– Иди в любовницы к барону, – хмыкнул Илья, стоявший у камина спиной ко всем нам, – покатает и тебя.
Галя даже не поняла, в чём суть насмешки.
– Я хочу собственную карету! – сверкнула она глазами. – Большой дом и кучу слуг. Понятно?
– Ух, ты! – Наташа изобразила на себе пышное великолепие в стиле обычного летнего променада у дворца Медведки и медленно прошлась по гостиной. – А теперь выступает пресветлая баронесса Галина и её компаньонки. Слуги – вон! Быдло простолюдное!
– Ну, как-то так, – нет, Галя определённо не воспринимала сарказм. – Даже если бы мы решили забрать себе королевский дворец, кто бы смог нас остановить?
– Забавный будет прецедент, – пробормотал Илья и поворошил затухающие угли. – Революционная бригада имени Влада Цепеша экспроприирует дворцы аристократов в свою пользу.
Я уставился на него. Потом медленно перевёл взгляд на приумолкших девушек. А ведь действительно: чего нам бояться? Почему мы продолжаем вести себя так, словно, как прежде, остаёмся людьми, с их огромными слабостями и ничтожными потребностями?
Это – как наш первый выход по наводке Ножика. Мелкий гангстер попросил нас устранить банду Подкидыша – здоровенного головореза, который умудрился переждать Напасть в пригороде Лисичанска. Бандит одним из первых вернулся в столицу и тут же потребовал от Ножика убираться прочь вместе с его молокососами. Силы были явно неравны: полсотни закоренелых убийц против полутора десятка подростков.
Мы с Ножиком сидели полночи, пытаясь определить, как лучше проникнуть в трактир "Под звездой", чтобы нас никто не заметил и не поднял на ноги всю банду. Наташа некоторое время внимательно слушала нас и рассматривала карты, которые мы чертили на стене: я – когтем, а мой подопечный – угольком. Потом девушка снисходительно назвала нас болванами и провела одну жирную линию, прямо в главные двери.
Так мы и поступили.
Я выломал толстенные ворота одним ударом ноги, и мы вошли внутрь, все четверо. Было забавно! Огромные полуобнажённые мужики носились в дымном сумраке, натыкались друг на друга, поднимались, хватались за оружие, некоторые даже пытались сопротивляться.
И сдыхали, один за другим.
Подкидыш забаррикадировался на втором этаже, и потребовалось несколько хороших ударов, чтобы переломать все брёвна и доски, закрывающие путь к цели. Галя и Натка слегка повздорили, выясняя, кому именно достанется истошно вопящий великан с двумя длинными саблями в татуированных руках. Мы с Ольгой не вмешивались: мне хватило развлечений и без того, а Оля не очень жаловала подобные аттракционы.
В конце концов девушки пришли к общему мнению и сообща исполосовали когтями мощного бандита, а потом, истекающего кровью, но ещё живого, выбросили в окно, постаравшись непременно насадить тело на колья ограды.
Галя радовалась, как ребёнок, а Наташа возбуждённо облизывала губы и требовала немедленного секса именно здесь, среди огня, крови и смерти. Это действительно было возбуждающе.
Потом, когда мы вернулись домой, и Галя начала, смеясь, рассказывать Илье о наших подвигах, он ужаснулся и назвал нас кровожадными тварями. Наташа в ответ спокойно заметила, дескать, крови никто не жаждал, и вообще ей не нравится, как это звучит. Дав словесный отпор, она отвесила парню оплеуху, от которой он отлетел к стене.
Это бесполезное морализаторство утомляло не меньше, чем постоянное Пашино нытьё. Тот вечно скулил, что рано или поздно ловчие Церкви доберутся до нас и сожгут. Особенно проникновенно эта песня звучала, когда его заставляли транспортировать опустошённые тела к каналу.
Кажется, я отвлёкся.
– Ты знаешь, – медленно сказал я и переглянулся с Олей, – хоть этот дом и нравится мне, но стоит попробовать нечто большее. Тем более я просто не могу позволить шлюхам какого-то Орляты безнаказанно обижать моих девочек.
Илья отбросил кочергу и обернулся, уставившись на меня. В его жёлтых глазах, как обычно, горел огонёк голодного возбуждения.
– Ты спятил, – едва ли не испуганно пробормотал он, – однозначно. Как ты себе это представляешь? Одно дело громить бандитские малины и вырезать ночлежки, а совсем другое – потрошить местную знать.
– На вкус все одинаковы, – демонстративно зевнула Наташа и, выпустив когти, полюбовалась их блеском, – это они думают, будто у дворян кровь белого цвета, а на самом деле нет никакой разницы.
– Ловчие… – начал было Илья, сделав пару шагов в нашу сторону, но я лишь махнул рукой:
– Остынь, это на тебя так голод действует. Будешь упорствовать – покормим раньше времени.
Парня просто передёрнуло, а вот Галина сразу оживилась: она обожала эти процедуры. Обессилевший от голода Илья не мог сопротивляться, и девушки легко прижимали его пальцы к жертве, бьющейся в моих объятиях. Кричали оба – и пища, и едок. Сначала. Потом оба умолкали. Великое дело – инстинкты! Именно они вынуждали Илюху питаться, хоть он и пытался изо всех сил сопротивляться этому. После каждого сеанса он долго рыдал и просил прощения у человека, которого сам же и отправил в страну вечной охоты.
– Хорошо, молчу, – Илью даже передёрнуло, – но принимать участие в этом не буду.
– Да и на кой нам такой груз? – презрительно фыркнула Наташа, – опять станет рыдать над дохлятиной и просить прощения. Ха! Паша, пусик, иди ко мне. Иди к мамочке, мой бутузик.
Тут она немного преувеличила: за последние месяцы Паша здорово похудел. И дело тут не в питании: Наташа доставала парню всё самое лучшее из имеющегося. Видимо, нервное это дело – жить в доме с пятёркой вампиров, убирать трупы после их трапезы, и знать, что твоя бывшая девушка чаще спит с кем-то другим. Трахалась Ната, кстати, чаще всего со мной, очень редко – с Ильёй, и уж совсем по большим праздникам с обросшим рыжей бородой Пашей. Как ни странно, но чаще всего с ним спала Галя, то ли из жалости, то ли по какой другой причине.
Паша угрюмо приблизился к своей повелительнице, и она позволила ему присесть на подлокотник кресла. Старая одежда на парне успела износиться, и теперь он щеголял добротной кожей хорошей выделки, напоминая тщательный косплей Робин Гуда. На шипастом поясе висел широкий нож, вообще-то запрещённый простолюдинам, не находящимся на королевской службе. Однако первый же стражник, попытавшийся арестовать нарушителя, мучительно умер на глазах испуганных товарищей. Ната, похохатывая, открутила придурку голову, пока Галя удерживала дрожащие руки. Паша после этого недели полторы опасался даже коснуться своей подружки, пока я не приказал ему перестать валять дурака. Меня он почему-то боялся больше, чем всех остальных, вместе взятых.
– Паш, котик, хочешь жить в большом светлом дворце? – Ната запустила пальцы под его куртку. – Огромные кровати, везде ковры, хрусталь, слуги по первому зову, а? И мы все словно господа…
– Почему же словно? – Галя сорвалась с места и прошлась колесом по комнате. – Когда пойдём?
– Да хоть сейчас, – меня крайне забавляла мысль о веселящемся Орляте, даже не представляющем, как его судьбу может изменить прихоть взбалмошной девицы. – Пойдём все. Все, я сказал! Илья, слышал? Я не стану тебя ни к чему принуждать, но присутствовать ты будешь.
– Я понял, – он угрюмо кивнул, бросив на меня недобрый взгляд, – только на кой хрен тебе это нужно?
– Боюсь, заскучаешь, в одиночестве. Пошли, – сказал я и поднялся.
Никто не возражал. Девочки, хоть и стали излишне самостоятельны и даже крайне самоуверенны (так мне казалось), почти всегда выполняли мои приказы без лишних споров. Если я и применял ту странную интонацию, которая вынуждала их беспрекословно подчиняться, то происходило подобное не часто.
– Идём, идём, мой бородатый пусик, – Наташа игриво щекотала бороду угрюмого Паши, который вцепился в свой кинжал, будто тот был способен спасти его от неведомой опасности, – сейчас твоя девочка устроит небольшой бада бум!
– Это обязательно? – негромко поинтересовалась Ольга. – До сих пор мы не очень-то афишировали своё присутствие. Может, стоит оставить всё, как есть?
– Думаю, твои подруги с тобой не согласятся. – На слове "подруги" она презрительно фыркнула. – Ладно-ладно. Тем не менее, я с ними согласен: пришло время выйти из тени.
– Не боишься?
Я задумался. Боюсь? Последнее время само это понятие незаметно покинуло сознание, оставив лишь бесконечную эйфорию от собственной силы и неуязвимости. Ольга не знала, как часто мы с Галей и Наташей просто так, без всякого повода, нападали на стражников, любуясь их бесполезными попытками насадить нас на свои железяки. Зрелище воистину уморительное, поэтому мы совсем не торопились убивать несчастных придурков. Иногда мы их даже отпускали.
Нет, мы не боялись ничего.
– Кого? – спросил я, – Оль, перестань, мы уже давно возвысились над этим стадом, осталось лишь показать баранам, кто мы есть и чего заслуживаем.
Галя, прислушивающаяся к нашей беседе, показала мне большой палец, а Оля озадаченно нахмурилась. Похоже, у неё возникли определённые возражения, но девушка решила оставить их при себе. Разумно. Почему-то последнее время любое противодействие вызывало у меня дикое бешенство и желание немедленно прикончить оппонента.
Мы покинули дом, и смрадный ветер поздней весны хлестнул по лицам, взъерошив волосы. Весна в Лисичанске оказалась немного лучше зимы и значительно хуже лета. Когда толстая корка снега и льда начала медленно сползать в канал мириадами грязных ручейков, помимо чахлой травы и раздолбанной мостовой на белый свет появилось и ещё кое-что.
Трупы. Много трупов. Чертовски много мёрзлых мешков с костями, оставшихся незамеченными зимними сборщиками падали. Тепло сменило холод очень быстро, поэтому вонять начало сразу же. Если к омерзительному запаху людей мы успели привыкнуть и приспособиться, то этот смрад преследовал нас повсюду. Вроде бы прошлым летом так не воняло. Остаётся надеяться.
Мы остановились у канала. Галя с Наташей тут же устроили пикировку, обсуждая, как лучше добираться до места назначения. Если прислушаться к спору, станет ясно: кто и где чаще гуляет. Галина предпочитала аристократический район с ровными ухоженными улочками, красивыми палисадниками и садами, а главное – с патрулями, отлавливающими голодранцев, осмелившихся проникнуть на глаза элите. Наташу же обычно носило по каким-то тёмным углам, притонам речных пиратов и прочим злачным местам. То ли слабый аромат риска волновал её, то ли просто нравилось ставить на место зарвавшихся мужланов.
– Думаю, пойдём по Галиному маршруту, – сказал я, поразмыслив (Галчонок тут же показала язык оппонентке). – Коль мы собираемся вливаться в местную аристократию, ни к чему красться по всяким помойкам.
Пока девочки препирались, Илья и Паша взошли на каменный мостик, переброшенный через канал, и теперь рассматривали тёмную воду, неспешно несущую всякий мусор: обломки дерева, нечистоты, гнилые листья и трупы животных. Вода канала была зловонной и грязной, точно местные подворотни, и горожане не рисковали купаться в её смрадных волнах. Однако рыбу ловили и ели. Думаю, большая часть болезней связана именно с этим.
– Такое ощущение, – Илья потёр лоб и с тоской взглянул в низкое хмурое небо, – словно всё по-другому. Никакой грязи, никаких трупов на каждом шагу, и люди другие – чистые, светлые… Словно пытаюсь ухватить, а оно ускользает, просачивается через пальцы…
– Не получается, значит? – с угрюмой иронией осведомился Паша и покосился в нашу сторону.
– Иногда получается, – грустно пробормотал Илья, – как будто я в кинотеатре, а там показывают фильм про меня.
– Угу, кинотеатр, – покивал Паша, криво ухмыляясь, – гляди-ка, ещё чего-то помнишь. Я недавно Наташе попытался пересказать одно кино, так она долго морщила лоб, а потом посоветовала меньше в кабаках всякой сивухи глотать.
Забавная беседа. Фильм, кинотеатр – слова показались мне смутно знакомыми, но смысл их был непонятен, хоть я и видел некую связь между ними.
Канал разделял весь Лисичанск, пересекая как Мокрый район, так и Район Роз. Другое дело, аристократическая часть была ограждена от остального города высокими воротами, тщательно охраняемыми стражей. Воришки, желавшие попасть в закрытую часть, проникали внутрь по воде. Туда же бросали их изуродованные тела после того, как палачи завершали свой нелёгкий труд.
Но мы же не какие-то отчаянные ребята из подчинения Ножика или его ближайшего конкурента – Святоши. Нам ни к чему прятаться в тени и нырять в зловонную воду.
В ближайших кварталах нас успели хорошо запомнить. Кому-то мы были известны, как компаньоны Ножика, и некоторые оборванцы босяцкого вида при встрече подмигивали и закладывали кулак правой руки под мышку левой. Большинство видело группу дворян, скрывающихся от гнева Медведки в здешней глуши, и торопилось сорвать шляпы с голов. Гале это чрезвычайно нравилось, а Наташу и Ольгу лишь веселило. И наконец, существовала ещё одна группа жителей, которые всерьёз подозревали нас в связи с нечистой силой. Священник местной общины напрямую звал нас упырями и слугами дьявола, призывая святого орла изгнать демонов обратно в преисподнюю.
Этот святоша, отец Дубосклон, плотный человечек небольшого роста, обычно ходил в окружении оборванных психопатов, заглядывающих ему в рот в надежде отыскать истину между редких чёрных зубов.
Вот и сейчас, когда мы проходили мимо покосившегося деревянного домика с облезлым орлом на верхушке гнилой маковки, Дубосклон стоял у дряхлых ворот и угрюмо следил за нашей группой из-под широкополой плоской шляпы. Ходили слухи, дескать, попик когда-то принадлежал к ордену Ловчих – охотников за ересью, до сих пор поддерживая связь с настоятелем. Посему нетрудно предположить, что определённые навыки у человечка сохранились, и его регулярные появления около нас – результат слежки опытных шпионов. Ну и пусть.
Дубосклон схватил обеими руками священную звезду и выставил её перед собой. Прихожане, обступившие своего гуру, дружно скрестили руки – попытка отогнать нечистую силу. Наташа улыбнулась и помахала им рукой, а Галя приставила пальцы к голове, изображая рожки.
– Ну и зачем вы дразните этих несчастных? – глухо поинтересовался Илья. – Допрыгаетесь.
– И как поступит отец Дубосклон? – легкомысленно осведомилась Галя и старательно высунула язык. – Наложит на меня проклятие? От его болтовни у меня даже аппетит не пропадает.
Священник сделал знак пастве оставаться на месте, и решительно потопал к нам, продолжая выставлять звезду перед собой. Я прикрыл лицо руками и отступил назад, словно защищался от слепящего света. Поддерживая мою игру, девочки принялись щуриться и заслоняться ладонями. Галя жалобно закричала:
– Я таю! Таю…
– О святой отец, – я посмотрел на него сквозь скрещённые пальцы, – ты победил! Мы уходим в преисподнюю, к нашему повелителю… Нет, ну какого хрена, падре? Неужели нам нельзя пройти мимо вашего балагана без всех этих приколов?
Дубосклон опустил звезду и тяжело вздохнул. Слаб человек: глаза святоши то и дело обращались к великолепным формам моих спутниц, едва прикрытых одеждой. Боюсь, сейчас основной проблемой священника была борьба с обильным слюноотделением.
– Не понимаю, – проворчал он, потупив взор, – почему мои запросы остаются без ответа? Настолько явных слуг нечистого мне ещё встречать не приходилось. Ваши деяния…
– Да брось ты, – перебил я его, – наши деяния в подмётки не годятся обычным развлечениям знати. Тем не менее ты и твоя лживая церковь преспокойно закрываете на это глаза, хоть готовы наложить сложнейшую епитимью на бедняка, укравшего краюху хлеба.
– Вы – не бедняки, ворующие пищу! Ваши злодеяния отягощены многочисленными смертями моих верных прихожан. Думаю…
– Думай, – меня разбирал смех и желание выбить дурь из тупого болвана, – думай, насколько человеческая жизнь дешевле того же куска хлеба, а ещё точнее, она вообще не стоит ни гроша.
– Жизнь человека – священна! – провозгласил Дубосклон и, подняв взгляд на Галю, тяжело сглотнул.
В этот раз смеялись все, даже Паша. Уж он-то отлично знал эту цену, каждую ночь сбрасывая тела в канал. Смех у него был, правда, несколько нервный.
Я наклонился к попятившемуся попу и прошептал ему в ухо:
– Падре, не говорите никому. Это – такая смешная шутка, что я собираюсь сам использовать её.
Видимо, почуяв неладное, паства начала мало-помалу приближаться к нам. Уроды, проклятые уроды! Кожа в оспинах, бельма на глазах, струпья от незаживающих ран, язвы, отсутствующие куски тела… Люди в Лисичанске и без того не блещут красотой, из-за чего, кстати, у Паши нет отбоя от местных "красоток", но это уж вообще за гранью!
– Пошли, – сказал я, поморщившись, – видеть не могу этот паноптикум.
– Чего? – не поняла Галя, и я молча ткнул пальцем в цирк уродцев на марше. Галя и Наташа громко расхохотались, а Ольга укоризненно погрозила мне пальцем. Илья сделал большие глаза и покачал головой.
– Господь покарает вас, – Дубосклон почти кричал, – как только мои слова достигнут его ушей. Или кардинал прислушается к моим посланиям.
Вероятно, звания в церковной иерархии местной церкви звучат по-другому, но встроенный переводчик настаивает на старых значениях. Может, оно и к лучшему: хоть какая-то часть прежней рухляди пригодилась в новой жизни.
Все уже ушли, а я задержался, дослушивая возгласы разошедшегося святоши. Потом двумя пальцами приподнял шляпу священника и сочувствующе посмотрел в слезящиеся глаза.
– Никто вас не будет слушать, – сказал я и запустил шляпой в попятившихся людей. – Кардинал, как пить дать, считает вас спятившим дурачком. А бог… Ну, нет его! А так он конечно бы послушал.
Дубосклон оскалился и присел, воздев очи в гору. Хм, он действительно ожидает молнии, которая поразит меня? Это же надо, как всё запущено!
– Удачи вам, падре, в вашем нелёгком и бесполезном труде, – пожелал я и похлопал его по небритой щеке. – Когда мы будем в королевском дворце, я обязательно замолвлю за вас словечко. Говорят, Медведко обожает смотреть на дурачков.
Посмеиваясь, я пошёл дальше, неторопливо догоняя нашу группу. Очень занятное место этот Лисичанск. Главное, не погружаться в пучину уныния, как мой рефлексирующий товарищ. Если посмотреть по сторонам, можно увидеть массу интересных вещей.
Вот тощая, словно скелет, женщина в коричневом рваном балахоне яростно лупит нетрезвого муженька, вернувшегося домой. Судя по её истошным воплям, благоверный оставил в кабаке последние деньги. Громко орут дети, цепляясь за одежду матери, вопит избиваемый пьянчуга, и весело подбадривает толпа соседей.
Или вот: четыре пьяных стражника, чью профессию можно определить лишь по наличию оружия, пытаются обыскать какого-то оборванца. Один время от времени пинает оборвыша в живот, а второй, схватив за волосы, запрокидывает голову. Насколько я знаю этих парней, простым избиением дело не ограничится. Однако покрытый кровоподтёками и ссадинами паренёк бормочет магическое словно: "Ножик", и я решаю вмешаться.
– Ты из банды Ножика? – поинтересовался я, игнорируя дышащих омерзительным перегаром здоровяков. – Не припомню.