- Я думаю, Айлин сумел бы объяснить это лучше, точнее, чем я. И со временем ты бы обязательно все понял. Я… Ты мне очень дорог, Фингин, и, думаю, в Совете многие верят в тебя. У тебя очень сильный сайман, и к тому же ты умеешь слушать. И именно потому, что ты - превосходный друид, тебе надо прислушиваться прежде всего к самому себе. Как это делал Фелим. Совету очень скоро предстоит пережить тяжелейшие в своей истории дни. И если Алеа действительно та, кого мы так боимся в ней увидеть, это может означать конец нашего существования. Мне будет очень трудно добиться единства в Совете. Айлину это удалось бы лучше. Но я твердо убежден в одном, Фингин, - ты оказался здесь не случайно. Тебе предстоит сыграть во всем этом какую-то роль. Тебя прислала сюда Мойра. Не знаю, сумеешь ли ты разрешить наш кризис или, может быть, поможешь нам его пережить, но в любом случае тебе следует прислушиваться к своей интуиции, к своему разуму. К тому, что говорит тебе Мойра.
Больше он не произнес ни слова. Молча повернулся и ушел туда, откуда явился.
Глава 2
Ворота Сида
С каждым днем Филиден становился все более похожим на подземные города Сида. Туатанны украшали улицы и здания, выбирая свои любимые цвета, и город преображался подобно квартире, в которую въехали новые жильцы. Навесы над окнами, знамена, занавески, цветы - все стало синим. Туатанны сносили все дома, выше двухэтажных, и город приобретал привычные для подземного мира плоские очертания.
Кланы расселились по кварталам, и жизнь вошла в свое русло - мужчины и женщины взялись за повседневные дела, а дети с удовольствием привыкали к наземной жизни.
Саркан, Младший вождь клана Махат'ангор и предводитель всех туатаннов, сидел в большой комнате, служившей штабом, перед зеркалом в позолоченной раме, привезенным из Бизани. Только глядя на свое отражение, удавалось ему сдерживать нетерпение, которое побуждало его сполна насладиться каждым мгновением жизни. В зеркале отражалось его великолепное тело: сильные мускулы, стройный торс, широкие плечи и тщательно выстриженный гребень синих волос. Саркан сделал медленный вдох, словно упражняясь в медитации, как это делали молодые друиды, хотя на самом деле просто учился жить вне Сида. Его дневные занятия требовали терпения. Сегодня во второй половине дня он ждал гонца. Важного гонца. Который должен был принести известие о том, что друиды и Галатия признали первую победу Саркана. Первую победу всего его народа.
В ожидании этого признания туатанны поселились в Филидене, а клан Махат'ангор обосновался там, где раньше были городские казармы. Предводитель клана обнаружил здесь невысокие длинные строения, где расселил своих подданных и разместил лошадей. Другие вожди один за другим приходили к нему посоветоваться, поговорить, рассказать о том, что говорят в их кланах. А людям не терпелось снова идти в бой. В одном клане считали, что Филиден как нельзя лучше подходит на роль столицы. В другом женщин было намного меньше, чем мужчин, что могло вызвать конфликты. В третьем предпринимались тщетные попытки постичь секрет могущества друидов… Слово "Сид" старались не произносить. Для многих он оставался лишь прекрасным воспоминанием, которое не хотелось тревожить. Ведь взрослые знали, что, возможно, никогда больше туда не возвратятся, а дети просто сохранили его в памяти.
Туатанны более четырехсот лет провели под землей. А то, что для обычных людей четыреста лет, для обитателей Сида - целая вечность. Ведь в чреве Земли кажется, что время размыто. Оно течет медленно, почти стоит на месте.
Но молодые туатанны забывали прошлое с каждым днем все быстрее. Для них отныне было важно только настоящее. И Тагор, сын Саркана, принадлежал к их числу. У вождя клана часто случались споры с сыном, который, как и многие его сверстники, желал скорейшего окончания битв и продолжения размеренной мирной жизни. Им нравилось жить в Филидене, и ничего большего они не желали, Тагор не понимал, почему его отец так ненавидит людей, живущих в Гаэлии. Не понимал, что Сарканом движет чувство мести. Скоротечность времени и осознание того, что он не вечен, вначале сильно напугали Тагора, но вскоре он освоился с жизнью в Гаэлии и теперь просто хотел спокойно ею наслаждаться. Именно молодежь быстрее ощутила течение времени и теперь не желала терять ни одной драгоценной минуты. А значит, нужно покончить с войнами. Но у туатаннов, как и у многих других, последнее слово было не за молодыми…
Саркан помнил собственное детство. Он помнил о нашествии людей, пришедших с юга, которые убили его отца, его братьев и братьев отца. Он помнил, как ему пришлось спасаться бегством под землей, как он рос, тая в сердце горечь, постоянно видя печаль на лицах немногих уцелевших взрослых. Он никогда не сможет этого простить, и месть - это его долг предкам.
Неожиданно в дверь постучали. Саркан вздрогнул, очнувшись от тяжелых мыслей, как от глубокого сна.
- Прибыл гонец из Галатии, - возвестил воин, стоявший у дверей.
- Пусть войдет, - ответил Саркан.
В комнату вошел высокий, худой юноша, на красной одежде которого виднелся королевский герб в виде алмазной короны. Он не производил впечатления могучего воина, сухощавый, с плохо развитыми мускулами, но в его взгляде читалась решимость, какую встретишь далеко не у каждого. Король знал, кого посылать с донесением.
- Приветствую тебя, Саркан, да признает тебя Земля и твой народ.
Значит, он говорит на языке туатаннов и знает их обычаи.
- Меня зовут Талиендр О'Баллиан, я гонец Его Величества короля Эогана Мора, Верховного Короля Гаэлии, сына Конора Мак Несса, объединителя. Я принес тебе печать Верховного Короля в знак того, что он передает твоему народу часть Темной Земли протяженностью от Тенианского леса до пика Дин.
- Печать? - удивился туатанн. - Ты хочешь сказать, что нет ни соглашения, ни договора? Her ни одного документа?
- В Гаэлии не придают никакого значения письменным документам. Мойра говорит, что нам надлежит делать, а наша память записывает ее слова. От друидов вы получили устное послание, а Верховный Король передает вам печать в знак своего согласия. На этом острове нет более значимого поручительства, чем то, которое я вам принес.
Саркан кивнул:
- В таком случае я его принимаю.
Он поднялся и подошел к гонцу:
- Приветствую тебя, Талиендр, да признает тебя Земля и твой народ. Позволь мне взглянуть на эту печать.
Галатиец протянул ему цилиндр из позолоченного металла. В центре его в небольшом круглом углублении Саркан увидел отпечатанное на расплавленном воске изображение короны.
- Мы даем согласие владеть этой землей, завоеванной кровью наших братьев. Наш народ будет здесь жить. Мы назовем эту страну Эриу, гонец, передай это королю и графам. И в этой стране Эриу я возведу храм туатаннов.
Гонец пробыл в Филидене весь остаток дня и всю ночь, и его принимали как вождя клана. На следующий день рано утром он отправился обратно к равнинам Галатии, раздумывая о том, к каким распрям приведет столь непродуманный договор. Ни за что не уступит Темная Земля ни пяди своей территории. А Харкур не смирится с новыми соседями. Но он, Талиендр, - всего лишь гонец, и не ему решать судьбы мира.
Накануне они весь день шли вперед, к остроконечным вершинам Гор-Драка, ломаная линия которых виднелась на горизонте. Мьолльн пребывал в веселом расположении духа и веселил своих спутниц. В глубине души он знал, что их ждут новые испытания, но старался не думать об этом, наслаждаясь путешествием по равнинам Галатии. Впрочем, он так много говорил, что и думать-то было некогда. Несмотря на то что гному было немало лет и жизнь его была полна приключений, девушки успели узнать о нем абсолютно все. Его рассказы каждый раз начинались неизменным вопросом: "А я вам уже рассказывал?…", что вызывало улыбку у Фейт, но не мешало ему начать очередную историю.
Во второй половине дня, пользуясь тем, что гном наконец ненадолго умолк, Фейт придержала свою лошадь и поравнялась с Алеей.
- Ты упоминала о своей подруге детства… - начала она.
- Об Амине?
- Это ведь она вышла замуж за короля? - спросила Фейт, пристально глядя на девушку.
Алеа удивилась. Вопрос Фейт стал для нее полной неожиданностью.
- Да, я слышала об этом. Недавно сыграли свадьбу. Жаль, меня там не было. Интересно было бы расспросить Амину, как она встретилась с королем… Знаешь, с тех пор, как я покинула Саратею, я только и мечтала с ней повидаться. Я… скажем так, обстоятельства не позволили мне сделать это, - вздохнув, заключила она.
- Думаешь, она вспомнит тебя?
Алеа нахмурилась:
- Ну конечно! Мы были очень близкими подругами.
- Знаешь, время очень меняет людей. В детстве у меня было множество друзей, я их нежно любила, а сейчас они мне совершенно чужие. Подумай, ведь если жизнь далеко увела тебя от нее, то, возможно, ее жизнь увела ее от тебя еще дальше…
Алеа пожала плечами:
- Не знаю. Но я уверена, она меня вспомнит. А почему ты заговорила о ней?
- Алеа, если то, что говорят, - правда, твоя подруга стала королевой! Представляешь себе? Она королева Гаэлии! Может быть, нам стоит увидеться с ней и попросить о помощи…
- Но король по-прежнему нас разыскивает, - напомнила ей девушка.
- Только потому, что его об этом попросили друиды, но, возможно, он изменит свои намерения, если жена скажет ему, что ты - ее подруга детства… Во всяком случае, хорошо бы нам убедиться, что это действительно она.
- Проверим это в первом же городе, - предложила Алеа.
- Вчера во всем королевстве праздновали Лугнасад. День рождения Верховного Короля. Люди обязательно должны знать, как зовут королеву. Только одни мы, ненормальные, живем вне этого мира… Как ее полное имя?
- Амина Салиа, - ответила Алеа и улыбнулась.
- Как? - спросила Фейт.
- Представляешь? Дочь кузнеца, а теперь - королева! А я и вовсе сирота… - Она не договорила. Казалось, само слово "Самильданах" страшит ее. Или она просто не хотела пугать им Фейт?
Они обе замолчали.
- Как ты думаешь, она счастлива? - после долгой паузы задумчиво спросила Алеа.
- Откуда мне знать? - смеясь, ответила Фейт.
- А ты бы хотела выйти замуж за короля?
- Нет.
- Почему ты не замужем?
Фейт осадила лошадь. Алеа частенько умудрялась ставить своих собеседников в затруднительное положение…
- Я же бардесса, - кратко ответила Фейт.
- А барды что, не выходят замуж и не женятся? - бесцеремонно спросила Алеа.
- Очень редко.
- И ты никогда… никогда не была влюблена?
Тут уж бардесса не смогла сдержать улыбки.
- Ты задаешь очень нескромные вопросы, Алеа…
- Ты тогда… не сводила глаз с Галиада…
Фейт засмеялась, но отвечать не стала и отвернулась.
Алеа тоже засмеялась, а это случалось столь редко, что Мьолльн тут же приблизился к ним:
- Что это вас так рассмешило?
- Вас, волынщик, это не касается! - ответила Фейт, подмигнув Алее.
Гном обиженно заворчал, несколько раз хлестнул пони и ускакал вперед.
Послеполуденный зной не мешал путникам. Лошади казались свежими, будто и они наслаждались путешествием.
Алеа снова повернулась к бардессе:
- Фейт, что ты узнала о Мойре, когда обучалась искусству бардов?
- Что ты имеешь в виду?
- Думаю, каждый представляет себе Мойру по-своему. Для саратейцев это высшая сущность, определяющая судьбу каждого человека, для других - сама судьба, для христиан - ошибочное представление об их едином Боге… А что говорили о Мойре тебе, когда ты училась у друидов?
Фейт попыталась собраться с мыслями. Будь Фелим на ее месте, он сумел бы ответить. А она не знала, удастся ли ей найти верные слова.
- Мойра - это принцип истории, - сказала она наконец, - причина различия между прошлым и будущим. Это она руководит движением вперед.
- Какое наивное… какое неполное объяснение! И как только ты можешь так узко понимать это! - рассердилась Алеа. - Ты говоришь о Мойре как о какой-нибудь даме из высшего света, решающей наши судьбы.
Фейт была поражена. Уже не в первый раз видела она Алею такой рассерженной, и это пугало ее. Девушка начала изводить себя подобными вопросами с того самого дня, как увидела Дерево Жизни, и Фейт чувствовала, что ничем не может ей помочь. Несмотря на то что она получила образование, необходимое для бардов, ей было трудно объяснить, что есть Мойра, а ведь Алеа ждала от нее именно этого.
- Фейт, - уже гораздо спокойнее обратилась к ней Алеа, - я думаю, жители Гаэлии так же заблуждаются по поводу Мойры, как христиане заблуждаются насчет своего Бога, а сами друиды - насчет природы саймана. Мне кажется, никто никогда не ставил этот вопрос правильно. Из всего сказанного тобой верным мне кажется одно только слово. Это слово "принцип". Это точное слово. Здесь есть принцип. За всем этим кроется некий принцип, Может быть, даже не один. Мне надо только понять, что это за принцип. В чем доказательство его существования? В чем его суть?
Она замолчала, но Фейт понимала, что девушка не успокоится, пока не получит ответ все эти бесконечные вопросы. Бардесса не смела произнести ни слова. Раз уж она не в силах помочь Алее, лучше не мешать ей разговорами. Она видела, что Алеа с каждым днем преображается, взрослеет телом и душой, не успевая даже оценить преимущества своего возраста. Это печалило Фейт, но вскоре она поняла, что у Алеи нет выбора, что она стала жертвой, жертвой того самого принципа, который стремилась понять.
После продолжительного молчания Алеа вдруг снова заговорила, но в ее голосе уже не было прежней серьезности.
- Фейт, а как сказать "белая" по-туатаннски?
Бардесса ответила не сразу. Интересно, какая связь между этим странным вопросом и теми, что девушка задавала себе только что? Фейт подумала, что ей все труднее становится понимать Алею.
- Я не очень хорошо знаю туатаннский язык, но, кажется, "имала", - наконец ответила она, - а что?
- Имала, - медленно повторила девушка, - да, красивое имя.
- О чем ты?
Алеа ничего не успела ответить, так как в эту минуту послышался радостный возглас гнома.
- Харчевня! - воскликнул он, пуская пони в галоп. - Клянусь Мойрой, это харчевня!
Алеа и Фейт поскакали вслед за ним. Настоящая галатийская еда! Они столько дней мечтали об этом… Теперь можно хоть на один вечер позабыть обо всем, что омрачает их путешествие: и о вопросах Алеи, и о гибели Фелима, и о том, что король объявил их в розыск, и даже о Маольмордхе.
Галиад отер лоб сына обрывком ткани. Солнце стояло в зените, и летняя жара у подножия этого безводного холма была просто невыносима.
Магистраж еще не совсем пришел в себя. Он с трудом вспоминал, что произошло. Как он сюда попал? Он помнил страшный бой. Герилимов. Лес. Помнил, как упал на колени у безжизненного тела Фелима. Помнил, что заплакал. Что почувствовал, как уходит, испаряется жизнь друида. Смутно вспоминались какие-то слова, которые произнесла Алеа. Что-то странное. А потом - ничего. Абсолютная тишина. Вечность. Пустота.
Казалось, он очнулся от глубокого сна. Потом сознание понемногу стало возвращаться к нему, и, глядя в ту сторону, откуда лился ослепительный свет солнца, он стал с трудом подниматься на ноги. И тотчас увидел неподвижное тело Эрвана. На мгновение ему показалось, что тот мертв. Ноги его задрожали. Неуверенно, шатаясь, он подошел и положил руку на грудь сына. Он ждал. Он надеялся. Это мгновение длилось невероятно долго. Решался вопрос жизни и смерти. Бесконечная секунда и один-единственный вопрос. Мой сын жив?
Сердце Эрвана билось. Галиад замер. Дождался следующего удара, чтобы не ошибиться. Левой рукой отер несколько капель пота на висках сына. Опять почувствовал удары сердца. Жив! Галиад с облегчением вздохнул. На дне его фляги осталось несколько капель. Ему очень хотелось пить, но в первую очередь он пытался привести в чувство сына, смачивая водой его губы, лицо… Однако юноша по-прежнему был без сознания.
Уже третий день Галиад ухаживал за сыном. Эрван - это все, что у него осталось. Единственный смысл в жизни. Фелима не было в живых. Совет их изгнал. Ничего худшего для магистража быть не могло. И Галиад ожесточился. Он отказывался смириться с тем, что, судя по всему, уготовила ему Мойра. В течение двух последних дней он делал для Эрвана все, что было в его силах. Он заставил его выпить всю воду, что оставалась во фляге. Перенес его в более прохладное место, подальше от этого ужасного пекла, и, превозмогая сон, стал ждать, когда тот придет в себя.
Наконец, на третий день к вечеру Эрван открыл глаза. На четвертый он смог говорить, а на пятый - встал на ноги и сделал несколько шагов. На его теле не было никаких следов ранений, но он был сейчас слабее, чем тяжелораненый. Галиад и сам чувствовал неимоверную усталость. С ними что-то произошло. Что-то непонятное.
Вечером шестого дня Галиад сварил на костре мясо. Они ели и разговаривали.
- Это Алеа, - с трудом проговорил Эрван, когда ночь уже спустилась на землю, - она привела нас сюда, чтобы спасти. Не знаю, как ей это удалось, но это она нас сюда отправила.
- Тебе вообще не следовало приезжать, Эрван…
- Я хотел тебя предупредить, что Совет вас разыскивает, и я хотел… помочь Алее.
Галиад понимающе улыбнулся:
- Наверное, она была очень рада с тобой встретиться. А ты подоспел как раз вовремя. Ты поступил неразумно, но иногда неблагоразумие приносит пользу. Я тебе благодарен. Твой клинок очень пригодился в этом бою, думаю, все же не напрасном… Надеюсь, Алеа тоже жива. И Мьолльн, и бардесса. Там был этот герилим, самый страшный из них.
- Я уверен, она с ним справилась, - решительно сказал Эрван. - Если уж она смогла нас сюда отправить, значит, ее сила намного больше, чем у друидов.
Галиад решил промолчать. Конечно, сын был прав, но правда эта его страшила. Он знал, что в мире творится что-то такое, что должно перевернуть весь ход вещей. Фелим это предвещал. И похоже, причиной происходящего является юная Алеа. Каким бы невероятным это ни казалось. И если уж Фелим взял ее под защиту и предпочел быть изгнанным из Совета, только бы не оставлять ее одну, то и он, Галиад, верит, что так и должно быть.
- Фелима больше нет, да? - спросил отца Эрван, но дрожь в его голосе говорила о том, что ответ ему известен.
- Да, я не чувствую больше его жизни. Какое… О, это такое ужасное ощущение, сын мой!
Эрван немного помолчал. Ему хотелось так много сказать отцу. Задать так много вопросов. Столько рассказать… А самое главное - спросить, что им теперь делать. Самое главное для него сейчас - это Алеа. Он хотел знать, жива ли она. И если жива, то где она теперь. Он хотел ее найти. Но разрешит ли ему отец отправиться на поиски? И как теперь быть с Советом?
- Отец, я понимаю, что вы сейчас чувствуете. Прямо перед моим отъездом Фингин попросил меня стать его магистражем. Я очень хотел, чтобы вы были рядом в такой важный для нас день, я хотел вас разыскать, но Фингин не позволил мне уехать прежде, чем я… не свяжу себя с ним. Теперь я понимаю, что объединяет магистража с его друидом. Это что-то… необыкновенное.