"Странные манеры у этого человека, - подумала Джулия. - Он явно не из высшего света".
Тем временем конвульсии, сотрясавшие нашего адвоката, способствовали тому, что накопившаяся годами пыль поднялась столбом, а приступ чиха уступил место пароксизму кашля.
Джулию это подвигло на то, чтобы вступить с горемыкой в диалог.
- Мне кажется, что вы серьезно простужены, - сказала она, подходя ближе. - Не нужно меня стесняться, мистер Джимсон. Вылезайте из-под стола, здесь вам будет лучше.
Мистер Джимсон смог ответить только безудержным кашлем. Минутой поздней девушка уже стояла на коленях и их головы едва не стукнулись под столом лбами.
- О Боже! - крикнула Джулия, вскакивая на ноги. - Это мистер Форсайт, он сошел с ума!
- Я не сошел с ума, - понуро заявил Гидеон, переходя в вертикальное положение. - Дорогая мисс Хезелтайн, я готов поклясться чем угодно, что я в здравом уме.
- Вы в здравом уме?! - воскликнула мисс Хезелтайн, с трудом переводя дух.
- Я признаю, что кому-то непосвященному мое поведение может показаться необычным…
- Если вы в своем уме, то как прикажете все это понимать? - На щечках девушки заиграл рассерженный румянец. - Я вижу, что с моими чувствами вы вообще не считаетесь!
- Согласен, черт возьми! Согласен и признаю, что… - забормотал Гидеон, еще не решивший, какую степень искренности он может себе позволить.
- Это было ужасно! - упорно продолжала настаивать Джулия.
- Я понимаю, сколь много я потерял в ваших глазах, - заявил Гидеон. - Но дорогая мисс Джулия, прошу меня выслушать. Мое поведение хоть и может выглядеть несколько странным, тем не менее вполне имеет свое объяснение. Я ни за что в жизни не могу согласиться и не соглашусь утратить уважение девушки, которую я обожаю. Я понимаю, что сейчас не самый подходящий момент для такого признания, и все же повторяю: девушки, которую я обожаю.
Заявление это возымело действие, мисс Джулия успокоилась и почти улыбнулась.
- Ну, ладно, - сказала она, - давайте уйдем из этой ужасно холодной комнаты и посидим на палубе.
Адвокат послушно поплелся за ней.
- А теперь, - сказала она, удобно расположившись на скамье около рубки, - рассказывайте. Я вас слушаю. - Но видя, что стоящий перед ней молодой человек явно не испытывает охоты к объяснениям, неожиданно разразилась смехом. Смеялась она очаровательно. Ее веселый дисканточек летел над водой свободно, как птичья трель, отражался от другого берега и, казалось, естественно вписывался в общую панораму этой живописной местности. Только одно существо в округе внимало этому смеху без тени веселости, и это был ее несчастный обожатель.
- Мисс Хезелтайн! - начал он тоном, в котором можно было различить оттенок укоризны. - Я обращаюсь к вам как человек, желающий вам добра: такое ваше поведение можно расценить как очень легкомысленное.
У Джулии расширились глаза.
- Я не отрекаюсь от своих слов. Уже та свобода, с какой вы беседовали с перевозчиком, больно меня ранила. А уж ваша готовность завязать знакомство с Джимсоном…
- Но ведь это вы и есть Джимсон - попыталась защититься девушка.
- Далек от того, чтобы это отрицать, но вы об этом не знали. Ну что для вас мог значить какой-то Джимсон? Кто такой Джимсон? Нет, мисс Хезелтайн, вы ранили меня в самое сердце.
- Честное слово, это уже слишком. Мне просто даже смешно, - ответила Джулия твердо и решительно. - Вы ведете себя совсем уж непонятно, обещали объяснить свое поведение, а вместо этого начинаете на меня нападать.
- Я отдаю себе в этом отчет, - заявил Гидеон. - Признаюсь вам во всем. Когда вы узнаете все обстоятельства, я уверен, что заслужу прощение.
После чего он сел рядом с Джулией и поведал ей обо всех своих злоключениях.
- Ах, мистер Форсайт, - воскликнула она, когда молодой человек закончил свой рассказ. - Мне так вас жаль! И я сожалею, что смеялась над вами, но вы действительно выглядели очень смешно. Но теперь я сожалею, и если бы знала все с самого начала, то ни за что бы не смеялась. - Сказав это, Джулия протянула ему руку.
Гидеон сжал ее руку в своих ладонях и не отпускал.
- И вы после всего не думаете обо мне плохо?
- Из-за того, что вы были столь неразумны, что влипли в такие неприятности? Нет, мой бедный мальчик, конечно, нет. - И под впечатлением минуты Джулия подала ему вторую руку. - Вы можете на меня рассчитывать.
- Правда? - спросил Гидеон.
- Правда, правда.
- Я всегда рассчитывал и буду рассчитывать. Признаюсь, что момент не совсем подходящий, но у меня нет друзей… по крайней мере, таких, которых мог бы назвать настоящими друзьями.
- У меня тоже нет друзей, - сказала Джулия. - Но вам не кажется, что пора вернуть мне мои руки?
- Еще одну минуточку! Пожалуйста! У меня так мало друзей…
- Я полагаю, что это не лучшая похвала для молодого джентльмена, что у него нет друзей.
- Нет, нет! У меня толпы друзей, - воскликнул Гидеон. - Я не то хотел сказать. Понимаю, что момент не подходящий, но если бы вы могли, если бы захотели понять!..
- Мистер Форсайт…
- Не обращайтесь ко мне таким ужасным образом, - умолял адвокат. - Прошу вас звать меня Гидеон!
- Ах, ни за что. Мы так недолго знакомы…
- Ничего подобного, - запротестовал Гидеон. - Мы познакомились уже давно, еще в Борнмуте. Я с тех пор никогда о вас не забывал. Скажите, что вы обо мне тоже помнили. И называйте меня Гидеоном.
- А это не будет слишком легкомысленно… как в случае с Джимсоном?
- Я знаю, что я полный кретин, - почти кричал адвокат, - но мне это безразлично. Пусть я кретин, и вы можете надо мной смеяться, сколько вам угодно. - А когда на губах Джулии появилась улыбка, Гидеон снова обратился к вокальному жанру: - "В стране моих грез…" - запел он, пожирая глазами предмет своего обожания.
- Совсем как в оперетте, - тихо прошептала Джулия.
- И правильно. Или я не Джимсон? Было бы странно, если бы я не смог исполнить серенаду своей любимой. Да, я специально так сказал, моя Джулия. У меня нет ни пенса, я свалял крупного дурака, но, несмотря на все, я хочу добиться тебя. Джулия, посмотри на меня. Неужели ты решишься сказать мне: "Нет"?
Джулия в ответ лишь взглянула на него. Трудно сказать, что именно прочел он в этом взгляде, но можно быть уверенным, что ответ его удовлетворил, поскольку читал он его довольно долго и с удовольствием.
- А дядя Нед даст нам немного денег, и у нас будет на что жить, - нарушил в конце концов молчание Гидеон.
- Что за наглость! - раздался вдруг веселый голос откуда-то сбоку.
Гидеон и Джулия отпрянули друг от друга с необычайной поспешностью. Хотя до объятий дело у них и не дошло, сидели они в очень непосредственной близости. И теперь стояли оба перед мистером Блумфилдом, пунцовые от смущения. Сей джентльмен, проплывая по реке, перехватил упущенную Джулией шлюпку и, догадавшись, что произошло, решил застать мисс Хезелтайн, занятую, по его мнению, рисованием, врасплох. К его удивлению в один силок попали сразу две пташки. Сейчас, когда он смотрел на эту пару испуганных, затаивших дыхание голубков, из всей массы распиравших его чувств верх взял инстинкт старого сводника.
- Что за наглость! - повторил он. - Ты, я вижу, полностью уверен в своем дяде Неде. Но я тебе, кажется, не раз говорил, чтобы ты держался подальше.
- Подальше от Мейденхеда, - ответил Гидеон.
- И то правда, - признал мистер Блумфилд. - Видишь ли, я решил, что лучше, если ты не будешь знать нашего адреса. Эти мерзавцы, братья Финсбюри, наверняка бы его у тебя выпытали. И этот поганый флаг я вывесил, чтобы сбить их со следа. Но это ладно, Гид, ты ведь обещал мне, что займешься делом, а я застаю тебя лоботрясничающим в Падвике.
- Прошу вас не сердиться на мистера Форсайта, - вступила в разговор Джулия. - У него ужасные неприятности.
- Что еще, Гид? - спросил дядя. - Подрался или залез в долги?
По убеждению поместного радикала, это были два единственных несчастья, которые могли постигнуть джентльмена; оба имели место в его собственной биографии. Однажды он неосмотрительно подписал вексель своего приятеля, и это обошлось ему в кругленькую сумму, а приятель потом долго ходил, умирая от страха встретить за углом мистера Блумфилда с его дубовой палкой. Что касается драки, то наш радикал был всегда к ней готов. Как-то раз, когда он (в ранге председателя клуба радикалов) вышвырнул из зала своих оппонентов, дело зашло даже дальше. Некий мистер Холтум, кандидат от консерваторов, прикованный долгое время к больничной кровати, готов был признать под присягой, что был избит "этим грубияном", а поскольку чувствовал, что близок его конец, то собирался придать этому утверждению вид официального предсмертного заявления. Поэтому наш радикал был чрезвычайно рад, когда узнал, что мистер Холтум в полном здравии вернулся в свою пивоварню.
- Гораздо хуже, - стал объяснять Гидеон. - Фатальное стечение совершенно невероятных обстоятельств. Похоже на то, что какая-то банда убийц решила использовать меня, чтобы замести следы. Как вы, дядя, сами увидите, во всей этой истории существенно то, что я учусь на адвоката, - и он второй раз за день вынужден был описать все перипетии, связанные с появлением концертного рояля.
- Я напишу об этом деле в "Таймс"! - воскликнул мистер Блумфилд.
- Вы хотите, чтобы меня вообще из адвокатов выгнали?
- Исключено! Не пори чушь, не может быть, чтобы до этого дошло. Правительство у нас сейчас вполне приличное, либеральное, и они мою просьбу без внимания не оставят. Слава Богу, времена тори остались в прошлом.
- Дядя, это не поможет.
- Ты совсем голову потерял! Все еще собираешься сам от трупа избавляться?
- Не вижу другого выхода.
- Полная чепуха, - заявил дядя, - и я не хочу больше об этом слышать. Я категорически настаиваю, чтобы ты воздержался от любых действий, связанных с этой аферой.
- Чудесно! Я передаю это дело вам, и можете делать с трупом все, что считаете правильным.
- Упаси меня Бог! - запротестовал председатель клуба радикалов. - Я с этим не хочу иметь ничего общего!
- В таком случае позвольте мне самому решить, как поступать, - сказал племянник. - Поверьте, я нутром чую, что надо делать в такой ситуации.
- Можно подбросить труп клубу консерваторов, - предложил мистер Блумфилд. - Там и так гнездо заразы. Это скомпрометирует их в глазах избирателей, а нам даст возможность развернуть мощную кампанию в местной прессе.
- Ну уж нет, дядя. Или вы хотите нажить на этом политический капитал? Тогда я предоставляю покойничка в ваше полное распоряжение.
- Нет, нет, Гид, что ты. Я просто подумал, что неплохо было бы так сделать. Но сам я к этому рук не приложу. Более того, я считаю, что наше с мисс Хезелтайн присутствие здесь далее абсолютно невозможно. Нас может кто-нибудь увидеть, - добавил он, оглядываясь на реку. - Мое же положение в обществе таково, что моим сторонникам это может сильно навредить. А кроме того, пора ужинать.
- Что? - изумился Гидеон, доставая часы. - И в самом деле! Боже мой, ведь рояль уже давно должен быть тут!
Мистер Блумфилд как раз усаживался в свою шлюпку, но, услышав эти слова, остановился.
- Я сам видел, как его доставили на станцию, - объяснил адвокат. - Даже извозчика нанял; у него еще какие-то дела там были, но обещал, что будет здесь не позже четырех. Наверняка рояль уже открыли и труп обнаружили.
- Тогда надо срочно удирать отсюда, - заявил мистер Блумфилд. - Это единственный выход, и любой мужчина это признает.
- Да, но предположим, что все в порядке, - в отчаянии воскликнул Гидеон. - Допустим, что рояль привезут, а меня здесь не будет. Кто его получит? Я сам своей трусостью себя погублю. Дядя, нужно разузнать в Падвике. Мне там нельзя появляться, а вам можно. Вы бы покрутились около полицейского участка, а?
- Нет, Гид, нет, дорогой мой племянник, - заявил мистер Блумфилд тоном человека, понуждаемого сунуть голову в пасть зверя. - Я тебя люблю всей душой, и, слава Богу, я рожден англичанином, и вообще… но с полицией я дела иметь не хочу.
- Так вы меня покидаете? Тогда прямо так и скажите.
- Я просто предлагаю соблюдать осторожность, - возразил мистер Блумфилд. - Настоящий англичанин, дорогой мой, всегда должен руководствоваться здравым смыслом.
- Может, позволите и мне кое-что сказать? - спросила Джулия. - Мне кажется, будет лучше, если Гидеон уйдет с этой ужасной лодки и подождет вон там, в кустах. Когда рояль привезут, он может оттуда выйти и получить его; если же явится полиция, он может проскользнуть на нашу лодку, а там ему уже не нужно быть мистером Джимсоном. Он ляжет в постель, а мы сожжем его одежду, и все тогда будет в порядке. Вы, мистер Блумфилд, такой известный человек и таким уважением пользуетесь, что никому и в голову не придет, что вы можете быть замешаны в какой-то афере.
- Эта молодая леди рассуждает очень здраво, - заявил поместный радикал.
- Я и сама не считаю себя дурочкой, - не стала скромничать Джулия.
- А что будет, если не будет ни рояля, ни полиции? - спросил Гидеон.
- А тогда, - сказала Джулия, - когда стемнеет, вы, Гидеон, пойдете в деревню. Я могу вас сопровождать и уверена, что никто нас ни в чем не заподозрит, а если даже и так, я скажу, что тут какое-то недоразумение.
- Я этого не позволю. Не позволю вам, мисс, никуда идти, - решительно вмешался мистер Блумфилд.
- Почему? - спросила Джулия.
Но мистер Блумфилд вовсе не собирался объяснять причину своего несогласия. Не мог же он сознаться, что просто боится остаться один на один со столь двусмысленной ситуацией. И, как часто поступают люди, стараясь замаскировать свое смущение, решил прибегнуть к высокому стилю.
- Дорогая мисс Хезелтайн, да спасет меня Бог от столь недостойной мысли, чтобы указывать настоящей даме, как ей следует…
- Ах, только в этом дело, - прервала его Джулия. - В таком случае пойдем все втроем.
"Влип", - подумалось нашему радикалу.
Глава двенадцатая
Концертный рояль появляется в последний раз
Англия считается немузыкальной страной; не рассуждая, однако, о популярности шарманщиков, не выдвигая никаких доводов насчет обилия в этой стране барабанов, беремся утверждать, что существует один инструмент, который вне всякого сомнения можно назвать народным.
Всякому приходилось слышать, как кто-то упражняется на фортепьяно, на скрипке, на кларнете, но начинающий музыкант, играющий на свирели, никому не заметен. Его слышно только тогда, когда он уже достиг определенных успехов в своем деле. Провидение хранит человеческий слух от первых попыток извлечения звуков в верхней октаве.
Поэтому трудно не удивляться тому, что происходило на зеленой лужайке недалеко от деревни Падвик. На козлах багажной повозки сидел щуплый, светловолосый, скромного вида паренек. На коленях у него покоились вожжи, кнут лежал сзади. Лошадь шла себе вперед не управляемая и не подгоняемая. Кучер же (а может быть, его помощник), отрешившись от земных забот, вознесся духом в высокие сферы, взгляд устремил в небеса, а все внимание сосредоточил на свирели, из которой пытался извлечь мелодию песенки "О пахаре". Слушатель, нечаянно оказавший на этой лужайке, удовольствия бы явно не получил. Вот вам и начинающий свирельщик!
Светловолосый парнишка (имевший фамилию Харкер) повторял мелодию уже раз в девятнадцатый, когда обнаружил, что он тут не один.
- Замечательно! - обратился к нему мужской голос со стороны дороги. - Именно о таком исполнении я всегда мечтал. Разве что можно чуточку помягче, - как бы в размышлении предложил голос. - А ну, давай еще разок!
Сконфуженный Харкер посмотрел на говорящего. Он увидел крепкого, загорелого, гладко выбритого мужчину, вышагивающего рядом с повозкой походкой профессионального унтер-офицера и помахивающего веточкой в такт мелодии. Костюм его выглядел изрядно потрепанным, но чистым, а выражение лица - уверенным.
- Я только начинаю учиться, - выдавил из себя Харкер, заливаясь румянцем. - Не думал, что кто-то меня слышит.
- Ничего себе! - заметил мужчина. - Поздновато начинаешь. Позволь, я покажу тебе, как это делается. Подвинься, я сяду рядом.
Вскоре мужчина войсковой наружности уже восседал на козлах с инструментом в руках. Он профессиональным жестом встряхнул его, приложил к губам, какое-то время выждал, как бы советуясь с музой, а затем над лужайкой зазвучала мелодия песенки "Девушка, которая меня ждет". Исполнителем он был скорее громким, чем искусным. Не хватало ему богатства тонов, присущего птичьему пению; всей прелести песенки "Цветок вишни" он бы наверняка не передал. Он не опасался резкости звучания, напротив, даже демонстративно ее подчеркивал, зато в смысле зажигательности, скорости, точности и плавности исполнения ему не было равных. Не говоря уже о выразительных взглядах, искоса бросаемых на единственного слушателя, что полностью компенсировало все огрехи исполнения. Харкер внимательно слушал. "Девушку, которая ждет" он выслушал в сильном расстройстве, после же "Солдатской радости" зависть его покинула, а остался только энтузиазм.
- А теперь ты, - сказал спутник, протягивая ему пищалку.
- О нет, после вас ни за что! - воскликнул Харкер. - Вы настоящий музыкант.
- Что ты, такой же любитель, как и ты. У меня один стиль, у тебя другой, и мне, кстати, твой стиль больше нравится. Просто я давно начал, еще пацаном, когда и вкуса-то толком не имел. Вот поживешь с мое, будешь и ты на этой дудке играть, как на кларнете. Ну-ка, сыграй еще раз ту штучку. Как она там? - спросил незнакомец, как бы стараясь вспомнить мотив "Пахаря".
Безумная надежда зажглась в сердце Харкера. Неужели это возможно? Неужели и его игра может кому-то понравиться? В самом деле, иногда и ему самому казалось, что его свирель звучит просто замечательно. Может, он гений? А тем временем его новоиспеченный приятель пробовал одну за другой разные мелодии.
- Нет, - сказал несчастный Харкер, - здесь не совсем так. Вы позволите, я покажу. - Он приложил дудку к губам, и мелодия рванулась навстречу беде. Когда он сыграл ее раз, потом другой, потом третий, когда незнакомец попробовал еще раз, и снова у него не вышло, когда, наконец, Харкер осознал, что он, сопливый дебютант, по сути дела, дает урок настоящему флейтисту, а у флейтиста особых успехов не наблюдается - никаких слов не хватит, чтобы описать тот ореол славы, который взошел над осенним пейзажем. Как передать читателю - разве что он сам флейтист-любитель - до каких высот тщеславия вознесся наш возница? Отметим лишь один факт, четко характеризующий ситуацию: с этого момента играл только Харкер, а спутник слушал и похваливал.
Но при этом он не забывал о полезной воинской привычке соблюдать осторожность и поглядывал внимательно то вперед, то назад. Определял на глазок ценность грузов на повозке, пробовал отгадать, что находится в пачках из плотной коричневой бумаги и в большой корзине, а концертный рояль отметил для себя, как вещь "сложную для сбыта".
Неподалеку от дороги, на краю лужайки он заметил сельскую корчму с клумбой красных роз перед ней. "Посмотрим, что за место", - решил он, а вслух предложил Харкеру зайти "пропустить стаканчик".
- Но я не пью, - начал было сопротивляться Харкер.
- Слушай, парень, - прервал его приятель, - я тебе скажу, кто я такой. Я сержант-знаменосец Бренд из полка Бланкз. И этого достаточно, чтобы понять - пьющий я человек или нет?