- Что это? - подняв бровь, спросил Магдоу.
- Всего лишь чистый джин, майор. "Бомбей", голубой сапфир. Ни тоника, ни льда у меня нет, но эту марку я предпочитаю пить чистой.
- И этот человек попрекает меня "Ветром в ивах", - съязвил Ковальски, отвинтил крышечку и сделал глоток. Потом передал ее майору, тот покачал головой.
- Лишнее. Если оставите мне на потом, когда все закончится, не откажусь.
- Не уверен, - покачал головой Маккормик, забрал фляжку, глотнул и спрятал ее обратно.
- Не уверены, что останется, или не уверены, что все закончится?
- Да ни в чем я сейчас не уверен, - честно признался федеральный агент и открыл сдвижную дверь вертолета. Спрыгнул на землю, за ним спустился Ковальски. Майор вздохнул и последовал за фэбээровцами.
- А ведь они попали, - уныло сказал Ковальски, осматривая вертолет.
- Кто?!
- Эти уроды из своих винтовок. Пробили бак. У нас нет топлива. Отлетались.
Под "Беллом" расплывалась огромная лужа.
- Черт с ним, - махнул рукой Маккормик, - если что, возьмем "Сикорский", он всех вытащит.
Ковальски огляделся. Справа от вертолета поднималась вертикально вверх скалистая стена, мечта альпиниста - скальная порода была гладкой, с геометрическими выступами и редкими жесткими кустиками, кое-где пробившимися
из крошечных щелей. С другой стороны площадки, словно нарочно, чтобы укрыть ее от чужих глаз, было нагромождение валунов, поросших мхом и пышным кустарником. Кустарник на вид был колючим и неприветливым, поэтому Ковальски не стал лезть туда, опасаясь повредить ска-
фандр.
- Ну что, не будем терять время? Пока эти уроды внизу не очухались и не удумали что-либо предпринять, - решительно скомандовал Магдоу и первый шагнул на едва заметную тропинку. Фэбээровцы двинули за ним, недовольно переглянувшись. В скафандрах было жарковато, и Магдоу почувствовал, что по виску стекает пот. "Черт меня дернул полезть в это пекло, во всех смыслах этого слова", - мысленно ругал себя майор, оскальзываясь на щебенке.
Маккормик и Ковальски, чувствуя себя ненамного лучше, спускались следом по узкой тропинке вниз по склону, как вдруг из-за вертикально торчащего обломка скалы появился человек с автоматом в руках.
- Что за черт?! - воскликнул он, одновременно нажимая на спусковой крючок.
В ответ агенты открыли огонь, и человек покатился вниз, стукаясь каской о камни. Вскоре он затих. Фэбээровцы осторожно поднялись на ноги и с ужасом увидели, что майор Магдоу лежит возле тропинки, широко раскинув руки.
- Что с ним, Буч?! - спросил Ковальски, тяжело дыша.
- Готов, - констатировал Маккормик. - Черт, прямо в лоб… Я думал, эти русские шлемы крепче.
- Это биозащитный скафандр. Он от другого предохраняет.
Ковальски стащил с майора шлем, но дальше проверять не стал - дыра во лбу не оставляла сомнений. Агент перекрестился и пробормотал:
- Упокой, Господи, его душу…
- Не время для молитв, Пол, - поторопил его Маккормик, тревожно озираясь. - Хорошо, если этот хрен был тут один. А если их несколько? А если он успел позвать своих?
- Хорошо, хорошо, - недовольно сказал Ковальски, поднимаясь с колен. - Мы что, так и бросим его здесь?
- А что такого? Место ничуть не хуже и не лучше других. - Маккормик поднял винтовку майора и повесил себе на плечо, потом вынул из гнезд на костюме магазины. - Идем, Пол. Если они хотят войны, они получат войну.
…Русский сидел перед Роулинсоном, и полковник внимательно его рассматривал. Человек как человек, достаточно молодой, но с какой-то… излишней серьезностью, умудренностью, что ли, в лице. Русский спокойно выдержал пристальный взгляд Роулинсона, мягко улыбнулся. Складывалось впечатление, что не он в плену у полковника, а совсем наоборот.
- Вы кто? - спросил Роулинсон.
Хотел сделать это внушительно, весомо, но чертово горло снова подвело, и вышло сорванное карканье. Боль в изуродованной трахее отозвалась по всему телу, полковник невольно поморщился.
- Меня зовут Нестор Тарасов, но это вам ничего не скажет, мистер Роулинсон.
- Тогда какого черта вы играете со мной в шарады? "Гленфиддиш", "скарабей"… Что вы знаете о Мексике и об экспедиции Либеропулоса? А самое главное, откуда? Хотя я догадываюсь… Этот русский, Нефедов, он, наверное, выжил?
Полковнику приходилось говорить громким хриплым шепотом, явно приближался очередной приступ. Роулинсон старался, чтобы солдаты в такие минуты его не видели, а уж русскому и подавно негоже… С другой стороны, он прекрасно понимал, что если сам порой побаивается смотреть на себя в зеркало, то каково другим? Полковник даже не предполагал, что все приведет к такому вот. Когда он выбрался из неглубокой могилы, обламывая ногти и выплевывая землю вперемешку с засохшей кровью, то искренне обрадовался тому, что жив. Жив вопреки всему. С того момента он часто не мог понять, а жив ли он вообще и что с ним происходит.
- Да, Нефедов выжил, - спокойно сказал русский. - Но, что самое любопытное, вы тоже выжили - после досадного инцидента с покойным профессором Ломаксом, который вас… э-э…
- …Который меня зарезал, - закончил за русского Роулинсон. - Я привык называть все вещи своими именами, tovarishch.
Услыхав последнее слово, русский снова улыбнулся, мимолетно, словно припомнил пришедшуюся кстати старую шутку.
- Видите ли, - продолжал Тарасов, - я ученый, как вам, наверное, уже известно. Я специализируюсь в разных областях, в том числе и в медицине. Я хороший врач. Непростой, необычный. А вы… Вы тяжело больны. Чтобы определить это, не нужен диплом. А чтобы вылечить - никакой диплом не поможет.
Неожиданно русский поднялся и прошелся туда-сюда. Поправил на стене какой-то древний, никому не нужный график в рамочке.
- И как поживает Нефедов? - спросил полковник, стараясь держать себя в руках и не обращать внимания на выходки русского. - Надеюсь, он в добром здравии?
- Более чем, - закивал Тарасов, снова садясь в кресло. - И часто вспоминает, как вместе с вами раскапывал захоронение в Мексике. Скарабей, черный порошок… А вы помните, когда на нас напали местные? Вы еще переводили с юкатанского языка, сказав, что "хренов Мэл Гибсон снял на этом языке свой чертов "Апокалипсис", такое кино про древних индейцев". А потом удирали через сельву, и Лафонсо Ченнинг сказал Нефедову: "Если снова прикроешь мою задницу, как тогда, в Тикрите, с меня бутылка бурбона. Любишь бурбон?" Нефедов сказал, что предпочитает скотч, и Ченнинг ответил: "Тогда тебе Чарли проставится". А потом вы постоянно приставали к Нефедову с ехидными разговорами о том, сколько людей убил злобный Сталин и не пора ли русским покаяться за преступления коммунистов…
Полковник остановившимся взглядом следил за русским. Он знал чересчур много. Допустим, Нефедов что-то мог рассказать о той злополучной экспедиции, даже какие-то детали, но не в таких же количествах, не с такими подробностями… Здесь был какой-то подвох, Роулинсон чувствовал его, но не мог разгадать.
- Я понимаю, о чем вы думаете, Чарли, - просто сказал Тарасов, сложил руки на груди и нагнулся ближе к полковнику. Запаха разложения он словно не чувствовал. - Это мне вы должны скотч, Чарли.
Роулинсон молчал. Он просто не мог поверить в происходящее. Сидевший перед ним человек был моложе Игната Нефедова. Он совсем не был похож на Игната Нефедова. Он вообще никак не мог быть Игнатом Нефедовым.
- Какое пиво я пил? - превозмогая боль, спросил полковник.
- "Текате", - с готовностью ответил русский. - И жаловались, что оно имеет привкус мочи. А покойный Блэки советовал вам пить аутентичные напитки конкретных стран.
- Как погиб Леттич?
- Его застрелили, и он упал в костер.
- А незадолго перед этим…
- Незадолго перед этим он растянул связки. И я наложил ему повязку, гель с ибупрофеном.
Русский выжидающе смотрел на полковника, словно подначивал - ну, давай еще вопросы, давай, у меня на все найдутся ответы. И Роулинсон сдался.
- Я не могу в это поверить, - честно сказал он, - но мне приходится. Ты не оставил мне шансов, tovarishch. Полагаю, объяснять ты не станешь? Я вижу, это не пластическая операция. Тут что-то посерьезнее.
- Это сложно и долго. Возможно, когда-нибудь… Хотя в объяснение будет весьма сложно поверить. Я, например, тоже очень удивился, когда увидел вас тут живым. Потому что закапывали мы с Ченнингом определенно труп.
- Боюсь, я ничего вам не смогу разъяснить.
- Зато я смог бы. Мне приходилось встречать беспредметников, Чарли, но сейчас опять же не время говорить о том, что означает этот термин. А вот помочь я вам могу. Вы, верно, сильно страдаете из-за той раны?
- Страдаю?! - Полковник горько усмехнулся. - Страдаю?! Это состояние нельзя назвать страданием. Иногда я чувствую себя совершенно здоровым, пока… Пока не взгляну в зеркало. Иногда я чувствую себя так, словно я умер. Я почти не ем. Я много пью, но алкоголь на меня действует крайне редко. Лекарства, которые я смог найти, мне не помогают, а наши врачи в Солт-Лейк-Сити разводят руками.
- Можно мне снять ваши бинты? - склонив голову набок, попросил Тарасов. Да, именно Тарасов - полковник решил называть этого человека его новым именем, потому что это был Нефедов, но в то же время совсем не Нефедов. Так недолго и свихнуться, поэтому пускай остается Тарасовым.
- Снимай, tovarishch.
Русский поднялся, обошел стол и принялся разматывать бинты с горла Роулинсона. До сих пор полковник доверял это лишь своим медикам, а потом и вовсе наловчился делать все сам. Слой отходил за слоем, неприятно потрескивая.
- Черт… - Тарасов поморщился, отбросив бинты в сторону. - Еще хуже, чем я думал. Как вы ухитряетесь есть?
- Я же сказал - я почти не ем. Только пью, - просипел Роулинсон, которому без бинтов говорить стало еще неудобнее, чем с бинтами.
Русский осматривал горло, трогая его тонкими холодными пальцами. Присвистнул, поморгал и велел:
- Закрой глаза, Чарли.
Полковник послушно закрыл глаза и почувствовал, как русский обхватывает его шею обеими руками, словно намереваясь задушить. Ладони плотно легли на безжизненную липкую кожу, затем от них распространилось тепло, странно покалывающее и успокаивающее. А потом вспыхнула боль, страшная боль, подобной которой Роулинсон не испытывал с того момента, как ему в горло вонзил кинжал сошедший с ума профессор Ломакс. Боль усиливалась, полковник взвыл, забился в кресле, пытаясь вырваться; сквозь звенящую пелену он слышал, как русский громко крикнул кому-то:
- Назад! Вон отсюда!
Наверное, охрана, подумал полковник с пугающим его самого равнодушием. Сейчас они его пристрелят.
Но никто не стрелял. Боль схлынула точно так же, как и пришла, безжалостные руки на горле разжались, звон в ушах прекратился. Роулинсон схватился за горло, и тут же раздался окрик:
- Не трогать!
Полковник осторожно открыл один глаз.
Русский стоял возле него, у дверей, наставив на него автомат, торчал один из охранников, второй выглядывал из коридора. Но слова Тарасова относились вовсе не к ним.
- Не трогать! - строго повторил русский полковнику. - А вы, чем маячить тут, принесите аптечку! Бинты, дезинфицирующее средство…
- Выполняйте! - подтвердил приказ Роулинсон.
Солдаты переглянулись, тот, что заглядывал внутрь, поспешно исчез.
- Ты тоже пошел вон отсюда! - велел полковник.
- Вы уверены, сэр?! - с сомнением покосился охранник на русского.
- Я приказываю, идиот!
Солдат, пятясь, вышел из помещения КДП, и только сейчас Роулинсон обратил внимание, что горло почти не болит, лишь немного саднит, как при ангине. Говорил он тоже не так, как раньше, - громко, внятно, без хрипов…
- Не спеши радоваться, - догадавшись, о чем думает полковник, сказал русский. - Случай очень запущенный, мне тебя еще лечить и лечить, Чарли.
- Спасибо, tovarishch.
- Я же говорю - рано радуешься. К тому же я буду откровенен - все, что я делаю, я делаю не просто так, не бескорыстно.
- Чего ты хочешь?
- Погоди немного, сейчас явится твой человек с аптечкой, я сделаю все, что необходимо, и тогда уже поговорим предметно.
- Я и так догадываюсь. Попросишь, чтобы я отпустил всех ваших людей? Боюсь, это не совсем в моей компетенции.
- А еще ты думаешь, что ничего не мешает забрать меня с собой безо всяких условий и заставить лечить, так? Я прекрасно изучил тебя еще по Мексике. Однако ты меня тоже знаешь неплохо. Я не добрый доктор Дулитл, к которому хоть сегодня приходи лечиться "и корова, и волчица, и жучок, и червячок"… Под пистолетным дулом я лечить не могу. Но, понимая, что ты тоже человек подневольный, я хочу предложить тебе сделку, которая устроит и меня, и тебя, и твоего хозяина.
- Если ты о Мастере, то он мне не хозяин, - возразил полковник, едва сдерживая желание ощупать горло. Так человек постоянно трогает языком лунку на месте удаленного зуба, хотя врачи-дантисты обычно велят не делать этого ни в коем случае. - Мы с ним скорее симбионты.
- Тем лучше, - улыбнулся Тарасов.
И в этой улыбке полковник наконец-то увидел именно ТОГО Нефедова, с которым вместе продирался через сельву, убегая от чокнутых аборигенов, пытавшихся уничтожить их за вскрытие древнего храма. Нефедова, который в чем-то изменился, но в чем-то остался прежним. И от этого он вовсе не стал менее опасным. Скорее, совсем наоборот.
Русский хотел тем временем добавить что-то еще, но тут появился медик. Он поставил на стол свою сумку и собирался ее открыть, но Тарасов цыкнул на бедолагу, и тот убрался восвояси.
- Где вы их только насобирали, - проворчал он, вскрывая хрустящую оболочку индивидуального перевязочного пакета. -
Деревенщина…
- Других нет, - вздохнул полковник. - Выбирать, знаешь ли, не приходилось. Еще у нас полно черных, мормонов…
- Как это до вас до сих пор не добрался Макриди?
Тарасов принялся бинтовать шею, смазав ее чем-то ледяным и пахучим.
- По идее, люди Макриди ничем не отличаются от наших. Тот же сброд. Макриди и сам-то до Катастрофы торговал подержанными тачками, а вовсе не командовал дивизией. Однако, tovarishch, ему очень везет. И мне кажется, здесь кроется какая-то хитрость. Но черт с ним, с Макриди. Что ты там хотел предложить.
- А предложить… - Русский прервался на мгновение, чтобы закрепить конец бинта, и повторил: - А предложить я хотел вот что…
…Ростислав Шибанов сделал пару глотков воды и покосился на забинтованное плечо. Кровь вроде бы остановилась, местный коновал сделал свое дело исправно. Болеть тоже не слишком болело - наверное, болевой порог у хоккеиста вообще был выше, чем у обычного человека. Постоянные травмы, стычки, столкновения приучили тело не реагировать на ерунду. Однако на хоккейном корте в него ни разу не стреляли…
Он подошел к двери. Вынул из чехла фигурку Скорпиона, о котором совсем запамятовал. Нет, конечно, все это лишь совпадения. Случайное везение… Что может произойти сейчас? Стены обрушатся? Как там у Пушкина было: "Темницы рухнут, и свобода вас встретит радостно у входа, и братья…" Что подадут братья?! Вылетело из головы, а ведь учил же, пятерку заработал в свое время!
- Джей, ты, часом, Пушкина не читал? Это такой русский поэт.
- Чувак, с какой стати мне читать русских поэтов? Я и американских-то толком не помню.
- Напрасно, - наставительно сказал Ростислав. - Это классика. К тому же Пушкин был частично эфиоп.
- Не, братан, эфиоп - это не то. Эфиопия - это реггей, растаманы, Джа и прочие карибские дела. Я по такой музыке не особо прохожу, откуда мне знать вашего Пушкина. А для кого он писал тексты? Неужто для Боба Марли?!
- Ты неисправим, Джей, - махнул рукой Шибанов и вновь повернулся к двери.
Нет, сломать ее невозможно. Бывшую гауптвахту, или что это было за помещение, строили без затей, но прочно. А может, это и не гауптвахта вовсе - есть она вообще в американской армии, то есть была ли?
Внезапно за дверью что-то зашебуршилось. Ростислав повернулся и прижал палец к губам, потом прислушался. Да, определенно кто-то возился с замком, звенел ключами. Перепились они там, что ли? Шибанов прижался ухом к железу двери, пытаясь уловить еще какие-то звуки и понять, сколько человек снаружи. Один? Нет, кажется, двое… Может, рискнуть?!
- Эй! - шепнул он, сунул Скорпиона в чехол и кивнул на дверь, показывая два пальца. Джей сразу же сообразил, на что намекает Ростислав, спрыгнул с койки и поднял одну из консервных банок, оставшихся неоткупоренными. Подбросил в ладони, чтобы легла поудобнее, и встал за дверным косяком.
Громко щелкнул открываемый замок, дверь отворилась, и на пороге появилась фигура в армейском защитном обмундировании. Джей-Ти с размаху врезал по шлему банкой и отскочил в сторону, тряся ушибленной рукой. Ростислав, словно пытаясь пробить защиту команды противника, бросился вперед, выставив здоровое плечо. Удар оказался сильным, но Шибанов удержался, а вот вошедший повалился навзничь обратно в коридор, и только теперь Ростислав увидел, что там стоит еще один человек. С ним он ничего не успел сделать - в воздухе мелькнул приклад и обрушился на затылок хоккеиста. Последнее, что увидел Шибанов, была валявшаяся на бетоне сплющенная банка, из которой вытекал красный, как кровь, соус.
Глава третья
Досадные потери и полезные приобретения
Это не загрязнение наносит вред окружающей среде,
а те примеси, которые находятся в воздухе и воде.
Джордж Уокер Буш,
сорок третий президент США
Андрей Гумилев держал пульт осторожно, словно гранату. По сути, это и была граната, и даже гораздо более опасная, чем обычная осколочная. Второй пульт, резервный, он передал Решетникову.
Носители с данными тащил Вессенберг - он, похоже, никому не собирался доверять эту почетную обязанность. Гумилев прекрасно понимал ксенобиолога, но сам почему-то не чувствовал особенной радости. Фальшивый "музей" его удивил значительно больше, а после обмана правда оказалась уже не столь поразительной. Конечно, со всем этим нужно будет разобраться, но для начала-то необходимо выбраться с базы. В противном случае их находка так и останется тайной за семью печатями…
Несколько контейнеров по согласованию с доктором Штреллером они все же подняли на мини-лифте. Гумилев рассудил, что их можно отдать Роулинсону, тем более, по словам все того же доктора, там не было ничего экстраординарного. Самое ценное находилось у Вессенберга.
- Андрей Львович, - окликнул Миллерс, когда они вышли в коридор и направились к лестницам. - Может, давайте, я вперед пойду? Проверю, что происходит… Мало ли что этот тухлый полковник выдумал. Вдруг там засада?
- Да нет, Антон, не будет там засады. При всех своих недостатках полковник на идиота не похож. Мы ему наглядно продемонстрировали, что можем натворить.
- И все-таки не доверяю я ему… - буркнул Миллерс, нервно поглаживая цевье дробовика.