* * *
Ответ епископов получил воплощение позднее в тот же вечер. Келсону не доставило удовольствия при этом присутствовать, но он явился, как и обещал. Преклонив колена в первом ряду у южных скамей, с Дугалом и Морганом по обе стороны от себя и остальным своим советом позади, он слушал, как Браден выводит первое песнопение, на которое откликается хор монахов, священников и епископов вокруг него. Среди них стоял и Дункан.
- In nоminее Pаtris еl Filii, еl Spirilus Sаnсti…
- Amеn.
Собор был погружен во тьму, если не считать свечей в руках у духовенства и багрового сияния Неугасимой лампады над алтарем позади них. Сквозняк проносился по главному нефу и по хорам, отчего пляшущие огоньки бросали судорожные тени на одеяния, колонны и ряды скамей. Браден стоял рядом с Кардиелем на самой нижней алтарной ступени, оба - в черных ризах и митрах, и каждый - со свечой. Длинный пергаментный свиток ниспадал из рук Брадена, увешанный понизу тяжелыми печатями.
- Мои властители и братья, выполняя свой суровый долг, я произнесу следующий приговор, под которым вы все подписались, - начал он. - "Да будет надлежаще засвидетельствовано, здесь, пред алтарем Господним и в Присутствии Ангелов Небесных, что мы делаем то, что делаем, без злобы и на благо заблудших душ, в надежде, что они еще могут осознать ошибочность путей своих и раскаяться, возвратившись, наконец, в лоно любящей их Матери Церкви". - Несколько напряженно прокашлявшись, он вручил свою свечу Кардиелю и поднес пергамент поближе к свету, начав читать голосом, который разносился по всему собору. - "Принимая во внимание, что Эдмунд Лорис, священник и бывший архиепископ, бежал от справедливой епитимьи, наложенной, как подобает, правомочным синодом равных ему, и тем самым выказал неповиновение власти, над ним поставленной; и поскольку указанный Эдмунд Лорис спознался с мятежными поданными своего законного сюзерена и короля, поправ этим деянием свои священные обеты, и призвал их к изменническим действиям; и поскольку означенный Эдмунд Лорис вновь стал пользоваться звание, на которое не имеет больше прав, и, прикрываясь которым, незаконно посвятил епископа, не избранного подобающе составленным синодом и не одобренного королем; и поскольку упомянутый Эдмунд Лорис узурпировал власть нашего брата епископа в его собственном диоцезе, и принудил его быть свидетелем незаконного обряда, и причинил ему телесный ущерб, и посмел угрожать его жизни в попытке сбить других на путь измены.
- Мы, Браден, Милостью Божией Архиепископ Валорета и Примас Всего Гвиннеда, провозглашаем указанного Эдмунда Лориса лишенным его епископского звания, а также изгнанным из рядов священнослужителей в этой стране. Более того, мы отлучаем от Церкви указанного Эдмунда Лориса, а также отстраняем от должности и отлучаем от Церкви всех епископов, согласившихся ему повиноваться, прежде всего - Креолу из Кэрбери и Джедаила из Меары. Подобно тому, отлучаем от Церкви Кэйтрии Меарскую, Сикарда Макардри и Итела Меарского, и лишаем их всякого утешения Матери Церкви. Да не будет ни одна церковь Божия открыта для них, но пусть любой храм и святилище перед ними закроются…"
Внутренне содрогаясь, Келсон уселся, в то время как обряд продолжался, и положил подбородок на сложенные руки, не в силах выкинуть из памяти свое собственное отлучение и слепой ужас, который его тогда охватил. Он чувствовал, что подобные воспоминания мучают и Моргана, неподвижно стоящего на коленях справа от него, но внешне высокопоставленный Дерини был, как всегда, собран. Он удержался от попыток проникнуть в разум Дугала.
Сзади он ощущал присутствие Нигеля и Конала, тихих и благоговеющих, слева от них - Джодрелл и Сигер де Трегерн, лишь слегка взволнованные, ибо никогда прежде напрямую не сталкивались с этой стороной могущества Церкви.
Эван сидел один позади всех, не следя за происходящим; он даже задремал, ибо никогда не отличался любовью к церемониям. Дункан, стоявший впереди, казалось, твердо держал себя в руках; но Келсон не сомневался, что Маклайн тоже вспоминает не столь давнее время, когда они, а не Лорис, оказались преданы анафеме.
"…Мы не подадим им правой руки в знак приветствия, и не станем есть за одним столом с ними, и тем более не объединимся в священных обрядах с теми, кто предпочел принять сторону Эдмунда Лориса…"
Их было двадцать шесть, собравшихся у алтаря в тот вечер, черноризные архиепископы, точно черные изваяния, стояли в кольце мрачных епископов, священников и монахов. Дункан - смутное, почти неразличимое пятно между Ариланом и Хью де Берри, - был почти невидим в полумраке. Голос Брадена мощно взлетал к сводам, неся слова осуждения, и напряжение все нарастало по мере того, как обряд близился к решающей точке.
- "…И если они не поспешат образумиться и не пожелают мира с нами, мы осуждаем их на вечное проклятие и предаем бессрочной анафеме. Да будут они прокляты в доме, да будут прокляты в поле; да будут прокляты их пища и питье, и все, чем они владеют. Мы провозглашаем их отлученными и значащимися среди трижды осужденных. Пусть они разделят участь Дафана и Абирама, которых в один миг поглотил ад, а также Иуды и Пилата, которые предали Господа. Так мы вычеркиваем их имена их Книги Жизни. Да угаснет для них свет посреди тьмы. Аминь. Да будет так".
И с этими последними словами, на которые прочие откликнулись эхом: "Да будет так!", Браден опять взял свою свечу и вместе с Кардиелем сошел с нижней ступени и двинулся в середину круга, который сомкнулся позади них. В молчании оба архиепископа подняли ввысь свои свечи и держали несколько биений сердца, затем опрокинули: конец к концу - и погасили пламя об пол. Остальные последовали их примеру, гулкий стук роняемых свечей зловещим эхом прогремел под сводами в сгущающейся тьме.
Когда воцарилось молчание, нигде не виднелось ни огонька, кроме Неугасимой лампады над главным алтарем. Не произнося ни единого слова, участники и свидетели медленно потекли прочь из тяжелой тьмы.
Глава пятнадцатая
А теперь дошло до тебя, и ты изнемог; коснулось тебя, и ты упал духом
В последующие дни обстановка в стране все усложнялась, что требовало все больше времени и сил со стороны каждого при дворе, и вынудило Келсона отодвинуть его тревоги за Дугала на второй план. И все же он беспокоился. Но непрерывные требования участия монарха в тех или иных мероприятиях не оставляли возможности непринужденно переговорить наедине с Морганом и Дунканом, что удалось бы в менее суматошные времена - и казалось, Дугала это вполне устраивает. Юный горец избегал любых упоминаний о том, что произошло в соборе, но из его поведения явственно следовало, что он еще не готов решиться повторить подобный опыт. Хотя Келсон несколько раз пытался вернуться к этому вопросу, предполагая, что деринийские методы могут облегчить состояние Дугала и, возможно, даже ускорить его выздоровление, Дугалу неизменно удавалось уйти от разговора, ничего напрямую не отвечая.
Наверное, это было неплохо, ибо и Келсон и Морган почти каждый час, когда бодрствовали, отдавали того или иного рода совещаниям, сперва обсуждая текст высочайшего ответа Кэйтрин и Лорису, а затем в тесном кругу с Нигелем и другими военными предводителями готовили письменные призывы, которые предстояло разослать всем верным вассалам короля, если зачинщиков мятежа не удастся добром уговорить оставить опасную затею. Дункан, как и следовало ожидать, был по горло занят приготовлениями к своему скорому посвящению. Даже Морган почти не видел его в эти два дня.
Однако утро третьего дня ознаменовалось временной приостановкой приготовлений к войне, ибо в полдень должно было состояться посвящение Дункана. По такому случаю архиепископ Кардиель объявил о смягчении обычных ограничений, налагаемых постом, на что Келсон ответил обещанием праздничного пира на тот вечер. Возможность отойти от напряжения последних дней вызвало оживление при дворе, которое заразило даже Моргана, снявшего удобную и простую одежду из кожи и домотканого полотна и нарядившегося в богатое придворное платье и плащ из тонкой сапфирно-синей шерсти. Однако он совсем не думал, что до рукоположения у будущего епископа найдется для него время, и потому поспешил в покои Дункана с тревожным предчувствием, когда за ним явился слуга.
- Дункан? - окликнул он, едва удалил впустившего его дьякона, и оглядывая комнату.
- Я здесь, - раздался приглушенный ответ.
В теле, как и в голосе угадывалась дрожь, когда хозяин показался из-за тяжкого занавеса, отгораживавшего небольшую молельню. Свежевыбритый и подстриженный, он был облачен в положенные священнику стихарь, паллий и епитрахиль с крестами поверх пурпурной ризы, не хватало только белой мантии, чтобы завершить его облачение для процессии, до которой оставалось менее часа, и она тоже была под рукой; но лицо Дункана выражало отнюдь не безмятежность и спокойствие, с которыми ему следовало бы ожидать возведения в епископы. Он отводил глаза, топчась спиной к занавесу и пытаясь чуть больше открыть его, и ощутимо содрогнулся, чуть только Морган скользнул внутрь мимо него.
- Что-то неладно? - прошептал ошеломленный Морган.
Дункан покачал головой, и голос его прозвучал почти неразличимо, когда он ответил:
- Не хотелось беспокоить тебя, Аларик. Боюсь… Я взял на себя больше, чем мне представлялось. Я думал, что сам справлюсь, но заблуждался. Даже молиться не могу.
- Да что ты несешь? - поразился Морган. Он положил руки на плечи кузену и попытался побудить его поднять глаза. - Взгляни на меня! Разве это не то, чего ты хочешь? Ты вот-вот станешь епископом, первым известным деринийским епископом за… за сколько? Двести лет, что ли? Да что с тобой?
Дункан не поднимал головы и отвернул ее в сторону.
- Не думаю, что я могу заплатить должную цену, Аларик, - прошептал он. - Именно потому, что я Дерини, это так сложно, понимаешь? Когда мне на палец наденут это кольцо, как я могу надеяться стать достойным его?
И лишь когда он невидяще махнул рукой в сторону алтаря позади себя, Морган увидел деревянный ящичек, стоящий у подножия распятия. Морган решил, что понимает, чем так встревожен Дункан.
- Боже правый, не говори мне, что у тебя все еще палец Петелина! - пробормотал он, торопливо пересекая пространство и подхватывая коробочку, прежде чем Дункан успел его остановить. - Какая дикая чепуха! Он бы отчитал тебя как следует, если бы знал, что ты себя так ведешь!
- Если он еще жив, - Дункан скрестил руки на груди и стал мрачно изучать носок своей туфли. - Может, мне не следовало бы становиться епископом, Аларик. Теперь, всякий раз, когда ко двору является гонец, я ломаю голову, а что еще пришлет нам Лорис. Руку? Глаз? Или, может, голову…
- А если ты не примешь посвящения, думаешь, это сохранит ему жизнь? - возразил Морган. - Сам знаешь, что нет. Что до гонцов, боюсь, я был бы даже рад, если бы нам вручили голову.
- Что?
- Это хотя бы означало, что Лорис уже ничего больше с ним не сделает. Ведь ты не думаешь, что Лорис согласится оставить его в живых, а? Он достаточно далеко зашел и не отступит.
Дункан закусил губу и тяжело вздохнул.
- Ты прав. Я знаю, что ты прав. Полагаю, именно поэтому я сразу попросил кольцо Петелина. Я знал, что он никогда больше его не наденет. Но три дня назад все было по-другому. И теперь взять кольцо с руки мученика кажется… ну, дерзостью, если не сказать больше.
- Никакой тут нет дерзости. Это дань уважения отважному человеку, который не покорился врагу.
Дункан не ответил, и тогда Морган открыл ящичек и достал кольцо, тщательно избегая соприкосновения со сморщившимся пальцем Петелина. Ему показалось, будто от золота покалывает, когда он сомкнул ладонь, и это подтвердило его догадки о причинах страха Дункана - и что со страхом этим следует справиться, прежде чем Дункан отправится в собор. Поджав губы, Морган закрыл ящичек и осторожно поставил его обратно на алтарь.
- Я знаю, что тебя гложет, как знаю и многое другое о тебе, - сказал он после недолгого молчания.
- Не знаешь.
- Дункан, я не могу не знать. И ты тоже. Мы Дерини. Я просто подержал его, и этого достаточно, чтобы я почувствовал: это не просто кольцо.
- Разумеется, нет. Это кольцо епископа.
- И это кольцо Истелина, взятое у него самым грубым образом, - добавил Морган. - И в нем осталась некая сила, связанная с этим. И тебе предстоит столкнуться с ней - если не сейчас, то немного позднее, перед всеми, кто явится в собор, когда ты будешь куда более уязвимым, чем теперь.
- Я подниму щиты, - прошептал Дункан.
- Ты именно так решил пройти посвящение в епископы? - спокойно спросил Морган. - Ты помнишь, как принимал священство… Уж я-то, видит Бог, никогда не забуду. И ты действительно хочешь напрочь отгородиться от этого рода магии, Дункан?
Он следил, как дернулась голова с тонзурой, как напряглись облаченные в белое плечи, хотя Дункан не повернулся к нему.
- Это как раз то, что тебе нужно сделать, сам знаешь, - продолжал Морган. - И не думаю, что ты действительно этого хочешь. Дай мне руку, и покончим с этим.
Дункан медленно и неуклюже повернулся, лицо его было таким же белым, как одеяние, все чувства загнаны вглубь, разве что по светлым голубым глазам видно было, как борются за первенство страх и благоразумие. Когда последнее, наконец, победило, Дункан испустил долго таимый вздох, и немедленно глаза, которые встретились со взглядом Моргана, стали подлинным зеркалом души, которую Дункан все-таки открыл человеку, ближе которого у него не было.
- Ты прав, - прошептал он. - Если я с этим не слажу, я не епископ и не истинный Дерини. Но побудь со мной.
- Я бы не подумал, что тебя даже просить понадобиться, - негромко ответил Морган и улыбнулся. Взяв правую ладонь Дункана в свою, он держал в другой кольцо Истелина, прихватив его самым кончиком безымянного пальца и, подбадривая себя и Дункана, без дальнейших колебаний, надел ему на палец золотой обруч. Дрожь пробежала по телу Дункана, когда холодный металл скользнул по коже, но он только покачал головой и закрыл глаза при невнятном вопрошающем возгласе Моргана, поднеся стиснутый кулак к губам, дабы коснуться ими холодного аметиста в знак верности слову. Когда он вновь задрожал, Морган скользнул ладонями вверх по рукам кузена, вновь остановился на его плечах и быстро ввел себя в транс, ища связи. Он соединился с Дунканом, как раз когда с кольца и аметиста на нем всплесками полились воспоминания.
Огонь и лед, золотое и лиловое - тайные помыслы кузнеца, который придал форму кольцу и вправил в него камень, предназначив свое изделие для священной цели. Его сработали именно для Истелина, и никто другой его до сих пор не носил. Ожило воспоминание, как его освящали водой и фимиамом при возведении Истелина в епископы, слова благословения, произнесенные над ним, когда оно лежало на серебряном подносе: священный обряд связал его с саном слуги служителей, призвав самого служителя к служению верховному Владыке. И служитель не опозорил кольцо за все годы, что оно оказывало милость его руке.
Губы великих и малых касались его, приветствуя, большинство - с подобающим уважением, некоторые с небрежением, и немногие - с двуличием в сердце своем; но сам человек оставался верен верховному Владыке и не забывал о своем предназначении. Лишь в конце открыто было выказано презрение к слуге служителей. Открытый человеческий страх, смирение - и затем отзвук резкой жгучей боли, когда, вспыхнув, мелькнуло лезвие и разъединило кольцо и обладателя…
Далее хотя Морган был к этому готов, он стал хватать воздух ртом от потрясения, крепко держа Дункана, когда тот задрожал, еще более отчетливо прочтя последнее воспоминание, и негромко вскрикнул от чужой боли.
Но затем, весь дрожа, Дункан стал уходить еще глубже в транс, ибо кольцо еще не поведало всего, и Морган, поколебавшись, последовал за кузеном, вбирая еще более древние образы самого золота, предшествовавшие созданию кольца. Нечто таилось в нем с самого начала, когда пламя впервые очистило девственные самородки - ощущение неземного сияния и нетелесного тепла. Руки, совершающие обряд, подняли его к Высшей Славе - две пары рук; одни - обычного священника, другие - являли собой нечто большее. На миг явилось нечто давно знакомое - а затем ничего.
Морган резко вырвался из транса в обычное состояние, как только пропала связь, и зашатался, ибо Дункан обмяк на мгновение мертвым грузом в его руках. Но, прежде чем он что-либо предпринял, Дункан шевельнулся и обрел почву под ногами, помогая себе успокоиться слабой улыбкой и взмахом руки с кольцом.
- Что такое… - начал Морган.
Дункан покачал головой и улыбнулся более уверенно, опершись о край алтаря и стягивая кольцо с пальца, чтобы благоговейно положить его рядом с ящичком.
- Вот и скажи мне - что… - прошептал он, бегло взглянув на Моргана. - Полагаю, воспоминания, как его изготовили для Истелина, ты уловил?
Морган кивнул.
- И как он его утратил, тоже.
- Думаю, это наименее важно из того, что мы видели, - Дункан вновь воззрился на кольцо, продолжительно и с почтением. - А как насчет того, что было до того, как оно стало кольцом?
- Расплавили нечто иное, чтобы его сделать, - заметил Морган, - Ты знаешь, что это было?
Дункан задумчиво кивнул.
- Думаю, что-нибудь из алтарных принадлежностей: потир или дискос. - Он дрогнул. - Не уверен, хочется ли мне произнести вслух, о ком я подумал, как о владельце.
- Ну, если не ты, то я произнесу, - сдержанно отозвался Морган. - Я уловил две различных и определенных сущности. Один - простой священник, но другой… Да кто это мог быть, если не Святой Камбер?
Дункан кивнул, опершись ладонями о края алтаря, и снова опустил взгляд на кольцо.
- Однако на этот раз было не явление, просто воспоминание. - Его лицо озарила улыбка. - Но это может быть единственной истинной реликвией Святого Камбера, которой мы располагаем - то, чего он действительно касался. Хотелось бы знать, что это было.
- Ну, если кольцо Истелина действительно выковали из чего-то, стоявшего на алтаре, это, наверное, удастся проследить, - сказал Морган. - Говорят, сын Камбера был священником. Возможно, потир или дискос принадлежали ему. Возможно, это предал ему Камбер - как дар при рукоположении или чем-то таком. В любом случае, не столь уж невозможно выяснить, где было добыто золото для кольца.
- Пожалуй, - и Дункан вновь улыбнулся. - Кстати, не говорил ли я тебе, что Келсон жаждет восстановить культ Святого Камбера?
- Да? Он никогда мне об этом не упоминал.
- Мне тоже. Просто я случайно подслушал. Возможно, идея лишь начала складываться в его голове. Он говорил об этом Дугалу, когда я наткнулся на них в соборе, как раз перед тем, как ты нас нашел. А у Дугала… Да, об этом тебе Келсон сказал?
- О его щитах? О, да. Я был в контакте с ним, когда Дугал прервал нашу связь с Келсоном - в ту ночь, когда тебя чуть не убили. Не выдалось времени получше разобраться в этом с тех пор, как мы вернулись.
- Ну, а я уже подступился к нему, хотя лишь коротко, - сказал Дункан. - Как ни странно, он не шарахнулся от моих прощупываний, хотя Келсону по-прежнему не дает подступиться. Но и я не смог прорваться. Понятия не имею, откуда у него такие щиты. К несчастью, Келсон попытался подключиться ко мне после первых нескольких секунд - с поистине сокрушительным итогом для бедного Дугала. Если у тебя сложилось впечатление, что он пытается избегать нас последние два дня - дело, несомненно, в этом.