- Что ж, пусть будет по-вашему, - ответил Джозеф. - Но, надеюсь, у вас хватит все же вежливости, чтобы сообщить мне, когда отходит ближайший поезд в Лондон?
- Через три четверти часа, - последовал мгновенный ответ хозяина заведения.
Джозеф оказался в трудной ситуации. С одной стороны, ему следовало бы избегать передвижения по железной дороге, поскольку именно там с наибольшей вероятностью могли караулить его племяннички, с другой же стороны, было весьма желательно, даже необходимо как можно скорее предъявить чек в банк, пока Моррис не заявил о том, чтобы денег дяде по нему не выдавали. Поэтому он решил двинуть в Лондон первым же поездом. Оставалось решить только одну проблему: чем заплатить за билет?
Нельзя сказать, что у дяди Джозефа всегда были безупречно чистые ногти, за обедом он предпочитал есть пищу с ножа. В целом он вряд ли в глазах читателя мог заслужить звание истинного джентльмена, но была у него одна положительная черта, перевешивающая все указанные недостатки, - несокрушимое чувство собственного достоинства. То ли пребывание на Ближнем Востоке было тому причиной, то ли сказалась чья-то примесь крови в роду Финсбюри, что иногда приходило в голову некоторым его клиентам. Так или иначе, когда он явился к начальнику станции, то приветствовал его поистине с восточным пышным многословием. В тесной конторке повеяло самумом, расцвели пальмы и запели перские соловьи - дальнейшее описание антуража предоставляю читателям, лучше знакомым с восточной экзотикой. Кроме того, в его пользу свидетельствовала его внешность. Униформа сэра Фарадея, хотя и неудобная и обращающая на себя внимание, во всяком случае не была нарядом, который нацепил бы на себя мошенник, а дорогие карманные часы и чек на восемьсот фунтов дополняли общее благоприятное впечатление. Через пятнадцать минут, когда подошел поезд, мистер Финсбюри был усажен в купе первого класса лично улыбающимся начальником и поручен заботам кондуктора, который полностью взял на себя ответственность за пассажира.
Ожидая минуты отправления, мистер Джозеф стал свидетелем странного происшествия, связанного, как впоследствии оказалось, с судьбами его семьи. Несколько сгибающихся под тяжестью груза носильщиков тащили по перрону ящик, вмещающий какой-то циклопических размеров предмет, и к радости многочисленных зевак с шумом и грохотом загрузили его в багажный вагон. Историку часто выпадает приятная миссия обращать внимание на планы и (говорим это со всем надлежащим уважением) прихоти Провидения. В багажном вагоне, который увозил Джозефа с Восточного вокзала Саутгемптона в Лондон, уже находилось еще не проросшее (выразимся так) зерно его будущих приключений. Надпись на громадном ящике гласила, что он должен "Храниться на станции Ватерлоо, пока не будет востребован получателем", адресована же посылка была некоему Уильяму Денту Питману. В углу того же самого багажного вагона находилась также бочка, ее адресатом значился "М. Финсбюри, 16 Джон-стрит, Блумсбери. Доставка оплачена". Оба багажа и образовывали тот мощный пороховой заряд, который только и ждал, когда предназначенная для того рука поднесет к нему огонь.
Глава четвертая
Мировой судья в багажном вагоне
Городок Винчестер известен своим кафедральным собором, епископом (к сожалению, он разбился насмерть во время конной поездки), частной школой, большим военным гарнизоном и тем, что через него следуют согласно расписанию несколько поездов лондонской и юго-западной веток. Все это могло бы породить в мозгу мистера Джозефа определенные ассоциации, но его дух в это время уже покинул пределы железнодорожного купе и витал где-то в небесах, наполненных лекционными залами, слушателями и бесконечно продолжающимися докладами. Тело же его, свернувшись калачиком, отдыхало на мягком диванчике купе. Фуражка было лихо сдвинута на затылок, руки прижимали к груди свежий номер "Ежедневной газеты Ллойда".
В купе, где безмятежно почивал мистер Джозеф, зашли двое путешественников, но только за тем, чтобы тут же выскочить обратно. Они успели на поезд в последнее мгновение. Этому предшествовала сумасшедшая парная гонка, затем налет на билетную кассу, напоминающий вооруженное ограбление, потом опять бег со всех ног, и в результате они оказались на перроне, когда паровоз издал последний прощальный пых. В пределах достижимости был только один вагон. Наконец, они оказались внутри. Старший (и одновременно главный) из них заглянул в купе и увидел мистера Финсбюри.
- Боже мой! - воскликнул он. - Дядя Джозеф! Это ужасно!
И тут же выскочил обратно в коридор, чуть не сбил с ног своего приятеля и осторожно прикрыл двери, явно не желая разбудить спящего патриарха. Через минуту они перебрались в багажный вагон.
- Чем тебя так напугал дядя Джозеф? - спросил тот, что помладше, вытирая со лба пот. - Не разрешает курить?
- Э-э, дорогой мой, да будет тебе известно, что дядя Джозеф - это фигура! Очень уважаемый старик, имеет свое дело в кожевенной отрасли, бывал на Ближнем Востоке; семьи у него нет, состояния нет, зато есть язык, дорогой Викхэм, причем язык этот опаснее змеиных зубов.
- Что, такой склочный старикашка?
- Ни в коей мере, попросту редкий зануда. Где-нибудь на необитаемом острове, может, и был бы забавен, но как сосед по купе - несносен. Ты бы только послушал, как он рассказывает про Тонти, того осла, который придумал тонтину. С ума можно сойти от того, как он эту историю рассказывает!
- Черт возьми! - воскликнул собеседник. - Та к ты один из этих тонтинских Финсбюри? Я и понятия не имел.
- Ха! А знаешь ли ты, что этот старичок имеет для меня цену в сто тысяч фунтов. И ведь спит себе там один, да и в вагоне больше никого, а? Но я его пощадил, поскольку в политике я консерватор.
Мистер Викхэм, страшно довольный тем, что оказался в багажном вагоне, метался по нему, как мотылек.
- Вот тебе на! - воскликнул он. - А тут тебе посылка! "М. Финсбюри, 16 Джон-стрит, Блумсбери, Лондон". М. - это значит, видимо, Майкл. Ну ты и ловкач! Две квартиры завел?
- Да нет, это для Морриса, - ответил Майкл с другого конца вагона, где удобно устроился на каких-то мешках. - Это мой кузен. Он мне очень нравится тем, что меня боится. Он один из столпов Блумсбери, и что-то там коллекционирует, птичьи яйца или что-то в этом роде. Ручаюсь, что моих клиентов это не заинтересует.
- Слушай, вот была бы отличная шутка, если бы мы позаменяли таблички с адресами, - захохотал мистер Викхэм. - Гляди, тут и молоток есть! Можем все эти посылки разослать по другим адресам!
В это время кондуктор, обеспокоенный голосами, доносившимися из багажного вагона, появился в дверях служебного купе.
- Будет лучше, если господа перейдут сюда, ко мне, - сказал он, выслушав их объяснения.
- Идем, Викхэм? - спросил Майкл.
- И не подумаю. Мне нравится путешествовать среди багажа.
На том разговор и кончился. Остаток путешествия мистер Викхэм проделал по ту сторону дверей, забавляясь известным читателю способом, а по другую ее сторону Майкл с кондуктором вели дружескую беседу.
- Я могу найти для вас купе, - заметил кондуктор, когда поезд начал замедлять ход перед станцией Бишопсток. - Вы можете выйти вот в эти двери, а вашего приятеля я потом приведу.
Мистер Викхэм, которого мы покинули в минуту, когда он принялся за реализацию своей идеи, был очень состоятельным молодым человеком, приятной, но невыразительной наружности и с весьма ограниченным интеллектом. Пару месяцев назад ему довелось впутаться в неприятную историю, в результате чего его стали шантажировать родственники господаря Валахии, временно находящегося в эмиграции в Париже. Общий знакомый (с которым Викхэм поделился своими проблемами) посоветовал ему обратиться к Майклу, а наш адвокат, как только ознакомился с фактами, перешел в наступление, ударил по валашским флангам и по прошествии трех дней полностью разбил неприятеля, принудив его к отступлению за Дунай. Нам туда за ними следовать незачем, тем более что ретировались они под патронажем полиции. Мистер Викхэм, избавленный от того, что он называл валашскими зверствами, вернулся в Лондон, полный столь же глубокой, сколь и докучливой благодарности и восхищения к своему спасителю, который не только подобных чувств к мистеру Викхэму не испытывал, но и, более того, не считал, что ему очень уж повезло с новым клиентом. Потребовалось несколько раз повторять приглашение, чтобы Майкл, наконец, собрался посетить владения семейства Викхэмов. Оттуда они как раз и возвращались. Один глубокий мыслитель уже давно отметил, что Провидение всегда выбирает кого-то в качестве своего орудия, иногда это может быть личность совсем незначительная. И сейчас даже наименее смышленые из читателей ясно поймут, что мистер Викхэм и валашский господарь были материалом и формой в руках Провидения.
Горя желанием отличиться в глазах Майкла, показать, каким редким чувством юмора он обладает и какие номера способен откалывать, молодой лоботряс (который в своем родном графстве числился на каких-то должностях, но скорее символически), когда остался в багажном отделении один, занялся перевешиванием адресных табличек с энтузиазмом революционера. Во всяком случае, когда он, наконец, присоединился к адвокату на станции Бишопсток, лицо его раскраснелось от предпринятых физических усилий, а потухшая уже сигара была почти перекушена пополам.
- Ну, это будет хохма! Все адреса перемешал! Эти твои кузены получат ящик величиной с дом. Я уж так постарался, что если кому из потерпевших попадусь, то меня линчуют.
В обществе мистера Викхэма трудно было оставаться серьезным.
- Успокойся, - сказал ему все же Майкл. - Твои бесконечные приключения начинают мне надоедать. Хуже того, они плохо сказываются на моей репутации.
- От твоей репутации и следа не останется, пока от меня избавишься, - ответил тот с усмешкой. - Вставь это в счет, дорогой мой. "За полную утрату репутации: шесть шиллингов восемь пенсов". Но, - продолжил он уже серьезнее, - могу я через это потерять свою должность? Понимаю, что она невелика, но мне нравится быть мировым судьей. Скажи как специалист, может мне это грозить?
- Это не имеет значения: рано или поздно тебя все равно отстранят. На добропорядочного мирового судью ты нисколько не похож.
- Эх, был бы я адвокатом, - ответил мистер Викхэм, - а не скромным землевладельцем! Слушай, а может, организуем тонтину? Я внесу пятьсот фунтов, а твое участие будет заключаться в том, чтобы оберегать меня от всех несчастий, кроме болезни и женитьбы.
- Я прихожу к выводу, - усмехнулся адвокат после некоторого раздумья и закурил сигару, - даже почти уверен, что ты - истинная кара божья для нашей бедной Англии.
- Ты действительно так думаешь? - спросил мировой судья, усаживаясь поудобней и радуясь комплименту. - Может я и вправду божье наказание для страны, но не забывай, мой дорогой, что я этой страной финансово ангажирован. Об этом, радость моя, не забывай!
Глава пятая
Мистер Гидеон Форсайт и гигантский короб
Мы уже упоминали, что мисс Хезелтайн случалось иногда в Борнмуте заводить приятные знакомства. Они, правда, длились недолго, ибо двери дома на Джон-стрит снова наглухо закрывались за своими узниками, но и эти краткие часы приносили радость, грусть же, наступавшая после разлуки, смягчалась надеждой. К числу знакомых, приобретенных именно в Борнмуте ровно год назад, принадлежал среди прочих и молодой адвокат мистер Гидеон Форсайт.
Около трех часов в тот самый день, когда мировой судья развлекался с адресами, мистер Форсайт, прогуливаясь в задумчивости и не в лучшем настроении, забрел на угол Джон-стрит; примерно в то же самое время двукратный, громкий, как раскат грома, стук призвал к дверям дома номер 16 на указанной улице мисс Хезелтайн.
Мистер Гидеон Форсайт был в определенной мере счастливым человеком. И был бы еще счастливее, имей он денег побольше, а зависимости от своего дяди - поменьше. Финансовые его возможности ограничивались ста двадцатью фунтами в год, но дядя, мистер Эдвард Хью Блумфилд, дополнял эту сумму неплохой прибавкой и еще большим количеством жизненных советов, облеченных в выражения, которые и на палубе пиратского судна звучали бы слишком крепко. Мистер Блумфилд был личностью весьма примечательной, если говорить об Англии времен Гладстона; за неимением подходящего термина назовем его "поместным радикалом". В зрелом возрасте (в смысле количества прожитых лет, а не жизненного опыта и ума) он привнес в политику радикалов ту шумную эксцентричность, которую мы привыкли связывать с самыми крайними проявлениями консервативного склероза. По сути дела, к интеллектуальному портрету небезызвестного сэра Брэдло он добавил черты характера и привычки вымирающего уже поколения истинных английских помещиков. Увлекался боксом, не расставался с массивной дубовой палкой, регулярно посещал церковь, и трудно было предугадать, из-за чего он может легче завестись - из-за неодобрительного отзыва в его присутствии в адрес официальной англиканской церкви или из-за того, что кто-то пренебрег его приглашением на семейное торжество. Было у него также несколько присказок, которыми он подгонял все под общий аршин и которые порой доводили до дрожи всю его многочисленную родню. Самым суровым неодобрением чьего-либо поведения в его устах была фраза "это недостойно англичанина", менее суровым (но не менее действенным) был отзыв "это непрактично". Именно этой оценки удостоился Гидеон в отношении своих методов изучения юриспруденции - до сей поры сугубо теоретических. Об этом дядя заявил ему громогласно, для убедительности постукивая в пол дубовой палкой: либо племянник займется адвокатской практикой всерьез и немедленно найдет себе какое-то реальное судебное дело, либо ему придется ограничить свой бюджет собственными доходами.
Та к что не стоит удивляться, что настроение Гидеона было не из лучших. Привычный образ жизни менять не хотелось, но столь же отчетливо было ясно, что без дядиной стипендии изменения таки произойдут, и куда более серьезные. Откровенно говоря, глубоко вникать в проблемы права у Гидеона не было никакого желания. Он как-то попытался проявить к этим проблемам повышенный интерес, но взаимности не встретил. Тем не менее, он готов был уступить пожеланиям своего дяди, более того, был не против согласиться вообще со всеми взглядами поместного радикала, но существовала одна проблема, которая решению пока не поддавалась: где взять клиента? И это еще не все: если даже предположить, что дело он получит, где уверенность, что он его выиграет?
Неожиданно дорогу Гидеону перегородила толпа. У края тротуара стоял ярко разукрашенный мебельный фургон, из которого торчал, частично опираясь на мостовую, частично покоясь на лоснящихся от пота плечах грузчиков, самый большой из виданных когда-либо во всем графстве Миддлсекс ящик. А на ступенях крыльца ближайшего дома возница вел спор со смуглолицей девушкой.
- Это не наш груз, - утверждала девушка. - Забирайте его отсюда. Даже если вам удастся снять его с повозки, в дом его занести все равно не получится.
- Тогда я оставлю его на тротуаре, и пусть мистер Финсбюри делает с ним, что хочет.
- Но я же не мистер Финсбюри, - возражала девушка.
- Кто вы такая, не имеет никакого значения, - настаивал возница.
- Мисс Хезелтайн, если вы позволите, я помогу, - вступил в разговор Гидеон, подавая девушке руку.
- О, мистер Форсайт! - радостно воскликнула Джулия. - Как я рада вас видеть! Этот ужасный предмет, попавший сюда явно по ошибке, нужно как-то занести в наш дом. Грузчики утверждают, что придется снимать двери или ломать стену, иначе почтовое ведомство или таможня выпишут нам штраф за то, что оставили груз на улице.
Грузчикам тем временем удалось снять груз с повозки, опустить его на землю, и теперь они стояли, устало опираясь на ящик и поглядывая на двери дома номер 16 с явной опаской. Как по мановению волшебной палочки во всех окнах близлежащих домов появились заинтересованные и весьма довольные зрелищем соседи.
С выражением крайней деловитости и обстоятельности на лице мистер Форсайт измерил с помощью своей трости ширину двери, Джулия же записывала результаты его наблюдений в блокнот. Затем он проделал аналогичные измерения с ящиком и, сравнив данные, убедился, что груз в двери проходит буквально тик в тик. После чего Гидеон сбросил пиджак и жилетку и помог грузчикам снять двери с петель. Наконец, общими усилиями всех присутствующих, включая столпившихся зрителей, удалось сдвинуть груз с места и затолкать его в холл, нанеся последнему непоправимый урон. Когда осела пыль, участники операции поглядели друг на друга с улыбками победителей. Что ж поделаешь, стену они поцарапали и бюст Аполлона разбили, но дело сделали, бесплатному зрелищу для ротозеев был положен конец.
- Уверяю вас, уважаемый мистер, что с такой работой я сталкиваюсь в первый раз в жизни, - сказал главный из грузчиков, он же возница фургона.
Гидеон правильно его понял и в знак согласия сунул в ладонь бригадира несколько соверенов.
- Если вы добавите еще один, я поставлю пиво всем присутствующим, - заявил тот. Когда его просьба была удовлетворена, импровизированная бригада грузчиков в полном составе с криками набилась в фургон, который двинулся в направлении ближайшего приличного кабачка. После того, как они скрылись из виду, Гидеон привел в порядок двери и подошел к Джулии. Их взгляды встретились. Неожиданно обоих разобрал безудержный смех, эхо которого разнеслось по всему дому. В Джулии проснулось любопытство, она подошла к ящику, чтобы внимательней его осмотреть, особенно табличку с адресом.
- Это самое удивительное происшествие, какое со мной случалось, - сказала мисс Джулия и снова засмеялась. - Адрес, несомненно, написан рукой Морриса, но не далее как сегодня утром я получила от него письмо, в котором он пишет, что я должна ждать прибытия какой-то бочки. Как вы думаете, еще и бочку привезут?
- "Осторожно. Скульптура", - громко прочитал Гидеон надпись, сделанную на ящике. - Та к стало быть, вы об этом ничего не знаете?
- Нет. Ах, мистер Форсайт, может, мы все-таки посмотрим, что там внутри?
- Разумеется! - воскликнул Гидеон. - У вас есть молоток?
- Идемте за мной, я покажу, где лежит. Для меня полка высоковата. - Джулия открыла двери на лестницу, ведущую в кухню и повела Гидеона за собой. Они нашли молоток и ножовку, а Гидеон с удивлением обратил внимание, что в доме отсутствует прислуга. Заодно выяснилось, что у мисс Хезелтайн очень стройная ножка. Это открытие привело мистера Форсайта в полное смятение, и он с радостью принялся за работу, что позволяло хотя бы отчасти скрыть написанные на физиономии чувства.