Добро пожаловать в Новую Америку.
Здесь Централ-парк стал последним оплотом "великой цивилизации", штаты выкупаются навечно или берутся во временное пользование, сексуальные эксперименты стали частью корпоративной политики, а трансплантация органов живых людей - унылым бизнесом.
Здесь можно все - и нельзя ничего!
Содержание:
Жизнь моя - ветер 1
Часть 1 - НАПУГАН ПО ПРИБЫТИИ 2
Часть 2 - ВЫСЕКИ ПРЕДОСТЕРЕЖЕНИЕ 11
Часть 3 - УБИ ДУБИ 25
Часть 4 ТЕМНЫЙ УРОЖАЙ 41
Часть 5 - РАЗУМ, КОТОРЫЙ ПОЗАБЫЛО ВРЕМЯ 60
Часть 6 "ДУХОКРУЗЕР" 76
Примечания 90
Крис Сэкнуссемм
Зейнсвилл
Человек - бог в руинах.
Ральф Уолдо Эмерсон
Жизнь моя - ветер
1838 год. В Америке время гротескных трансформаций. По всему Югу пот и кровь чернокожих превращаются в белый хлопок. Часть Мексики, объявившая себя республикой Техас, присоединится к Соединенным Штатам, что ввергнет их в войну. Пятнадцать тысяч индейцев-чероки идут восьмисотмильной "Тропой слез" в Оклахому, а в штате Нью-Йорк одержимый арифметикой фермер-баптист по имени Уильям Миллер предсказывает конец света через пять лет.
Из этого водоворота возникает один из самых забытых гениев в истории человечества: Ллойд Мидхорн Ситтурд, сын Гефестуса Ситтурда, кузнеца и изобретателя-неудачника с примесью индейской крови шауни (предположительно родня великому вождю Текумсе ), и Рэпчер Мидхорн, говорившей на креольском дочери освобожденного камберлендского раба из Джорджии и повитухи с Аппалачского плато.
Зачатый на Большом Змеином кургане, самом высоком из индейских доисторических курганов в штате Огайо, Ллойд появился на свет в городе Зейнсвилл. Его сестра-близнец Лодема вышла из материнского чрева мертворожденной. В то время отец Ллойда, неохотно примкнувший к адвентистскому движению Уильяма Миллера, строил "Ковчег времени", дабы защитить свою семью от последствий конца света, а Рэпчер первой использовала марихуану в лечении деменции и смертельных болезней.
Ллойд - изобретательный вундеркинд. В четыре года он строит миниатюрные воздушные корабли и пишет секретные книги собственными невидимыми чернилами. В пять он проектирует и создает исправно работающего механического бобра.
После "великого разочарования" миллеритов, когда конец света все-таки не наступил, Гефестус перевозит семью из Огайо и поселяется на заброшенной ферме, которую унаследовал в Дастдевиле, штат Техас. Четвертого июля, когда маленький Ллойд ухаживает за алтарем, который он установил в память об умершей сестре, мальчика уносит ураган. Ллойд отсутствует двадцать минут и возвращается ровно на то же место, откуда исчез. На вопросы о том, что случилось, пока он был внутри урагана, Ллойд отвечает, что разговаривал с духом умершей сестры, которая передала ему высшее знание эволюции. Хотя от этих слов отмахнулись как от игры детского воображения, в одном история звучит, бесспорно, правдиво: выдающийся дар Ллойда к изобретательству лишь усилился.
Это его техноколдовство позднее заложит основу победы Севера в Гражданской войне, которой достигли бы много раньше, если бы более верно следовали его идеям. (В его стратегию битвы при Шилохе среди прочего входило подмешивание органического мескалина в запасы воды конфедератов.)
В послевоенное время он экспериментирует с новыми теориями и методами камуфляжа, гипноза и ускоренного обучения, со счетными и переводящими машинами, новыми типами протезов, с использованием природных лекарственных средств в лечении психических заболеваний, с операциями радикальной хирургии, с ранним кинематографом, физикой и управлением погодой. Его гениальность подтачивают лишь патологическое нежелание доводить дело до конца, ненасытная сексуальность и непреходящее чувство вины и потери - он не в силах пережить смерть сестры-близнеца. Эти демоны мучают его и срывают планы, когда его фортуна переживает взлеты и падения - от головокружительных вершин богатства (в какой-то период он содержит школы соколиной охоты и толкования снов в своем поместье Лабиринтия в изолированном горном районе между Блэк-хилс и Бэд-лендс Южной Дакоты) до пропитанных абсентом оргий в захудалых отелях Манхэттена.
Его величайший коммерческий успех - роскошный парк развлечений, известный как "Макропотамия", построенный у слияния трех рек в Питтсбурге. Здесь задолго до знаменитого бруклинского луна-парка впервые появились настоящие "американские горки" - беспрецедентное достижение для того времени. (Это Ситтурд ввел в обиход фразу "Нужно быть сорока двух дюймов росту, чтобы кататься на аттракционе".) В память об урагане Ситтурд окрестил аттракцион "Лодемания", но позднее сменил имя на "Экстаз", следуя Марку Твену, который назвал катание на нем "религиозным переживанием" (одновременно решительно порицая жевание табака).
Острота Твена оказывается пророческой, так как большее количество клиентов начинают сообщать о духовных видениях во время катания на "Экстазе", и этот феномен вызывает серьезное беспокойство у глав религиозных организаций. Напряженность вокруг "американских горок" достигает апогея во время скандального происшествия с тремя школьницами, из-за которого аттракцион вынужденно закрывают. Вскоре следуют несчастные случаи на других аттракционах и их критика в прессе, а также нападения вандалов.
Уничтоженная в результате подозрительного пожара "Макропотамия" отходит в область легенд. Ситтурд много путешествует под различными чужими именами и наконец становится отшельником, сосредоточившись на экспериментах по селекции и исследованиях в областях, которые мы сегодня назвали бы искусственным интеллектом и роботехникой. Слухи о его изысканиях и успехах сеют панику в рядах "Агентства Пинкертона", и секретные службы порождают легендарное заявление: дескать, одно из его "творений" и было тем анархистом, который убил президента Мак-Кинли во время посещения последним Панамериканской выставки в Буффало в 1901 году, что привело к избранию на высший пост страны Теодора Рузвельта, бывшего соседа и друга Ситтурда по Южной Дакоте.
Усталый и ожесточенный Ситтурд удаляется в Дастдевил, Техас, туда, где его некогда подхватил ураган. Там он восстанавливает алтарь и часовню сестры и основывает общину, посвятившую себя утраченным принципам того, что он окрестил Духовной Надеждой Америки. Он отказывается от любого наименования для своих последователей, но община принимает людей всех рас и (интересно отметить) "всех" полов. Остается неясным, относилось ли это определение метафорически к гомосексуалистам или предвосхитило биотехнологические вариации человечества. (Иначе пришлось бы предположить, что многолетнее употребление наркотиков настолько разрушило его мозг, что он сам не знал, что говорил.) Во всяком случае, сексуальные сношения в этой общине были открытыми, постоянными и, в глазах консервативных соседей, порочными. Тем большей обидой для них стало то, что труженики Ситтурда собрали все почетные "голубые ленточки" на ярмарке штата качеством сельскохозяйственной продукции и скота, не говоря уже о том факте, что у общины было собственное электричество благодаря уникальным ветряным мельницам с двойной винтовой поверхностью лопастей, которые Ситтурд назвал "турбинаторами".
Во время одного из вечеров с купанием в озере и чтением стихов, который позднее был назван "языческим ритуалом с сатанинской подоплекой", отряд вигилантов напал на поселок, поджег здания и попытался повесить Ситтурда на одной из его ветряных мельниц. Страх - а не здравый смысл или порядочность - удержал нападающих от убийства, но потрясение и угроза будущих набегов заставили общину рассеяться. Позднее были сожжены амбары, а также лаборатория Ситтурда, библиотека и экспериментальные делянки. Садки для форели и угрей засыпали известью, работавшие на свином навозе двигатели взорвали, а ветряные мельницы растащили тягловыми лошадьми. Ситтурд остался один - старик в руинах, среди которых уцелел лишь старый фермерский дом.
Потом, четвертого июля 1913 года, несколько позднее полудня, по остаткам поселения пронесся ураган кроваво-красной пыли и унес все до единой щепы и страницы книг. Ллойд Мидхорн Ситтурд исчез с лица земли, остался лишь алтарь его покойной сестре с надписью:
Сокрытые могут искать,
И потерянные - вернуться.
Часть 1
НАПУГАН ПО ПРИБЫТИИ
Каждый ребенок начинает сей мир заново.
Генри Дэвид Торо
Глава 1
Форт Торо
Рывком придя в себя, он ощутил влажность пасхального вечера. Вокруг него ритуально свисали с сучков куклы и цепочки, и меж резких, будто вырубленных силуэтов дубов можно было различить огромные сияющие шпили и купола и сумрачные, но роскошные жилые дома, словно от нападения закрывшиеся бронированными жалюзи. Рядом вырастали скелетные строительные леса, на которых, судя по роям огоньков, устроились на открытых платформах целые семьи, а отдельные сообразительные или отчаявшиеся личности раскачивались на петлях или в мешках, закрепленных на оттяжках.
В небе, точно проецируемые из-за окрашенных серой туч, вспыхивали пиктограммы и радужные абзацы гипертекста. Часто повторялось слово "Витесса" и слоганы вроде "Эфрам-Зев… нужное настроение в нужное время". Послания гипнотизировали, информация обрушивалась неведомой разновидностью радиации. Потоки новостных лент и гигантские вспыхивающие заголовки "Угроза "аль-Вакии" по-прежнему сильна…" и ""Зри-соединение" за полцены…"
Наверное, он стоял тут долго, внезапно разбуженный лепетом фонтана, удивляясь, какие длинные и светлые у него волосы - словно бы светятся в темноте, словно бы из детской сказки, которую никак не вспомнить. Потом до него дошло, что гораздо важнее другое: он не может вспомнить, где он.
Очевидно, в каком-то парке, в огромном саду некоего, заполненного тенями города. Но какого города?
Голос… невнятный и тем не менее неестественно отчетливый, звучащий как будто у него в голове. "Выбрать Манхэттен". Мужской голос, одновременно очень далекий и слишком близкий.
Что значит "выбрать Манхэттен"? Он потряс головой, стараясь разогнать туман. Случилось что-то ужасное. Наркотики, черепно-мозговая травма…
- Не помню, как меня зовут! - сказал он вслух и почувствовал, как сердце при этом тяжело заухало.
Собственная одежда казалась ему странной… хлопчатые свободные штаны синего цвета, гватемальские сандалии, футболка с надписью "Я был на Уолл-наркотике" и сливочная ветровка с логотипом на груди: строительная тачка, из которой поднимается пламя. Судя по грязи и вони, он, наверное, несколько ночей спал в кустах. Но Манхэттен - в Нью-Йорке, хотя бы это он знает. Значит, он в Нью-Йорке? Но в голову ничего не шло, только что он очнулся, нутром чувствуя опасность. Потом он снова услышал голос и, не поняв, тот ли это, что был раньше, или другой, лихорадочно огляделся. Голос говорил: "…ибо Я сошел с небес не для того, чтобы творить волю Мою, но волю пославшего Меня".
"Вот черт, - подумал он. - У меня галлюцинации". Потом вдруг все его существо завибрировало от глубокой тревоги. Кромешная темнота заполнилась звуками. Кто-то или что-то приближалось. Искало его. "Цок-цок" - слышалось эхо, которое его гипернапряженный слух отфильтровал из… из туннеля. Он спрятался в кустах за фонтаном. Перед глазами у него плыло, в голове шумела статика. Он ждал, и от ожидания сводило мышцы.
Наконец они возникли из черного зева: оба верхом, один на крупной гнедой лошади, другой - на каурой. Лошадей защищали синтетические маски и нагрудные пластины, а всадники были в старомодной форме нью-йоркской полиции. Когда фигуры остановились, он увидел, что у них нет лиц. Только плоские маски с прорезями сканеров. Вблизи в натриевом свете скан-маски казались поцарапанными и мутными. С юга доносился стрекот автоматных очередей и ухающая музыка на низких частотах, но в парке было достаточно тихо, чтобы различить эхолоты всадников. Сердце у него подпрыгнуло, когда он ощутил напряженный, странно сладкий животный запах лошадей. Наконец между двумя конными фигурами проскочила вспышка статики. А после они двинулись так же внезапно, как и остановились, подковы выбивали по асфальту неподвластный времени римский ритм, и вскоре грозные силуэты скрылись среди деревьев.
Стоило им исчезнуть, как из-за одного заляпанного граффити валуна выпрыгнула фигура, обмотанная тускло-черной изолентой и в очках ночного видения.
- Везучая твоя задница, - произнес незнакомец, хватая его за руку неопреновой боевой перчаткой.
- Быстрей, быстрей, - кричал провожатый, лавируя в лабиринте из развороченных машин и пугал из колючей проволоки. И те, и другие походили на оригами в сравнении с поднимающимися над парком башнями, бронированные грани которых поблескивали как фасеточные глаза рептилий. - Быстрей, - окликнул провожатый. - Счетчик… Счетчик Гейгера говорит, у тебя скоро расплав случится.
Темнота превратилась в мембрану из падающего на замедленной скорости снега, вот только снежинки походили на стеклянные лица, болезненно сложные, но прекрасные.
- Ну! - Незнакомец снова дернул его за рукав, и он словно бы провалился сквозь стену прохладного белого света.
Внезапно кругом засновали люди. Он почувствовал, как руку ему обожгло. Потом он упал, и, казалось, падал или опускался бесконечно, словно угодил внутрь смерча, и вокруг него закружили лица и распадающиеся воспоминания. "Ураган, - вспомнил он. - Меня принес сюда ураган".
Когда кружение наконец прекратилось и тела и лица успокоились, он увидел над собой крупную чернокожую женщину, которая, когда взгляд у него сфокусировался, оказалась на самом деле мужчиной в макияже, парике цвета морской волны и длинном африканском балахоне над сапогами из овчины (из голенища одного торчала рукоять "беретты").
- Мы вкололи тебе "ЗИНО", - сообщило видение. - Постарайся не делать резких движений.
Он лежал на старом топчане в какой-то палатке. Горели свечи. За затянутым пленкой окном между надувными домиками и типи ходили люди. Слышалось слабое завывание аккордеона, в воздухе витал запах марсалы. Над нефтяными баками плясали искры.
- Эй, - раздался голос позади него, и он увидел своего обмотанного изолентой провожатого. Правда, тот уже снял очки ночного видения и оказался не незнакомцем, а незнакомкой, пуэрториканкой лет шестнадцати с куском пересаженной на щеку шкуры - вероятно, побывала в подпольном ожоговом центре.
- Кто ты? - спросил крупный мужчина-женщина.
Надо сосредоточиться. Он никак не мог привыкнуть к своим длинным светлым волосам. На теле у него ни грамма жира, но, несмотря на крепкие мышцы, кожа по-детски гладкая. Ничего не болит, если не считать ужасного жжения, которое он сейчас ощущал спиной. "Так вот от чего я потерял сознание! От боли. От боли в коже". Там что-то есть, но он не мог себя заставить об этом думать. Голова полнилась шорохом голосов… "Последняя надежда…" "Война душ…" А поверх них печаль блюз-гитары, плывущая с ночным ветерком откуда-то издалека - или из глубин его самого.
- Ты знаешь, кто ты? - повторил мужчина-женщина.
Но он не мог ответить. Кто эти люди? Что им надо? Куда он направлялся, когда выпал из урагана?
На встречу с кем-то. Кого-то надо найти. "Есть место, где я должен быть. Есть кто-то, кем я должен быть".
- Не страшно, - сказал темнокожий гигант. - Давай начнем с того, где ты. Ты в Нью-Йорк-Сити. В той части Центрального парка, про существование которой никто, кроме нас, не знает. Мы называем ее Форт Торо. Своего рода убежище, священное место. Себя мы называем сатьяграхами, а я Арета Найтингейл.
После гигант принес сосуд с отфильтрованной водой и налил ему чашку, все это время внимательно рассматривая его почти белые волосы и устремленные в завтрашний день глаза. В этом ночном госте ему чудилось что-то будоражаще знакомое и одновременно глубоко чуждое. Он был среднего роста и явно меньше среднего веса, но его аура заполняла всю палатку.
Отпив немного, ночной гость спросил:
- А ты…
- Трансвестит? Вот именно, золотко, она самая!
На самом деле выглядел он, вернее, она как бывший полузащитник, изо всех сил старающийся подделаться под богом забытую певицу-диско, Донну Саммер, например.
- Была раньше юристом. Юрисконсультом в самой большой страховой компании мира. Жила в паре кварталов отсюда. Конечно, свои увлечения приходилось держать в секрете. А потом однажды поняла, что нужно выйти из лимузина и впрячься самой. Но это уже другая история. Моя история. Дюймовочка сказала, безопасники дали тебе смыться.
- Какая Дюймовочка?
- Я, - подмигнула пуэрториканка, затачивая лазером герберовский клинок.
- У тебя кто-то на хвосте? - спросила Арета, снова подумав, какие длинные и светлые волосы у этого странного человека, каким он кажется внешне измученным, но полным внутренней силы.
- Я не знаю… не могу…
Взяв детектор, Арета провела по гостю прибором. Устройство зарегистрировало электромагнитное возмущение неизвестной природы.
- М-да, а у тебя есть хоть какие-то догадки, кто ты есть?