- Откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня? - возмущенно спросил Майкл. - Что за чепуха! Выше голову! Все идет прекрасно. Вперед к победе! Питман, где ваше львиное сердце?
На Кеннон-стрит они осведомились о багаже и убедившись, что тот доставлен, занялись поисками фургона. Ожидая, пока повозку приготовят, они зашли в комнату, где хранилась упряжь и присели у печки. Адвокат, прислонившись к стене, слегка приуснул, а бедный Питман, предоставленный сам себе, оказался в компании нескольких лоботрясов, каких всегда можно встретить около транспортных контор.
- Ужасная погода, не правда ли, мистер? - обратился к Питману один из них. - Вам далеко ехать?
- М-м, да, погода не из лучших, - ответил художник. После чего, чувствуя, что следует сменить тему разговора, добавил: - Мой друг австралиец. Он хороший человек, но очень увлекающийся.
- Австралиец? - отозвался собеседник. - У меня тоже брат в Мельбурне. Ваш друг часом не из этих мест?
- Н-нет, не совсем, - ответил Питман, имевший весьма смутное представление о географии далекого континента. - Он живет там, в центральной части, и очень богат.
Лоботрясы с уважением посмотрели на дремлющего колониста.
- Так, так, - заметил другой, - Австралия - большая страна. Вы тоже из тех мест?
- Нет, я не оттуда, - ответил Питман и, явно нервничая, добавил: - И никакого желания не испытываю. - После чего начал тормошить Майкла.
- Что случилось? - спросил тот.
- Фургон почти готов, - строго сказал Питман, - просыпайтесь.
- Хорошо, хорошо, не сердитесь, друг мой, - ответил Майкл, зевая. - Капелька сна еще никому не повредила. Зато я чувствую себя относительно трезвым. Но к чему такая спешка. Что-то я не вижу фургона и не помню, где сейчас наш рояль.
Питман с ужасом представил себе (и по сей день еще представляет), что еще может ляпнуть адвокат в приливе откровенности, но по счастью кто-то вошел в комнату и объявил, что фургон готов. Майкл же был целиком поглощен проблемой, требующей немалых интеллектуальных усилий, а именно попыткой встать на ноги.
- Править будете вы - заявил он художнику, взгромоздившись на сиденье.
- Я? - изумился Питман. - Я никогда этого не делал, я не умею.
- Ладно, ладно, - ответил Майкл с олимпийским спокойствием. - Я тоже не умею. Но пусть будет по-вашему. Чего для друга не сделаешь.
Взгляд, брошенный на посмурневшее лицо хозяина конюшни, заставил Питмана принять решение.
- Вот и хорошо, - с отчаянием заявил он, - правьте вы, а я буду показывать вам дорогу.
Поскольку мы пишем не приключенческую повесть, то не будем описывать в деталях Майкла в роли кучера. Питман, который сидел рядом, сдерживая порывы приятеля и замирающим голосом пытаясь давать ему советы, не знал, чему больше удивляться: отваге новоявленного возницы или его совершенно не заслуженному везению. В конце концов они все же добрались до Кеннон-стрит без повреждений. Рояль мистера Брауна был погружен быстро и четко.
- Должен заметить, - сказал бригадир грузчиков, пересчитывая мысленно количество серебряных монет в горсти, - что рояль ваш оказался смертельно тяжелым.
- Все дело в богатстве звучания, - пояснил Майкл, отъезжая.
До квартиры мистера Гидеона Форсайта дорога была недолгой; дождь по-прежнему сыпал мелкими, но непрерывными каплями. Майкл придержал коней на почти пустой улице, вручил поводья какому-то местному ротозею, после чего оба путешественника слезли с повозки, где смотрелись очень впечатляюще, и пешком направились к месту, где должен был разыграться решающий эпизод их приключений. Майкл даже выказал легкое ослабление былой уверенности в себе.
- С моими бакенбардами все в порядке? - спросил он Питмана. - Было бы крайне неприятно, если бы меня узнали.
- С ними все замечательно, - успокаивал его Питман, даже не оглядываясь. - А вот насчет своего костюма я беспокоюсь. Не исключена возможность, что я встречу там кого-то из своего начальства.
- Без бороды вас никто не узнает. Только не забывайте, что говорить вам следует медленно. С акцентом вы и так уже говорите.
- Я надеюсь только на то, что молодого человека не окажется дома, - вздохнул Питман.
- А я надеюсь, что он будет один, - ответил адвокат, - это нас избавит от множества трудностей.
Так оно и оказалось. Гидеон лично открыл им дверь и проводил в комнату, обогреваемую скромным огнем в камине. Все стены до потолка были заняты стеллажами, заполненными трудами, отображающими историю и деятельность британской Фемиды. Весь вид комнаты за одним исключением указывал на юридические интересы ее обитателя, а исключением был как раз камин, на котором разместилась обширная коллекция курительных трубок, сортов табака, коробки с сигарами и несколько французских романов в желтых обложках.
- Имею честь говорить с мистером Форсайтом? - начал свое выступление Майкл. - У нас к вам важное дело. Боюсь, что наш визит не вполне соответствует обычному порядку вещей в таких вопросах…
- Я думаю, что вам бы следовало обратиться в юридическую контору, - прервал его Гидеон.
- Ну что ж, раз так, дайте нам адрес вашей фирмы, и завтра мы сможем обсудить нашу проблему в соответствии с принятыми правилами, - говоря это, Майкл уселся в кресло и жестом указал Питману сделать то же самое. - Но так уж получилось, что мы здесь не знаем никаких адвокатских контор, вас же нам рекомендовали, а времени у нас чрезвычайно мало.
- Могу я поинтересоваться, кому именно я обязан вашим визитом? - спросил Гидеон.
- Поинтересоваться вы можете, - согласился Майкл с клоунской усмешкой, - но меня просили вам об этом не говорить, пока… пока дело не будет улажено.
"Наверняка, их дядя прислал", - пришел к выводу Гидеон.
- Меня зовут Джон Диксон, - продолжал Майкл. - Это имя хорошо известно в Балларате. Присутствующий здесь мой друг, мистер Эзра Томас из Соединенных Штатов, является очень состоятельным фабрикантом галош.
- Одну минуточку, я запишу, - деловито сказал Гидеон тоном опытного адвоката.
- Вы не будете против, если я закурю сигару? - спросил Майкл. В квартиру он входил немного протрезвевшим, но теперь начал ощущать, что пары алкоголя и сопутствующая им сонливость снова дают себя знать; поэтому он надеялся, как и многие в его ситуации, что сигара поможет поддержать разговор на должном уровне.
- Да, да, конечно, - захлопотал Гидеон. - Может, попробуете мои? Смело могу их вам рекомендовать, - добавил он, вежливо протягивая клиенту коробку.
- Честно вам признаюсь, - сказал "австралиец", - что мы возвращаемся со званого обеда, и поэтому я могу иногда выразиться не вполне ясно, но это с каждым можно случится, не правда ли?
- Разумеется, разумеется, - согласился Гидеон, продолжая демонстрировать всю вежливость, на какую был способен. - Вы можете не торопиться, я готов уделить господам достаточно времени.
- Дело, которое привело нас сюда, - продолжил, воодушевляясь, "австралиец", - чертовски деликатно. Мой друг мистер Томас - американец португальского происхождения, он плохо знает наши порядки и, являясь к тому же богатым фабрикантом концертных роялей Бродвуд…
- Концертных роялей Бродвуд? - прервал его несколько удивленный Гидеон. - Мистер Томас совладелец этой фирмы?
- Ах, нет. То не настоящие Бродвуды. Мой приятель производит Бродвуды американские.
- Но мне кажется, что недавно вы сказали, во всяком случае я так записал, что ваш друг производит галоши?
- Поначалу вам в этом деле все будет казаться странным, - заявил "австралиец", лучезарно улыбаясь, - дело в том, что он… интересуется разными отраслями производства, и этими, и многими другими, очень, очень многими, - повторял мистер Диксон с пьяной настойчивостью. - Прядильни мистера Томаса самые крупные в Таллахассе, его табачные плантации - гордость Ричмонда, короче говоря, мистер Томас - мой старый приятель, и я вас очень прошу заняться его делом.
Молодой адвокат с уважением посмотрел на мистера Томаса и был очень тронут его открытым, хотя и несколько неспокойным выражением лица, а также простотой и скромностью манер. "Удивительные люди эти американцы, - размышлял он про себя, - подумать только, что этот совершенно простецкого вида тщедушный малый в рубашке с мягким воротничком, а ворочает такими делами в столь серьезных отраслях!"
- Может, нам лучше, - произнес он уже вслух, - перейти уже к фактам?
- Узнаю человека дела! - воскликнул "австралиец". - Итак, перейдем к фактам. Речь идет о неисполнении обязательств.
Несчастный художник был так изумлен всем услышанным, что не мог удержаться от восклицания.
- Боже мой, - живо отреагировал Гидеон, - это, как правило, очень заковыристые дела. Расскажите мне все подробно, - добавил он мягко, - и раз уж вы обратились ко мне за помощью, то прошу ничего не утаивать.
- Слушай, расскажи ему, - сказал Майкл, махнув рукой в сторону Питмана. Видимо, он посчитал, что сделал все, что от него требовалось. - Он сам вам все расскажет, - зевая, обратился он к Гидеону. - Вы простите меня, если я на минутку сомкну глаза, я всю ночь был у постели больного друга.
Питман озирался по комнате с совершенно отупевшим видом. В его невинной душе нарастали ярость и отчаяние; приходили в голову мысли о побеге и даже о самоубийстве; и пока художник безуспешно искал какие-нибудь слова, пусть бы даже и ничего не значащие, молодой адвокат терпеливо ждал.
- Речь идет о неисполнении обязательств… - выдавил, наконец, из себя "фабрикант" очень тихим голосом. - Я нарушил обязательство… и грозит дело… - в этом месте Питман, как обычно, когда нервничал, потянулся рукой к бороде, но наткнулся на совершенно непривычную гладкую поверхность подбородка. Надежда и отвага (если о чем-то таком вообще можно было говорить в случае Питмана) покинули его окончательно. Он принялся отчаянно тормошить Майкла.
- Проснись же ты! - по голосу и характеру обращения чувствовалось, что нервы его на пределе. - Я не сумею! Вы же знаете, что не сумею!
- Вы должны простить моего друга, - невозмутимо сказал Майкл, открыв глаза. - Ораторским талантом он не отличается. Дело, в общем, простое. Приятель мой склонен, с одной стороны, к бурному проявлению страстей, с другой стороны - к простому, патриархальному образу жизни. Прошу вас взглянуть на ситуацию именно с этой точки зрения. Итак, неудачное путешествие по Европе и неудачное знакомство с мошенником, выдающим себя за иностранного графа, у которого на выданье дочь-красавица. Мистер Томас позволил себе дать волю чувствам. Он сделал предложение, предложение было принято, он написал несколько писем… написал в стиле, о котором сейчас, несомненно, жалеет. Если эти письма попадут на судейский стол, репутации мистера Томаса будет нанесен непоправимый ущерб.
- Следует ли мне понимать это так… - начал Гидеон.
- Уважаемый мистер Форсайт, - очень внушительно произнес "австралиец", - вы ровным счетом ничего не сможете понять, пока не ознакомитесь с содержанием писем.
- Да, ситуация, достойная сожаления, - Гидеон с сочувствием посмотрел на виновника несчастья, но заметив на лице того признаки беспокойства, отвел глаза.
- Это были бы еще пустяки, - жестким тоном продолжил мистер Диксон. - Я очень хотел бы, от всего сердца хотел бы иметь возможность утверждать, что совесть мистера Томаса чиста. Увы, ему нечего сказать в свое оправдание, ибо он был в свое время и до сих пор остается обрученным с первой красавицей в Константинополе, что в штате Джа. Мой приятель вел себя как последняя скотина…
- Штат Джа? - удивился Гидеон.
- Это только общепринятое сокращение: Джа означает Джорджия, так же как "ст." означает "станция".
- Да, припоминаю, мне приходилось встречать в напечатанном виде подобное сокращение, но я не знал, что это так произносится.
- Уверяю вас, что именно так. Ну, теперь вы сами видите, что это несчастное существо можно спасти от бесчестья только с помощью какого-то очень хитрого хода. Деньги для этого имеются, и о них можно не беспокоиться. Мистер Томас завтра же может выставить чек на сто тысяч. Но у нас есть аргументы и получше, мистер Форсайт, чем деньги. Этот самый иностранный граф - он себя называет графом Тарновым - был когда-то владельцем табачной лавки в Бейсуотере, где выступал под своей собственной, и тоже примечательной фамилией Шмидт; а его дочь - если только она вообще его дочь - в то время прислуживала в магазине, а теперь, видите ли, хочет выйти замуж за такого выдающегося человека, как мистер Томас! Надеюсь, вам понятны наши намерения. Мы хотим опередить их, прежде чем они сделают следующий шаг. Мы просим вас поехать в Хемптон-корт, где они сейчас проживают, и угрозами или подкупом, а скорее всего, тем и другим, заполучить от них эти письма. Если вам это не удастся, ну что ж, все в руках Божьих… мистер Томас будет скомпрометирован. По крайней мере, я от него избавлюсь, - добавил Майкл, явно не проявив особого благородства по отношению к своему приятелю.
- Мне представляется, что существуют определенные предпосылки к тому, что наше дело разрешится благополучно, - заявил Гидеон. - У Шмидта были какие-нибудь дела с полицией?
- Мы на это надеемся. Есть все основания так предполагать. Причем, вы обратите внимание на местность: Бейсуотер! Вам это ни о чем не говорит?
Уже в шестой раз в течение разговора Гидеон задумывался, в здравом ли уме его клиент. "Впрочем, может быть, это все последствия званого обеда с алкоголем?" - решил он, а вслух спросил:
- В пределах какой суммы я могу вести переговоры?
- Ну, скажем, пока что хватит пяти тысяч, - ответил Майкл. - А теперь не смеем вас больше задерживать. Время идет, поездов до Хемптон-корт идет много, а о нетерпении моего друга мистера Томаса, надеюсь, вам напоминать не надо. Вот пять фунтов на текущие расходы и адрес. - Майкл начал было писать что-то на листке бумаги, но передумал и спрятал листок в карман. - Нет, лучше я вам продиктую, почерк у меня совершенно неразборчивый.
Гидеон записал адрес: "Граф Тарнов, вилла Кернол, Хемптон-корт"; после чего написал на другой карточке еще несколько слов.
- Вы говорили, что еще не обращались ни в одну адвокатскую контору. Смею вам рекомендовать наилучшего в Лондоне специалиста.
- Боже милостивый! - воскликнул Майкл, прочитав адрес своей собственной фирмы.
- О, возможно, вам это имя встречалось в связи с не самыми благозвучными историями, - начал пояснять Гидеон, - но я уверяю вас, что это человек очень порядочный и весьма авторитетный. А теперь, господа, мне остается только спросить, каким образом я смогу с вами связаться.
- Отель Лэнгхэм, разумеется, - ответил Майкл. - Итак, до вечера.
- До вечера, - повторил Гидеон, приветливо улыбаясь. - Я думаю, что могу посетить вас в отеле, сколь бы ни было поздно.
- В любое время, в любое время, - подтвердил адвокат, откланиваясь. А когда друзья очутились на улице, сказал Питману: - А у парня есть голова на плечах.
Можно было едва расслышать, как Питман бурчит себе под носом:
- Полный дурень.
- Ничего подобного. Он знает, кто лучший адвокат в Лондоне, а такой эрудицией не каждый может похвастать. Но признайтесь, наконец, как хитро я все это сымпровизировал.
Питман не ответил.
- О! - воскликнул адвокат, останавливаясь. - Что-то не понравилось нашему печальному Питману?
- Вы не должны были говорить обо мне в таком тоне, - вспыхнул художник. - Я ничем не заслужил подобных высказываний. Вы меня глубоко обидели.
- О вас я ни слова не сказал, - оправдывался Майкл. - Я говорил об Эзре Томасе, а должен вам напомнить, что такого человека не существует.
- Все равно это очень обидно.
Беседуя таким образом, они дошли до угла улицы, где ожидали их верный ротозей из местных, наблюдающий за лошадьми, и жалко выглядящий рояль, по крышке которого барабанил дождь, и его капли медленно стекали по лакированным ножкам. Ротозея послали в ближайший кабачок за подмогой из нескольких мощных парней, после чего начался завершающий этап всей операции. Еще до того, как мистер Гидеон Форсайт занял свое место в поезде, идущем до Хемптон-корт, Майкл сумел открыть двери его квартиры, и нанятая бригада грузчиков, кряхтя и охая, установила большой концертный рояль посреди комнаты.
- А теперь, - сказал адвокат, рассчитавшись с работниками, - еще одна предосторожность. Нам надо оставить ему ключ от рояля, причем так, чтобы он смог его найти. Надо подумать… - После этого он выстроил на рояле небольшую башню из сигар и поместил ключ внутри нее.
- Бедный парень, - вздохнул художник, когда они вышли на улицу.
- Да, его ситуации не позавидуешь, - невозмутимо согласился Майкл. - Но ему это добавит энергичности.
- И раз уж о том зашла речь, - вспомнил благородный Питман, - то боюсь, что я вел себя крайне невежливо. Я, безусловно, не имел права высказывать какие-то претензии в ваш адрес по поводу ваших слов, какими бы обидными они мне не казались, поскольку они не были направлены…
- Ни слова больше, мой Питман! - воскликнул Майкл, взбираясь на сиденье фургона. - Ни слова. Вы вели себя правильно. Ни один порядочный человек не должен выслушивать оскорбления в адрес личности, за которую он себя выдает.
Дождь перестал. Майкл достаточно протрезвел. От трупа они благополучно избавились, и друзья быстро помирились. Поэтому сегодня они возвращались (особенно в сравнении с предыдущим днем) словно с приятной прогулки. А когда они вернули фургон в конюшню, где их никто ни в чем не подозревал и вообще ни о чем не спрашивал, из груди мистера Питмана вырвался вздох нескрываемого облегчения.
- Теперь можно и по домам, - сказал он.
- Питман! - строго сказал адвокат, останавливаясь. - Ваше легкомыслие меня беспокоит. Мы с вами мокли целый день под дождем, а теперь вы хладнокровно предлагаете идти домой! Нет, мой дорогой! Только горячее виски!
И взяв своего приятеля под локоть, решительно повел его в сторону ближайшего питейного заведения. С сожалением должен отметить, что Питман не особенно сопротивлялся. Теперь, когда душевный покой был вновь обретен, а покойник надежно сплавлен, в характере художника начала проявляться некая бесшабашность. И когда они с Майклом чокнулись рюмками, над которыми клубились облачка пара, Питман вдруг захохотал во весь голос, словно беззаботная курсистка на пикнике.