Нет, енто не надоть. Стой без всяких.
Встал как вкопанный, вплотную к Лихе. Той вдруг сделалось дурно - такого духа и она не упомнит. Сделала шаг назад, да нос в сторонку отворотила. Енто што-то. Али отмыть? Не-е-ет, болотце яво не возьметь… В печку бы, да нетути печки-то… Накормить? Да на кой ляд… Ямý и не надоть, ямý - Лиха распознала - лишь бы выпить.
- А ну-тко, сахарный, - она подпустила в голос дрожи, от какой молодцы завсегда ручными делались, - а ну-тко, ступай за мной.
И, повернувшись, собралась в землянку спуститься. Не самой же имушшество выволакивать. Котел - ён чижолый, и пень любимый тож.
- Пошла ты… - услышала старуха за спиной.
Ого! Какое ж ишшо словцо-то шепнуть? Ох, крепок русский дух, не береть яво… А вот эдак ежели?
- Налью я тебе, касатик, налью, - фальшиво пропела Лиха. - Доволен останешься, красава ты моя. Ты мне только спомогни, старой, а уж я тебя не позабуду!
Касатик, походивший на мертвеца - а и правда ведь, утопленник ён, - подал признаки жизни. Шевельнулся, в глазах блеснуло.
- Чего делать, бабка? - спросил он тусклым голосом.
- А вот ступай за мной, увидишь.
- Нальешь и еще двадцать четыре рубля мне, - объявил вуташ.
- Так а как же ж, миленький ты мой! - обрадовалась Лиха, не собиравшаяся ни поить гостя водкой, ни расставаться с денежкой, которой к тому же не имела. А хоть бы и имела - ишь, того ямý, ентого…
- Покажи, - потребовал гость. - Деньги покажи.
Старуха дунула, шепнула пару словечек, протянула вуташу пустую ладонь. Тот кивнул.
…Навьючила точно конягу. Ничего, пер, не жаловался.
- Котел ровно держи! - покрикивала Лиха. - Похлебку гляди не расплескай!
- Пошла ты… - однообразно сипел в ответ вуташ.
Сама шла с малым грузом: корзину несла, а в корзине кресало с кремнем, да мох сухой, да ложка. Да ишшо солому, на какой почивала, веревкой увязала, за спину закинула. Ничо, енто по силушке.
Шли долгонько. Зато и болотишко отыскалося - лучше старого. И ширше, и глыбже, и - старуха в землю вгляделась - не от Ржавки загубленной водица в его притекаеть, а от Гнилушки, целой покудова и невредимой. Одно худо - от аула больно далёко, да уж ничё не попишешь.
- Стой, где стоишь, - скомандовала Лиха. - Станови имушшество, да котел… как становишь-то, косорукий! Ах, чуть не расплескал! Вот так станови, вот, вот… Таперича лопату бери-кася да копай. Ага, туточки. Золотой ты мой.
Вуташ копал, старуха сидела на своем пеньке, приглядывала, покрикивала да порой жаловалась - умаялася, дескать. А и правда умаялася - вон, кожа сызнова высохши, морщинами покрымши. Эх, жизня… Да и от духа ентого што хошь усохнеть…
Ну, лишь бы выкопал. Эк ён все кое-как норовить, да побездельничать. А некогда уж, поспешать надоть - солнце-то к закату клонится.
Откопал, слава те… Теперя, жемчужный, ступёночки вытеши… лопаткой, лопаткой, ага, так… теперя, алмазный ты мой, досточки поверху настели… во-во… ну и имушшество заноси… енто вон туды станови… а енто сюды… вот, енто так…
Вот и обустроилася.
Разожгла огонь в очаге - пущай зелье подогреется. На работника своего глянула исподлобья. Нет, не то мясцо, ох не то. Дурнота-то, что ни вдохнешь, так и подкатываеть. Нет. Кабы свеженького…
Может, енто… про што Колька-охальник баял?
- Все, что ли? - спросил вдруг вуташ. - Наливай тогда. И двадцать четыре рубля давай.
Эх, дурень ты, дурень. Не взыщи, сам напросилси.
- Да как же все, касатик? - проскрежетала старуха, поводя плечами. - Ты мне ишшо знашь што должон? - Она потупила глаз. - Ну, енто… как бы сказать… уй, смушшаюся… ты мушшина-то хучь куды… а я-то, старая, без мушшины уж, почитай, сколь годков-то… ну, понял, што ль?
Она села на пень, расставила тощие ноги, стала медленно приподнимать юбку.
- На коленочки становися, милок, так оно тебе сподручнее выйдет… Побалуй бабушку…
Лицо вуташа ничего не выражало. Он долго стоял напротив призывно раскинувшейся Лихи, потом двинул кадыком вверх-вниз и сказал:
- Пошла ты…
- Ха! - торжествующе провозгласила старуха. - А на нет и суда нет. Насильно мил не будешь. Кушать жалаешь? Вон зелье мое подоспело. Не жалаешь, и не надоть. Ступай тогда, недосуг мне.
Она дунула в сторону вуташа, пробормотала скороговоркой несколько словечек, и гость молча шагнул к выходу.
Лиха выбралась вслед за ним.
- В енто болотишко не сувайси! - крикнула она вслед вуташу. - Туды ступай, откудова явилси. В тоё болотце залазь, дозволяю. Да подоле полежи, глядишь, отмоисси, вонять помене будешь. - Она визгливо захохотала.
Вуташ, все с той же неживой мерностью, зашагал и вскоре скрылся в чаще. Дышать стало полегче.
Лиха вздохнула. Кажись, все. Варево дохлебать, да и в аул. И на боковую. Вон, солнце уж почти што склонилося. А иттить-то далече… А ноженьки-то устамши…
Она повесила отворот, огляделась. Место славное, нечего тута чужим шляться. Надолго ли? Ох, чует сердечко, вскорости дальше двинуться нужда заставить… Тады уж и аул бросать… Ну да она-то, Лиха, всюду обустроится. Лишь бы лес.
Вот кабы ишшо на новый переезд не такого мертвяка заманить, а эдакого… штоб и вправду добрый молодец… Штоб и дух русский, кровь горячая, и… тово… и мясцо штоб молоденькое…
Старуха сглотнула.
Где-то далеко зарычало, потом смолкло. Лешие шалять, подумала Лиха, и ишшо кто-то. Заухало, гулко и протяжно. Викентий, определила она.
Ну, пора, не то остынет.
А што ж, решила Лиха, облизывая ложку: "Тута и заночую. Место новое, пущай духом моим исполнится".
Да и дух, што от мертвяка ентого осталси, выветрить надоть. Штоб духу его тута не было. Штоб только русским духом и пахло.
Часть вторая
Соавторы: на дистанции
Гипнопомп. 15:31. Винни, ты тут?
Виновод. 15:31. Блин, сколько раз повторять? Какой я тебе Винни?
Гипнопомп. 15:31. Ну так короче и динамичнее.
Виновод. 15:33. К чертям динамичность. Или по имени обращайся.
Гипнопомп. 15:33. Вот еще. Ты еще встретиться предложи, ага.
Виновод. 15:34. Кстати, давно пора. Не понимаю, почему нет?
Гипнопомп. 15:34. По кочану. Допишем, тогда и встретимся. Познакомимся.
Виновод. 15:37. Нет, ты правда больной какой-то. Или, может, ты баба?
Гипнопомп. 15:38. Сам ты баба.
Виновод. 15:41. Пойду душ приму. Невыносимое пекло. Или ты хотел что-то?
Гипнопомп. 15:41. Не горит.
Виновод. 15:41. Как раз горит. Вернее, плавится. Ладно, я быстро.
Виновод. 16:17. Я тут. Ну, чего стучался-то?
Гипнопомп. 16:22. Да тут такое дело… Даже не знаю, как рассказать. Ты не смейся, все всерьез, понял?
Виновод. 16:23. Ну что ты как баба? Короче, Склифосовский!
Гипнопомп. 16:30. В общем, сижу я ночью, ваяю главу очередную. Днем совсем невозможно, а ночью посвежее все-таки. И не пойму, то ли задремал, то ли нет. Ощущения, как будто все реально. А события…
Виновод. 16:32. Ты можешь не тянуть?
Гипнопомп. 16:37. Короче, у меня ощущение, что не мы романчик наш с тобой кропаем, а он нас. А дело было так. За спиной зашелестело что-то, я сначала и внимания не обратил, думал, сквозняк, окна-то все настежь. Сижу, значит, кропаю. И вдруг как засмеется кто-то! Прямо над ухом у меня! Сразу потом прошибло, не от жары, а от ужаса. И нечего ржать!
Виновод. 16:38. Внимательнейшим образом слушаю.
Гипнопомп. 16:41. Обернулся. Медленно так. Сердце колотится. Может, и закричал, это не помню. Ну, значит, обернулся. Боковым зрением заметил - кто-то из комнаты в коридор выскочил. Вроде мужик. А может, не мужик, не знаю, не успел разглядеть толком.
Виновод. 16:41. Ты дверь-то входную с вечера запер?
Гипнопомп. 16:48. Да пошел ты. Сейчас вот как вспомнил, так опять коленки дрожат. Главного-то я тебе еще не рассказал. Не перебивай.
Виновод. 16:49. В квартире все цело? Кстати, а жена твоя… ну, или муж твой… короче, супруг-то есть у тебя? Что говорит?
Гипнопомп. 16:49. Идиот. Какой к чертовой матери муж?! Подруга у меня, только мы поссорились, она у себя сейчас живет, уже почти неделю. А я пока один.
Виновод. 16:50. Сам идиот. Ладно, извини, рассказывай.
Гипнопомп. 16:56. Ну так вот. Тот, который вроде мужик, мелькнул и исчез. В коридоре загрохотало что-то. И входит в комнату баба. Пожилая, полтинник на вид, может, больше. Тут уж я заорал. Нет, баба внешне не страшная, ничего такого, но, как бы тебе объяснить… В общем, страшная. Жуткая. Я чуть инфаркт не словил. И пошевелиться не могу. А она по-деловому так ко мне подходит, руки поднимает и…
Виновод. 16:56. Инфаркт ладно. Обгадился небось?
Гипнопомп. 16:56. Вот ты сволочь.
Виновод. 16:57. Не суди, да не судим будешь. Давай уже, достали эти твои паузы. Рожай.
Гипнопомп. 16:59. Вот-вот. Чуть не родил. Она руки подняла, правая-то нормальная… или левая? Ну, это все равно. Короче, одна рука нормальная, а вместо другой протез. И не простой протез. Вилы у нее вместо кисти той руки. Вилы, понял?
Виновод. 16:59. Как - вилы?
Гипнопомп. 17:01. А так. Вилы. Трехзубые. Какими в деревне сено или там навоз… Ну, небольшие только.
Виновод. 17:01. Погоди, закурю. Сигареты подевались куда-то…
Виновод. 17:03. Ага, нашел. Продолжай.
Гипнопомп. 17:06. Да почти нечего уже продолжать. Я сижу, как парализованный, а она мне кулак под нос. Молча. А другой рукой, ну в смысле вилами, как кольнет в бок! Да, точно, правая у нее нормальная, а левая эти самые вилы. У меня вон на правом боку отметины остались, три штуки. И майка в трех местах проколота, и кровь на ней. Я бы думал, что приснилось все, так вот они, вещдоки-то! Секунду, я тоже закурю.
Виновод. 17:07. Хотя бы не изнасиловала она тебя? Шучу, шучу.