Захар прикончил уже обе бутылки. Посмотрел на часы. Минут через двадцать Зоя выйдет, можно еще одну себе позволить. Взял, охладил быстро, поднес к губам.
- Пиво распиваем в общественном месте? - с сильным южнорусским акцентом спросил появившийся неведомо откуда неприятного вида милиционер. Пыльный весь какой-то. Потный. И явно склочный. К тому же - Захар присмотрелся - пьяный. Не в зюзю, но ощутимо.
Сержант вдруг покачнулся и принялся шарить по карманам.
- Какая с-сука ко мне лазила?.. - невнятно пробормотал он. - Был же стольник… Найду - убью на хер… - Потом встрепенулся, мутно взглянул на Захара и проговорил: - Ну шо?
Ледовар насторожился. На всякий случай он осторожно просканировал сержанта - да, так и есть! Конечно, это не человек. Должен бы и его, Захара, признать, только не признает почему-то.
- А кому мешаю? - Зюзя решил поразвлечься.
- Закону! - важно объявил сержант. - Придется пройти, гражданин. Для начала - документы предъявите.
- А представляться закон вам, товарищ сержант, не предписывает? - спросил Захар. - Удостоверение показать? Или с людишками и так сойдет?
- Сержант милиции Шишенко, - буркнул милиционер. Вытащив из нагрудного кармана замызганную красную книжечку, он развернул ее и сунул под нос Захару. - Довольны?
- Еще как, - весело сказал Захар и дунул на удостоверение, мгновенно покрывшееся густой изморозью. - А ты доволен, друг? - спросил он и засмеялся.
- Тьфу ты, - пробурчал сержант. - Снова об том же самом месте…
- Нарывался уже, что ли? Так повнимательнее будь!
- Слышь, - забеспокоился вдруг Шишенко, - ты мне это… корку-то разледени, а то несолидно!
- Давай, - согласился Захар.
Шишенко протянул ему книжечку, зюзя втянул в себя воздух - изморозь исчезла.
- Ух ты, - пробормотал сержант. Потом напряженно задумался. - А ты, это… пиво остудить могёшь?
Захар только усмехнулся. Шишенко кинулся к окошку, что-то резко прогнусил и через секунду протягивал зюзе бутылку недешевого импортного "Пильзнера". Вот сука, подумал Захар. Бесплатно же. И не колдовством каким-нибудь взял, а - формой ментовской, вот что главное-то.
Он прикоснулся к бутылке, задержал руку чуть дольше, чем нужно, и сказал:
- Три минуты подожди - оно хорошо охладится. Главное, все три минуты бегом беги. Только к себе бутылку не прижимай, а то ты горячий какой-то.
Шишенко вытянул перед собой руку с бутылкой и побежал. Захар улыбнулся. Через три минуты это пиво в кусок льда превратится.
- Захар! - услышал он.
Зойка, помахивая сумочкой, шла к нему через дорогу. Стройная, длинноногая, светловолосая и светлоглазая, в майке, мини-юбочке и ажурных босоножках, она казалась воплощением свежести. Сердце Захара снова кольнуло приятным холодком.
3
Существо без имени, формы, цвета и запаха пылало яростью. Это нелепое, жалкое, никчемное человечье отродье позволило себе наступить на беспомощных детенышей! Смерть ему!
Существо убедилось, что детеныши невредимы, но ярость не уменьшилась. Человечье отродье, оказавшееся тощей девчонкой, успело отбежать, но недалеко. Не уйдет!
Существо бросилось в погоню, быстро догнало жертву и сбавило ход. Сожрать сразу - этого мало. Пусть девчонка изойдет ужасом, пусть мучения тела и духа станут ее сутью! Тогда - вкуснее.
Существо почувствовало, что к ярости прибавился голод, тоже горячий. Еще бы - на то, чтобы произвести потомство, много сил ушло.
Существо не обладало разумом. Но древнее чутье вело его точно. Всегда. И сейчас тоже.
Жертва упала. Хорошо, можно зависнуть над ней, дохнуть жаром, ощутить ее страх. Как тогда, в том большом каменном доме, где существо прожило много лет. Ах, каким сладостным отчаянием, какой восхитительной мукой веяло от тех узников! Палачи старались, очень старались. А Существо испытывало высшее наслаждение, вселяя беспричинный, казалось бы, ужас и в самих палачей.
А задолго, задолго до этого - Существо помнило смутно - оно так же наслаждалось в обширном подвале деревянного дома. Ярко горел огонь, а над ним корчились человеческие тела с вывороченными руками. Боль, кровь, моча, кал и, главное, смертный ужас.
Но того подвала больше нет, а в большом каменном доме нет узников. К тому же пришло время воспроизводства.
Существо давало приплод раз в пятьсот лет. Для вынашивания детенышей и разрешения от бремени ему приходилось на семь лет укрываться в глухих подземельях, а сразу после родов следовало вытащить новорожденных на поверхность. И тоже укрыться - до тех пор, пока самый сильный не подрастет настолько, что сможет позаботиться о себе. Тогда существо пожирало остальных - обычно их бывало пять, - а оставленный для жизни спасался, удирая как можно дальше. И потом, в каких-нибудь иных краях, становился таким же кошмаром для тамошних обитателей.
Не для всех, конечно. Для нечисти - нет. Наоборот, самому приходилось некоторых опасаться. Проходил тут как-то один - глаза так и жгут…
Да ведь нечисть Существу никогда и не была интересна. Ею питаться не станешь. Люди - дело иное.
Человеческое отродье поднялось и, скуля, побежало дальше. Ну-ну. Существо приотстало, затем ускорилось и изрыгнуло очередную порцию жара. Пьянящее ощущение переживаемого жертвой страха пришло в ответ мгновенно.
Существо снова распалило в себе ярость - чтобы ее не вытеснил окончательно голод, чтобы трапеза доставила больше удовольствия, - сделало вираж вокруг девчонки, снова пристроилось сзади. Жертва опять упала, но теперь не спешила вставать. Поняла, что не уйти, потеряла надежду.
Существо нависло над девчонкой пышущим жаром невидимым облаком, неслышимо зарычало. Начало медленно опускаться.
Человечье отродье издало тонкий бессмысленный вопль.
4
- Пиво пил? - спросила Зоя.
- Ага, - ответил Захар, - чешское. Дурака тут еще одного шуганул, - добавил он, смеясь. - Пыльный такой дурак, забыл, как называется. Знаешь, по дорогам они, бывает, хулиганят, пыль гоняют, девчат пугают да скотину.
- Захар, - укоризненно протянула Зоя, - шиши это!
- Точно, шиши! А чего, забыть уж нельзя? Ну да, балбес я, зубрил не как некоторые. - Он с удовольствием чмокнул жену в прохладный висок. - Главное-то помню, пыльные они и безобидные. А этот, честно, дурачок какой-то… Пиво я ему заморозил.
- Вот сам и хулиган, - миролюбиво сказала Зоя. - Алкоголик пивной.
- А ты не хулиганка, что ли?
- Я - нет. Я приличная. И пиво твое не люблю. Шампанского хочу! Матросик, угостите даму шампанским! Ну ладно, согласна на мороженое.
- Это в момент, - обрадовался Захар. - Вот как раз и ларек!
Зорченковы не торопясь шли по улице. Захар, пародируя их деревенского учителя старика Зиновия, высокопарно распинался о достоинствах мороженого разных видов.
- К несчастью, - вещал он, подвывая, - до нас не дошли сведения об особенностях изготовления мороженого древними ацтеками, майя и инками. Но логика, мои маленькие зюзи, - Захар поднял палец, - логика дает нам все основания полагать, что эти цивилизации культивировали применение разнообразных галлюциногенных веществ при производстве сладкого холода. Как то - змеиного яда, секреции игуан и мочи койотов!
Зоя улыбалась.
Потом Захар оборвал себя и серьезно сказал:
- Всю жизнь фигурным катанием заниматься тоже скучно.
- Мне пока нравится, - ответила Зоя.
- Так мне пока тоже. Только вот лет через пять - надоест, а? Я вот думаю: на мясокомбинате нам понравится?
- Да ну, - легкомысленно сказала Зоя. - Рано об этом думать. Искупаться вот хорошо бы.
- Пойдем, - согласился Захар. - На Темное?
- Конечно. Охладим немножко, Тимошка и не обидится. А Светлое - ну его. Больно уж строг Аникей.
- Ага, - засмеялся Захар. - "Я, как хозяин данного озера, настоятельно прошу уважаемых гостей не своевольничать, бу-бу-бу".
- А нам только дай посвоевольничать, правда, милый?
- Мы такие…
До поворота к Темному озеру оставалось совсем немножко, когда Зоя вдруг остановилась. Лицо ее сделалось напряженным.
- Что? - спросил Захар.
- Тихо! Слушай!
Захар вслушался. Мешало гудение высоковольтных проводов, но он все-таки уловил высоко в небе отголосок детского крика, исполненного муки и страха.
- Ребенок, по-моему, - сказал он. - А что кричал, я не разобрал.
- Девочка. Кричала "Мамочка!". Да как кричала! Подожди! - Зоя снова замерла. - Ничего не ощущаешь, зюзя?
Захар напряг все девять чувств. Жар, сильнейший жар докатился до него. Правда, уже выдохшийся. Но - как раз оттуда, откуда мгновением раньше донесся тот отчаянный крик.
Захар прокрутил все, что знал, вспомнил родное Старозюзино, уроки старого Зиновия, вывесил перед мысленным взором листы Черного Реестра и уверенно объявил:
- Каркаладил. Скотина безмозглая, злобная. Без формы, цвета и запаха. Ух, пылает как!
- Девочку мучает, - сказала Зоя.
- Ну, собственно… - засомневался Захар. - Нам-то что? Мы что, Служба спасения? Девять один один?
Зоя презрительно взглянула на него:
- Ненавижу этих тварей! Ошибка Высших! А девочка, может, ученицей моей станет! Короче, ты как хочешь, а я…
- Ладно, ладно, - торопливо произнес Захар. - Все правильно. Побежали!
5
…Чудовище стремительно удалялось, издавая не воспринимаемый человеческим ухом вой. Все вокруг было побито лютым морозом. Лежавшую ничком девочку покрывала корка льда.
- Что, размораживаем? - устало спросил Захар.
- Подожди, - шепнула Зоя, снова замерев.
Захар вслушался. Да, что-то настораживало. Не сильно, но все-таки. Поблизости… вот… нет, не разобрать. Зоя чутче.
- Что? - спросил он тихо.
- По-моему, щенки… или как их назвать… мерзость…
Зоя сочувственно посмотрела на мужа:
- Направление хотя бы чувствуешь?
Захар мрачно кивнул.
- Ладно, - вздохнул он. - Гляну, что там за щенки. А ты этой займись… Снегурочкой… Все равно у тебя размораживать лучше получается.
- А у тебя - замораживать, - откликнулась Зоя. - Я тобой горжусь.
- Да ну…
Зоя приблизилась к девочке, вознесла над ней руки - ладонями вниз, сделала глубокий вдох. И еще. И еще. В ледяной корке появилась трещина. Когда от Зоиных рук повалил пар, Захар повернулся и двинулся на слабый сигнал.
Каркаладилят он нашел быстро. Действительно, недалеко спрятаны были. Только совсем малы, потому и тянет от них еле различимо.
"Малы-то малы, - думал Захар, глядя на детенышей, - а гадки - хуже некуда. Мы, зюзи, тоже не подарок, да и какую нечисть ни возьми - она нечисть и есть. Но вот это, - он еще раз просканировал приплод, - даже для нас слишком. Права Зойка - ошибка Высших".
С джинном бы про это потолковать… Джинны - они не то чтобы Высшие, но и не мы… А может, и Высшие… Павшие какие-нибудь… О джиннах мало что известно…
Ладно, это все потом. А сейчас - зачистка. Тварь, конечно, сильно пострадала в бою, она испугана и бежала очертя голову, но рано или поздно опомнится. И инстинкт приведет ее сюда, к потомству. Причем скоро, самое позднее - завтра. За это время каркаладилята сами не сдохнут, и родитель их выкормит, вырастит, выпустит в мир.
Захар содрогнулся. Припомнился фрагмент из рассказа учителя: каркаладилы обожают селиться в кровавых застенках, в пыточных, в тайных тюрьмах. И если появится где это мерзкое создание, то домовой, какой бы он ни был толстокожий - а в таких зданиях домовые только толстокожие и обитают, - уходит без оглядки.
Шесть гаденышей… Впрочем, кажется, остаться должен один, остальных, кто слабее, родитель пожирает. Фу… Одного такого - тоже много.
Захар решительно вытянул руки. Сосредоточился. Начали.
Невидимо светящееся место, окруженное кустами, начало чернеть. Свернулись листья, пожухла трава. Пискнуло раз… другой… третий…
Захар добавил холода. Еще трижды пискнуло. Всё.
Он развернулся и побрел к Зое.
6
Злата приходит в себя. Первое, что она чувствует, - холод. Злата дрожит всем телом. Потом пытается вспомнить. Что-то страшное случилось с ней… или не случилось? Может, заснула и кошмар приснился?
Девочка осознаёт, что лежит на скользкой тропинке. Прямо в грязи. Лицом вниз. Она делает движение, тихо стонет, пытается встать. Тело слушается плохо.
Кто-то помогает ей. Руки прохладные, но это почему-то даже приятно. Женские руки, ласковые.
Злата кое-как поднимается.
Какая красивая тетя! На маму похожа… Злата молча плачет.
- Всё в порядке, - говорит тетя.
Голос добрый, хочется ей верить. И Злата верит.
- Вы кто? - спрашивает она, едва ворочая языком.
- Мое имя Зоя, - отвечает тетя. - А сейчас еще Захар придет. Тебя-то как зовут, Белоснежка?
- З-з-злата, - говорит девочка.
Подходит незнакомый мужчина.
- Что, Захар? - спрашивает тетя Зоя.
Он мрачно кивает.
- А ты представляешь, - произносит тетя Зоя, - ее зовут Злата. Тоже на "зэ". Это судьба.
- Думаешь? - сомневается дядя Захар.
- Уверена. Посмотри на нее. Светлые волосы, светлые глаза. И имя на "зэ".
Дядя Захар долго смотрит на Злату. Потом закрывает глаза - но девочка чувствует, что по-прежнему смотрит.
- Пожалуй, - неохотно соглашается он. - Эх, перемены нежданные…
- А я тебе говорю: судьба, - настойчиво произносит тетя Зоя.
Злата вдруг разражается рыданиями и утыкается тете Зое в живот.
- Не плачь, - говорит добрая красавица. - Все позади. Все твои беды позади. Фигурным катанием хочешь заниматься? Я тренер, а Захар лед делает…
- Мамочка… - всхлипывает Злата.
Взрослые переглядываются.
- Все ясно, - решается дядя Захар. - Наша. Слушай меня, Злата. - Он возлагает руку на голову девочки. Рука излучает свежесть. - Маму не вернешь. Но ты ее не забудешь, обещаю.
- Мы оба обещаем, - тихо добавляет тетя Зоя, обнимая худенькое тельце.
- Мы, Захар и Зоя Зорченковы, - продолжает дядя Захар, - берем на себя заботу о тебе. Ты любишь зиму? А мороженое любишь?
- Я на санках люблю, - шепчет Злата.
- Значит, все будет хорошо. Поверь.
Девочка робко кивает.
- Мы отведем тебя домой, - говорит тетя Зоя, - а завтра ты придешь во Дворец зимнего спорта. К двенадцати. Хорошо?
- Хорошо, - соглашается будущая новозюзя Злата.
- З-з-з-з! - зудят провода.
- З-з-з-з! - звенит мошкара.
Все будет хорошо.
Глава 6
Песня дождя
Незаурядными, могучими людьми были наши предки. Не чета нам. Большого размаха люди. И в то же время - умели глубоко проникать в суть чего угодно, какой бы загадочной эта суть ни казалась. Даже в суть, казалось бы, совсем уж непознаваемых вещей - возвышенных или, наоборот, с нечистью связанных - и то проникали.
А как же! Без всего этого - без размаха, без проницательности, без… ну, понятно… - без этого разве отгрохаешь такую державу? Да чтоб потом ее же и развалить, и заново отгрохать! И еще! И еще!
Мы, конечно, не они. Но есть и у нас свои достоинства. В конце концов, на чьих плечах стоим?
Мы, так уж жизнь устроена, понимаем буквально все лучше, нежели предки. Потому что - наука. Двадцать первый век, между прочим.
Вот, к примеру, взять такой феномен, как двойники. Предки точно знали: столкнулся с двойником, посмотрел он на тебя - через окно там или из зеркала - все, труба. Одевайся в чистое, тапки белые не забудь, ложись, жди.
А вот каково самому-то двойнику за окном этим или, допустим, в зеркале - об этом предки как-то не задумывались. Но мы-то, проанализировав и даже, иногда, просинтезировав, понимаем: симметрия нерушима. Двойник на тебя глядит жутко, а ты - на двойника. И, ей-же-ей, ему - не легче…
1
Все вокруг бесило. Даже хуже - от всего вокруг просто тошнило. Буквально от всего.
Например, от текилы, поданной с солью и лаймом. От мысли о жадных негодяях, придумавших идиотский ритуал - "лизни, сосни, кусни", а еще пуще - о сотнях миллионов быдлодебилов, купившихся на этот собачий бред и даже не подозревающих, как потешаются над ними настоящие мексиканцы.
Федор соль с лаймом игнорировал - пил текилу, как пьют водку. Облегчения это, однако, не приносило. Наоборот - чем больше пил, тем чернее делалось на душе.
Стакан этот, плохо вымытый… И стол - чем они, суки, его вытирали?! Грязной тряпкой?! У-у, до чего ж поганый бар!
А публика, мама дорогая, что за рыла! Вон тех телок за соседним столиком - натурально, удавил бы. Вытаращились, профурсетки подержанные… Узнали, конечно. Подойти пока не решаются, хоть на том спасибо…
Впрочем, что уж душой кривить: в первую очередь Федора тошнило от самого себя. Бездарь, беспощадно и горько думал он. Неудачник, алкоголик, хам, тряпка. Отставная поп-рок-звезда, ага. Никому не нужная.
Плюс ко всему - а) нищеброд и б) импотент. Полтора года уже как импотент.
О первом догадывались многие - часто приходилось у кого попало просить взаймы. О втором знали единицы, причем исключительно женщины. Кое-кто из бывших любовниц. И одна бывшая жена.
Впрочем, нет, знал еще один мужчина. Дня три как знал. Федор сидел на лавочке в безлюдном дворе, пил пиво, вот так же лелеял безнадежную тьму в душе. Пиво не лезло, и ночь надвигалась, но возвращаться в конуру, опостылевшую после ухода Анюты, не хотелось. Поэтому - сидел, пил, старался ни о чем не думать. Мимо нес свой нехитрый дворницкий инвентарь азиат - таджик, киргиз, кто их разберет, - худощавый, лет сорока на вид. Остановился, взглянул на Федора - того аж обожгло почему-то, - спросил коротко: "Пьете, уважаемый?"
И Федора прорвало. Словно на исповеди. Вернее, на студенческой пьянке. Лет пятнадцать, наверное, с ним такого не бывало - чтобы раскрыться полностью. Он и сам не понимал толком, почему вывалил всю свою душевную муть этому гастарбайтеру. Наверное, потому, что невозможно было представить более чуждого, более постороннего человека. А может, и взгляд этот пронзительный сыграл роль… Да и выпитое… Как бы то ни было, присевший на корточки азиат, спокойный, непроницаемый, слушал не перебивая. А потом спросил: "Если бы вы, уважаемый, верили в чудеса, чего сильнее всего пожелали бы?"
Федор не раздумывал: "Чтобы, - с болью в голосе сказал он, - катилась она куда подальше, вся эта слава, которой к тому же больше нет! Чтобы сном оказалась вся эта мутотень! А вместо всего этого - чтобы дрын стоял… Все бы отдал…"
Азиат опустил веки, помедлил, кивнул будто сам себе, порылся в кармане, извлек оттуда что-то - Федор не разобрал, - поднес к губам руку с плотно сжатыми большим и указательным пальцами, разжал пальцы, несильно дунул. Снова прожег Федора взглядом угольно-черных глаз и тихо произнес, обращаясь уже на "ты": "Спать иди. Проснешься - не пей".
Федор вдруг развеселился. Он пьяновато хохотнул, хлопнул по скамейке рядом с собой ладонью и сказал: "Алё! Аксакал! Или как тебя? О! Абрек! А давай вместе посидим! Угощаю!"