- Пойдемте, Ангелина Яковлевна, - сказал Славик. - Давайте я вас на воздух выведу… подышать… а то тут видите, дым какой…
- Сидеть, - хлестко, прямо как в школьные годы, скомандовала училка.
Ну вот, загоревал Славик, так и есть, командует. Ладно, пусть. Сейчас Михалыч ей…
- Ух ты! - притворно восхитился тот. - Ловко! Умеете, умеете… Чтобы, стало быть, клиент видел, что почем… а уж терпила-то тем более… Браво, браво. А позвольте поинтересоваться, мадам, кому отстегиваете?
- Вы о чем? - холодно осведомилась Ангелина Яковлевна.
- Да будет вам, коллега! - скривился Михалыч. Он перегнулся через стол и заговорил совсем другим тоном: - Слышь, кончай фуфло гнать, перхоть старая. Кому башляешь? Управдомше? Две овцы пергидрольные… Не брали тебя пока за сиськи дряблые, а? Покрывает тебя подружка твоя, да? А хочешь, к тебе менты заявятся? Маски-шоу желаешь? Как? Прямо во время сеанса, а? Ментов тоже гипнотизировать будешь, мандень гнилая?
Славик похолодел. Стыд-то какой, блин, блин, блин! А с другой стороны, пытался сообразить он, лихорадочно припав к кружке, Михалыч-то как раз его защищает! Эх, в пятом классе куда проще все было…
- Молодой человек, - спокойно и даже как-то благожелательно произнесла тем временем Ангелина Яковлевна, - вы мне надоели и к тому же ведете себя непозволительным образом. Это, безусловно, заслуживает наказания. Но в каждом подобном случае я даю виновному один шанс. Только один. Сейчас вам следует осмысленно извиниться и оставить нас с Черепановым наедине. Считаю до трех. Раз.
Михалыч махом допил из кружки пиво, поднялся, громко рыгнул, обошел стол и навис над учительницей:
- Давай, божий одуванчик, считай. На счет "три" я тебя провожу до двери.
- Два.
- Получишь от меня легкого пенделя и полетишь к своей управдомше, поплачешься.
- Три.
Ангелина Яковлевна неторопливо повернулась. Славику на мгновение померещилось, что кисть левой руки у нее сменилась небольшими, но устрашающими вилами. Он тряхнул головой, глюк исчез.
- Пошла, пошла! - прикрикнул Михалыч. - Цигель-цигель, ай-люлю!
Ясновидящая дотронулась до него пальцем. Просто дотронулась. Просто пальцем. До живота.
Михалыч с глухим стуком рухнул в проход между столиками.
- Напился, что ли? - крикнул кто-то из зала.
- Да-да, молодой человек перебрал, - хладнокровно подтвердила Ангелина.
- Так на воздух его!
- Не беспокойтесь, - ответила Ангелина, - сейчас он придет в себя и отправится… подышать… Нет-нет, спасибо, мы сами его поднимем!
Славику стало невыразимо страшно. Это был не тот приятный страх, какой накатывает, когда смотришь ужастик - там только нервы щекочет, - а страх настоящий. Безысходный и какой-то… липкий, что ли.
- Что… что… что вы с ним сделали, Ан-Ан-Ангелина Яковлевна?
- Прежде всего, Черепанов, помоги мне усадить твоего знакомого за стол, - распорядилась учительница. - Он достаточно тяжел, мне одной трудно.
Вдвоем они подняли Михалыча, пристроили на стуле.
- Придерживай, чтобы не сползал, - велела Ангелина. - Некоторое время он будет не в состоянии даже сидеть самостоятельно. Система Ху Ванчоу, - сообщила она. - Восьмой век нашей эры. Изложен в нескольких трактатах по… впрочем, Черепанов, подробности тебе мало что скажут, ты вполне заслуживал своих троек. Вкратце: название этого приема можно перевести как "Поцелуй бездны". Активизация определенных энергетических центров человека дает эффект, сходный с сильным алкогольным опьянением. В частности, временно утрачивается возможность контролировать собственные движения. Это версия "лайт", дыхание сохраняется; в классическом варианте оно пресекается, однако летального исхода твой знакомый не заслужил. Хотя он и плохой человек. Полагаю, именно он сбил тебя с толку.
Славик совсем взмок. Все перевернулось с ног на голову. Мало того, что школьная учительница оказалась ведьмой, она теперь еще и каратистка? Или даже хуже? Как Ума Турман в "Килл Билл"! Блин, куда там, круче Умы - той-то пять ударов понадобилось, а тут один, да и не удар, а так, не пойми что!
Уй! Этак, глядишь, сантехник окажется каким-нибудь зомби, а таджик-дворник - стариком Хоттабычем…
В голову долбило: сваливать, подальше от всего этого! В Турцию, в Турцию!
- Черепанов, - строго сказала Ангелина Яковлевна, - я тебе уже объяснила: никаких Турций, пока мы с тобой не поговорим. Ты меня понял?
3
- Итак, Черепанов. - Она решительно пристукнула ладонью по столу. - Хоть ты уже и окончил школу, но специально для тебя - один урок. Помнишь, был такой предмет "Этика и психология семейной жизни"? Маргарита Юрьевна вела. Помнишь? Или прогуливал?
- Помню, - буркнул Славик.
В его памяти эта школьная дисциплина сохранилась скорее благодаря разочарованию. Он-то думал - про сиськи-письки расскажут. Но что могла поведать о сиськах-письках щуплая, кривоногая, очкастая, картавая историчка Маргарита Юрьевна? Так и получилось, она все больше за моральные принципы затирала.
- Если бы помнил, - ясновидящая покачала головой, - никогда бы так не поступил. Ведь втолковывала же тебе Маргарита Юрьевна: никогда не совершай по отношению к другим того, чего не желаешь по отношению к себе. Про категорический императив Канта тоже не помнишь?
Что-то мутное, вязкое, неимоверно скучное всплыло в памяти. Портрет. Мужик в парике.
- Так, - сказал Славик уклончиво.
- Так? - Ангелина Яковлевна укоризненно посмотрела ему в глаза. - А вот скажи, дружок, зачем ты Галине насвинячил? Зачем ей твой ребенок? Она ведь на аборт не согласна. И молодец, кстати. Только поднимать твоего, Черепанов, да-да, твоего ребенка - ей одной!
- А это не ваше дело, Ангелина Яковлевна, - выдавил Славик, не глядя на собеседницу.
- Ошибаешься, голубчик. И мое тоже. Имею право, а уж на каком основании - о том отчитываться перед тобой не стану. Тебе же вот что скажу. Галина мне никто, и мать ее, Алла Валентиновна, тоже. Соседки по дому. Более того, мне вообще людей не жалко. Но должен быть по-ря-док! И спра-вед-ли-вость! Так-то, Черепанов. Справедливость и порядок. Галина, что и говори, дура. Как можно было такому, прости меня, олуху поверить? Вот в глупости она и виновата. И Алла, мать ее, виновата - что дуру воспитала, что недосмотрела. Такова их вина. Но не больше. Чтобы им всю жизнь покалечило - это несправедливо. Ты меня слушаешь, Черепанов?
Славик осторожно кивнул. Михалыч при этом покачнулся на стуле и чуть не упал.
- Да держи же ты его! - раздраженно прикрикнула Ангелина. - Теперь о порядке. Вот ты! Ты, Черепанов! Я всех своих учеников помню, и тебя помню, учился ты плохо, ленив был, но особенной подлости я в тебе не замечала. А теперь ты кем стал? Я тебе скажу: кукухом. Да-да, кукухом. Подбросил - и бежать.
- Наше дело не рожать… - пробормотал Славик.
- Чтобы я больше не слышала этой чепухи! - оборвала его женщина. - Ты Галине детеныша подбросил, и трава не расти! И другим будешь так же подбрасывать! У-у, живучая ваша порода, кукушачья! Ничем не вытравишь!
Она подняла сжатые в кулаки руки, потрясла ими.
- Да я… - промямлил Славик, - я и не думал… Чего вы…
- Все вы такие! Все вы не думаете! Пока вас самих не трахнут да не оставят с неподъемным грузом!
- Да как это "трахнут"? - удивился Славик. - Я же…
- Найдутся охотники, - усмехнулась в ответ Ангелина. - Уж не сомневайся. Ну и скажи мне, Черепанов, хорошо бы тебе было в таком случае? В глаза мне смотри! В глаза!
Славик снова почувствовал себя пятиклассником. Мучительно покраснев, он промычал:
- Н-нет.
- То-то же! - кивнула учительница. - Потому что непорядок, когда ответственность за вину не падает на виновного. Непорядок, когда виноваты трое или даже целый класс, а наказаны все, кроме одного. - Она посмотрела на кулем сидящего на стуле Михалыча и уточнила: - Кроме двоих. Ладно, посмотрим…
- Ангелина Яковлевна! - проникновенно сказал Славик, прижимая руку к сердцу. - Чего вы хотите? Чтобы они, - он мотнул головой, - меня в тюрьму посадили? За изнасилование?
- Дурак, - вздохнула ясновидящая. - Перед тобой выбор. Ну, насколько я понимаю, жениться ты не хочешь…
- Нет! - в ужасе крикнул Славик.
- Я так и думала, - произнесла Ангелина. - Не могу настаивать… Следовательно, выбор перед тобой следующий. Либо ты будешь по-человечески работать и материально помогать Галине. До совершеннолетия ребенка. Которого ты признаешь своим и с которым… не знаю, хоть в футбол ваш дурацкий гоняй раз в неделю. Ну, конечно, если Галину кто-нибудь замуж возьмет, ты свободен… Да, работу найти я тебе помогу. Но уж и следить стану! Либо…
- Что "либо"? - тусклым голосом спросил Славик.
Попал, стучало в голове. Попал, попал, попал! До совершеннолетия… Это сколько - шестнадцать? Восемнадцать? Или сейчас в четырнадцать паспорт дают? Блин, все равно полжизни…
- Либо я и тебя, и твоего знакомого прокляну.
- А вдруг я… - начал было он.
- Даже не думай, - резко сказала Ангелина. - Ты меня ни сейчас не обманешь, ни после. Сейчас скажешь "да" - я увижу, если соврешь. И проклятие вступит в силу. Завтра придешь ко мне, помогу с работой, но помни: коли врать начнешь - пеняй на себя, Черепанов. Проклятие будет висеть над тобой и придет в действие немедленно.
Славик вдруг осмелел, даже сам себе удивился. От отчаяния, наверное, отвага появилась.
- Да что вы чушь несете? - воскликнул он. - Какие проклятия? Вы же современная женщина, Ангелина Яковлевна! Всю жизнь детей учили!
Она усмехнулась:
- Не всю, - и поторопила: - Время идет, решай. Да или нет?
- Что хоть за проклятие-то? - капризно спросил Славик. - Должен же я… как это… во, сделать, блин, осознанный выбор! Хотя и не верю в эту лабуду…
- Ну, проклятие-то - по результатам - простое. Электричество помнишь? Анионы, катионы?
Славик пожал плечами. Слова он помнил, а подробностей - никаких.
- Троечник… Смотри, Черепанов. Потоки частиц. Положительные, со знаком плюс. Отрицательные, со знаком минус. Человеческая жизнь похожа на череду таких вот потоков. Только анионы и катионы всегда текут встречными курсами, сколько одних, столько и других. У человека тоже так бывает. А бывает, что больше плюса или больше минуса. У тебя, например, пока сплошной плюс. Ты счастливчик.
- У меня?! Шутите?!
- А ты недоволен жизнью? В тюрьме не сидел, в армии не служил, родители живы-здоровы, девушки дают. Живешь в свое удовольствие. В Турцию можешь себе позволить. Ярко выраженный плюс.
Возразить было нечего. Если так посмотреть, то и правда…
- Так вот, я переключу твой поток на минус. И с этих пор судьба станет открывать перед тобой только невыгодные варианты. Пойдут неприятности. Точнее, ты сам будешь на них нарываться. Представь себе: перед тобой две дороги, на одной лежит один рубль, на другой сто. Ты всегда будешь сворачивать туда, где рубль - один. И даже хуже: на каждой такой дороге этот несчастный рубль обойдется тебе долгом в сотню. Понимаешь?
- Бабьи сказки, - упрямо буркнул Славик.
- Ну, как хочешь, - вздохнула Ангелина. И добавила: - Девушки, кстати, ни тебе, ни знакомому твоему давать не станут. Совершенно определенно. Работаю с гарантией.
Она посмотрела на Славика таким взглядом, что того снова бросило в пот, и вся смелость испарилась вместе со здоровым скепсисом, и Славик решился, и открыл рот, чтобы сказать: "Да, Ангелина Яковлевна, я согласен, даже жениться согласен, если Галка согласится, и хрен с ней, с тещей, только не проклинайте, я больше не буду!" - и в этот момент заговорил Михалыч. Встать он пока не мог, а вот речь вернулась - пусть и очень похожая на речь пьяного.
- Славян, лошара помойная, терпилой заделался, баран? А ты, кобыла старая, убью нах, а ну пшла вон, бегом!
Ангелина проигнорировала эту тираду.
- Ну, Черепанов?
Славик выдохнул. Похоже, и правда с ума сошел, чуть на очередной геморрой не попал. Гипнозом, что ли, старуха владеет? Вовремя же Михалыч оклемался!
- Нет, - отрезал Славик.
- Что ж, - проговорила она. - Ты выбрал.
Медленно так проговорила, тягуче. А вот дальше действовала очень споро.
Достала из сумочки и поставила на стол серебристый цилиндр с ладонь диаметром и такой же в высоту. Сняла плотно пригнанную крышку, извлекла чудовищный предмет - глаз, вне всякого сомнения мертвый, с помутневшей роговицей, посиневший. Ловким движением вынула - как будто вывинтила - свой собственный левый глаз и вставила на его место этот, жуткий. В упор посмотрела им на Славика. Словно ствол навела.
Он еще успел удивиться - никогда не знал, что у училки один глаз стеклянный. И успел осознать, что все происходит как во сне: кошмар какой-то творится нереальный, и надо либо бежать, либо хоть закричать, но невозможно, и никто вокруг - а народу-то в кабаке полно! - почему-то не обращает внимания…
Ангелина резко зажмурилась. Из жуткого глаза вырвался комок слизи, перелетел, как плевок, через стол, врезался Славику в переносицу. Затем старуха нацелилась на Михалыча и повторила трюк, угодив на этот раз в лоб.
Славика вырвало на пол.
Он еще слышал, как Ангелина Яковлевна с неожиданной нежностью произнесла: "Ласточка, кормилица…" - и как прозвучали и смолкли ее шаги.
Когда Славик пришел в себя, ведьмы в кабаке уже не было. И продолжал греметь "Рамштайн".
4
В документах Ангелины Яковлевны Романенко значилось: дата рождения - 18 октября 1944 года, место - г. Билимбай Свердловской области. Этой версии она и придерживалась все семидесятые, восьмидесятые и девяностые годы, когда трудилась скромной учительницей русского языка и литературы в средней школе - в подмосковных Люберцах, а потом в новом столичном районе Новокузино.
До этого были другие города, другие имена, другие документы. А еще раньше и вовсе без документов обходилась. Но то - давно…
А ныне - вот так: Романенко А.Я., 1944 г. р., вдова, детей нет. Отличница народного просвещения бывшей РСФСР.
Решив выйти на пенсию и зарабатывать на жизнь ясновидением, Ангелина перестала скрывать, что родилась на двести лет раньше - в 1744 году. Того же 18 октября, только по старому стилю. В святцах этот день пуст, и нарекли девочку ближайшим по времени имени - Ефросиньей, а по-простому Фроськой.
В подробности своей биографии Ангелина особо не вдавалась, ни к чему это, но об истинном своем возрасте кое-кому из клиентов и сообщала. Клиентов было немало, люди всё романтичные, легковерные, образованные - одни недостаточно, другие, наоборот, избыточно… Что ж, упоминание, брошенное как бы походя, - "Юбилей у меня на носу, через неделю триста пятьдесят стукнет" или, к примеру, "Уж четвертый век, как сирота я круглая", - на этих людей действовало. Кто верил и, что называется, проникался, кто прикидывал - не в себе тетенька, блаженная - и тоже проникался. И молва разносилась, но ясновидящая не боялась: скептик отмахнется и забудет, потенциальный клиент запомнит, да, глядишь, и придет в трудный час. Для него трудный, для клиента.
Итак, в середине октября 1744 года в маленькой подмосковной деревушке, коей и названия-то не сохранилось, появилась на свет девочка Фроська. За неделю с небольшим до того средь бела дня погасло солнце. Конечно, вскорости оно снова вспыхнуло, но от пережитого ужаса соломенная вдова Акулька едва не родила. Однако - удержала. Крепка была. И родила точно в срок.
Особенного внимания на это событие в деревне не обратили - некому было обращать. Кузьма, муж Акульки, по весне забритый в солдаты, нес службу незнамо где, тятьку да мамку Акулька и не помнила, Кузькину родню всю чума покосила. Одна-одинешенька осталась соломенная вдова.
Жилось трудно. Первое сохранившееся впечатление Фроськи - закопченные бревна стен, полумрак, сырость, кислый запах жилья. Да еще голод: есть хотелось всегда.
Нет, соломенных вдов на произвол судьбы не бросали: помогали миром, уж как могли. Снаряжали мужиков - по двору, по дому подсобить, подправить, если что совсем уж обветшало; зимой дровишек подвезти, летом, на покосе, сена для вдовьей козы накосить; а то и подкармливали - не так чтобы густо, но чем богаты…
Делали это из человеколюбия христианского, как Господь наш Иисус Христос завещал; а еще, кумекали, воротится с царской службы солдат, седой как лунь, саблями иссеченный, пулями помеченный, но, даст Бог, в силе - прямая дорога ему в помощники барского управляющего: ведь что ж, человечек-то бывалый, да и к порядку приученный, опять же считать худо-бедно умеет. Что ж зазря обижать семью такого-то человечка?
Впрочем, всякое случалось. Жинка без мужа, без отца, без братьев - беззащитна. Находились и охотники попользоваться… Добро, коли молода, весела да собою пригожа, - на такую и немец-управляющий польстится, а то и молодой барин. И произведет соломенная вдовушка на свет байстрюка, да ведь баре - они не кукушки. Баре, они по-заморскому балаболят, друг с дружкой расшаркиваются, а и то не кукухи! Об отпрыске своем, глядишь, да и вспомнит папаша, позаботится. Все жить легче. И непутевые людишки обижать поостерегутся: не ровен час, кинется ему, барину-то, полюбовница в ноженьки, слезами зальется, на обидчиков укажет - жди беды тогда!
Вот только в родную Фроськину деревню барин наезжал хорошо, ежели раз за двадцать пять годков. Мамка Акулька сказывала - однова только и посчастливилось ей барина узреть… Деревушка тогда глухим углом была; кому из деревенских довелось в главном барском имении побывать, те долго еще потом байки баяли, одна другой диковинее. Какие байки - чудесные, какие - страшнее страшного. Эти, страшные, все больше шепотом передавали; пошушукаются мужики, перекрестятся да и вздохнут: слава-де богу, и от барской милости подале, и от гнева барского… Мала деревушка, вот и славно. Баре тут и управляющего-то не держали, все на старосту ложилось, на пегобородого Ефимку. Да и тоже слава богу…
Жизнь текла чередой однообразных дней. Летом и ранней осенью было повеселее: ходили с маменькой по грибы-ягоды, в лугах траву собирали - стебли у той травы толстые, сочные; все приварок. А зимой подголадывали, и тогда Фроська, бывало, размечтается: воротился бы тятенька, живой-здоровый, тепло да сытно зажили бы.
И маменьке полегчало бы, а то ведь замечала Фроська: грустит она, на баб деревенских, какие при мужиках, с завистью поглядывает, плачет по ночам. Плачет да поскуливает порою: "Ох, худо без мужика!" Так ведь подлезал к ней бобыль Прошка - все норовил то забор покосившийся поправить, то ворота просевшие на петлях приподнять, то еще что. Прогнала: жонка я замужняя, сказала, ступай прочь, Прошка, не балуй.
Были и другие… баловники… Их Акулька гоняла почем зря - когда ухватом, когда коромыслом, когда и вилами грозила. Горе ведь соломенной вдове, коли понесет не пойми от кого. Тут уж не остановишься, родишь одного выблядка, за ним другого, третьего… Так и называли в деревне: выблядками, а бабу - блядью. Ворота дегтем мазали, и уж не помогали, живи как знаешь… А как прожить? От забот непосильных богу душу отдать легче, ежели допрежь родами не помрешь. Да все одно, детишки сиротами останутся - страшная участь, жуткая, при живых-то отцах.