Денис даже не подозревал о том, что Арилье водит его кругами: они не удалялись от замка больше, чем на час перехода по прямой.
Денис бездумно брел за товарищем. Не было надобности выбирать дорогу или высматривать в чащобе тропинки. Мысли сами собой упорядочивались, выстраивались цепочкой.
Сперва Денис думал об Эвремар, которую в сердцах обозвал как-то раз "мрачной эльфийской вдовой". Эвремар исправно несла службу, а помимо того, каждый день тренировалась в стрельбе из лука и обучала всех, кто обращался к ней с подобной просьбой.
Денис тоже попробовал было пару раз, но его стрелы улетали так далеко в сторону от мишени, что он и сам осознал бесполезность всяких попыток овладеть искусством, к которому у него не лежали руки.
Разумеется, после нескольких лет похвального усердия и Денис научился бы попадать в желтый или даже в красный крут мишени… Но пока что он решил побольше внимания уделять тренировкам с мечом. Оно полезнее.
Эвремар замкнулась в своем горе. Она никому не открывала сердца. Только тогда, на дежурстве, поговорила с Денисом. И не похоже было, чтобы эта беседа хоть немного облегчила ей душу.
Образ бедняги Веньо совершенно выветрился из памяти Дениса. Умер человек - и умер, зачем его тревожить. О живых бы побеспокоиться.
А вот Хатра теперь посматривал на Дениса с неприязнью, все более откровенной. Еще бы, ведь Денис водит дружбу с эльфами и плевать хотел на разницу в возрасте и вообще на все расовые различия. Но что с Хатры взять, деревенщина.
Геранн до сих пор гостит в замке. Часами просиживает в личных апартаментах защитницы Гонэл. По слухам, они занимаются преимущественно тем, что рассматривают карту и передвигают по ней флажки. Иногда Геранн, улучив момент, целует защитницу Гонэл в затылок или в сгиб локтя, а она делает вид, будто не замечает. Слух - из надежного источника: от Этгивы, которая вместе с другими дамами составляет доверенную свиту госпожи.
Оруженосец Геранна, Броэрек, поправляется, но медленно. Больно уж здорово парню досталось. Спасенная фэйри, Ратхис, проводит с ним почти все свое время. Весело дурачит его разными россказнями. А Броэрек то и дело смеется, хотя смех причиняет ему боль: раны до сих пор отзываются на любое неосторожное движение.
Главной причиной для беспокойства Дениса были его сны. Они становились все отчетливее, и иногда он просыпался среди ночи и лежал, в холодном поту, в тщетных попытках избавиться от наваждения.
Арилье ни о чем наутро не спрашивал, но Денису по поведению друга было очевидно, что тот о многом догадывается. Например, в такие дни Арилье меньше донимал Дениса шуточками…
Внезапно Денис остановился. В первую секунду он просто не поверил собственным глазам: он узнал место, где очутился! Но ведь такого просто не может быть - Денис в здешнем лесу впервые.
Мимолетный толчок памяти отпустил. Наверное, показалось. В конце концов, все лесные пейзажи похожи между собой. Два сросшихся дерева со светло-зелеными голыми стволами - похожи на березу, только цвет другой. Одно дерево живое, с длинными, шевелящимися, как пальцы, листьями, другое - почти целиком засохло, и длинные клочья серебристого мха свисают с его нижних ветвей почти до самой земли. Тонкий ручей размывает землю у самых корней - а корни эти торчат наружу, неестественно вывернутые, как будто кто-то пытался выдернуть дерево из почвы, но потом не справился с непосильной задачей, передумал и оставил все как есть.
Совпадение.
А там, за деревом, должен быть маленький, новорожденный муравейник и рядом с ним - куст, покрытый бледно-лиловыми ягодами, похожими на шиповник, но как-то уж слишком откровенно ядовитыми.
Денис обошел деревья и застыл. Все в точности так, как ему вспоминалось. Его пробрала дрожь. Он слышал о таком явлении, когда тебе представляется, будто все случающееся уже когда-то с тобой было. Но, как правило, это касается только разговоров, а еще чаще - какой-то одной произнесенной фразы. Но чтобы вот так мстился пейзаж?
Арилье легко вспрыгнул на кочку рядом с муравейником, провел ладонью над кустом с ягодами, и куст как будто распрямился от прикосновения эльфа. Затем Арилье повернулся к Денису и впервые за все это время посмотрел прямо на него.
В приглушенных сумерках глаза эльфа полыхали синим пламенем. Денис отчетливо видел в голубых радужках расходящиеся вокруг зрачка темные синие лучики - они и распространяли свет. Арилье протянул руку, подзывая друга, и Денис послушно шагнул ему навстречу.
- Ты готов говорить? - тихо спросил Арилье.
Денис кивнул. Он вдруг обнаружил, что после нескольких часов молчания очень трудно разлепить губы и произнести первые несколько слов.
- Я узнал место, - прошептал Денис.
- Ты уверен?
- Да.
- В таком случае, это важно, - объявил Арилье. - Проверь еще раз, убедись. Мы ведь не спешим.
- Как ты узнал, что именно здесь… все происходило? - не выдержал Денис.
- Я ничего не знал, - ответил Арилье. - Я вообще понятия не имел, что ты здесь уже бывал. А что происходило?
- Мой сон, - сказал Денис. - Вот что.
Он сел на землю и воззрился на муравейник. Деятельная жизнь муравьев восхитила его, и он снова вспомнил свое первое желание: стать хотя бы малой частицей великого леса. Не ведать никаких сомнений, твердо верить в целесообразность каждого своего шага, не сомневаться в том, что великое целое сумеет тебя защитить, каким бы ничтожным ты ни казался.
- Сон, - выговорил наконец Денис. - Она была здесь. Безымянная эльфийская дева. Ее ноги были исцарапаны, одежда порвана. Как будто она шла долго-долго, босая и ослепшая… Ох, Арилье! - вздохнул Денис. - Я ведь знаю, как это звучит. Как в телесериале про сироток и подкидышей.
- Не имеет значения, - Арилье нетерпеливо тряхнул головой. - Звучит как звучит. Это же сон.
- Ну и что?
- Во сне все заострено до предела. Во сне самые простые вещи приобретают преувеличенно важный смысл, какого никогда не имеют наяву. Все чувства во сне патетичны, и только смерть нереальна, потому что она - продолжение сна.
- Ладно, ты меня запутал, - заявил Денис. - Считай, что тебе это удалось.
- Что удалось? - не понял Арилье.
- Сбить меня…
- Ты говорил о сне. О том, что она была здесь. Эльфийская дева без имени.
- Любая другая на ее месте была бы похожа на мокрую кошку, но только не она, - сказал, помолчав, Денис. - Как будто она сто лет не умывалась, не причесывалась и не меняла одежду.
- Она снится тебе всегда в одной и той же одежде? - уточнил Арилье.
- Да, и эта одежда постепенно изнашивается. Ну, и пачкается, конечно. Она ведь не бабочка, чтобы порхать над землей. И под дождем наверняка побывала.
- Что еще ты о ней запомнил?
- У нее были голодные глаза. И губы совсем засохли, как у старушки.
- Она умирает, - сказал, помолчав, Арилье. - Но как такое возможно? Наяву она выглядит вполне довольной. Влюбленная в менестреля, красивая. Судя по всему, вполне здоровая. Она ведь даже не кашляет! И ни разу не заплакала с тех пор, как я ее знаю.
- Он околдовал ее, - мрачно заявил Денис. - До сих пор ума не приложу, как этого никто из вас не видит. Адальгер. Менестрель.
- Адальгер - великий музыкант, и его искусство действительно способно оказывать почти чародейское воздействие на слушателей, - признал Арилье. - Но никакой магии тут нет. Так же, как нет магии и в превосходном владении луком или в умении уговорить любую лошадь подчиниться.
- Ну да, - сказал Денис. - Ага.
- Не веришь?
- Ну почему же, верю. Ты же сам только что говорил, что мои сны - реальность. А теперь уверяешь, будто никакой магии не существует.
- Магии действительно не существует, но сны - реальность. Что-то убивает безымянную деву.
- Она ведь просит о помощи, а? - сказал Денис. - Теперь-то нам с тобой это понятно, правда?
Арилье покачал головой.
- Но почему именно ты?
- Может быть, потому, что у меня взгляд непредвзятый? - предположил Денис. - И разум, открытый всему новому? Не закосневший?
- Может быть, потому, что ты в нее влюблен и постоянно думаешь о ней, - возразил Арилье. - Это куда вероятнее.
- Скажешь тоже! - Денис надул губы и отвернулся.
Арилье коснулся его плеча.
- Я только выразил общее мнение, Денис.
- Стало быть, об этом уже и сплетничают?
- Что значит - "сплетничают"?
Для эльфов, как успел узнать Денис, подобного понятия не существовало. Любой эльф, обзаведясь хотя бы крупицей сведений о ком-либо или о чем-либо, спешил поделиться этим с остальными. Это не считалось чем-то зазорным.
- Это значит, - терпеливо пояснил Денис, - что вы болтаете у меня за спиной о самом моем сокровенном. Хорошо, согласен: пусть это примитивные чувства какого-то там простого парня, но это мои чувства, понимаешь? Они, может быть, для меня жуть как важны, понимаешь ты?
Денис накалялся, пока говорил, и вдруг с ужасом понял, что растерял почти всю ту чудесную тишину, которая заполняла его в лесу. Мысленно он тотчас же дал две великие клятвы: во-первых, любой ценой сохранить остатки этой тишины, и, во-вторых, непременно вернуться в лес и снова вернуть себе глубинный, мудрый покой, который только здесь и можно обрести.
Арилье улыбнулся.
- Если мы с ребятами и говорили о тебе и твоей любви к безымянной эльфийке, то только по-доброму. Нет ничего дурного в том, что друзья о тебе заботятся, поверь.
- Угу, - пробурчал Денис, верный клятве номер один.
Внезапно Арилье насторожился, и настроение друга мгновенно передалось Денису: оказывается, за эти несколько часов в Денисе развилась почти эльфийская чуткость. Ну, ему во всяком случае хотелось бы так о себе думать.
- Здесь есть кто-то еще, - прошептал Арилье.
Очень, очень осторожно они двинулись вперед, по течению ручейка. Неожиданно Дениса осенило: этот ручеек - исток той самой речки, которая бежит через замок и питает фонтаны чудесного сада.
Он не успел высказать вслух свою догадку, потому что Арилье поднял руку, призывая к молчанию, и остановился. "Я и вправду стал почти как эльф, - подумал Денис. - Угадываю все его намерения прежде, чем он дает о них понять".
Неожиданно знакомый голос громко произнес:
- Ну, хватит прятаться по кустам. Вам известно, что я здесь, и мне о вас тоже давно известно. Вы уже с полчаса болтаетесь вокруг одной и той же кочки, не знаю уж, с какой такой целью.
- Госпожа Махонне! - воскликнул Денис с нескрываемым облегчением.
- Ну что, любезный ученик, - приветствовала его Махонне, поднимаясь с земли (она словно бы выросла из мха, как могло бы показаться неискушенному зрителю), - кажется, вы пришли вовремя. Мне нужно оттащить в сторону довольно увесистый камень.
- А нельзя как-нибудь обойтись без тяжелых физических работ? - поморщился Арилье.
- А ты, бабочка-однодневка, молчи! - отрезала Махонне. - Как бы ты ни был стар на пересчет человеческих лет, интеллект у тебя не выше стрекозиного.
- Стрекозы - умные создания, - возразил Арилье, нимало не задетый ворчанием женщины-ученого.
- Да уж, поумнее эльфа, - хмыкнула она.
- В таком случае, займусь своим непосредственным делом - сбором нектара с цветочков, - а более развитые и интеллектуальные особи пусть двигают камни, - сказал Арилье, изображая глубокую обиду.
Денис безропотно откатил в сторону здоровенный булыжник. Обнажилось речное дно, вода хлынула с веселым журчанием и затопила траву на бережку. Смыло двух муравьев и бесчисленное число разных былинок. "Но это все равно имеет смысл, - подумал Денис. - Даже наше вмешательство в естественный ход событий не лишен каких-то таинственных оснований".
Махонне покачала головой в знак того, что результат приложенных усилий ее разочаровал, затем уставилась на Дениса.
- Да будет тебе известно, - произнесла она с таким видом, будто продолжала читать лекцию, прерванную неким досадным обстоятельством, - что в былые времена здесь имелось некое поселение. Жили в нем преимущественно эльфы и те из людей, которые посвятили свою жизнь искусству. Некоторые письменные источники - к примеру, "Хроники Ингильвар", - утверждают, будто здесь селились не то сами Мастера, не то ближайшие их ученики… Хотя, возможно, толкователи несколько ошибочно понимают древние тексты, - здесь ведь никогда и ни в чем нельзя быть уверенным, - и следует понимать как раз обратное: в этой деревне никогда не селились ни эльфы, ни Мастера, ни ближайшие их ученики. Тебе об этом что-то известно?
- Ничего, - признался Денис. - Да и откуда бы?
А про себя подумал.
"Возможно, и она, моя безымянная, приходит сюда в поисках ответа на свои вопросы… В поисках спасения. И меня привела. А я стою тут как дурак и понятия не имею, о чем вообще идет речь".
Арилье, с самым беспечным видом сидевший на камне чуть поодаль от собеседников, повернул голову и как бы между прочим проговорил:
- Если верить хроникам, именно из этой деревни Ингильвар и отправилась в замок, когда настала пора ее свадьбы.
- А! - бросила Махонне. - Стало быть, кое-какие сведения ты все-таки хранишь в своей пустенькой головке. Это уже неплохо. Пересаживайся к нам поближе, я не могу кричать.
- Ничего, у меня хороший слух, - любезно отозвался Арилье. - Не напрягайте горло, дорогая госпожа.
- Я тебе не "дорогая госпожа", - фыркнула Махонне.
- Ну, - сказал Арилье, совсем как Денис, - если вам угодно зачислить меня в ученики, то вы, несомненно, именно то самое.
- Что? - от ярости Махонне даже подскочила.
- "Дорогая госпожа", - невозмутимо уточнил Арилье и сунул травинку в рот.
И тут Денис спросил, обрывая все лишние разговоры:
- Так что же это было за платье такое?
Настоящая история Ингильвар и платья
Ничего особенного не было в Ингильвар. Заурядная. Самая обыкновенная деревенская девчонка. Когда она всматривалась в свое отражение в зеркальном лесном озере, то неизменно находила подтверждение этому. У нее были серые волосы. Самое ужасное, что только может случиться с девушкой. Они как будто были лишены определенного цвета, их даже "пепельными" не назовешь. Пепел - мягкий, а они жесткие, точно звериная шерсть.
Она подолгу наклонялась над водной гладью. Можно подумать, надеялась на чудо. Но чуда не происходило. Каждый раз Ингильвар ожидало одно и то лее - круглое лицо с непропорционально маленьким и странно-востреньким подбородочком, короткий нос, небольшие глаза с опущенными уголками, что придавало Ингильвар кислый вид.
Она жила в деревне на краю леса с матерью и братом. Брат был таким же некрасивым, как и Ингильвар, но он, по крайней мере, не огорчался из-за этого. У него попросту не находилось времени на подобные глупости. Да мужчине ведь и не важно, как он выглядит, был бы крепким и работящим, и за такого любая пойдет.
"Отчего так несправедливо устроено? - думала Ингильвар. - Почему от женщины требуют не только доброго нрава и трудолюбия, но и красоты?"
Ей казалось, что не существует несчастных красавиц. Будь у нее, Ингильвар, такие большие лучистые глаза, как у одной ее подруги, такая гибкая талия, как у другой, такие пышные золотистые волосы, как у третьей, - она никогда бы не огорчалась. Ни слезинки бы не уронила.
Судьба определенно насмеялась над девушкой. У нее было сердце красавицы и внешность дурнушки. Чем дольше она жила на свете - а Ингильвар прожила уже целых семнадцать лет! - тем менее узнавала себя в собственном отражении. Ей случалось воображать, будто это вовсе не она глядит с блестящей поверхности зеркального озера. Наверное, какая-нибудь невидимка подобралась к Ингильвар, встала у нее за плечом - это ее облик неизменно пугает девушку, заставляет ее закусывать губы, вздрагивать, с болезненным любопытством рассматривать отталкивающее лицо.
Но в глубине души Ингильвар, конечно, знала, что нарочно дразнит себя. Не существует невидимки. Не существует и таинственной красавицы, которой любила представлять себя Ингильвар в мечтах. Истина проста и неприглядна, и о ней лучше не задумываться.
Мать Ингильвар была крепкой сухощавой старухой. Она овдовела пятнадцать лет назад и с той поры ни разу не пожаловалась на жизнь. Своих детей и свое хозяйство она держала твердой рукой и не терпела возражений. Старший сын добродушно подчинялся матери. Он был прост и понятен, и его она любила. По-своему, насколько позволяло ей черствое сердце.
Другое дело - дочь. Покойный муж отчего-то очень обрадовался появлению девочки и настоял на том, чтобы дать ей красивое имя. "Глупости, - пыталась возражать мать, - что она будет делать с таким именем? Так должны звать какую-нибудь принцессу, а ей предстоит весь век копаться в земле и ходить за скотиной".
Но мужу безразличны были все ее разумные доводы, и в конце концов она подчинилась.
И уж конечно мать оказалась права: имя "Ингильвар" предполагало совершенно иную судьбу, чем та, которая была у бедной крестьянской девочки. Да еще и дурнушки вдобавок.
Судьба эта оказалась настолько больше самой Ингильвар, что та едва не погибла. Сколько раз уже она прикасалась лицом к озерной воде, подумывая о том, не войти ли ей в это зеркало и не остаться ли в его глубинах навсегда! Но неизменно нечто удерживало ее от последнего шага.
Она собирала хворост в вязанки и возвращалась домой. Мать ни о чем не спрашивала, даже если дочка задерживалась в лесу на несколько часов, и только мысленно воссылала давно умершему мужу справедливые упреки. "Видишь, глупый человек, что ты наделал! Несправедливо ты обошелся с нашей дочерью!"