- Более того, - не дал себя прервать Майкл, - расположение комнат в квартире которого я знаю лучше его самого. Раньше эту квартиру занимал другой мой приятель, который сейчас находится в Демирджи, и скорее всего, в тюрьме. Когда-то я защищал его в суде и притом успешно, удалось спасти все, кроме чести. А поскольку никаких других финансовых возможностей у него не было, то он отдал мне всю свою добычу, а вдобавок ключи от квартиры. Именно там я намереваюсь оставить наш рояль с… ну… назовем это с Клеопатрой внутри.
- Ваш замысел кажется мне очень специфическим, - осторожно заметил Питман. - А что будет с этим бедным молодым джентльменом, с которым вы лишь внешне знакомы?
- Ему это только пойдет на пользу, - заявил снисходительно Майкл. - Ему давно, по-моему, не хватало чего-то подобного для встряски.
- Но его же могут обвинить в убийстве!
- Ну что ж, он окажется точно в такой же ситуации, в какой находимся мы сейчас, - рассудил адвокат. - Поймите же вы, наконец: он тоже невиновен, а людей, мой дорогой, как правило, вешают в результате того неприятного стечения обстоятельств, когда они оказываются-таки виновными.
- И все-таки, - старался переубедить своего собеседника Питман, - весь этот план представляется мне немного странным. Не проще ли будет вызвать полицию?
- И вызвать этим скандал? - спросил Майкл. - "Таинственное происшествие в Челси. Питман, возможно, невиновен". Как это воспримут в вашей школе?
- Уволят немедленно, - признал учитель рисования. - Можно не сомневаться.
- А кроме того, у меня нет никакого желания заниматься подобным делом, если я не могу заодно как следует развлечься за свои деньги.
- Но, дорогой мой друг, для вас это развлечение? - воскликнул Питман.
- Я просто хотел немного поправить вам настроение, - ответил, нисколько не смущаясь, адвокат. - В такой ситуации не помешает немного разумного легкомыслия. Впрочем, напрасно мы тут дискутируем. Если вам все же угодно внять моим советам, то вперед, едем тотчас же за роялем. Если нет, то прошу мне об этом откровенно сказать, и тогда вы сами будете улаживать это дело так, как сочтете правильным.
- Вы же знаете, что я привык полагаться на вас всегда и полностью, - ответил Питман. - О Боже, что же это будет за ночь, когда тут, в мастерской такой кошмарный… э-э… предмет. Я глаз не смогу сомкнуть.
- Но тут же будет еще и мой рояль; это как-то уравновесит ситуацию.
Часом позже к дому Питмана подъехал фургон, и крупногабаритный концертный инструмент был занесен в его мастерскую.
Глава восьмая
в которой Майкл Финсбюри приятно проводит отпуск
Ровно в восемь утра (как и было условлено) адвокат постучал в двери мастерской мистера Питмана. Художник выглядел совсем плохо, гораздо хуже, чем днем ранее. Седины прибавилось, глаза еще больше покраснели, а щеки побледнели. Во всем поведении чувствовалась нервозность, а блуждающий по комнате диковатый взгляд неумолимо притягивала дверца шкафа. Но, надо сказать, и внешний вид приятеля немало удивил учителя рисования. Обычно Майкл был одет по последней моде с изяществом преуспевающего дельца, и вкус его можно было бы счесть безупречным, хотя по высшим светским меркам он больше подходил для гостя на купеческой свадьбе. Сегодня же адвокат спустился с этих вершин элегантности. На нем была клетчатая фланелевая рубаха, твидовый костюм цвета, который на портновском жаргоне именуется "вересковым", а на шее был небрежно завязан морским узлом темный платок. Все это великолепие было скрыто под рыжего цвета плащом, на ногах - крепкие туристские ботинки, а сверху красовалась мягкая фетровая шляпа, которую он и снял в размашистом приветствии при входе в мастерскую.
- А вот и я, уважаемый Уильям Дент! - воскликнул Майкл, достал из карманов две полоски рыжеватых волос, приложил их к щекам, как бакенбарды, и исполнил по мастерской несколько балетных па.
Питман жалобно улыбнулся.
- Я бы ни за что вас не узнал.
- Именно этого я и добивался, - ответил Майкл, пряча "бакенбарды" в карман. - А теперь нам предстоит сменить и ваш гардероб, причем полностью, с ног до головы.
- Мне? Переодеваться? Вы думаете уже дошло до этого?
- Дорогой мой, - ответил его приятель, - переодевание добавляет жизни свежих ощущений. Чем была бы жизнь, как сказал со знанием дела великий французский философ, без радостей переодевания? Признаюсь, что не всегда это выглядит слишком изящно, но бывает, что выбирать не приходится, не правда ли, уважаемый профессор рисования? Что делать, нам нужно будет ввести в заблуждение множество людей и прежде всего, мистера Гидеона Форсайта, молодого джентльмена, с которым я знаком лишь внешне, в том случае, если он будет столь плохо воспитан, что окажется дома в неподходящий момент.
- Если он окажется дома? - испуганно повторил художник. - Но это же будет катастрофа!
- Это не будет иметь никакого значения, - легкомысленно заявил Майкл. - Давайте обследуем ваш гардероб, и я в мгновение ока превращу вас в совершенно нового человека.
В спальне, куда, привел его Питман, развеселившийся адвокат подверг тщательной ревизии убогий гардероб приятеля. Из всего предложенного он остановил свой выбор на короткой куртке из альпака, добавил к ней пару летних брюк, неизвестно почему показавшихся ему подходящими. Затем он с указанным комплектом в руках критически посмотрел на самого художника.
- Не нравится мне этот ваш пасторский воротничок, - изрек он. - Нет ли у вас чего-нибудь другого?
После минутного размышления лицо профессора рисования прояснилось.
- Есть несколько рубашек с мягкими воротничками, которые я носил в Париже еще студентом. Правда, они немного ярковаты…
- То, что нужно, воскликнул обрадованный Майкл. - Вы будете абсолютно кошмарно выглядеть! А-а, вот еще гамаши, - добавил он, доставая из шкафа пару изрядно потрепанных гетр. - Гамаши обязательно! Быстренько надевайте все это, а потом встаньте на улице под окном мастерской и свисните мне где-то минут через сорок. Потом будете меня сопровождать в нашем славном походе.
Отдав указания, Майкл вернулся в мастерскую. В это утро дул сильный восточный ветер. Между статуями в саду крутились легкие вихри, по окошечку в потолке мастерской барабанил дождь. Примерно в то же самое время, когда Моррис вырисовывал сотую версию дядиной подписи, Майкл приступил к выламыванию внутренностей из рояля.
Когда через три четверти часа Питман снова зашел в мастерскую, двери пустого шкафа были распахнуты, а крышка рояля старательно закрыта.
- Ужасно тяжелый этот инструмент, - пожаловался Майкл, после чего занялся нарядом своего спутника.
- Вот что, вам надо сбрить бороду! - заявил он.
- Мою бороду?! - в ужасе вскрикнул Питман. - Я никак не могу ее сбрить. Вообще мне нельзя менять свою внешность. Школьное начальство этого не одобрит. У них очень строгие взгляды на то, как должен выглядеть преподаватель колледжа; наши молодые воспитанницы так романтичны. Моя борода произвела на них большое впечатление, - добавил он смущенно, - говорили, что она мне не идет.
- Ничего, отрастите потом новую, - ответил адвокат. - Зато без бороды вы будете выглядеть столь отвратительно, что вам будут подавать милостыню.
- Но я же не хочу выглядеть отвратительно.
- Что вы упираетесь, как осел, - Майкл вообще не переносил бород и был рад случаю изничтожить хоть одну. - Давайте, давайте, пора уже в путь.
- Ну, раз уж вы настаиваете, - вздохнул Питман, после чего принес стакан теплой воды, а затем, установив его на треноге из-под мольберта, сначала остриг бороду ножницами, а потом выбрил подбородок. Поглядев на результат, он вынужден был признать, что последние надежды на то, чтобы выглядеть, как настоящий мужчина, пошли прахом. Зато Майкл был доволен чрезвычайно.
- Ей Богу, совсем другой человек. Когда я вам дам еще очки с толстыми стеклами, которые у меня в кармане, вас будет не отличить от французского коммивояжера.
Питман ничего не отвечал, продолжая с безутешным видом изучать свое отражение в зеркале.
Майкл между тем продолжал:
- А вы знаете, что однажды сказал губернатор штата Северная Каролина губернатору Южной Каролины? "Что-то давно мы ничего не пили", - заявил этот глубокий мыслитель, и если вы заглянете в верхний карман моего пальто, найдете там бутылку бренди. Спасибо, мистер Питман, - поблагодарил он, наполняя бокалы.
Художник потянулся к графину с водой, но Майкл его остановил.
- Ни в коем случае, хоть на коленях умоляйте. Это же самое лучший бренди во всей Великобритании.
Питман пригубил напиток и со вздохом отставил бокал в сторону.
- Должен вам заметить, что для отпуска вы наихудший компаньон! - воскликнул Майкл. - Раз вы ничего не понимаете в бренди, то больше вы его и не получите. Ну, а пока я управлюсь с бутылкой, можете заняться делом. Сейчас мне кажется, что я совершил серьезную ошибку. Вы должны были заказать фургон для перевозки еще до того, как переоделись. Нет, Питман, от вас никакого толку. Почему вы мне об этом не напомнили?
- Я не знал даже, что надо заказать фургон, - оправдывался художник. - Но я могу пока снять этот наряд.
- Да, но с возвращением на место бороды могут возникнуть определенные трудности. Нет, это была явная оплошность, и люди за подобные ошибки часто расплачиваются головой, - продолжал адвокат, ничуть не утратив прекрасного настроения и потягивая бренди, - но теперь уж этого не исправишь. Давайте за грузчиками. Пусть они отвезут рояль на станцию Виктория, оттуда служба перевозок доставит его на Кэннон-стрит, и там он будет ждать, пока за ним обратится мистер Форчун де Буазгоби.
- А это не слишком странное имя? - Питман вовсю старался принять посильное участие в обсуждении деталей операции.
- Слишком странное?! Черт возьми, а ведь верно, нас обоих это могло бы довести до виселицы! Пожалуй, Браун - это и проще, и безопаснее. Та к что пусть будет Браун.
- Вы могли бы не так часто вспоминать про виселицу? - взмолился Питман.
- Хорошо, если дело ограничится только моими упоминаниями, мой дорогой! А теперь шляпу в руки и в путь. И не забывайте за все платить вперед.
Оставшись в одиночестве, адвокат поначалу все свое внимание уделил бренди. Настроение у него, и так с утра неплохое, улучшилось еще больше. Наконец он встал перед зеркалом и начал примерять на себя бакенбарды. "Чертовски пышные, - отметил, приглядевшись к своему отражению, - выгляжу, как помощник кассира на пароходе". Тут он вспомнил об очках в грубой оправе, которые намеревался дать Питману. Надел их и не мог налюбоваться на себя в зеркале. "Вот чего мне не хватало! Интересно, кого я теперь напоминаю? Пожалуй, писателя-юмориста…" - после чего стал упражняться, изображая разные типы походки. "Писателю-юмористу подойдет такая походка, но к ней нужен еще и зонтик. А вот походка матроса. А вот колониста из Австралии, решившего навестить родину предков. А так ходит полковник, командовавший сипаями в Индии, раз-два, раз-два". И как раз когда он мерил мастерскую шагами полковника из Индии (идея отличная, но не очень подходящая к характеру грима), взгляд его остановился на рояле. Инструмент закрывался двумя замками, один для верхней крышки, другой - для клавиатуры. Ключик от последнего куда-то задевался, Майкл открыл крышку и пробежал пальцами по немым клавишам.
- Отличный инструмент, - сказал он вслух сам себе, - глубокий, красивый звук, - и придвинул к себе кресло.
Когда мистер Питман вернулся в мастерскую, он застал своего друга, советника и философа сидящим за роялем и виртуозно исполняющим на немом инструменте какую-то сложную партитуру.
- Батюшки! Напился! - испугался художник и громко окликнул: - Мистер Финсбюри!
Майкл, не вставая с кресла, повернул к нему свое слегка порозовевшее лицо, окаймленное рыжими бакенбардами и украшенное очками.
- "Каприс h-moll на отъезд приятеля", - заметил адвокат, не прерывая своего занятия.
Сердце мистера Питмана переполнилось возмущением.
- Это должны быть мои очки! - заявил он. - Они необходимая часть моего туалета.
- Я решил надеть их сам, - ответил Майкл и добавил вполне резонно: - Если мы оба будем в очках, это будет чертовски подозрительно.
- Жаль, - вздохнул Питман, - я так на них рассчитывал, но раз уж вы настаиваете…
Когда нанятые грузчики выносили инструмент, Майкл сидел в шкафу среди остатков бочки и фортепьянных внутренностей. Как только путь освободился, приятели проворно выбрались на улицу, на Кингсроад вскочили на извозчика и двинулись в центр города. Все еще было холодно, мокро, порывистый ветер хлестал их прямо по лицу, но Майкл не разрешал прикрыть окна в кабине экипажа. Неожиданно он превратился в экскурсовода, знакомящего приезжего гостя с достопримечательностями Лондона.
- Я вижу, сэр, что вы совсем не знаете своего родного города. А может, мы посетим Тауэр? Нет? Ну да, в общем-то это не по дороге. А, вот, - и попросил кэбмена - объедьте, пожалуйста, вокруг Трафальгар-сквер! - потом он пожелал сделать остановку в этом историческом месте, отпустил ряд критических замечаний относительно памятников и познакомил художника с некоторыми подробностями (тому ранее совершенно неизвестными) из жизни некоторых известных личностей, которым эти памятники были установлены.
Трудно описать словами те муки, которые испытывал Питман во время поездки. Холод, дождь, непроходящий страх, смутное недоверие к своему предводителю, постоянное ощущение, что он выглядит неприлично в рубашке с мягким воротничком и, наконец, полное падение в собственных глазах в связи с утратой бороды - все это являлось для него ужасной пыткой. Он очень обрадовался, когда они кружными путями доехали в конце концов до какого-то ресторанчика. Еще большее облегчение для него наступило, когда он услышал, что Майкл заказывает отдельный кабинет. Когда говорящий на непонятном языке иностранец вел их с Майклом по лестнице, Питман с удовлетворением отметил, что народу в заведении немного, и уж совсем здорово было то, что в большинстве своем это были эмигранты-французы. Какое счастье, что никто из них не имел никаких связей с колледжем, где он преподавал, надо думать, что даже их преподаватель французского, хоть и был, несомненно, презренным католиком-папистом, и то вряд ли бы опустился до посещения столь развратного места.
Иностранец привел их в маленькую пустую комнату, всю меблировку которой составляли стол и диванчики. В камине мерцал слабый огонь. Майкл тут же распорядился подбросить угля и подать бренди и содовую.
- Но мистер Финсбюри! - воскликнул Питман. - Ведь мы же не будем больше пить!
- Я не знаю, что собираетесь делать вы, - пожал плечами Моррис, - но ведь что-то же делать надо, а курить перед едой вредно. Это всем известно. Вы, я вижу, вообще не имеете понятия о здоровом образе жизни. - После этого он сверил свои часы с часами, стоящими на камине.
Питман снова погрузился в мрачные размышления. Как случилось, что он оказался смешно остриженный, в дурацком наряде, в обществе пьяного человека в очках в донельзя заграничном заведении и ожидает, когда подадут обед с шампанским? Что подумало бы о нем школьное начальство? А если бы они к тому же узнали обо всех его мошеннических проделках со столь трагическими последствиями?
Из задумчивости его вывело появление иностранца с бренди и содовой. Майкл взял одну рюмку, а другую распорядился дать приятелю.
Питман движением руки выразил свой отказ.
- Позвольте мне сохранить хоть немного ясности в голове.
- Чего не сделаешь для друга. Но я не привык пить один. Прошу вас, - обратился Майкл к кельнеру, - выпейте со мной. - После чего, чокнувшись с кельнером, провозгласил: - За здоровье мистера Гидеона Форсайта!
- Митра Гидеона Форсита, - повторил за ним официант и одним глотком опрокинул рюмку.
- Еще одну, - предложил Майкл с нескрываемой заинтересованностью. - Мне еще не приходилось видеть человека, который бы проделывал это быстрее вас. Это возвращает мне веру в людей.
Официант, однако, вежливо отказался, сославшись на то, что ему нужно вернуться к работе, и вместе с помощником, стоявшим у дверей кабинета, принялся подавать обед.
Майкл ел со вкусом, запивая все поглощаемое превосходным отборным шампанским Хейдсека. Художник же был слишком не в себе, чтобы быть в состоянии что-то проглотить, а его спутник отказывался делиться с ним шампанским именно потому, что тот не ел.
- Одному из нас следует быть трезвым, - рассудил адвокат, - потому вы не получите шампанского даже к ножке куропатки. Нужно соблюдать осторожность, - и добавил, - один пьяный - это прекрасно, два пьяных - катастрофа.
Когда подали кофе и официант удалился, Майкл попытался придать лицу серьезное выражение. Он посмотрел приятелю в глаза (один его глаз при этом слегка косил) и обратился к нему с речью не вполне разборчивой, но зато весьма строгой.
- Шутки в сторону, - заявил он, переходя прямо к делу. - Поговорим серьезно. Слушайте меня внимательно. Я австралиец и зовут меня Джон Диксон, пусть моя скромная внешность не вводит вас в заблуждение. Зато вам будет приятно слышать, что я богат, ужасно богат. В таких делах, Питман, надо быть очень точным, весь секрет в том, чтобы тщательно подготовиться. Я полностью сочинил себе всю биографию от самого рождения и мог бы вам ее рассказать, если бы вспомнил.
- Может быть, я недостаточно сообразителен… - начал Питман.
- Вот именно! - подтвердил Майкл. - Совершенно недостаточно сообразительны; зато вы богаты, гораздо богаче меня. Мне показалось, вам будет приятно сознавать, что вы купаетесь в деньгах. Но вы, к несчастью, всего лишь американец, и притом владелец галошной фабрики. И что самое печальное, не буду от вас скрывать, зовут вас Эзра Томас. А теперь, - сурово спросил Майкл своего спутника, - пожалуйста, скажите мне, кто вы такой.
Несчастный от волнения так боялся пропустить хоть одно слово инструкции, что с ходу и без запинки повторил все свои личные данные.
- Прекрасно! Наш план готов. И что самое главное, в нем нет никаких противоречий.
- Но я ничего не понимаю, - пожаловался Питман.
- В свое время прекрасно все поймете, - сказал Майкл, поднимаясь из-за стола.
- И у нас нет никакого предлога, - продолжал сомневаться Питман.
- По дороге что-нибудь придумаем.
- Но я не умею придумывать, я за всю свою жизнь ничего не смог придумать.
- А вот теперь придется, мой дорогой, и вскоре вы в этом убедитесь. - На этом Майкл закончил обсуждение, подозвал официанта и приступил к урегулированию счета.
Бедняга-художник не очень прислушивался к их разговору, поглощенный своими невеселыми мыслями. "Конечно, он большой ловкач, но можно ли ему доверять в таком состоянии?" - спрашивал он себя. И когда они снова оказались в экипаже, отважился на вопрос.
- Вам не кажется, сэр, что, учитывая обстоятельства, нам следовало бы отложить дело?